Услышь меня

Осеннее утро давно перестало пропихивать в зазоры штор неугомонные теплые лучики. Оно только и знает, что морозить со сна, обдавать холодком при выходе из ванной да заставлять тратить электричество за сборами на работу. — Рано ты сегодня, — Мэй понуро прошлепала из ванной на кухню в одном полотенце и с зелеными патчами под глазами, — А, точно, тебе же в аэропорт, — бросила взгляд на верхний отдел холодильника, где под магнитом были закреплены распечатки посадочных. — Утречко, Мэй! — сна ни в одном глазу. Спрыгнул с подоконника, где чистил оптику, обогнул смазанный штатив и лихо подтолкнул по прямой столешницы-бара ее мюсли, залитые йогуртом, — Жуй. Хочу сначала тебя проводить, а потом поеду. Регистрация только в десять. — Спасииибо, — тоненько протянула, клюя носом над тарелкой. — Мэй, — подсел рядом на высокий стул, разливая кофе по чашкам, — Ничего, что так надолго? Свежесваренный кофе с ароматом бейлиса и капелькой сливок немного взбодрил соню, а может и традиционный вопрос Ямато, который каждый раз скрепя сердце закрывал за собой входную дверь, ловя напоследок ее подбадривающую улыбку, а затем махал хрупкой фигурке в окне, пока не скрывался за углом. — Ты что! - встревожилась жена, - Это же международный проект. Естественно там все одним днем не обойдется. Вдруг переснимать надо, а ты улетел? — она подула на горячий кофе, — Не беспокойся ни о чем. Ко мне Айко с маленьким приедут. Масаси тоже в командировку уезжает. — Вот и здорово! Попрактикуешься заодно! — брюнет чмокнул свою любимую в висок, — Мэй, я уже скучаю, — закопался носом в каштановой макушке, придвигаясь так, чтобы она оказалась между его коленей, — Мэй, иди ко мне, - прошептал уже над ухом, пересаживая ее к себе на колени, освобождая от махровой материи. — Я тоже скучаю. Каждый раз, — маленькие пальчики ухватились за край футболки, потянули вверх, обнажая широкую грудь, опустились затем на молнию джинсов, нашли собачку. — Подожди. Сейчас, сейчас, — его глаза закрыты, он целует ее, спрыгивая с высокого табурета, разворачивает, окольцевав себя ее ногами, разбрасывая голубые тапочки, усаживает на колючий плед в широкую нишу окна, что выходит во внутренний двор, — Сейчас, — спускается поцелуями к шее, вдыхает глубоко за красным ушком, прикусывает. Внизу пробует ее указательным. — Опоздаем, — виновато напоминает женщина наперекор своим желаниям. Но он не слышит, снова заглушая ее рациональные протесты поцелуем. Уже обнаружил себя и готов зарумянить ей щеки в цвет нежной розы, готов пригреть ее местами влажную после душа кожу в своих широких ладонях, готов к царапкам под лопатками, готов слушать тоненькие придыхания, обрывающиеся заикающимися гласными. — Те, что я подарил? — бережно стянул грифельные танга, обводя мягкие изгибы бедер, задерживаясь холодными пальцами под коленками. — Они, они, - ерзает навстречу, пока не упирается в его твердость. Он приручил ее. Вернее отучил прятаться и оценивать себя. Отучил натягивать на себя покрывало после близости, закрываться от него. Конечно, не сразу, с боем и уговорами, с обидами и побегами. И сейчас в каждое свое прикосновение он неосознанно вкладывал то, что сложно высказать, что рождается из страха навредить и необузданной страсти, из потребности брать и желания отдавать, из осознания того, что она самое дорогое, самое нужное и ранимое существо, которое до конца не верит, что так и есть на самом деле. И каждый раз он старался утвердить ее в этой вере, развеять сомнения, доказать ей ее единственную неправоту. — Мэй, кроха, упрись ногой в стол, — она такая легкая, что приходится раздавать команды. Теперь он чувствует ее всю, а она еще крепче цепляется за его плечи, таранит лбом ключицы и тут же целует острый подбородок, задрав голову. Выше поддевая ее ногу, он не спешил выходить на финишную прямую своей сладостной дистанции. Еще и еще он шептал ее имя, еще и еще она дышала смешением запахов его кожи и древесного парфюма, млея от каждого соприкосновения, его властной нежности. — Открой глаза, посмотри на меня, — замер в ней, приподняв голову любимой, — Я хочу, чтобы ты не одна ждала меня из поездок. Давно хочу. — Я тоже, — женщина ясно улыбнулась, однако он заметил промелькнувшую растерянность на ее лице, тень сомнения. Толчок за толчком она погружалась в омут его серых топазов, поддерживаемая за поясницу, толчок за толчком он искал в ее глазах готовность, ее истинное желание того, чтобы у них появилось родное общее, кроме жилплощади и кружек с тарелками. Искал в пытливом поцелуе, в подрагивающих уголках бровей, в едва заметных морщинках у глаз. И нашел, как и всегда, сомнение, но не в нем и не в них, а в самой себе. Как он и чувствовал, чего боялся. — Кроха моя, у тебя все получится. У нас все получится. Я с тобой, — приник губами чуть выше переносицы, спустился к аккуратной груди, медленно выгибая стройное тело навстречу. Он не торопился, даже не делал попытки отстраниться в момент высокой точки, только намекнул бессвязно, зная, что поймет и только поможет, прижавшись плотнее в частой отдышке. Он бы так вечность стоял, пока она считает удары его загнанного сердца, пока по-детски теряется в разбуженной застенчивости, поддерживая пояс его джинсов. — В душ? Кивнула, уткнувшись носиком в плечо мужа. - Только быстро. Самолет ждать не будет.

***

— Везет же тебе, Куросава. Светишься вся, — добродушно замечает воспитательница младшей группы, провожая завистливым взглядом высокого мужчину, спешно покидающего дворик сада с треногой наперевес и массивным черным рюкзаком за спиной. — Да, не спорю, — молодая воспитательница щурит глаза в улыбке, вспоминая то что было пятнадцатью минутами ранее на кухне, залитой скромным светом от вытяжки.