***
Раннее утро постоялого двора Ван Шу. Очень раннее. Для Кэйи. — Подъем, засоня. Солнце уже высоко! Кэйа морщится от ударивших в лицо солнечных лучей из-за штор, которые только что развесил наглец Тома. — Завали, — хмуро в подушку. Тома смеётся и подходит ближе, нависает тенью над закутанным в одеяло рыцарем. — Ну уж нет. Мы поспали достаточно, и чтобы успеть до перевала к ночи нужно выдвигаться уже сейчас. Не моя вина, что ты вчера налакался вместо того, чтобы лечь спать, как я. — Я свободный Мондштадтец и сплю когда угодно и сколько угодно! — вскрикивает Кэйя, когда Тома хватает его за ногу и бесцеремонно принимается тащить с кровати. — А я, как Инадзумец, привык вставать с первыми лучами восходящего солнца. Вставай же! А то завтрак остынет. Я не хочу остывшие баоцзы. Кэйа с трудом выпутывается и одеяла, отпихивает Тому ногой подальше и осоловелыми глазами пялится на того. — Какие к чертовой матери баоцзы?! Тома вальяжно опирается о дверной косяк, сложив руки на груди. — Омм… Очень вкусные и ароматные. Я уже заказал. А теперь вставай. Ты мой сопровождающий или я твой? — если бы Тома не улыбался в ответ так мило, точно получил бы по лицу. — Я придушу тебя раньше, чем ты дойдешь до Монда, — пыхтит Кэйа. — Не сомневаюсь, сэр капитан, — и швыряет ему в лицо полотенце, чтобы умылся перед завтраком, поспешно скрываясь за дверью.***
— Бозе, как фкуфно. Пофар, вы гений! — Где-то я это уже слышал, — загадочно отзывается Кэйа, покачивая высоким бокалом с налитым в него вином. — Ну что Вы, это классический рецепт, ничего примечательного, — улыбчивый Янь Сяо смущённо чешет затылок от настолько восхищенной похвалы. — Да нет же! Бефупрефно! — То-о-о-ма, запей лучше вином, а то подавишься ещё ненароком. Тома проглатывает очередную пельмешку и смотрит на Кэйю как на дурака. В соревнованиях на скоростное поедание он бы точно занял призовое место. — Серьезно? — он, кажется, только сейчас заметил в его руке бокал, — Время семь утра! — Самое время, чтобы выпить, ха-ха. Ты же едешь домой, вот и приобщайся к местной культуре. А там тебе придется пить очень-очень много, — Кэйа хитро улыбается. — Что ты как не родной, а? Чёртов провокатор. — Окей… Но только один бокал… Повар Янь Сяо только покачал головой и тяжело вздохнул: — Мондштадцы… И налил бокал. И ещё один. И ещё.***
— Не думаю, что выпить столько вина было хорошей идеей, Кэйа, — ворчит Тома, понимая, что дальше перевала сегодня они точно не дойдут. Он надеялся остановиться где-то в районе винокурни Рассвет, но учитывая непривычно расслабленное состояние и туман в голове, он завалится спать как только они войдут в гостиницу у Каменных Врат. — Почему нет? Разве ты не замечаешь, что солнце светит ярче, а горы стали ещё красивее? Травка зеленеет, водичка в реках блестит, а? — Кэйа заманчиво окидывает рукой пространство перед собой, едва не валясь с лошади на очередном извилистом повороте. Повезло же с попутчиком. А ведь только полдень. А что будет, если наткнутся на разбойников? После выпитых бутылок вина они чувствовали себя вполне нормально до поры до времени, если бы не решившее вмешаться в их благополучное состояние опьянения палящее солнце Ли Юэ. И тут их накрыло. Обгорелые руки со вчерашнего дня пекут, и, по прибытию в Монд, Тома, кажется, будет прожарки степени well done. Сзади них еще виднеется Ван Шу, и Тома икает, поворачивая голову снова вперед. Они ведут лошадей медленно, вокруг множество соляных озёр и болот. Ощущение не из приятных — будто на корабле. А верхом на коне — того хуже. Тома мягко подпрыгивает на кочках и пытается сфокусировать взгляд на дороге. — Ты алкоголик, Кэйа, — заключает вердикт. — Тц! Я Мондштадтец. Называй вещи своими именами, пожалуйста, — Кэйя щелкает языком и поднимает указательный палец в возражении. — Ох, только не говори, что тебя это заб… задело, — буквы почему-то не хотят произноситься правильно. — Ничуть. У меня иммунитет к такого рода колкостям благодаря любимому братцу. Зато у Кэйи похоже с речью проблем нет. Тома смотрит на плывущую дорогу и едва не заваливается на спину, когда они поднимаются вверх по деревянному самобытному мостику через ручей. — Мне кажется, что даже по меркам Монда. — Аха-ха-ха! Да ну! Ты знаешь меня только второй день, То-мас Бра-нд. И не кривься ты так. Лучше посмотри, какая сегодня красота, — он снова окидывает ладонью прекрасные виды вокруг. — Я замечаю только то, что меня сейчас вырвет, — хмуро отзывается Тома, давя в себе рвотные позывы, когда, спускаясь с моста, они наклоняются чуть вперёд. Чёрт возьми, на Алькоре в шторм было гораздо лучше! — Эх, всему тебя-то придется учить. Сам виноват, что сожрал тройную порцию пельменей. — Но было так вкусно! — вспоминает Тома, прикрывая глаза. Зря он это сделал. — Такими темпами тебя точно разнесёт. Теперь я понимаю, что ты просто много двигался — ты же просто невозможный! Сколько в тебе энергии? Нужно будет завтра потренироваться, а то у меня мышцы тянуть начинают, — вещает Кэйа развязавшимся языком. Он обычно немногословен, а тут плотину прорывает. Ещё бы потом вспомнить, что он говорил. — В Монде почти нет лошадей, представляешь, Том. У меня уже задница с непрывычки болит ехать по этим камням. Неужели не могли выложить нормальные ровные дороги? Эх… а так хочется иногда пуститься вскачь по равнине вокруг древа Ванессы. Мы раньше с братом часто там бывали. Ты слушаешь? — Угу. — Столько лет прошло… Теперь к нему чтобы подойти нужно предварительно записаться у дворецкого. Чёртов магнат. Сидит в своём мирке вечно хмурый. Весь в делах. Будто бы у меня их нет! Я, кстати, сам вызвался тебя сопроводить, чтобы немного проветриться. — Мвх… — Тома прислоняет ладонь ко рту, — Я сейчас. Он резко останавливает коня, слезает с него, чуть не падая головой вниз, но вовремя хватается за седло, и на несколько минут скрывается в кустах. До Кэйи доносятся не самые приятные звуки. — Ну что за ребенок? Неужели все владельцы пиро не переносят алкоголь? — шепчет Кэйа ему вслед и трепет коня по густой гриве. Когда Тома возвращается уже не такой зеленый, как раньше, Кэйа смеётся и тактично молчит почти весь оставшийся путь к перевалу. Как Тома и предполагал, едва дойдя до кровати, он проваливается в сон, несмотря на то, что даже не село солнце. Совесть успокаивает лишь понимание, что спешить им особо не нужно.***
— Вставай, засоня, я принес тебе водички. Сегодня нам нужно дотемна успеть в город свободы! — торжественно оглашает Кэйа, раздвигая занавески под протяжное мычание Томы. — Погода благоволит, дождя не предвидится! — Сволочь. — Сволочь? Я хоть попить тебе принес, а ты, а? Тома выглядывает из-под одеяла и жадно смотрит на стакан в руке как на живительный оазис — в горле сумерская пустыня. — Спасибо, — голос слегка хрипит. — Я и не знал, что бывает так плохо. Кэйа садится на край кровати и протягивает стакан. — Не прибедняйся, выпивоха недоделанный. Всё когда-то бывает в первый раз. Просто нужно знать меру. Ты то наверное пил в своей Инадзуме только разбавленный сакэ? Тома выбирается из-под одеяла, понимая что спал полностью одетый и от него честно говоря воняет потом. Он принимает из руки Кэйи стакан и жадно выпивает, чувствуя, что всё не так уж и плохо, как на первый взгляд. — О, я смотрю, ты только делаешь вид, что у тебя похмелье, — смеётся Кэйя, отмечая вполне достойный вид. — Нет, но… кажется и вправду полегче. — Проспался видимо. А теперь иди в душ. Жду тебя к завтраку. Сегодня тренировка, поэтому много есть не будешь, — Кэйа встает и небрежной походкой скрывается в дверях. — Ты мне не командир! — кричит вдогонку Тома и ухмыляется, — Вот зараза.***
— Шесть утра? Кэйя? Это даже раньше того, как я тебя разбудил! Ты меня удивляешь. Они сидят за столиком во дворе гостиницы у перевала и завтракают овощным салатом с мясом. Солнце хоть и яркое, но взошло совсем недавно и ещё не поднялось за верхушки деревьев, освещая огромную голубую соляную равнину, покрытую камышами и прогалинами островков. — Что есть, того не отнять, — чинно отзывается Кэйя, болтая в руке чай в кружке, будто бы там по меньшей мере пятизвездочный коньяк. — Я думал, для тебя такое время запретно. Ты же мондштадтец, — ехидно косится на него Тома. — Вот тут ты не прав, — он громко сербает чай, и Тома давит в себе приступ смеха. Попробовал бы он так пить в Инадзуме — выгнали тут же из любого заведения и не посмотрели бы что капитан. — Просто эту командировку я воспринял как свой личный небольшой отпуск. Тем более, что компания выдалась неплохая. На службу я встаю как положено, хочешь верь, хочешь нет. — Поразительно… Ты можешь быть серьезным когда нужно. — Ты тоже. Сейчас еще и боевые навыки проверим, а то я уже думаю, что ты ни на что не годен. Худой такой, жару не переносишь, ещё и пить не умеешь. — Поверь, я тебя не разочарую. Я всю жизнь тренировался с Аякой, а у нее крио глаз бога, так что я привык, — добродушно улыбается Тома, а потом смотрит внимательно с дьявольщинкой во взгляде прямо в глаз Кэйе. — И я бы с легкостью переломил твой тоненький хребет, сэр капитан. Твоя талия то потоньше моей будет. Кэйа прыскает в кружку от смеха. — Поверь, я умею быть непредсказуемым. Но раз уж ты так уверен в себе — я не буду тебя жалеть, Тома, — он моргает медленно, и Томе кажется, что Кэйя подмигивает. Необычно. — Это будет честно, — Тома удовлетворенно кивает головой и засовывает в рот кусочек помидора. — ведь грязные методы не по моей части. Кэйа пялится на Тому, удивленный его проницательностью. — Что? — Тома закидывает в рот кусочек мяса, — Я тоже умею разбираться в людях. Иногда молчаливого наблюдения вполне хватает, чтобы прийти к определённым выводам, товарищ по тяжелой судьбе. — Вот как… Кэйа задумчиво кивает головой и подзывает к себе официанта, заказывает в дорогу несколько фляжек с водой, хлеб и фрукты, закидывает руки за голову, прикрывает глаза и расслабляется, наслаждаясь потянувшей с Драконьего Хребта прохладой. — Я начинаю сомневаться в своих выводах насчет тебя. Восточная философия, да? Занятно. Нужно будет позаимствовать у тебя парочку приёмов. Инадзумские методы, наверное, весьма специфичны. — Язык жестов говорит куда больше слов, — бесцветно отзывается Тома, чавкая капустой и ковыряя вилкой в салате, и Кэйя думает — как воспринимать такой вот жест? Тома не носит масок — убедился — ему просто нет до них никакого дела. Люди Мондштадта порывисты, раскованы и совсем не наблюдательны. Они слышат то, что им говорят, видят то, что показывают и не особо думают, а когда хотят соврать, то мыслительный процесс до смешного отражается на лице. Те, которые поумнее замечают неоднозначные повадки капитана, но списывают на специфику работы и характер. И лишь единицы замечают то, что скрыто под слоями многогодовалой практики. Тома заметил сразу. И он не похож на хитреца, опытного дипломата или человека, нажившего морщины и седые волосы, и уж тем более на восточного философа. Природный дар? Когда приносят заказ, а монеты моры с чаевыми за столь ранний завтрак принимают руки официанта, герои отправляются в путь через ущелье, ведущее к чистейшему роднику, из которого берут воду для самого лучшего в Тейвате изысканного вина Рангвиндров с винокурни «Рассвет».***
Когда они проходят сквозь Каменные Врата, взору открываются бесконечные дали виноградных полей и небольшая точка, возвышающаяся над ними — винокурня. — Добро пожаловать в Мондштадт, Томас Бранд, — торжественно вещает Кэйя и не сдерживает искренней улыбки, наблюдая за парнем, который будто ничего сейчас не видит и не слышит вокруг. Тома останавливает коня и заворожённо всматривается в поля, которые стали ещё больше, переливаются на свету фиолетово-зелеными бликами спелого сочного винограда. Чуть далее виднеются горные обрывы и зелёные отвесные скалы. Он представлял их себе немножко больше, немного ярче — детские воспоминания преувеличивают — но никогда — настолько по-родному. Наблюдая это дышать становится легче. Солнце уже не печёт, легкий ветерок обнимает нежно, щекочет кожу и треплет волосы. Барбатос благословил эти земли приятным дыханием анемо, свежим и ласковым, до боли родным каждому мондштадтцу. Это невозможно забыть. Невозможно не скучать. Невозможно хотя бы раз не вернуться. И эти мысли, стремительно ворвавшиеся в голову, заставляют сердце сжаться… Ему нужно будет сделать самый сложный выбор в своей жизни, потому что он видит всё до самого горизонта, и всё это принадлежит ему по праву; он уже не доверяет сам себе. Если бы ты была здесь, Аяка, если бы почувствовала то, что сейчас чувствую я. Осталась ли? Здесь нет оков родословных и званий. Здесь никто не требует подавлять себя. Здесь выбирают профессию горящими в восторге глазами, трясущимися в азарте руками и тёплыми искренними улыбками. Здесь просто. Так просто, что ты можешь быть самим собой. Кэйа смотрит на парня рядом и невольно вспоминает свои первые впечатления от Мондштадта через несколько дней, когда наконец-то закончился дождь и выглянуло солнце, и малознакомый рыжеволосый мальчик вывел его впервые на улицу. Нет. Тогда всё было иначе. — Да чтоб вас! Опять эти крио слаймы! — надо прекращать. Тома отвлекается на Кэйю от созерцания полей и тяжело вздыхает. — Все-таки я дома, — он не верил, что будет так. Кэйа не слышит его, соскакивает с лошади и выплескивает ненависть на ни в чем неповинных маленьких слаймах, разрубая их на части мечом. Тома окидывает взглядом Кэйю, понимает, что тому не нужна помощь, и спешивается с лошади. Он медленно подходит к небольшому монументу и становится на колено, дотрагиваясь пальцами до бутона травы-светяшки. Он не видел их почти восемь лет. Его любимые цветы, освещающие комнату в ночи и охраняющие детские сны. Заменой им стали редкие светящиеся грибы с острова Цуруми. А сердце сжимается ещё сильнее, расплывчато вспоминая мать. Он её почти не помнит. — Фух! Живучие твари. Я же их всех перебил на пути в Ли Юэ… — Кэйа подходит ближе и замирает, видя мокрый след на щеке Томы, замолкает. — Слаймы появляются рядом со скоплениями элементальной энергии. Это нормально, — Тома поднимается на ноги и легко улыбается, всё так же глядя на бутон. — Светяшки тоже любят такие места. — Не знал, — тихо говорит Кэйа. — Про светяшки. — Мама рассказывала. У неё был дендро глаз бога. Кэйя молчит. Что с ней случилось тоже не следует спрашивать, даже если ему не всегда хватало такта на такие вещи. Сейчас почему-то хватает. Тома вновь садится на коня и едет вперед. Кэйа за ним. Вся дорога мимо винокурни проходит в молчании. Каждому из них есть о чём подумать.***
— Только без элементальных взрывов. Не хочу пятнать безупречную репутацию смертью дипломата из Инадзумы, — говорит Кэйа, вальяжно прохаживаясь напротив противника, и вертит в руке одноручный меч. — А я не хочу впервые за долгие годы войти в Мондштадт, неся на плече тело мёртвого капитана кавалерии, — отвечает Тома с добродушной улыбкой и небрежно подбрасывает в воздухе инадзумское копье. На большой ровной площадке недалеко от Спрингвейла, но достаточно далеко, чтобы не привлекать к себе чье-либо внимание, Кэйа и Тома стоят напротив друг друга в боевых стойках. Доработанный фирменным изяществом фехтовальный стиль Фавония против совершенного боевого искусства клана Камисато. На Томе вновь любимая куртка с металлическими вставками, открытые Инадзумские сапоги с наколенниками и неизменная хатимаки как символ непреклонной воли. Они в пределах пригорода, где можно не волноваться за случайных прохожих. Здесь более-менее спокойно, и можно уже быть самим собой. Тем более, что это его боевое облачение. — Изучай меч три года, а копье десять лет. Знаешь такую пословицу? — спрашивает Тома, учтиво склоняя голову перед боем. — Намекаешь, что до сих пор в учениках? — усмехается Кэйя, но вроде как кланяется в ответ. Небрежно. — Напротив. У меня своих было в достатке. — Надо же… Ты взял копье в пять лет? Тома недоуменно замирает на месте. — По-твоему мне что? Пятнадцать? Кэйа смеется и наклоняет голову вбок, ещё больше раззадоривая оппонента. — Ой, виноват. Шестнадцать. И Тома срывается с места, выбирая позицию наступающего. Кэйа даже не сомневался — это так естественно для обладателя пиро. И так привычно становится, легко и играючи в поединке с ним. Они сцепляются с металлическим лязгом. — Мне двадцать один. — Малолетка, ха. Удар, удар, удар. Попытка подсечки, кувырок. Капитан кавалерии тяжело дышит от бушующего азарта, но замечает, что вынужден слишком часто уворачиваться от выпадов длинного копья. Оно менее опасно, но гораздо быстрее, чем клеймор, и этот опыт для него почти в новинку. В Мондштадте такой вид оружия не популярен от слова совсем. Вот с Розарией схлестнуться нет никакого желания — обычно её видят в бою один раз, и некому поведать — никто не выжил — какова она. Тома на удивление очень быстр, его движения слажены, чётки, но обладают некоторой артистичностью, присущей и самому Кэйе. Он делает лишние движения, которые кроме как «порисоваться» больше не имеют никакой функции. Инадзумская изящность? Кэйе интересно понаблюдать. Такой стиль движений совершенно не похож ни на что знакомое. Он не нападает и потому, что в бою с копейщиком ставки слишком высоки. Тут нужно резко и красиво. Как он любит. И когда противник наконец открывается, поток элемента замораживает до ожога, сковывает руку и часть живота, и Тома отшатывается назад. — Ты же сказал, что без элементальных взрывов, — говорит он слишком серьезно, морщась от боли. Он знал, что Кэйа опасен, но показная слабость не была предсказуемой. — Так это был и не взрыв. Так, пшик, — улыбается Кэйа. Лёд Аяки красивый, хрупкий и изящный, он нападает стаями снежинок, опутывает, замедляет, хлещет со всех сторон. Лёд Кэйи острый и твердый, невероятно холодный. Предельно жестокий. Острый, словно сталь. Тома думает, зачем ему вообще нежен меч? Таков и сам Кэйя — подтверждает свои догадки Тома. В его руках медленно вспыхивает металлическое древко и лезвие копья, испаряется с тела крио, гася элемент, и Тома, проворачивая горящее оружие в руках, наступает. Кэйя моргает, понимая что видит такого Тому впервые. Он больше не улыбается. Он горит и смотрит Кэйе в глаза, и в прежде зеленых — луговых — отражается пламя. Шаг вперёд, удар. Выставленный в защиту меч. Звон металла. И снова выброс крио энергии, громко зашипевший, встретив толстый огненный щит. — Ого, ты и так умеешь! — смеётся Кэйа в азарте. Вокруг Томы пульсирует броня, воздух накаляется, броня становится толще настолько, что не пробить без элементального взрыва. А Кэйа и рад. — Не замерзни! — вокруг него вырастают ледяные шипы, кружащие в танце, попаданиями дробят щит и высасывают из него элемент. Щит Томы резко становится шире, и он наступает в ответ. С каждым выпадом копья на Кэйю обрушиваются небольшие потоки пламени, от которых приходится уворачиваться, и Кэйа понимает, что это вершина мастерства Томы. Они гораздо слабее, чем у Дилюка, но зато элементальный щит настолько усиливается с каждым ударом, что чем чаще Тома атакует, тем прочнее становится его броня. Эта битва не предрешена, она будет на истощение, и Кэйа отступает. — Так, дружище, постой-ка. Я не хочу здесь опустошить глаз бога. Я все-таки на страже спокойствия горожан. Мне ещё в ночной дозор. Тома останавливается, и щит рассыпается искрами и всполохами в воздухе. — Ночной дозор? — недоуменно приподнимает брови Тома, выравнивая дыхание. — Верно. Как ты видишь, уже стемнело. И мне крайне необходимо заступить в дозор в одной непримечательной таверне под названием «Доля Ангелов» и следить, чтобы никто сильно не напивался и не устраивал дебош. — Доля Ангелов? Это же таверна самих Рагнвиндров? — Ага. Заодно пропустить бокальчик-другой. Хочешь со мной? — Ну ты и пьяница, Альберих, — смеётся Тома, понимая, что если кто и будет дебоширить, так это он сам. — Конечно, я с тобой.