Пожалуйста, возвращайся

Первое, что бросается в слезящиеся спросонья глаза — потолок слишком-слишком высокий. Настолько, что голова кружится. Из-за открытого настежь окна доносятся трели утренних птичек, проглядывают прохладные лучи сентябрьского но еще теплого солнца. Под спиной слишком мягко и воздушно. Тома едва смог заснуть, проворочавшись пару часов точно, не понимая, как можно спать на настолько мягкой и к тому же высокой кровати. Инадзумский футон раньше казался вполне удобным, и по сравнению с ним Тома сейчас лежит на пуховом облаке. Задница проваливается куда-то внутрь, а спина под углом. Полу-сидя. Конечно, это не так. Но после долгих лет сна почти на полу — очень даже похоже. На боку немного получше, но всё равно непривычно. — Почему потолки так высоко? — он сверлит взглядом выбеленный потолок с огромной витой кованой медной люстрой на семь свечей. Отель Гëтэ может похвастаться роскошными номерами и интерьером, лучшей мебелью во всём Монде. Но Томе не нравится. Здесь одну только пыль стирать замучаешься. Он привык к минимализму и универсальности, небольшим пространствам и полкам с кладовыми, скрытыми за выдвижными дверьми, под полами, в стенах. Просторный номер уставлен диванами, тумбочками, столиками, цветочными горшками, устлан дороженными сумерскими коврами, на стене золотые фонтейнские часы отбивают секунды, широкие окна в гигантских балахонистых портьерах. У него было не так. И даже дома было намного скромнее. В его маленьком домике в Спрингвейле матушка всегда вставала рано. Подрабатывая травником, она уходила засветло, оставляя завтрак на небольшом столе маленькой но уютной кухоньки. Тома тогда злился на неё, говоря, что может и сам приготовить, не безрукий. Отец редко приезжал. Тома был единственным её ребенком. Тома был единственным, зачем вообще отец приезжал в охотничью деревню. В детстве он брал его с собой иногда, обучал основам торговли, они путешествовали по Ли Юэ, но у отца была и другая жизнь, о которой Тома не знает, но теперь догадывается. Матушка говорила, что тот просто много работал, когда перестал приезжать, и Тома наивно верил этому, пока она не… Отец не приехал. Возможно, не его вина, что он уже не смог бы приехать никак, потому что торговца из Мондштадта знали, но не видели на Рито уже очень давно. И уже тогда на Рито всё стало совсем иначе, и выходили всё новые и новые жестокие указы от сёгуна. Дом его матери наверняка уже был выкуплен соседями, которые всегда поглядывали на их потрясающий сад. Он видел его, когда они с Кэйей проходили мимо Спрингвейла: красную крышу и длинную дымовую трубу, но размыто и издалека. Сердце ёкнуло, но взгляд скоро приковали высокие стены и лопасти гигантских мельниц. Это был больше не его дом. Тома живёт в поместье Камисато. Чем она сейчас занимается? Проснулась ли уже, или Мицуха стучится в задвинутую дверь принцессы тихо и кротко? Заплетает ли свои длинные косы перед зеркалом как всегда туго, потому что леди её уровня не пристало ходить с распущенными волосами? Подносит ли к губам чашку тёплого чая, сдувая пар… Он хотел бы сам подать ей чай. Лёгкий завтрак, приготовленный на кухне специально для неё и парочку свежих фруктов, собранных на рассвете. И она бы улыбнулась и сказала тихо «Спасибо, Тома» Большего не надо. Только губы, произносящие его имя так нежно. Тома иногда задумывался: что такое любовь? Читал романы издательского дома Яэ, наблюдал за людьми, переплетающими пальцы, смеющимися со слезами, счастливыми и беспечными, молодыми. Видел злость и ненависть в глазах супругов, которая сходила на нет в одночасье от какого-то только этой паре веданного жеста любви. Видел одиноких, что завороженно смотрят на кого-то, а потом отводят взгляд, потому что не смеют смотреть. Пока не узнал в последних себя самого. Вопросы отпали, когда Аяка, смахнув легким жестом каплю пота со лба, взъерошенная и бесконечно довольная улыбнулась ему через додзё, потому что не могла сдерживать улыбку, потому что у неё получалось осваивать меч с невероятным успехом. И Тома тогда эгоистично захотел, чтобы эта улыбка принадлежала только ему одному. Она росла вместе с ним, и из маленькой девочки с огромными голубыми глазами, завороженно смотрящими на мир, она превратилась в уверенную в себе наследницу клана, обросла качествами истинной леди. А когда эти качества начали закрывать её от мира и её самой, от Томы, он понял, что счастье его быстротечно и зыбко, а любовь так и останется в касании кончиков пальцев и в тепле бережно переданной чашки с чаем. И чем старше она, тем сложнее удерживать себя от мыслей, желаний, непроизвольных жестов. Архонты, он едва не украл её первый поцелуй, если б не Аято. А что дальше — хотел бы знать? В конце месяца ей будет семнадцать, и она почти уже взрослая. А ещё спустя год или два начнутся обеды, комплименты, подарки и цветы, книги, письма и прогулки под луной, и она выйдет замуж. И её улыбка будет принадлежать другому. Тома знает, что ей понравился Итэр. Возможно, она даже влюбилась, и Тома не может на него злиться, потому что обязан жизнью, но так хочется, так! Возможно… ему не следует вспоминать об Итэре. И, изо всех сил прогоняя в голове обрывочные мысли, лежа на ужасно неудобной шикарной кровати, ему так горько от того, что он свободен от предрассудков, пересудов и ярлыков, уважаем и уже любим этими прекрасными и свободными людьми, а ему всё равно хочется обратно в свою маленькую комнату на тонкий футон, в дождливую и пасмурную Инадзуму заниматься поместьем — потому что роли значительнее ему просто не положено — и смиренно ждать даже неизвестно чего. Ему будет невероятно тяжело уезжать обратно, но он не может остаться. Его любовь оказалась сильнее него самого. Прав был Аято, что ему здесь будет лучше. Быть может, когда она выйдет замуж, он всё-таки вернется сюда. Сегодняшнее совещание назначено на десять часов, и поэтому у Томы есть время насладиться видами дневного города. Из окна доносятся шорохи и говор немногочисленных людей, вставших рано. На часах шесть тридцать пять утра, а в восемь пятнадцать он уже выходит на торговую площадь. Тома всегда думал, каково это — придти в город днём одному, взрослому, самостоятельно купить дорогого фирменного цыпленка в меду в Хорошем Охотнике, сесть за столик наравне с элитой города. Еда здесь не дорогая, но матушка и этого позволить не могла на скромную выручку с продажи трав. Затем пойти по своим взрослым делам как самый настоящий мужчина и около шести вечера вернуться, принести печенья к чаю и за чашечкой рассказывать ей, как все на его работе обнаглели, и вообще без него всё развалится, а он такой весь ответственный, и, вообще, он рыцарь. О, он очень хотел быть рыцарем. В Мондштадте все мальчики хотят быть рыцарями, пока не подрастут. Иногда всё-таки хорошо, что детские мечты не сбываются. С его мягкосердечностью возникали бы проблемы: рыцари людей иногда бьют, иногда убивают. И, боги, бедные хиличурлы, Томе всегда было их жалко, они же разумны… по-своему. И, сидя за столиком на уже оживленной площади, и жадно жуя кусочек сочного фирменного цыпленка, ему комфортно и свежо дышится, будто он осуществляет детское желание с оговорочкой: он не рыцарь, а дипломат — раз. И два — не факт, что он разделается к шести с гигантским списком Аято. И всё равно это доставляет несказанное удовольствие. А когда Тома, едва не фырча от вкуса, поднимает взгляд вперед, то в его горле застревает кусочек мяса, потому что жизнь ко многому готовила, но… Впереди стоят две девушки. Обе, похоже, рыцари со знаками отличия на свободной форме — в Мондштадте нет формы, если только это не доспехи и латы, тут уж простите, выбор ограничен. И одна из них в высоченных кожаных сапогах, коротких шортах и облегающем чёрном боди, и благо, что её огромная грудь скрыта под рюшами и оборками пышной рубашки, но легче от этого вовсе не становится. В этом городе он чувствует себя подростком в тот самый период. Но проблема не в этом. Проблема в том, что у этой девушки голубые волосы и крио глаз Бога. У этой девушки осанка, стать и аристократичность. Он не видит её лица полностью, но невольно представляет, что это могла бы быть его взрослая Аяка. — Кхха!.. кхха, чëрт! Чëрт! — кашляет он, и с трудом начинает дышать заново, когда его мощной ладонью похлопывают по спине так, что он едва не пропахивает носом тарелку и стол. — С тобой всё хорошо? — спрашивает кто-то холодным тоном. Он бы сказал «замораживающим» — Да, нормально, — отвечает он, сглатывает, кашляет ещё пару раз и только тогда поднимает голову, видя ту самую девушку. Почему они так одеваются? Ну почему? Почему?! Девушка щурится, рассматривая его, и спрашивает: — Ты кто такой? — руку со спины не убирает. Тома в недоумении хлопает глазами. Да что ж она такая сердитая? — Эола! — кричат в их сторону. — Бифштекса сегодня нет, но есть свежая свинина! Давай закажем свинину? — от витрины на них смотрит вторая девчонка и приветливо улыбается. Эола переводит на неё взгляд, которым можно убивать, тяжело вздыхает и совершенно неожиданно легко улыбается. — Как хочешь. — Отлично! Медового мяса с морковкой нам. Две порции! — Эмбер, ты… я это запомню, — говорит она под нос, но громко, и садится напротив Томы. — Все столики заняты, мы присядем. Ты не местный, да? — она не то чтобы спрашивает. Утверждает, и спорить с ней не хочется. В этих слава-богу-не-голубых глазах ему до сих пор мерещится Аяка. Тома кивает. Спустя пару минут молчаливых переглядок в ожидании Эмбер, он видит в ней уже гораздо меньше сходства с Аякой, чем с первого взгляда. Оно и к лучшему. Не хватало ещё. Она величественна, но величественна агрессивно и гордо. Её спина прямая, но прямая напряжённо, будто её в детстве муштровали круглыми сутками этикетом и манерами. Она больше похожа на Сару Кудзё, чем на Аяку, если не смотреть на внешность. А Сару Кудзё Тома… скажем так — не самое приятное впечатление от знакомства. — Ла-ла-ла! — подбегает к ним эта темноволосая девушка и любовно с затаённым восторгом ставит две тарелки, плюхается на стул. — Медовое мясо с мор-ков-кой. О! А я тебя не знаю. — Он не местный, — говорит Эола, скептически изучает кусок мяса и тыкает вилкой. — Как интересно, — она забавно щурит нос, рассматривая Тому. — Вы просто обязаны попробовать медовое мясо с морковкой. Это лучшее блюдо в Хорошем Охотнике, я всем путешественникам его советую! — говорит она и ножом шустро срезает кусочек от стейка, кладёт в рот. — Откуда вы? — Как бы сказать, — задумывается Тома, подковыривая сочную куриную ножку. — Вроде отсюда. Только в детстве уехал и жил в Инадзуме. — В Инадзуме?! — девчонка широко округляет глаза. — Обалдеть, я впервые вижу человека из Инадзумы! Как там, расскажи? Там же закрыты границы! Хотя уже открыли. Но никого ещё! Там самураи! И тапочки деревянные… — Гэта, — подсказывает Тома, смеясь. — Они не удобные. — Да, и там ещё дерево такое сакура… — Цветущая вишня. — Вишня? Обычная вишня? — Не совсем, но вишня. — А ещё там рис заворачивают в водоросли. — О, ну это суши, онигири… — А ещё… Её активная жестикуляция угрожает стакану с соком закатника, и Эола ловит её за запястье. — Эмбер. — Простите… кхм, — она сразу тушуется и вздергивает нос, и тон её становится более серьезным, но всё равно азартным. И они некоторое время беседуют о культуре Инадзумы, Тома рассказывает о красоте Великой Сакуры в храме Наруками, о частых сиреневых грозах, пронизывающих небо, о самураях — да, они обычные воины при господине и, нет, они не делают сеппуку из-за любой оплошности, и вообще это уже пережиток прошлого. Но за обычный обед невозможно рассказать многого, поэтому когда Эола молча поднимается, разговор исчерпан. — Так, куда путь держишь, путешественник? — спрашивает Эмбер, с неохотой поднимая тарелку. — Да я на месте. А сейчас, — он смотрит на часы. — Сейчас я в Орден Фавония. — Ого! — она снова оживляется и наклоняется ближе. — А зачем тебе туда? — Встреча с Леди Джинн. — А что тебе нужно от Леди Джинн? — внезапно подаёт голос Эола и недобро щурится. — Ну, я просто дипломат. Из Инадзумы, я же говорил. Эмбер пораженно прикрывает рот ладошкой. — Тот самый? Я думала, что приедет какой-нибудь дядька в самурайских доспехах и катаной наперевес, а ты совсем не похож на дипломата. — Это моё прикрытие, — смеётся Тома. — Обычный путешественник. — Я пойду с тобой, — внезапно говорит Эола. — Нужно убедиться. — Ну, Эола, мне кажется, что он говорит правду. — Мне тоже нужно в штаб. — Эх. Ладно. Я побежала. Было приятно познакомиться, Тома! — кричит Эмбер на прощание и скрывается среди толпы спешащих на работу людей, будто её и не было. — Мне тоже! — кричит он в ответ. Искорка. Зажигалка. Очень приятная личность. Чем-то напомнила ему хозяйку фейерверков Нагонахары — Ëимию. Томе нравятся такие люди. Они идут сквозь улочки, поднимаются по лестнице в верхний город под звонкий цокот металлических каблуков Эолы, и Тома замечает, что на её сапогах ещё и шпоры есть. Правда — посмеивается он — какой от них смысл, если в городе всего две офицерские лошади, и обе в распоряжении Альбериха: одну он с боем отвоевал у магистра, а вторую, получается, своровал у Цисин? Кажется, он не собирается её возвращать, даже когда сопроводит Тому обратно. Тома проходил мимо конюшни — на ней уже сбруя Фавония. Проходящие мимо люди поглядывают на Эолу совсем недобро и даже опасливо, чем Тома подтверждает свои догадки — она высокопоставленный рыцарь. — Эола, а вы… — Капитан разведки, — отвечает она сразу же спокойным тоном, чеканя по каменной лестнице каждый шаг. — Это многое объясняет. — Что например? — Как люди на вас смотрят, — посмеивается он неловко. Эола же неожиданно роняет лицо и тихо отвечает. — Дело не только в этом, — молчит десяток секунд, и снова вскидывает голову вперёд, — Идём. Мы почти пришли. — Да я говорю, что был уже здесь. Стражники при виде её вытягиваются по струнке и отдают почтение, при этом сохраняя кислые лица. Странно. Эола идёт рядом с ним, но Томе кажется, будто в её руках невидимый поводок — каким сильным ощущается её присутствие. Это уже шестой знакомый ему владелец крио глаза бога, и они совершенно разные, но всех объединяет одно — внутренняя твёрдость и непоколебимость. Эола пока что превзошла в этом всех. По крайней мере своей морозной аурой. И тут же её аура становится еще морознее. — Сэр Альберих, — говорит она едко. Потому что навстречу им из-за стены выскальзывает Кэйа. — Леди Лоуренс, — вторит он с улыбкой, — Чем наш почётный дипломат заслужил, что вы ведёте его будто на расстрел? Кэйа подходит к Томе, пожимает руку приветственно. — Я предпочла убедиться, что он не шпион. — Он не шпион, а наш почётный гость, — Кэйа строит сочувствующее лицо. — Ты не угадала. Эола недовольно хмурится и поддаётся к нему вперёд, приподнимает нос, почти сталкиваясь с носом Кэйи и говорит: — Шпионы в последнее время очень изобретательны. — Ага. А я вот лично видел, как Томас сходил с Алькора на Инадзумском причале. Мне-то ты веришь? — Ты видел? — недоумевает Тома. Но его никто не слушает. — Это ничего не значит, — напирает Эола. — Я прочитал все его документы. — Ты читал мои документы?! — негодует Тома. — Хм… — Эола щурится, будто проигрывает в игру в гляделки на выдержку, и, наконец-то отступает. — Эола, этот человек не может быть шпионом, он… Он погладил почти каждую кошку на базаре в Ли Юэ. Ты не представляешь, чего мне стоило не рассмеяться. Хотя… я рассмеялся. — Это аргумент, — крайне скептически отвечает Эола, но, кажется, её лицо смягчается. — До встречи, — кивает она и удаляется вверх по лестнице, цокая металлическими каблуками и качая бедрами так, что это мгновение они просто стоят и молчат и даже забывают о… — Альберих! — почти кричит Тома. — Ты невообразимый лгун! Я не был на базаре в Ли Юэ! И я не гладил кошек, даже когда очень хотелось! Кэйа переводит на него захмелевший от созерцания бёдер Эолы мутный взгляд. — Но ведь хотелось. — Но… пф-ф-ф. Хрен с этими кошками — ты читал мои документы! — Нет. — Как нет? — Ты сам сказал, что я лжец. — Так ты сейчас мне врешь или раньше? — Я не лгу тебе. — В какой момент? — Сейчас. — Не лжешь о том, что не лгал тогда или о том, что не лгал чуть позже? — Ты сам-то понял, что спросил? - Кэйа невинно хлопает глазами. — А-а-а! Так ты читал мои документы, пока я спал? — Я уже ответил. У Томы, кажется, из ушей валит пар. Признаться, он думал, что сможет обставить Альбериха в дебатах, но, вот проблема — Тома очень эмоционален, когда дело касается его лично. А к Кэйе будто навечно приклеена эта дурацкая ухмылочка, и других эмоций кроме снисхождения он не испытывает в принципе никогда вообще и ни к кому. — Итак? — вскидывает бровь Кэйа. — Я могу идти? Мне срочно нужно. Уже десять. Тома резко выдыхает и решает решить этот вопрос позже. С Альбериха не станется снова водить его по кругу, требуется просто подходящая обстановка или градус в крови, чтобы выяснить наверняка — заглядывал ли он в его письма или нет. — Это сейчас… — он неопределенно вскидывает рукой в сторону лестницы. — Это Леди Эола Лоуренс, — Кэйа со смешком складывает руки на груди. — Она никому не доверяет. Если будет ощущение, что тебе кто-то дышит в спину — это она, не удивляйся. Но, если тебе скрывать нечего, она скоро отстанет. — Впечатляет. Она всегда такая? — Согласен. Почти всегда. Что-то еще? — Да. Кэйа удивленно вскидывает бровь. — У тебя хобби бесить людей? — Дорогой мой друг, ты проницателен как всегда. — Такими темпами я стану одним из тех, кого ты бесишь. — Не станешь. — Это ещё почему? Кэйа смеётся, закидывает ему руку на плечо, пожимая: — Потому что тебе понравилось со мной пить, — а после хлопает по спине, подталкивая вперед, — Ну, бывай. У меня ещё дела. — Тебя не будет на собрании? — ошарашенно спрашивает Тома, потому что до него дошло. — Там около города что-то хиличурлы распоясались, нужно проверить, — и говорит он это так, что Тома почти слышит, как тот мысленно насвистывает песенку «а-ля-ля я балабол». — Скользкий змей, — кидает Тома кисло ему в спину. — Удачи, Томас Бранд! — Кэйа машет рукой и громко смеётся, не оборачиваясь. Тома выдыхает. Ему предстоит ещё целый день дискуссий и мозгового штурма. Он заходит в кабинет вовремя, вежливо постучавшись и услышав бодрое «Войдите» от Джинн. Но вместо приветствия из него громко вырывается: — А я не знал, что в Мондштадте есть кицунэ! Девушка с пушистыми ушами резко прижимает их к щекам ещё сильнее, чем прежде, и опасливо поворачивается. Он подходит к ней, не скрывая восхищения во взгляде и протягивает вперёд ладонь. — Я Тома, дипломат из Инадзумы. Приятно познакомится. В очках на большой минус её шокированные глаза кажутся просто огромными. — Я… я не уверена, что я кицунэ… Я точно знаю, что не отношусь к кэцлайнам, но, быть может, к фенекам или кицунэ… лисам. У меня не хватает данных, чтобы провести полноценное исследование. — Я могу Вам о кицунэ рассказать. На острове Наруками есть кицунэ. А ещё, на Ватацуми есть потомки сиба-ину, у них большие пушистые хвосты. Вижу, у Вас нет хвоста. — Хвосты? — загорается девушка. — Ага. Один из них генерал армии острова. — Кхм, а мы вам не мешаем? — внезапно спрашивает Лиза сладким голоском и кладёт подбородок Томе на плечо, заглядывая прямо в глаза. — Это Сахароза. Наш алхимик. Она вместо Альбедо. И у вас с ней сегодня будет ещё очень-очень много поводов поболтать, — и как же Томе жаль, но она права. — Пока Альбедо доберётся до города, пройдёт вечность. Как всегда он не вовремя. Мы его вызвали, но я не уверена, что он появится в течение двух дней, — раздражённо и глухо отзывается Джинн, потому что лицо её почти утоплено в огромной кружке с кофе.