10 причин не влюбляться в архитектора

Щупает абсолютно всё.

Кто-то когда-то посчитал, что достаточно шести секунд, чтобы влюбиться. Наверное, такой же вот занудный ученый или медик, как те, которых взращивают в Столичном Медицинском. Андрею Стаматину не хватило бы даже шести месяцев, чтобы его полюбить. Единственное, что было хорошего в монументальном, похожем на большой серый куб здании института – это портик. Длинный, опоясывающий здание с тех двух фасадов, которые отвернуты от широкой шумной улицы и выходят на засаженный кустами внутренний двор. Видимо, с той целью, чтобы корпящие сутками над толстыми учебниками будущие врачи имели возможность хотя бы изредка напомнить себе, что такое небо и трава. Андрей считал, что это бесполезно, что никакие кусты им уж точно не помогут. А вот этот замечательный, наполненный слегка пыльным (или это знания в воздухе витают?) воздухом портик – еще имел кое-какие шансы благотворно воздействовать на студенческие умы. Всё это здание навевало на Андрея смертную скуку – окна, лестницы, двери – все до одной безликие, прямолинейные и однозначные. И уж будь уверен, что, свернув по коридору за угол, непременно увидишь еще один точно такой же коридор. Тоска. Андрей уже успел не раз и не два пожалеть, что вообще здесь оказался, и, не доучившись до первой сессии, послал куда подальше анатомию с латынью и обложился книгами по теме куда более его интересующей. Вот разве что только этот портик. Длинный и с весьма недурной колоннадой. Круглые колонны белого мрамора, каждую из которой венчает ионическая капитель, не слишком роскошно, но весьма изящно изукрашенная цветами и листьями. Антаблемент довольно безвкусный, с какими-то львами и прочей живностью, непонятно, что здесь забывшей, и с выгравированным длинным изречением на латыни вдоль аттика. Должно быть, что-то высокопарное, о медицине там, или ценности древних знаний. К счастью, это всё великолепие не видно, когда идешь по самому портику. А идти по нему можно долго, особенно если не торопиться. Андрей и ходит. Сперва в одну сторону, потом в обратную. Тут редко бывает кто-то из студентов, поэтому можно, ни о чем не беспокоясь, прикрыть глаза, вытянуть руку, чтобы кончиками пальцев касаться выступающих ребер на колоннах. И идти. Шаг – пальцы скользят, пересчитывая мраморные ребра, холодные и гладкие, можно чуть наклониться вбок и тогда проехаться по ним всей ладонью, ощущая вековую твердость возвышением большого пальца и даже основанием ладони. Следующие два шага – под рукой пустота и воздух, напоенный не интересующими его знаниями. И потом – снова спокойная гладкость, вершина, впадина, вершина, впадина, как вдох и выдох. Тактильно приятно и помогает упорядочить мысли. Решительно, отличный портик. Даниил Данковский портик этот не сказать, что любил, он, в общем-то, не знал даже, что он именно так называется. Зато любил сам институт, любил его длинные, полутемные коридоры и хорошо освещенные классные комнаты. Любил, что двери все одинаковые, но если заучить, то точно будешь знать, за какой из них комната для практических занятий, а за какой – лекционная. Любил лестницы с непомерным количеством ступеней, представляя, что каждая из этих ступеней на шаг приближает его к заветной ученой степени. Но выйти вот так на морозный – конец ноября – воздух было хорошо. Постоять, прислонясь к колонне, проветрить голову, глядя, как ветер срывает последние высохшие листки с тонких веточек. Получить невесть откуда взявшейся чужой ладонью почти по лицу – два пальца на губах, остальная ладонь на шее. Данковский был из тех людей, у кого на лбу большую часть времени весьма отчетливо просматривается надпись «Не прикасаться. Убьет». И надпись эта была там ровно до этого момента. Он где-то читал, что любовь рождается за шесть секунд. Чушь. Прошло едва ли полсекунды, и Даниил мог поклясться всеми своими будущими научными открытиями разом, что в глазах напротив произошло то же самое, что и в его собственных. Мгновение, доля секунды – взрыв, образование новых, очень прочных связей в мозгу – этот процесс вообще-то действительно неплохо видно через глаза, если знать, как смотреть… Это уже в следующие пять секунд можно сделать кучу всего – моргнуть, вдохнуть, выдохнуть, машинальным движением облизнуть вечно пересыхающие губы, а с ними заодно и подушечки чужих пальцев, лежащих на них. А уж на то, чтобы возмутиться тому, как нагло его обтрогали, поругаться, познакомиться, и на прочие второстепенные вещи времени хватит. Нужно только еще чуть-чуть постоять вот так и дать зародившемуся чувству еще шесть секунд. И еще шесть. Для верности.