Шаг вперед

– Ты так вырос и похорошел. Надо же. Я даже не мог представить, что ты будешь… таким, – тихо выдохнул Донхэ, с каждым словом мягко, бесшумно приближаясь к жмущемуся у противоположной от входа стены Чимину, который как-то и пытался отступать, но было уже некуда. Разве что выпрыгнуть в окно. Но здесь был лишь третий этаж, и Чимину вряд ли бы удалось свернуть себе шею, а лишь это, смерть, наверное, могла бы быть его истинным избавлением. Однако… возможно, Донхэ сумел бы достать его даже там. Совершенно точно достал бы. Чимин всегда это знал, и так самонадеянно и глупо позволил себе верить в то, что ему удалось сбежать. Вырваться. Но… Всего пара шагов – и Донхэ оказался к нему так близко, что натянутый как струна Чимин каждой клеткой чувствовал адский жар, исходящий от тела Донхэ, обжигающий и до пепла сжигающий его. Приторно-сладкий запах чужого парфюма как будто вгрызался в слизистую носа, проникая глубже, в горло, дыхательные пути, заполняя легкие и разъедая их, и изничтожая весь запас кислорода, и сжимая кольцо удушья вокруг шеи и судорожно вздымающейся в попытке сделать вдох и получить хотя бы каплю свежего воздуха груди Чимина. – Хотя даже в двенадцать ты был смазливее любой великовозрастной бляди, да, Чим-Чим? – Нарочито ласковый, почти нежный тон Донхэ пугал Чимина до темных кругов перед глазами. И он едва ли понимал смысл всех тех слов, что Донхэ ему сейчас говорил. Ведь Чимин прекрасно знал, ЧТО обычно следует за тем, когда Донхэ говорит с ним вот так вот. Что это всего лишь прелюдия, игра хищника с уже пойманной и не имеющей шанса на спасение жертвой. И он… просто ждал, что будет дальше. Молясь лишь о том, чтобы не было слишком больно и чтобы он смог это пережить. Или… если его не станет, то, возможно, так будет проще? Ну, для BTS и их репутации так точно. Нет Пак Чимина – нет проблем. И почему раньше он никогда даже не задумывался об этом? Ведь это было так просто, логично и… правильно? Да, правильно. В мире BTS Чимину действительно не было места, и, возможно, его следовало удалить, как раковую опухоль, столь же резким и радикальным методом. Полная резекция из жизни этого мира в принципе. Такая процедура действительно могла бы решить все проблемы. Самого Чимина, группы, его матери, Тэхёна и бабушки, Юнги, которые просто еще не до конца поняли, с кем они так опрометчиво связались, и, возможно, даже Ли Донхэ. Да. Чимину определенно стоило обдумать это. Хотя… скорее всего, Донхэ, как всегда, всё решит и сделает за него. И Чимину нужно лишь не сопротивляться и максимально способствовать этому процессу. Но сопротивляться Чимин и так не собирался. Ведь это было совершенно бесполезно и всегда лишь еще сильнее раздражало и злило Донхэ. Впрочем, в Чимине Донхэ раздражал лишь сам факт его существования, так что… говорить про остальное и не стоило. – Ты что, не слушаешь меня? – ставший на несколько тонов выше голос Донхэ и его ледяные пальцы, внезапно вцепившиеся в подбородок, заставили Чимина вздрогнуть и вынырнуть из поглотивших его мыслей, которые раньше никогда даже не появлялись в его голове. Тяжелый, полный лишь бесконечной злобы и мрака взгляд буквально пригвождал к стене. Будучи не в силах выдерживать его, Чимин попытался отвести глаза в сторону, но Донхэ не дал ему этого сделать: – Смотри на меня. И слушай. Внимательно, – еще сильнее сдавливая подбородок Чимина пальцами, приказал он. – Ты, видимо, разучился вести себя и забыл, что я очень люблю послушных мальчиков. И чем обычно заканчивается твое неповиновение, – Донхэ растянул губы в улыбке, больше похожей на звериный оскал. – Тебе напомнить? Напомнить? – мягко спросил он, а уже в следующее мгновение влепил Чимину свободной рукой пощечину, звонким эхом отразившуюся от отделанных белым кафелем стен и осевшую противным звоном в ушах Чимина, который даже не дернулся. Нет, не потому, что Донхэ второй рукой всё еще держал его лицо. А потому, что знал, что Донхэ так не нравится. А еще он не стал жмуриться и отводить глаза, перед которыми кружились разноцветные круги. Ведь Донхэ не разрешал ему смотреть в сторону. Щеку неприятно жгло. Но эта боль была ничем по сравнению с той странной смесью предвкушения и ужаса, что сковала судорогой все внутренности Чимина. Он этого ждал. И знал, что это лишь начало. – Красный тебе всегда шел, Чим-Чим, – Донхэ всё с той же улыбкой скользнул кончиками пальцев по моментально вспыхнувшей от удара нежной коже щеки. Как у девчонки, а не бреющегося каждое утро парня. Чимин всегда был таким. Тихим, нежным, хрупким, женоподобным. И Донхэ это невероятно бесило и порождало в нем странную жажду сломать, изодрать, целиком и полностью уничтожить его. Желание, от которого ему не смогли помочь избавиться лучшие таблетки и психотерапевты, Хёкджэ не смог, и которому Донхэ просто решил не противостоять. Если оно так сильно – значит, оно правильно. Этой красотой всегда должен обладать исключительно он. До последнего клочка и капли крови. – Думаешь, покрасил волосы, сделал модную стрижку, проколол уши, надел брендовые шмотки, завел толпу богатых дружков – и сразу стал особенным? – Донхэ с удовольствием накрутил на палец жесткую белую прядь и потянул ее на себя, однако послушно подавшийся ему навстречу Чимин почти не чувствовал этой боли. Слишком слабо и просто. – Они трахают тебя, да? Все по очереди? Или, может, одновременно? Или ты продал эксклюзивное право кому-то одному? Кому? Директорскому сынку? Или сынку владельца лейбла? Каждый из них хорош… – склонившись к самым губам Чимина и опаляя их горячим дыханием, шептал ему Донхэ, не отрывая взгляда от расширившихся от ужаса зрачков, в которых видел свое собственное отражение. Его руки внезапно освободили волосы и подборок Чимина, скользя куда-то вниз к пуговицам форменного пиджака, которые даже на ощупь расстегивались поразительно легко и просто. – Ну же, Чим-Чим, – стянув с безвольно обмякшего Чимина пиджак и отбросив его куда-то в сторону на пол, еще шире улыбнулся Донхэ и, высунув язык, как змея перед финальным броском, медленно обвел им контур чужих до одури сухих и растрескавшихся губ, а затем скользнул по багровой от удара щеке к уху, продолжая шептать туда, нет, в само сердце Чимина: – Ну же, Чим-Чим, расскажи мне, каково это – трахаться с парнями за деньги и статус. Ты же так плакал, вылизывал мне ботинки и говорил, что не гей, а теперь подставляешь свою задницу едва ли не на глазах у всех. – Обжигающе горячий, как раскаленный утюг, кончик языка Донхэ заскользил по изящной ушной раковине, уделяя особое внимание маленькой сережке-гвоздику, с которой было так интересно играть. – Даже интересно, что они все нашли в тебе? Смазливое личико? Ведь мы-то знаем, что в тебе, кроме него, ничего особенного не было и нет. Как ты думаешь, как скоро они узнают, какая ты лживая и гнилая маленькая дрянь, Чим-Чим, и выкинут тебя? Думаю, что очень и очень скоро. – Зубы Донхэ внезапно сомкнулись на мочке Чимина и изо всех сил сжали ее, впиваясь в мягкую податливую плоть и раздирая ее, заставляя Чимина судорожно всхлипнуть и вдохнуть в одно мгновение ставший густым и никак не желающий проталкиваться в легкие воздух, а пальцы – цепляться за гладкий белоснежный кафель в отчаянной попытке найти хоть какую-то опору. Слишком больно. По его шее вдруг побежало что-то теплое и неприятно липкое. Кровь. Чимин сквозь застилающую взгляд пелену видел ее на губах выпрямившегося и насмешливо смотрящего на его попытки сохранить хоть какое-то самообладание Донхэ. – Даже твоя кровь на вкус – полная дрянь с привкусом лжи, – Донхэ ухмыльнулся, с удовольствием демонстрируя бледному как смерть парню перепачканные в его же крови губы. – Хотя, может, я не там кусаю? – насмешливо хмыкнул он. – Ну-ка, давай попробуем иначе, – пробормотал себе под нос он и, как всегда не встречая никакого сопротивления, потянулся к рубашке Чимина. Одна минута, десяток пуговиц – и перед восхищенно вздохнувшим парнем предстала картина, которую он так мечтал увидеть. Своими глазами. Сразу после того, как Чимина увезли на скорой из школы после того «случайного» пожара. И еще сильнее после тех фото, которые не должен был видеть никто, кроме него. И вот. – Это самое лучшее, что есть в тебе, – восхищенно выдохнул Донхэ, скользя кончиками пальцев по восхитительному узору шрамов на молочной коже. – И единственное настоящее. Мои следы. Такие красивые. И всегда напоминают тебе, кому на самом деле ты принадлежишь. Мне. Только мне, – его голос задрожал от внезапно накатившей волны возбуждения. – И что я могу уничтожить тебя. Всегда. Когда только пожелаю. Сжечь, зарезать, задушить, застрелить, сожрать – это только мой выбор. – Склонившись над плечом Чимина, он с наслаждением вдохнул до боли знакомый чуть солоноватый запах с так приятно оседающими на корне языка нотками страха, а уже в следующее мгновение впился зубами в один из самых крупных и заметных шрамов. Донхэ еще что-то говорил, спрашивал, рассуждал, трогал руками, губами и языком, кусал, очень много, упиваясь кровью Чимина и оставляя на его плечах рваные, как от укуса зверя, раны, заливая красным цветом белоснежную ткань их рубашек и белый кафель, но Чимин… словно не чувствовал этого. И не видел. Как будто это был и вовсе не он, не его тело. Его зрение было сконцентрировано на светящейся зеленым табличке «Занято» над входной дверью. А рассудок – на цифрах. Чимин считал про себя. Что – секунды, минуты, часы – неизвестно. Просто считал. От одного и до восьмисот пятидесяти трех. Ведь Донхэ оставил его в покое именно тогда, когда Чимин дошел до этого числа. Вымыл свое залитое кровью Чимина лицо над маленькой раковиной, прополоскал рот, подарил Чимину напоследок еще одну свою, уже не кровавую, улыбку и, напомнив ему, что будет, если хоть кто-то узнает, что здесь было и что их связывает, просто ушел, брезгливо бросив напоследок: «Приведи себя в порядок» – и оставляя залитого кровью, сползшего вниз по стене парня совершенно одного, так, словно всё этого ничего не значило. Хотя… так оно и было. Сам Чимин ничего не стоил и не значил. И они оба прекрасно это знали.