Пожалуйста, возвращайся

В последние дни Томе начинало казаться, что удивить его уже мало что на свете способно. Уплетая в Хорошем Охотнике за обе щёки медовое мясо с морковкой — по совету Эмбер и к великому наслаждению его желудка — он перебирал в памяти множество ярких и наполненных свободой воспоминаний, которыми его наградил этот город. Томе честно говоря следовало бы уже начинать прощаться с Мондштадтом и уже завтра собирать вещи, чтобы ехать обратно в порт Ли Юэ. Потому что завтра вечером они с Кэйей тронутся в путь. Но он до последнего оттягивал этот момент, предпочитая не думать, что скоро отбытие. Он также знал, что привязываться ни к кому нельзя, поэтому старался отстраниться максимально возможными способами. Тома был твёрдо уверен в том, что оставаться ему никак нельзя, даже если душа протестовала настолько сильно, что порой смотреть на огромные крепостные стены было невыносимо, вдыхать этот воздух, пропитанный запахом яблок и одуванчиков, было невыносимо. Мочить ноги в тёплой воде Сидрового озера и смотреть как старики ловят рыбу или сидеть на вершине центральной мельницы, любуясь раскидистым Древом Ванессы… Днём он предпочитал проводить время один, если в штабе его помощь не требовалась. Однако, его часто подлавливали едва не с самого утра. Но и тихие спокойные моменты тоже были часто. И тогда он думал. Что обещал ей вернуться. Он никак не мог её предать. Он осознавал себя человеком, который пожертвует своими желаниями ради верности. Ради долга, чести, дружбы. И тернистое прошлое играло свою решающую роль. Ещё пять лет назад он мог бы вернуться сюда, когда Аято дал ему выбор, но Тома не смог их бросить. В то время — шипение змей вокруг особняка, шпионы, отравленные блюда и подосланные разбойники — он не смог бросить молодого господина Камисато на растерзание. Не то чтобы Тома что-то важное сделал — задачу телохранителей хорошо выполняли оставшиеся верными ему Сюмацубан — но он делал то, что никто не смог бы — стал для Аято другом. Играющие роли господина и слуги, они никогда не обращали на это внимания и никогда не считали друг друга не «того уровня». И Тома остался, потому что чувствовал долг и желание помочь. Он просто не смог бы иначе. Не смог бы бросить лучшего друга, не смог бы оставить его с маленькой сестрёнкой одного, без родителей и в окружении тех, кто, не скрываясь, называл Аято «молокососом» и плёл интриги. Он верил в то, что Аято справится — Аято справился и стал тем, кому боится переходить дорогу даже верхушка сёгуната благодаря таланту, уму и тяжёлой работе. Сколько бы ни связывало Тому теперь с Мондштадтом, с Инадзумой всегда будет больше. Там, в прошлом, остались тяжёлые времена, в которых приходилось выживать. Он связан с ними прочным толстым канатом, и никакие ниточки, протянувшиеся от Монда в любви и поддержке не пересилят его верность Камисато. Он думал, что будет сомневаться, но почему-то сейчас как никогда уверен в том, что должен вернуться. В Мондштадте спокойно, тепло и уютно, и эта сказочная жизнь кажется ему немного незаслуженной. Что он сделал, чтобы получить их любовь? Был собой? Как банально. Правдиво. Честно. Но банально. Он должен быть там — посреди бушующих штормов, высоких скал, на которые не взобраться никак, окруженный лесами в оттенках синего и розового, мрачных облаков и деревянных стен. Он там, где она заперта нравами и традициями. Спасти бы её, да только желает ли? А её выбор для него — закон. Только бы попросила, только бы… Задумчиво размазывая ложкой остатки соуса по пустой тарелке за столиком у Хорошего Охотника, Тома замечает издалека Кэйю и спешит ретироваться подальше, чтобы ему не мешали думать. Он хочет сейчас побыть один. А ещё у него есть планы на сегодня. Он уже давно хотел зайти в библиотеку Ордена и почитать сказки, которые читала ему мама в детстве. Странное желание, и это единственное, чего он боялся сделать и откладывал до последнего. И даже Лиза не помешает ему осуществить задуманное. — Доброе утро, госпожа библиотекарь, — улыбается Тома, завидев женщину с чашечкой чая за своим столом. Она поднимает на него взгляд и улыбается в ответ. — Ах, — зевает, приложив ручку к губам. — Ты ещё не уехал? — Нет. Я уезжаю завтра. — Ах, ну да, — посмеивается она и качает головой. И что в этом смешного? Он знает, что она врёт, потому что Лиза никогда ничего не забывает. Она помнит всех и каждого, кто когда-либо брал книги, и преследует каждого лично, кто не успевает их сдать вовремя. Страшная женщина, хоть и кажется очень милой. Кэйа как-то поделился, как у него неделю немела рука от её разряда. Всего лишь забыл какой-то каталог вернуть. — Ты хотел что-то почитать? — На самом деле да. Детские сказки. Сборник. — Оу. Я понимаю тебя. Милый, как жаль… — Лиза делает грустное лицо. — они на самом нижнем ярусе, чтобы дети доставали. Южное крыло, шкаф номер восемь. — Спасибо, Лиза. — Не за что, Том. Обращайся. Правила ты знаешь? — Мне о них подробно рассказали. — Великолепно. Сборник находится немного потрепанный, но тот самый. С первых же страниц в глазах начинает плыть, и он не рискует дальше продолжать самобичевание, поэтому просто сидит и смотрит в распахнутое окно. Ветер сентября ещё тëплый, но чувствуется и витает в воздухе уже что-то осеннее. Да и пора бы. В Инадзуме сейчас уже точно холодно. Когда приедет, то обязательно свяжет Аяке новый шарф из самой мягкой шерсти, которую только сможет отыскать на базаре в Ли Юэ. И, пусть носить она его на людях не будет, он знает, что у неё в постели мерзнут ноги и не спасают ни одни носки. Только его шарфы. С самого её детства. Он мог бы связать и носочки, но она очень сильно смутится, особенно сейчас, будучи юной девушкой, а не ребенком. Это будет слишком. А ещё в конце сентября у неё день рождения. Ей будет уже семнадцать, и Тома… кажется готов рискнуть. То, что очевидно для Аято, больше не должно быть тайной и от неё. И если он с треском провалится, то знает, что его всегда примут здесь обратно. Что бы ни случилось, Тома уже знал, что Мондштадт его любит. Это очевидно тоже. Итак, что он пережил за эти почти две недели? Началось всё с того, что его встретил в порту Ли Юэ совсем не похожий на мондштадтца экстравагантный капитан кавалерии. В поездке с ним до города ветров Тому впервые в жизни стошнило от алкоголя. И виноватый в этом капитан кавалерии стал ему почти что лучшим другом. Именно с Кэйей у него были самые близкие — к сожалению — отношения. Затем Тома выпивал с самим Дилюком Рагнвиндром при условии того, что Дилюк не пил уже лет семь. Но ему кажется, что тот лукавит. Делать вино и даже не пробовать результат? Враки. И в тот же вечер Тома не на своих ногах попал в начищенный до блеска люкс Гёте в состоянии под названием «в дрова», спящий и беспомощный. На первую официальную встречу он опоздал. Правда, на неё опоздали все, а Джинн вообще забыла, но это не важно. Важен факт того, что он опоздал. На переговоры! Да Аято бы его просто раскромсал фирменными сюнсуйкэн на полупрозрачные ломтики, словно бекон для жарки. За эти две недели он получил столько женского внимания, сколько не получал никогда в своей жизни, почувствовав себя подростком в тот самый период. А у него уже давно не тот самый период, между прочим. Ему двадцать один. Так стыдно Томе ещё никогда не было, но выдержка присутствовала, за что он искренне собой возгордился. О, он уверен, что ни одна красавица мира не способна затащить его в постель, даже если очень постарается. Даже Лиза. Особенно Лиза, потому что её он даже немного побаивался. И уж тем более не Розария. Эта дама точно на любителя. Его до сих пор бросает в дрожь от её вида. Святая инквизиция, сохрани его Барбатос. И, да, он общался с самим Барбатосом. Это, пожалуй, самое необычное, что случилось с ним за это время. Бог ветров лично поприветствовал его, что-то сказал, что-то спел. Тома точно помнит доброту, хороший голос, радость бога, хоть и не помнит ни внешность, ни как звучал он. Возможно, Барбатос ходит среди смертных как когда-то в приданиях ходил Моракс по землям Ли Юэ. Плутоватый божок наверняка притворяется обычным человеком. Еще Тома всеми силами избегал Альбедо, пока тот снова на Драконий Хребет не уехал. Вот это было самым сложным. Из него вытрясли даже ту информацию, которую, казалось, Тома вовсе и не не знал. Альбедо устроил ему настоящий допрос, только спрашивал не о преступлениях, а о флоре и фауне. О руинах. Архитектуре… Зачем ему это? О Великой Сакуре. Ох, даже воспоминания об этом приносят головную боль. Как сложно общаться с гениями. К нему забрались на балкон. Вот это было вообще потрясающе. Его попытались взорвать, но он не дался. Он разговаривал с электрической вороной о принципах полета на электрогранумах. И он ел жареного кролика с мальчиком, который считает себя волком. А когда возвращался домой, то был свидетелем, как в подростка ударила молния. И всё перечисленное случилось в один день. Казалось, что удивительнее его жизнь в Мондштадте быть уже не может. Тома тяжело вздыхает и поворачивается на звук скрипнувшей половицы и видит плутоватый взгляд капитана кавалерии. — Опять грузишься? Пойдем, тебе нужно проветриться. — Я не гружусь. — Правда? А почему у тебя глаза на мокром месте? — Это… — Подъем. Дилюк хочет тебя видеть, — приказывает Кэйа и кривится. — И почему если нужно тебя найти, то все сразу просят меня? Мне что, заняться нечем? — Возможно, поэтому и просят, — отвечает Тома, и Кэйа страшно выпучивает на него глаза. — Ладно-ладно, я иду. Зачем я понадобился Дилюку? Мне казалось, что после того, как я снёс входную дверь «Доли», он не захочет меня видеть. — А он и не знает, кто это сделал. Что? Конечно я не признался, что это мы, — и прищуривается. — Поверь, если бы я тебя поймал, одной дверью таверна бы не отделалась. — Ага, конечно, ещё скажи, что что-то сломал бы и об меня, — скептически говорит Тома, пока убирает книги опять на стеллаж. — Я дипломат, у меня неприкосновенность. — А у меня душевная травма. Ты нанёс мне оскорбление. — Так тебе же правда нравится мисс инквизиция. Кэйа набирает в грудь воздуха, чтобы почти взорваться, но Тома опережает его и поддается ближе, шепчет на ухо: — Или ты хочешь, чтобы об этом прознала Лиза? М-м-м? И Кэйа замирает. — Тише, капитан. Забыли правила поведения в библиотеке? — Бранд, если бы ты не был дипломатом, я бы уже давно тебя прирезал, — шипит он. — Но, к сожалению, я дипломат. Увы и ах. Кэйа на удивление ничего не отвечает, хотя должен бы сказать что-нибудь едкое в ответ. — Чем недоволен, Кэйа? — тянет Лиза издалека, когда они поднимаются по лестнице наверх к выходу. — Тем, что такая красивая женщина и не моя, — льстиво улыбается он ей и салютует пальцами. — Хорошего дня, мисс Минчи. — и выходит за дверь. Кого он имеет ввиду под красивой женщиной в данный момент Томе непонятно. А ещё он подмигнул ей. Тома не знает как, но научился отличать, когда Кэйа моргает, а когда подмигивает. Бесполезное умение, но. Он стоит и хлопает глазами. А потом подозрительно щурится и медленно тянет: — Вы-ы-ы-ы… Кэйа испугался, что Лиза узнает. Это факт. Лиза делает маленький глоток чая, облизывается и отвечает беспечно: — Иногда. И как он раньше не заметил? У этих двоих свободные отношения! А как же… Он вылетает из библиотеки, нагоняя Кэйю у выхода. — А как же мисс инквизиция? Я-то думал, что ты извращенец. Кэйа стопорится на месте и делает кислую мину. — Бранд, — только лишь отвечает он, качает головой влево-вправо и возобновляет шаг. — Как же ты меня достал. — Это взаимно, сэр Альберих. — говорит он, когда они уже выходят из здания и идут к зданию совета виноделов. — Знаете, а вы бабник. — смеётся Тома. — Предупреждаю, если ты кому-то расскажешь, от гнева Лизы даже я тебя не спасу. — А это весомый аргумент. В таком случае я нем как рыба, сэр капитан. Они проходят по широкой улочке, снизу открывается прекрасный вид на вечерний город, совсем скоро будет час пик. — Я кажется понял… — задумчиво вертит рукой Тома и улыбается, когда они останавливаются около дверей. — Лиза такая же. И Кэйа больно заламывает ему руки и заталкивает внутрь — не хватает только наручников, и выглядело бы как настоящее задержание. — Да всё, всё, обещаю, никому не расскажу, — шипит Тома в попытках вырваться из захвата, но Кэйа — рыцарь, привыкший крутить преступников налево и направо — не поддаётся. — Никому, чёрт, Кэйа, ну хватит. — Что расскажешь? Хм? — обрушивается на них как гром среди ясного неба, и этот галантный тон немного хриплый и высокомерный Тома не спутает ни с одним голосом. В холле, притаившись в тени, упершись бедром в подоконник, стоит знатный винодел — Дилюк Рагнвиндр. Кэйа разочарованно хмыкает, но Тому отпускает и падает на широкий диван, разворачивает свежую бизнес-газету с журнального столика. — Запомни. До Инадзумы не доплывешь. — Как скажете, сэр Альберих, — едким тоном отвечает Тома, потирая запястье. Дилюк вскидывает бровь, но молчит. — Тома, я хотел перепроверить документы перед твоим отъездом. В тот раз я был… немного не в себе. На последних пунктах. Так что… И они оба оборачиваются на громкий задушенный смешок Кэйи. Капитан прячет глаза за газетой, будто бы это не он.

***

Как они оказываются на Мысе Веры сказать сложно, но предложение Кэйи прогуляться поддерживают все, а Дилюка настолько заинтересовывает технология приготовления саке и вина из фиалковой дыни, что они бредут неглядя за Кэйей, увлеченно разглядывающим мондштадтские красоты. Он, как ни странно, молчит. Может, его тоже заинтересовала технология — Тома помнит, что они были братьями. Возможно, Кэйю интересует не только пить вино, но ещё и его делать. Они понимают, что что-то не так, когда идти вверх становится сложнее, и оборачиваются на Альбериха. — Кэйа, почему мы идём в гору? — Формально, это не гора, Люк. Это мыс. Мыс Веры. Вы были не против идти за мной как за пастухом, поэтому конечную точку решил выбрать я. — Архонты, сколько прошло времени? — Дилюк оглядывается назад. — У меня дела… — Подождут, твои дела. Смотри какой вид. Томас, ты был на мысе Веры в момент заката? Мы очень удачно пришли. И это действительно очень красиво. Завороженные, они забираются выше, так, что становится видно вокруг всё-всё. Бескрайнее море в лучах заходящего солнца, город, окрашенный желтой охрой и блестящее, сверкающее Сидровое озеро. И необъятные зеленые поля, пестрящие белыми шапками одуванчиков. А с другой стороны синеватый пик Драконьего Хребта с непроглядной закручивающейся вьюгой по центру. Если присмотреться, то даже можно разобрать тазовую кость дракона. С мыса Веры даже видна Башня Декарабиана, а чуть далее водная гладь озёр Фонтейна. — Кэйа, ты часто здесь бываешь? — спрашивает Дилюк, оглядываясь по сторонам. — Да так. Я не мондштадтец, но люблю эти виды сильнее тебя, Рагнвиндра. Ты упускаешь такую красоту из-под носа. — Откуда ты, Кэйа? — повторяет давний вопрос Тома, и надеется, что теперь-то кредит доверия… — Тебе лучше не знать, — отвечает Кэйа точно так же, как и при первой встрече. — А… Дилюк знает? — он смотрит на двух бывших братьев, и по лицам обоих снова идёт тень. — Знаю, — нехотя отвечает Дилюк. И это странно. Но Тома ничего не говорит, понимая, что это настолько личное, что касается только семьи. И ему об этом никогда не расскажут. Даже если он уедет навсегда обратно в Инадзуму, ему не нужно хранить такие секреты. Но он решается рассказать свой. Потому что виды настолько красивые, что, кажется, душа сейчас выпрыгнет из тела. И где-то в той стороне за далеким-далеким сверкающим морем… — Я хотел бы, чтобы и она это видела, — говорит Тома, и парни поворачиваются к нему. — Она невероятно умна, несмотря на свои годы. Ей скоро будет семнадцать. Мне двадцать один. Странно, да? — Четыре года — совсем небольшая разница, — Кэйа пожимает плечами. — Думаешь? Наверное, да. Но пока что ощущается как пропасть. — Потом это перестанет иметь значение, — говорит Дилюк. — Но пока что я бы не советовал. — Мы не вместе, Дилюк. Это сестра Аято. Я впервые увидел её, когда мне было тринадцать, а она совсем малышка. И мы росли вместе. Аято мне как брат, хоть мы формально слуга и лорд, и Аяка была словно сестра. А потом она отдалилась. Когда их родители умерли детство прошло. Тома подгибает ноги, садясь на траву, вглядываясь в закатное солнце. — Я впервые заметил её, когда она выиграла дуэль на мечах два года назад. Она так улыбалась. А потом она выбила меч у Аято из рук и получила глаз бога. У неё крио. Кэйа понимающе хмыкает и присаживается рядом. — А что сейчас? Ты ей нравишься? — Понятия не имею. Её эмоции сложно прочесть, да я и не пытался. Тем более, что у меня мотив — я могу ошибиться. — Есть такое у холодных людей, — соглашается Кэйа, кивая. — И что ты будешь делать? — В Инадзуме очень строгие правила, и чужеземец как я не имеет права даже смотреть на дочь клана Камисато. Всё очень сложно. Но даже если услышу отказ, у меня всегда будет дом. Теперь я знаю — Мондштадт примет меня обратно. — А до тех пор? Запишешься в монахи? — ухмыляется Кэйа. — Да я всю жизнь монах и ничего, — признается Тома. — О-па! А девушкам ты нравишься. Кстати, Дилюк, знаешь, что Тома украл у тебя поклонницу? — Это какую ещё? — спрашивает Тома. — Донну. — Донну? — Тома хмурится. — Это которая в цветочной лавке работает? — Ага. — Да ну. Дилюк внезапно присаживается рядом и подаёт голос: — Так, я не совсем понял, ты хочешь сказать, что Донна… — О, Дилюк, только не говори, что не знал. — Говорю. Кэйа прикладывает ладонь к лицу и тихонько хихикает. — Меня окружают одни дилетанты. — Да мне всё равно на эту Донну, я не слежу за ней. — А она за тобой да. — Что? — Ничего. Дилюк сверлит взглядом Кэйю, который начинает смеяться. Дилюк сжимает кулаки, и тот резко переобувается: — Ок, давайте поговорим о другом. Вот, Дилюк, какие тебе женщины нравятся? — Кэйа, — убито отвечает он. — Да ладно тебе. Вот Тома уже поделился. А ты? Могу поспорить, что нечто похожее. Быть может… ммм… Джинн? — Гуннхильдр? — спрашивает Тома. — Да, она. — Я был в неё влюблён в детстве, — признается Тома. — Чего? — Кэйа ошарашенно поворачивается к нему. — Правда что ли? — Ну, да. Она мне казалась такой нежной и одновременно сильной. И блондинка с голубыми глазами. Аяка кстати тоже. Не ожидал, что Джинн достигнет таких высот. — Мне тоже в детстве Джинн нравилась, — тихо говорит Дилюк, вглядываясь вдаль. Кэйа прикусывает губу, хитро и внимательно на него смотрит. — А сейчас, Дилюк? Но Дилюк его максимально игнорирует, а пауза затягивается. Томе кажется, что такие вопросы наводящие к Дилюку неспроста, и он решил немного подработать свахой. В итоге Кэйа усмехается: — И почему все кроме меня в детстве любили Джинн, я что такой особенный? — Понятия не имею. Мне вообще не до этого. Ты же знаешь. — Почему? — спрашивает Тома. Кэйа треплет его по плечу. — Дружище, наш Дилюк такой человек, что из жён у него будет одна работа, если он не поменяет образ жизни, чего он пока что не собирается делать. — Не думал, что винокурня настолько выматывает. — О, поверь, ему есть чем заняться в свободное время от бизнеса. — А что насчёт тебя? — внезапно спрашивает Дилюк и прямо смотрит на Кэйю. — Меня? Ты же знаешь, что я женат на работе. — Почему тебе не нравится Джинн? — отзывается Тома и поворачивается к Кэйе. — Мы с Дилюком находим её привлекательной. Дилюк задушенно давится воздухом, но ничего не говорит. А это значит, что сваха из Кэйи вполне нормальная. Возможно, из Томы тоже, и если бы было время, он бы подсобил. — По мне так лучше Лиза. Я о ней долго мечтал, — отвечает Альберих, растягивая широкую чеширскую улыбку. Тома думает — вот жук. Хоть у кого-то мечты сбываются. — О, Боже, Кэйа, — мученически стонет Дилюк. — Чего? — отзывается чеширский кот. — Я не хочу вспоминать, как ты пялился на её грудь, едва доставая ростом ей до… до груди. — Пхха-ха, да, забавно было. — А как на счёт девушек построже? — заговорщически шепчет Тома, и Кэйа тут же напрягается. — Ты что-то знаешь, — поворачивается Дилюк к Томе, словно второй чеширский кот. — Говори. — Не интересует. Моё сердце холодно как лёд, — говорит Кэйа уверенно и срывает травинку, вкладывая в рот. Тома выдерживает паузу. Хорошо так выдерживает, дожидаясь, пока Кэйа устанет строить уверенную лыбу и нахмурится недоверчиво. — Есть тут одна дама, — шепчет Тома, поворачиваясь к Дилюку. — Дама? — повторяет Дилюк. — Дама, — кивает Тома. Кэйа давится воздухом. Но Тома обязан ему отомстить за то невероятно долгое и выматывающее собрание, с которого Кэйа трусливо сбежал. Да, он до сих пор помнит. — Да, дама. Я бы сказал… м-м-м… госпожа. Кэйа кладет ему руку на плечо и сжимает изо всех сил. Дилюк наклоняется ещё ближе, выражая крайнюю степень заинтересованности и шепчет тихо-тихо: — Госпожа? — уточняет он, вскинув брови. — Тома, мне не показалось, что это звучит так? — Тома, — голос Кэйи берет неожиданно высокую ноту. И Тома понимает. О, да. Кэйа боится. Он серьезно влюблен в Розарию? О, Архонты! — Ну, так, — повторяет Дилюк. — Я что-то о тебе не знаю, Кэйа? — и поднимает взгляд Альбериху в глаз. Очень и очень страшный взгляд. И Кэйа срывается, закрывая ладонями рот Томе, зажимая в руках, чтобы не вырвался и валяет головой в траву в захвате уже второй раз за день. Тома пытается укусить того за руку, но не выходит. У него мотивация — рядом единственный человек, перед которым Кэйа долгие годы вычищает репутацию. — Дилюк, ты всё неправильно понял, — тараторит он быстро. — Я никакой не извращенец, просто Тома почему-то решил, что Розария состоит в каком-то клубе, а она не состоит, я проверял, и тем более я не буду заниматься этим на статуе Барбатоса — Барбара мне этого не простит. И на надгробиях тоже. Она нормальная, Дилюк, Розария нор-маль-ная. У Дилюка дрожат губы, подрагивают плечи. А глаза выпучены как у филина. И Тома, задыхающийся от недостатка кислорода, начинает ещё и плакать от смеха, потому что Дилюка сейчас прорвёт. Кэйа замирает, хлопает глазами и ждёт вердикта. И Дилюк резко падает на спину, сворачивается в позу эмбриона и гогочет так, как будто смешнее ничего в жизни не слышал. — Розария, — почти неразборчиво доносится. Дилюк задыхается. — Тебе… нравится… Розария? Тома вырывается и падает рядом, хватаясь за живот, а Кэйа так и остаётся смотреть на них скептическим прищуром как на умалишённых. — Мы только недавно помирились, я не готов был помимо пьяница выслушивать ещё и извращенец в свой адрес, Дилюк. У тебя есть привычка делать поспешные выводы. Кажется, Кэйю никто не слышит. Мимо проходящие охотники наверняка бы навострили уши, услышав бодрое стадо диких коней. А то в Монде коней маловато будет. — Розария… — задыхается Дилюк. — Кто угодно, я думал на кого угодно… но… Розария? Кэйа задирает нос. — Вам. Не. Понять. Её. Шарм. Их накрывает второй волной гогота, которая длится минуты две точно. — Видели бы вы себя, — внезапно спокойно отвечает Кэйа, тепло улыбаясь, ложится в траву и вытягивается в полный рост, — Хорошее шоу получилось. Это давно никакой уже не секрет. Тома знает, а от Дилюка мне скрывать нет смысла. Я могу и про Лизу рассказать. — Мне казалось, что она младенцев ест на завтрак, я её даже проверял, — отвечает Дилюк, стирая слезы и потихоньку успокаиваясь, а потом широко распахивает глаза. — Лизу?! И Кэйа напевает себе под нос какой-то веселенький мотив, пока шестеренки в голове крутятся с бешеной скоростью. — Ты встречаешься с Лизой? Кэйа вскидывает руку вверх и щелкает пальцами. — Бинго! И лежит, снова растягивая на лице чеширскую улыбку. — Иногда, — едко вставляет Тома, и Кэйа слегка напрягается. — Как это «иногда»? Тома, икающий от смеха, стирающий слезы, допивает из бутылки последнюю воду, чтобы увлажнить пересохшее горло, и отвечает. — Как я понял, они, ну… иногда. — Дилюк Рагнвиндр, я хотел рассказать и раньше, но мы с тобой как бы не общались. Итак, — Кэйа поднимается на локти. — ты должен пройти по площади голым. Спор есть спор. Дилюк хорошо так подвисает. — Вы… спорили на Лизу? — Тома тоже и хватается за сердце. Кэйа ухмыляется и рассказывает: — Дилюк как-то однажды сказал: «Она никогда на тебя не посмотрит, сморчок». В те времена я был маленьким и худым, как раз доставал Лизе до груди. На что я ответил: «Посмотрим. Если я буду с ней встречаться, то ты пройдешь голышом по главной площади». А Дилюк тогда ответил: «Забили». И я его за язык не тянул. И выкуп этого желания тебе не дёшево обойдется, братец. А по правде — я бы на это посмотрел. Дилюк заметно дергается от слова братец, хмурится, а потом открыто так усмехается. — С какой стати? Ты с ней не встречаешься. Кэйа поддается вперёд и явно злится. — Очень даже встречаюсь. — Тома сказал «иногда». Это не считается. Или ты готов на весь Монд объявить о вашей любви? А что будет, если я лично у неё уточню эту информацию? — Он не врёт, Лиза мне подтвердила, — пытается спасти Кэйю Тома. Зачем? Возможно, эта комедия выглядит настолько по-родному, что её не хочется прекращать. Их сближения ждал весь город уже много лет, он знает. У Кэйи широко раздуваются ноздри. Он сверлит злобным взглядом широко улыбающегося Дилюка, а затем подскакивает, разводит руки и уходит в закат якобы прыгать с обрыва. — Кэйа, не драматизируй! — кричит Дилюк. Кэйа поворачивается, кричит: «Идите вы оба н****», показывает средний палец и уходит далеко вверх, высматривая на поляне сесилии. Тома от души хохочет. В который раз. За сегодня он уже устал лить слёзы то печали, то смеха. Наутро у него точно опухнут глаза. Дилюк рядом смотрит вслед и улыбается. И Тома впервые видит, как тот улыбается настолько искренне. При первой встрече ему казалось, что Рагнвиндр может испепелять одним взглядом, но теперь перед ним весёлый и добрый человек. Ещё казалось, что Кэйа заносчивый и эгоистичный тип, однако в действительности он не настолько эгоистичен и заносчив — просто слишком самоуверен — а в глубине души даже очень мягок и раним. Быть может, это сам Тома показал им, как надо быть искренними и любить этот город. — Расскажи мне про Инадзуму, — неожиданно просит Дилюк. — Но не туристические байки. А как в ней на самом деле. На изнанке. Услышать такой вопрос от него было… странно. Тома задумался, отвел взгляд и вспомнил, как Кэйа рассказывал, что Дилюк после смерти отца долго путешествовал. Чем он занимался в странствиях не особо и большая загадка на самом деле, если знать, что в этом были замешаны Фатуи и опальный бывший магистр. Дилюк смотрел внимательно, давая время собраться с мыслями. — Вам бы там не понравилось. — Почему? Я был во всем Тейвате, в каждой стране. Единственное, что мне не было доступно — закрытая страна за морем. Я хочу знать как там. — Если вы искали счастья, то его нигде нет. Оно в том, что наполняет нас. Моя история немного похожа на вашу, — отвечает Тома. По взгляду Дилюка он понимает, что попал в самое главное, в суть вопроса. Он снова вскидывает голову к небу, жмурясь и вдыхая бриз. — Там почти нет солнца. Конечно, например в Снежной тоже мало солнца. — ведёт рукой. — Ещё там очень много воды вокруг и дожди частые, — смеётся. — а ещё там нет таких людей как здесь. Мне кажется, что настоящие люди именно в Мондштадте. Тома переводит взгляд Дилюку в глаза. — Сёгунат контролирует все сферы жизни. Власть поделена на три комиссии: торговая, военная и культурная. Но реальная власть содержится в руках военной. Коррупция, притеснение иностранцев. Связи и деньги в Инадзуме решают всё. А воля великого сёгуна непоколебима. Она едва не отобрала у меня глаз бога, чтобы вмонтировать в статую вечности. Если бы не Итэр, я бы возможно погиб. Вот такая вот правда. — Итэр, — повторяет Дилюк задумчиво. — Открытие границ его рук дело? — Верно, — кивает Тома. — Аяка услышала о нём. Узнала, что он ищет встречи со всеми Архонтами. Мы едва не совершили государственный переворот, Дилюк, во имя свободы людей. И это… — Тома делает тяжелый вздох. — Сейчас я понимаю, что это было бы бесполезно без Итэра. Я видел Мусо но Хитотати — смертельный удар Сёгуна Райден, от которого невозможно увернуться. А он смог. Он проник в её сознание и убедил… не знаю точно, что там случилось, но после этого Сёгун как будто бы стала совсем другой. Более… человечной что-ли. Она открыла границы, отменила охоту за глазами Бога, а во главе военной комиссии теперь другой человек. Теперь всё гораздо лучше. Честно, даже пожаловаться не на что, разве что на иерархический клановый строй, но этого никак не изменить. Происхождение в Инадзуме определяет всё. Дилюк понимающе кивает и некоторое время молчит. — Я слышал, что Райден убила Синьору. Тома кивает. — И это было… — Мусо но Хитотати. Её карающий удар. Синьора проиграла в дуэли, за что поплатилась жизнью. — Вся эта информация не для широкого круга, — замечает Дилюк. — Но и вы не обычный человек. Что нужно было сделать Фатуи, чтобы быть объявленным персоной нон грата, я даже представить не могу. Дилюк усмехается и откидывается на спину на траву, щурится от солнца. — Я знатно повеселился в то время. — Я слышал от Аяки, что Фатуи были в чём-то замешаны и в Инадзуме, но в чём именно не знаю. — Вот как, — отвечает Дилюк. — Но теперь их оттуда выгнали с позором. И Синьора под номером восемь… потрясающе. Я впечатлён. Не то что наш Орден. Он поворачивает голову в сторону Кэйи и хмурится недобро. — Но всё это лишь верхушка айсберга, — шепчет он. — Что вы хотите сказать, Дилюк? — озадачивается Тома и тоже смотрит на Кэйю, срывающего в букет цветы. — Да я и сам точно не знаю, что именно я вообще знаю. Что правда, а что ложь. Не обращай внимания, Тома. — Дилюк, я знаю что ты снова на меня смотришь так, будто хочешь убить! У меня волосы на затылке знакомо шевелятся, что я тебе опять сделал?! — кричит издалека Кэйа и машет букетом. Как он разглядел с такого расстояния — для Томы загадка. Дилюк фыркает и снова садится. — Иди уже сюда! — О, вы уже решили, где закопать мой труп?! Дилюк трёт пальцами переносицу, но Тома всё равно видит как дергается уголок его губ в подавляемой усмешке. — Тебя огонь не берёт, — отвечает Дилюк, когда Кэйа плюхается в траву напротив них. — Мы с Томой бессильны. — Я называю этот навык «Поцелуй холода», — смеётся Альберих. — О, Барбатос, — мычит Дилюк. — Не упоминайте великого всуе, — говорит Тома. На него смотрят две удивленные пары глаз. — Просто он мне так сам сказал. Барбатос. — Ты видел В… Барбатоса? — едва не оговаривается Дилюк. — Я бы не сказал, что видел, — Тома задумывается. — Я точно с ним разговаривал, но вот о чём смутно помню. Ни голоса не помню, ни внешности. Кажется, будто он стер мне память. — Дружище, кому-то нужно меньше пить. — Да нет же, я трезвый был. — Ага. Мне тоже иногда кажется, что я король Каэнри’ах. — Кэйа! — внезапно рявкает Дилюк. — А ты стал королём Мондштадта! — Кэйа откровенно ржёт над кислой миной Дилюка, на кончиках волос которого скапливаются огненные искры, и Тома решает разбавить обстановку. — Мне однажды приснилось, как Аято захватил власть в Инадзуме, наслав Сюмацубан, и женился на Гудзи Яэ. А я стал главой комиссии Ясиро. Тома легко смеётся, но, заметив непонимающие взгляды, прокашливается. — Сюмацу… что? — спрашивает Кэйа, хлопая глазами. — Клан ниндзя. — Твой Аято глава клана ниндзя? — Я этого не говорил, — тушуется Тома. — Впечатляет, — тихо шепчет Дилюк и прикладывает к подбородку пальцы. — Мне бы тоже не помешало в подчинении множество незаметных обученных киллеров. — Правда что ли, Дилюк? — вскидывает бровь Кэйа. — Чтобы ты стал толстым и немощным и курил трубку, сидя в огромном кресле, раздавая указания? — Аято не немощный. Он владеет копьём и мечом, — говорит Тома, уже жалея о своем длинном языке. — Точно, ты же влюблен в его сестру красотку. Хотя, может, тебе нравятся дамы в теле? А за горизонтом догорали лучи пламенного заката, словно щеки Томы, и они с Дилюком задумались: в каком месте на мысе Веры не так сильно будет заметно земляной бугор с закопанным в него трупом Кэйи. Или лучше его скинуть в закат? ******************* Не вместилось в комментарии. Я иногда сама путаюсь в хэдканонных возрастах в этой работе, поэтому вот небольшая справка: Тома — 21 год. Уехал в Инадзуму и попал в шторм в 13 лет. День рождения в январе. Аяка — 16 лет. Сейчас в работе сентябрь, и ей исполнится 17 лет. Аято — 23 года. День рождения в марте. Стал главой клана пять лет назад, когда ему было 18. Томе тогда 16, Аяке 11.Их разница в возрасте основана на трейлере, где родители ещё живы, и Аято выглядит как подросток, а Аяка маленькая девочка. Думаю, шесть лет будет нормально для них. Дилюка и Кэйю вижу примерно одного возраста около 25 лет. Почему? Потому что Дилюк вернулся из трехлетнего путешествия в 21 год. По манге у нас происходят события с маленькой Коллеи. После чего Коллеи уехала в Сумеру и успела, так сказать, вырасти. Полагаю, года четыре должно было пройти, чтобы из ребенка превратиться в девушку. Я предпочитаю думать, что Дилюк старший брат, а Кэйе сейчас 24, хоть в манге Кэйа выглядит старше. Но, как уже многие замечали нестыковки — манга уже не канон. Джинн с ними примерно одногодка. Лиза — дама под тридцать. Тут уж я не могу ничего поделать. Пусть будет 28. А с Розарией тяжело. Я всегда пишу в своих фф её тоже под тридцать, но здесь хочу сделать помоложе. Пусть будет 26. Эмбер 20, Эоле пусть будет 26, Сахароза — кицуне, они растут иначе, Альбедо вообще старик с раздвоением личности. Ещё к вопросу о том, почему в Монде такое молодое руководство в отличие от других стран. Меня это интересовало до определенного момента. В ивенте с письмами можно было понять, что почти вся верхушка была коррумпирована, и сместить её было не так-то просто. У бывшего магистра Эроха было много своих людей. Об этом Кэйа писал Дилюку. Поэтому потом, когда всех подлых старикашек нахер поувольняли, высокие должности заняли Джинн, Эола. Кэйа уже тогда был капитаном вместо Дилюка. И ещё Альбедо — глава исследовательской команды Ордо Фавониус. Получается, что он тоже капитан. Когда пишешь такие объемные и сюжетно сложные работы, невозможно не шарить за лор. А почему мне настолько было важно углубляться в это — скоро узнаете.