Тридцать три несчастья

Арсений просыпается с полным ощущением, что вся прошедшая ночь была каким-то сном, просто продуманным его воспалённым воображением до мельчайших, слишком реалистичных деталей и ощущений. Глаза открывать не спешит — боится, что его опасения оправдаются и не было в реальности никаких разговоров по душам, переплетённых пальцев, а затем спокойного молчания, чужой руки, мягко поглаживающей спину, и тёплой груди, с так громко и часто бьющимся сердцем прямо у Арсения под ухом. Кажется, так они и уснули, лёжа в обнимку и укрывшись одним одеялом. Сейчас же вместо шастуновского немного костлявого плеча у Арса под головой лишь мягкая подушка, и он точно знает, что предпочёл бы первый вариант. Однако на то, что это всё же был не сон деликатно намекает шумное сопение, раздающееся где-то совсем рядом, поэтому Арс улыбается одними кончиками губ и, послушав чужое дыхание ещё какое-то время, наконец, открывает глаза. При каком-нибудь другом стечении обстоятельств, Арсению сейчас было бы невероятно стыдно за вываленные на другого человека накопленные проблемы и высказанные чувства, но сейчас он, на удивление, испытывает лишь облегчение. Возможно потому, что это уже не просто «другой человек», это — Шастун, который умудрялся вывести его на разговоры и поддержать чуть ли не с самых первых дней своего проживания на одной площади; Шастун, который так искренне смеялся с каждой его идиотской шутки, совсем по-детски притоптывая ногами; Шастун, гремящий посудой на кухне в попытках приготовить им общий ужин, и изредка матерящийся в своей комнате, играя в компьютерные игры; Шастун, залипающий на Арсения буквально с открытым ртом, думая, что этого никто не замечает; и, наконец, тот самый Шастун, который вчера ответил на его скомканное признание взаимностью. В груди разливается тепло и Арс с мягкой улыбкой внимательно разглядывает повёрнутое к нему лицо лежащего на боку Антона, жадно стараясь впитать как можно больше, отпечатать этот момент на подкорке сознания и внутренней стороне век. Свои родинки Арсений никогда особо не любил, а какое-то время даже пытался скрывать те, что мог, под закрытой одеждой, но вот на лице и длинной шее Антона эти маленькие тёмные пятнышки смотрятся очень органично. Одна на козелке, четыре, прикрытые щетиной, полукругом расположились вокруг приоткрытого рта, ещё три в рядок на шее, несколько совсем мелких на скулах и лбу, и ещё одна — та самая, в которую сейчас очень хотелось легонько чмокнуть — на кончике аккуратного носа. Красиво. Светлые брови слегка нахмурены, но густые ресницы не подрагивают, а лишь отбрасывают неподвижную тень, отчего кажутся ещё длиннее в приглушённом свете комнатушки с зашторенными окнами. Арсений переводит взгляд на растрёпанную кудрявую чёлку, успевшую отрасти за последние полтора месяца, в течение которых Антон её даже не выпрямлял, и в этот раз не отказывает себе в том, чтобы совсем тихонечко, как бы проверяя, не голограмма ли это, дотронуться до мягкого колечка волос, упавшего на лоб, и самыми кончиками указательного и среднего пальцев провести по колючей щеке, едва её касаясь. Шастуну, видимо, всё же становится щекотно, потому что он морщится, потирает глаза, а потом лениво потягивается, глубоко вздыхая. Арсений видит, как тот расплывается в улыбке, укладывая голову в прежнее положение и смотря на своего соседа, и думает, что выглядит сейчас, наверное, так же по-идиотски. Хвойный лес, в котором не против был бы заблудиться один, и бездонный океан, в который с удовольствием бы погрузился другой, сталкиваются друг с другом и оба, всё ещё не вымолвив ни слова, невольно зависают. Немного опухшие после сна глаза Антона бегают по лицу напротив, видимо, занимаясь тем же, чем был занят сам Арсений пару минут назад. — Доброе утро, — хрипло выговаривает Шаст, наконец нарушая тишину. — Доброе, — улыбается тот в ответ и, чувствуя, как затекла согнутая рука под головой, переворачивается на спину, нехотя переводя взгляд на такой скучный потолок. — А-арс, — как-то робко начинает Антон. — М-м? — А ты начнёшь снова спортом заниматься по утрам? Арсений прыскает и удивлённо поворачивает голову. — Это типа намёк, что я толстый? — Да, Арс, пиздец, разнесло тебя знатно конечно, ага, — Шастун отвечает с явным сарказмом, но Арсений решает ему поверить. — Если уж на то пошло, — он резко вскакивает на кровати, отбрасывая одеяло и усаживаясь на собственные согнутые ноги, а затем щипает не успевшего воспротивиться соседа за мягкое пузико, выглядывающее из-под задравшейся футболки, — то тебе самому бы не помешало, понял? Что это за пивное пузо, где кубики? Как не стыдно! — Ты посмотри какой противный стал! — задыхается возмущением Антон. — Во-первых, это не от пива — это для пива! А во-вторых, — он зеркалит Арсову позу, чуть менее резво принимая сидячее положение, и щипает его за небольшую складку внизу живота, — это что тогда такое, Арсений Сергеич? Кубики? Теперь настаёт очередь Арсения возмущённо хлопать распахнутыми глазками. — Да ты нашёл одну складку и сидишь довольный, тоже мне! Это, между прочим, естественная жировая прослойка, и не надо мне тут бодишеймингом заниматься, дурачина ты! — Так а кто из нас первым начал, сам ты дурачина! — Антон ржёт и запускает в Арсения подушкой, которую тот ловит на полпути и отправляет обратно. Убрав это опасное орудие в сторону, Шастун резко приближается и кусает оторопевшего соседа за кончик носа. — Ну фу, ты бы хоть зубы почистил сначала, — высоко смеётся он, забавно морщась. — Да ладно, не целоваться ж лезу, — отмахивается Антон, понимая, что он только что сказал уже постфактум. А ведь рано или поздно придётся и целоваться полезть… и не то чтобы Шаст против, он бы хоть сейчас… — А зачем ты спросил-то в итоге? — перебивает Арс его мысли. — Да просто ты никогда раньше свои утренние спорт-процедуры не пропускал, а тут вдруг перестал вообще, ещё и курить начал, и не ел толком ничего… — То есть ты волновался? — вкрадчиво спрашивает Арсений. — Ну да, вообще-то, есть такое, — внезапно честно выдыхает Антон и шмыгает носом. Арсений пару секунд смотрит на него умилённо, улыбаясь мягко и слегка наклонив голову, прежде чем ответить: — Я начну. — Нет, я ж не заставляю, это если ты сам хочешь… А как ты вообще будешь бегать зимой? — Ну слушай, бегают люди как-то, если дорожки расчищены. Если прям совсем невмоготу будет — просто продолжу упражнения дома делать. Устроит тебя такое, манипулятор? «Манипулятор» довольно кивает и улыбается совсем по-котячьи. — А курить бросишь? — А ты? — Я очень вряд ли, но, чтоб было честно, могу попытаться дымить меньше, — Шаст встаёт с кровати, снова являя свету белому своё пузо, когда потягивается уже стоя, — но ничего не обещаю на сто процентов. Арсений вздыхает и спускает ноги с постели, нашаривая ими тапочки. — А я, пожалуй, брошу.

***

Пока Антон отправляется умываться, Арс заправляет свою постель, распахивает шторы и идёт жарить сырники из застоявшегося в холодильнике творога: очередь по готовке никто не отменял. Несмотря на то, что эта ночка для обоих прошла, мягко говоря, странновато, во время первого за долгое время совместного завтрака в воздухе не чувствуется никакого напряжения или неловкости: Шастун рассказывает, как они с учениками играли в майнкрафт на английском в учебных целях, а Арсений много смеётся, потому что истории и правда забавные, и ловит себя на мысли, что с удовольствием посмотрел бы на это вживую. — …а потом Никита так распсиховался, что столкнул свой термос — такой, знаешь, скорее даже термосочек, в который мамы детям чаи наливают обычно — и всё пролил. — И что, убирал ты или он в итоге? — Ну я хотел его заставить сначала, но потом прикинул, кто из нас более неловкий, и всё-таки просто отправил его за тряпкой, а сам вытер. Но! Учитывая, что тряпку ему пришлось выпрашивать у Веры Ивановны — это был квест тот ещё. — Я в тебе и не сомневался, — Арс фыркает, а потом тихо хихикает своим воспоминаниям. — Знаешь, я в детстве тоже максимально неловкий был. Ронял всё постоянно, что нельзя было ронять, и получал потом соответственно. Антон почему-то очень сильно любит слушать его истории из детства, так что и в этот раз непроизвольно елозит на стуле, устраиваясь поудобнее, и, подняв брови и приоткрыв рот, кивает чуть ли не на каждое слово соседа, демонстрируя весь свой интерес. — Ну и вот, один раз мама купила сервиз, такой красивый, с позолотой, да и дорогой, наверное. Показывает его мне и говорит очень серьёзным тоном что-то с общим посылом «Арсений, не вздумай разбить!». И вот в один вечер она, зачем-то, сажает меня на стульчик — такой, знаешь, на трёх ножках, типа тех, что сейчас в икее продаются на каждом шагу? Ребёнка, на такую неустойчивую поверхность! И наливает мне что-то там в чашку из этого сервиза — зачем: тоже непонятно. Ну и как ты думаешь, что случилось дальше? — Уронил? — с восторгом предполагает Шастун. — Естественно! Не просто уронил, навернулся с табуреточки вместе с чашкой этой, будь она неладна, блин. Её разбил, конечно, а всё содержимое — ну пусть это будет чай, для пущего драматизма — вылил на себя. И вот мама, вместо того, чтобы там вытереть меня, помочь подняться, я не знаю, убедиться, что не обжёгся, сразу начинает меня отчитывать, мол «Ну вот что же ты, опять как всегда, ну я же говорила!». — Блин, ну это грустно как-то даже, — взгляд зелёных глаз быстро становится каким-то сочувственным. Но Арсению, при виде такой эмоциональной вовлечённости, как-то совсем не грустно. — Я скучал, — помолчав пару секунд, внезапно искренне выдаёт он. — Так и я, — улыбается Шаст в ответ. — Да тебе куда скучать, ты-то занят тут был, — Арс всё-таки не может удержаться и язвит. — В каком смысле? — Антон сдвигает брови и перестаёт жевать. — Ну в каком-каком, было тебе, с кем завтракать всё это время. Арсений прекращает ковыряться вилкой в своей тарелке и встречается взглядом с Шастуном, который смотрит на него как на умалишённого. — Ты дурак совсем? Мы вообще расстались неделю назад ещё. — Почему? Вот теперь, судя по лицу, Антон уже реально готов звонить в псих-больницу. Но через секунду лишь поправляет чёлку рукой и утрированно-задумчиво поднимает глаза к потолку: — Ну знаешь, я хотел семью, троих детей, дом за городом, а она вот поматросила меня и бросила… Арсений смотрит удивлённо. — А знаешь, почему? — продолжает Шастун, опуская взгляд на собеседника. — Потому что какой вопрос — такой, блять, и ответ, — и щёлкает его по носу.

***

Днём Арсений уговаривает Антона пойти прогуляться в небольшой скверик рядом с домом. Арс, прикрываясь тем, что он «урождённый сибиряк», собирается выходить в куртке на одну футболку; и если заставить его сменить свои любимые джинсы с огромными дырками на коленях — это что-то вне компетенции Шастуна, то хотя бы попробовать убедить накинуть что-то с рукавом подлиннее он может. Поэтому Антон, тяжело вздохнув, уходит в свою комнату и выходит оттуда с толстовкой в руках, молча протягивая её Арсу. Такому он противостоять не в силах, и уже через пару секунд незаметно вдыхает едва уловимый запах сигарет и одеколона, пропитавший чужой предмет одежды, пока хозяин толстовки старательно завязывает свои шнурки на ботинках. Арсений хихикает с того, как контрастно они сейчас выглядят: один похож на чёрную капусту, а второй щеголяет в ярко-розовой шапочке, джинсах с дырками и куртке с неоново-зелёной жилеткой в качестве подклада. Хочется запечатлеть это, и Арсений так и поступает, без предупреждения включая камеру и делая совместное селфи — Антон, кажется, не против, и на фото даже улыбается. «Надо будет потом распечатать», — мелькает в голове Арсения, пока он довольно разглядывает изображение, мысленно оценивая, насколько хорошо они смотрятся вместе. До всей этой истории с Ирой и временным отстранением друг от друга, они довольно часто вот так гуляли по паркам и скверам, да и просто ходили по улицам, в конце концов — просто потому, что нравилось проводить вместе время. Инициатором, как и в этот раз, всегда выступал Арс, с его-то шилом в заднице, а Шастун всегда ворчал и ломался, но в итоге неизменно шёл у соседа на поводу, и ни разу ещё об этом не пожалел. С Арсением гулять интересно: он способен отмечать мельчайшие детали в своём окружении и всегда найдёт, что о них сказать или что с ними сделать. Антон и сам всю жизнь замечал вокруг разные вещи, которые другие зачастую, почему-то, игнорировали, но в какой-то момент привык, что никому не интересно выслушивать его восторженные речи о прикольном узоре на коре дерева, или по полчаса наблюдать за работящими бражниками над клумбами, и перестал говорить об этом вслух, предпочитая сохранять весь восторг внутри. Поэтому способность Арса постоянно открыто восхищаться окружающим миром его совсем не отталкивала и не казалась странной — наоборот, хотелось выслушать и поддержать настрой, на что бы он там ни обратил внимание. Вот сейчас, например, его жертвой стал кривой снеговик в кепке, затесавшийся где-то между деревьями вдали от протоптанной дорожки. — Никого не напоминает? — с хитрой улыбкой спрашивает Арсений, внимательно заглядывая Шасту в глаза, когда они подходят поближе. — Ну это же Стас, тут очевидно! — Скажи похож? — Арс сыпется, а Антон ухахатывается вслед за ним. — Только подожди, Арс, чего-то не хватает, — сквозь смех проговаривает Шаст и зачёрпывает горсть снега у себя из-под ног. Придав липкой массе нужную продолговатую форму, он смачно лепит своё произведение туда, где у снеговика по всем понятиям должен быть нос. Арсений ржёт в голос и просит его сфотографировать, вставая рядом с прототипом Шеминова и фамильярно приобнимая его за отсутствующие плечи одной рукой. Через пару кадров меняет позу, нагло заглядывает в белое «лицо» и издевательски приподнимает кепку, уже на следующих фотографиях поглаживая «стасовика» по лысине, а затем и притворно целуя его туда же, завершая фотосессию своим сморщенным лицом и высунутым языком за спиной снежной скульптуры. Следующие пару часов они просто гуляют, разговаривая обо всём на свете, а иногда и помалкивая. Периодически останавливаются, когда Арсений издаёт очередное «О!» и просит сфоткать, как он забрался на толстую ветку большого дуба и посыпал себя снегом (Антон потом помогает вычищать его из-за шиворота пока Арс смеётся и вскрикивает, когда чувствует холод голой спиной), или как он уселся на пне, по форме напоминающем кресло. Шастун не против. Единственное, что его смущает — приходится сгибаться в три погибели и чуть ли не ложиться всем корпусом на снег, чтобы поймать нужный ракурс. Сам он, даже не зная этого, без фотокарточек тоже не остаётся: Арсений исподтишка фотографирует парня, пока тот курит (ему давно хотелось это сделать: уж очень сексуально выглядит), или, хихикая, залезает в телефон, чтобы показать что-то смешное, да и снимками чужой спины и задумчивого профиля — тут уж Шастун позирует, пытаясь выглядеть серьёзным в шутку, но выходит как-то совсем не шуточно — арсеньевская галерея теперь не обделена. Парни на «А» возвращаются домой мокрые, замёрзшие и уставшие, но счастливые. Вечер проводят за просмотром «Реальных упырей». Оба, будто случайно, постепенно придвигаются вплотную друг к другу, но притворяются, что ничего не замечают, пока Антон, в какой-то момент, не укладывает по-свойски руку на чужое бедро, а Арсений, тоже не отрывая глаз от экрана, не накрывает её своей. Так и сидят до конца фильма, практически не двигаясь и никак это не комментируя. А на ночь в этот раз негласно решают разойтись по своим комнатам.

***

— Подожди, серьёзно? — Серёжа своим вопросом невольно выразил неверие всех остальных. — Прям съёмка? Прям профессиональная? — Да, Серёж, да! — Шеминов, сообщивший всем о назначенной дате съёмок, кажется, единственный, кто не пребывает сейчас в состоянии аффекта. Какой-то знакомый продюсер Стаса согласился помочь организовать им операторов, звук и освещение, чтобы можно было запечатлеть одно из выступлений для возможного представления нового формата телевизионщикам. А там уже всё будет зависеть от того, насколько это зайдёт «дядькам сверху» и покажется ли перспективным. Дата уже назначена: двадцать третье декабря, а значит на подготовку оставалось около недели. — А почему ты раньше-то не предупредил?! — Арсений паникует. — Всего восемь дней осталось! — Арс, угомонись, а? Ну вот что бы изменилось, если бы нам раньше сказали? Мы же так и так играем каждую неделю, публичных выступлений в таком составе было уже, — Стас загибает пальцы, вспоминая, — четыре! Справимся. — Да у Арсения же просто весь график забит, ты что, — начинает Дима, — сколько ролей не сыграно! Сколько кастингов не пройдено! — И сколько «мы вам перезвоним» не выслушано… — с наигранной грустью дополняет «шутку» Антон и ржёт вместе со всеми. Арсений и сам смеётся, но Шастуну кажется, что он поймал с его стороны какой-то слегка разочарованный взгляд. Однако тот, вроде бы, ведёт себя нормально, сразу переключаясь на расспросы Шеминова о наличии гримёров и какого-либо дресс-кода. Видимо правда просто показалось. — Так, ну чё, пацаны, техничка? — хлопает в ладоши Стас, тем самым объявляя конец пространных обсуждений. — Техни-ичка, — в один голос тянут четверо парней и со вздохами встают со стульев. Сначала из-за такой внезапной новости сконцентрироваться на работе получается плохо, но, получив пару жёстких замечаний да немного приободрившись и разыгравшись, ребята берут себя в руки и всё идёт как по маслу. Шеминов делает какие-то выводы и говорит, что, наверное, для съёмок надо будет свести маты и пошлые шутки к минимуму. — Вот насчёт пошлости я бы поспорил, — замечает Поз, — ты давно телек смотрел? Те же стендапы, камеди? — Может насчёт этого ты и прав, но с матами давайте как-то полегче, чтоб потом не пришлось запикивать полмотора, окей? — парни сосредоточенно кивают. — Ну и всё тогда, шуруйте по домам. «Шуровать» вот так вот сразу никто, кроме самого Стаса, не в настроении, так что ещё около часа все четверо лениво переговариваются и слушают музыку, изредка драматично подпевая знакомым песням. — Слушайте, надо как-нибудь в караоке сходить всем вместе, а то чё мы как это, — предлагает Шастун. — Ну я вас там всех разъебу конечно, — откидывается Дима на спинку стула, — но по сути можно. Только в ближайшее время походу никак не получится. Антон печально соглашается и краем глаза поглядывает на притихшего Арса. Устал, что ли? — Я писить, — скромненько оповещает всех тот, и сбегает, собственно, приводить свой план в действие. Серёжа с Димой молча провожают его взглядом, будто ждали, пока Арс наконец свалит, и поворачиваются к уже успевшему насторожиться Шастуну. — Ну чё вы, помирились? — вопросительно кивает Позов. Антон чуть не давится водой. — Да мы и не ругались вроде? — Бля, Шаст, ну не пизди хоть ты, не будь Арсом, — укоризненно смотрит Матвиенко, — по-любому же что-то было. Девушку не поделили? Уборку неправильно делал? — Да блин, пацаны, — Шастуну вдруг очень хочется провалиться сквозь землю, или, что ещё лучше, телепортироваться обратно в Воронеж, — нормально всё. Ну был там небольшой, — показывает указательным и большим пальцами его размер, — конфликтик, да. — Это ты размер чьего члена щас показал? — смеётся Серёжа. — Твоего, блин, — цокает Антон. — И нет, не из-за девушки это было… Короче сейчас нормально всё уже, — отмахивается он и, будто пытаясь спрятаться, нервно поправляет чёлку обеими руками. — Ну ты как-то этот… — Дима наклоняется ближе, — …попробуй его понять, лады? Он истеричка та ещё — это я как человек, постоянно с ним срущийся, авторитетно заявляю, — но отходчивый. И обычно всё равно какой-то повод у его истерик есть, а вы живёте вместе и надо по-хорошему в таких случаях хоть одному из вас сглаживать углы. А то потом импровизацию нам с Серёгой одним вывозить придётся, а мы на такое не подписывались. Антон прокашливается, но кивает, поджав губы, и думает о том, что придётся ведь и этой парочке сказать о том, что с Арсом их связывает теперь не только общая квартира. А что, если оба гомофобы и после признания их группа распадётся? Может, как-то обойдётся — они сами догадаются и молча притворятся, что это ничего не меняет? Слава богу Арсений возвращается практически сразу после окончания этого неловкого разговора, прерывая тревожные мысли Шастуна, и все, быстренько замяв тему, начинают потихоньку собираться. По молчанию в Серёжиной машине по пути домой всё-таки становится понятно, что все трое знатно вымотались. Арс с Антоном сидят вместе на заднем сидении и в какой-то момент Арсений осторожно укладывает голову на чужое плечо. Шаст вздрагивает и резко переводит взгляд на зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что Матвиенко не видит. Он ни за что не собирается сейчас заставлять его отстраняться, но этого резкого движения оказывается достаточно, чтобы тот передумал и, подняв голову, отодвинулся подальше, утыкаясь взглядом в окно. Да блять. Они прощаются с Серёжей и заходят в квартиру. Антон чувствует необходимость что-то сказать и как-то оправдаться, так что пересиливает себя и решает попытаться. — Эй, — он мягко дотрагивается до плеча вешающего свою куртку на крючок Арсения, — ты как? — Я? Нормально, — тот удивлённо оборачивается и, пожав плечами, быстренько уходит в гостиную. — Я не собирался тебя скидывать с плеча в машине, ты же в курсе? — Шаст не отстаёт. — Да знаю я, говорю же, всё хорошо, — только вот голос его звучит чуть выше, чем обычно. М-да, вроде актёр, а читается в таких случаях как открытая книга. — Арс, ну скажи ты правду, — умоляющим тоном выговаривает Антон. — Прости, если обидел. Я ж реально не хотел. — Я понимаю, — Арсений вздыхает и опускает взгляд, — да и не совсем в этом проблема. — Что-то случилось? — Да ничего серьёзного, не хочу тебя грузить. Всё правда нормально. Давай уже спать пойдём, а? Я устал, Шаст, пожалуйста. Антон, если честно, уже немного бесится, так что сдаётся: просто кивает, бросает «Спокойной ночи» и уходит переодеваться. Очевидно, сегодня они тоже спят отдельно. Через полтора часа Шастун уже лежит под одеялом, упорно пытаясь заставить свой организм уснуть. Пока выходит не очень удачно. Когда поток мыслей в голове, наконец, замедляет свой ход и приобретает более размытые очертания, а тело больше не ощущается так явно, дверь в комнату тихонечко открывается, вырывая хозяина из долгожданного предсонного состояния. Ничего не соображающий Антон уже собирается выказывать своё искреннее возмущение какому-то нахалу, посмевшему нарушить его покой, но мигом передумывает, почувствовав спиной тепло чужого тела. Арсений, стараясь не разбудить соседа, осторожно ныряет к нему под одеяло и придвигается ближе. Какое-то время просто разглядывает светлый затылок, борясь с соблазном уткнуться в него носом, но всё же решается хотя бы на то, чтобы мягко обхватить его за внезапно тонкую по ощущениям талию одной рукой. Шастун вдруг начинает ворочаться, в итоге прижимаясь спиной к чужой груди. Арсений с улыбкой утыкается лбом куда-то в район седьмого позвонка. Тихонько вдыхает уже успевший стать родным запах, и отстранённо думает, что просто не сможет долго обижаться на это чудо, мысленно обзывая себя слабаком и прижимая Антона ещё ближе. Шастун улыбается, надеясь, что этого не видно, и очень хочет повернуться и поцеловать незваного гостя хотя бы в будто кем-то откусанный нос, но сейчас нельзя. Сейчас он спит. А уже через несколько минут это утверждение даже станет правдивым.