Шаг вперед

Уже через четыре часа после внезапного появления Минхёка на пороге студии BTS в школьном корпусе Чимин, Хосок, Юнджи и сам Минхёк сидели в другой части города, ожидая старта прямого эфира за круглым столом в небольшой уютной студии Лесли – блогера с почти пятнадцатимиллионной аудиторией, широко известной на «Ютьюбе» своими подкастами, в которых всегда обсуждались исключительно социально значимые и острые для общества в текущий момент темы и которые совсем не вязались с ее по-детски невинной, почти ангельской внешностью. Кто бы мог подумать, что подобные вещи можно организовать настолько быстро, ведь обычно такие коллаборации обсуждались неделями, если не месяцами и годами. Но Юнджи постаралась максимально ускорить этот процесс, ведь она, как и все остальные, прекрасно понимала, что у них очень мало времени и что Ли Донхэ (или кто-то по его просьбе), помимо Минхёка, мог написать анонимки на почту, в мессенджеры и директы в социальных сетях кому угодно, начиная от всех их знакомых и заканчивая желтушными блогерами и СМИ, и что те видео с Чимином, которые Ли Донхэ так рьяно предлагал слить (Минхёк до сих пор был в легком шоке от такого напора), в любой момент могли оказаться во всеобщем доступе в Сети. Поэтому времени на долгие раздумья и переговоры у них и правда не было. Слава богу, что они с Лесли дружили много лет, еще со времен колледжа, где вместе ходили на один курс по психологии, и девушка без лишних вопросов и раздумий согласилась на это внезапное, очень сильно отдающее отчаянием и безумием предложение Юнджи. Да и гости и тема эфира, которые были ей предложены, должны были произвести настоящий фурор, так что… каждый здесь имел свою собственную выгоду. А еще такая скорость событий позволила Юнджи не отвечать на вопросы, которых к ней у всех и особенно у Юнги было слишком много. Она лишь отмахнулась от них: «Потом всё узнаете, сейчас есть дела поважнее», хотя… просто знала, что физически не сможет рассказать об этом вслух дважды. Да еще за столь короткий промежуток времени. Даже при поддержке активно защищающих ее Чимина и Намджуна. Честно говоря, она до сих пор не была уверена, хватит ли ей и на один раз сил. А самое главное – на то, чтобы справиться с тем, что будет после. Тяжело. Страшно. Слишком. – Две минуты до эфира, – мягко улыбнулась своим крайне напряженным гостям Лесли, в который раз поправляя собранные в небрежный пучок на затылке кудрявые белокурые волосы. – Не переживайте, всё будет хорошо, – постаралась хоть как-то разрядить обстановку она, если это вообще было в принципе возможно, ведь эти ребята собирались поведать миру ТАКОЕ, что решился бы произнеси вслух далеко не каждый, и Лесли искренне уважала каждого из них. Говорить на подобные темы откровенно и открыто, особенно публично, особенно людям, имеющим аудиторию и вес, было очень и очень важно, и поэтому она и ее команда всегда старались делать всё, чтобы гости подкаста чувствовали себя максимально комфортно. Начиная от небольшого размера студии, оформленной в спокойных темно-синих цветах, множества растений повсюду и рассеянного освещения и заканчивая тем, что здесь не было никого, кроме них. Вся команда, группа поддержки BTS, наверное в лице человек десяти, а то и больше, сейчас были отделены от них стеклом – тоже своего рода иллюзия защищенности и безопасности. – Тридцать секунд, – посмотрев на таймер на экране, проинформировала гостей Лесли и, посмотрев на счетчик зрителей, ожидающих начало прямого эфира, с трудом удержала удивленный вздох. Семь с половиной миллионов. На спонтанную, без дополнительных объявлений и предупреждений ночную трансляцию. Были ли у нее такие цифры хоть когда-то в онлайне? Даже когда в этих самых креслах напротив нее сидели настоящие голливудские звезды – нет. Поразительно. И с каждой минутой эти цифры лишь росли. – Ну что, поехали? – в последний раз улыбнувшись так и сохраняющим молчание гостям (она искренне надеялась на то, что во время трансляции они всё же будут более разговорчивыми), Лесли запустила трансляцию и, дождавшись уведомления о том, что соединение установлено, по привычке начала: – Доброй ночи зрителям и слушателям нашего подкаста. Я знаю, что этот эфир не был запланирован и многие из вас будут смотреть его в записи, но у нас сегодня есть очень важные гости и очень важная тема для обсуждения, и мы просто не могли медлить ни минуты…

***

Приятная глазу картинка, совершенно ненавязчивая, заполняющая фон и тяжелые паузы тихая музыка на заднем фоне, мягкий и умиротворяющий, как будто укутывающий в теплый уютный плед голос ведущей подкаста – всё здесь, вопреки страхам и ожиданиям Юнги, было сделано крайне хорошо и профессионально, но… даже это не могло скрыть ужаса, тошнотворности и омерзительности всех тех вещей, что сейчас звучали на этом подкасте. По ту сторону. За стеклом. Очень много. А по эту сторону… очень много молчали. И сами BTS. И полностью ошарашенная и выбитая из колеи такими откровениями команда Лесли. Они не были готовы. Да и сами BTS, честно говоря, всё еще тоже. Напряженно замерший у стекла Юнги знал, что ему будет тяжело слушать историю Чимина. И оказался прав. Да, в этот раз он не углублялся в детали, как это было на допросе, скорее сконцентрировавшись на ментальной стороне, но… это оказалось еще тяжелее. Чимин совершенно открыто и откровенно, как будто он всё это уже и правда пережил и идет дальше, рассказывал о своих чувствах и переживаниях на аудиторию в несколько миллионов человек. О своих панических атаках. О своем животном ужасе, с которым он жил буквально каждую секунду. О том, что одна мысль о мучителе настолько сильно парализовывала его, что он терял всякую возможность связно мыслить и что-то делать. А просто боялся. Что ему казалось, что Ли Донхэ с его семьей и его связями буквально повсюду. Что он всё знает, что все на его стороне. И Чимина никто не сможет от него защитить. Ни мать, ни его новая семья, ни социальные службы, ни полиция. То, что произошло после инцидента в школе в Сан-Франциско, лишь подтверждало это. И сделало страх Чимина еще сильнее, а власть Ли Донхэ над ним – еще больше. Чимин рассказал всё, что происходило после Сан-Франциско здесь, в Лос-Анджелесе, в декабре и что ему по-прежнему страшно. Даже когда он знает, что Ли Донхэ в тюрьме и что в этот раз ему не удастся так просто избежать наказания, но… это было то, что Чимин всё еще не мог контролировать. Несмотря на сеансы психотерапии, несмотря на всю поддержку семьи и близких. Он пытался, изо всех сил, правда. Но даже сейчас Ли Донхэ и те видео, которые он собирался слить, настигли его. И тех, кто был для Чимина важнее всего, – его семью и его группу. Страшно. Очень. Но хуже всего было то, что в словах Чимина Юнги – вообще все – слышали то, что он до сих пор винит в происходящем исключительно себя. Кто бы знал, как Юнги сейчас хотелось вломиться в эту студию и обнять Чимина, наплевав на эфир и подкаст и на то, что их категорически попросили этого не делать. Просто чтобы напомнить ему, что он тут ни при чем, что это не его вина. Ни в коем случае. Что он чудесный человек и что все они любят и обожают его. И он уже собирался было это сделать, но его остановил стоящий рядом Намджун, просто положивший руку на плечо Юнги и прошептавший: «Не надо. Потом». К тому же сидящие рядом с Чимином Юнджи и Хосок на протяжении всего рассказа держали Чимина за руки. Ну хоть что-то. Какая-то девушка из команды Лесли за их спинами не выдержала и громко расплакалась. Но никто из них даже не подозревал, что всё самое страшное ждет их впереди. Юнги думал, что уж чья-чья, а история Минхёка его не тронет, ведь он и правда уже давно не испытывал ничего, кроме глухой злости и равнодушия, но… когда тот с улыбкой начал рассказывать о том, как его отец, примерный семьянин и набожный католик, впервые до полусмерти избил его, когда он признался ему в своей бисексуальности, внутри Юнги как будто что-то треснуло и осыпалось. Минхёк рассказывал о том, что в их семье физические наказания всегда считались чем-то нормальным, что отец вполне мог отхлестать его или сестру ремнем с тяжелой пряжкой (у него для таких случаев специально было несколько особенных), если они были небрежно одеты, сидели за столом не так, что-то неправильно сказали или не убрались в своих комнатах, а также влепить мачехе, маме, пощечину за то, что она за ними не уследила. И что до какого-то момента они с сестрой считали это совершенно нормальным. Но когда каждый из них стал по два раза за год оказываться в больнице с переломами и их семьей заинтересовались социальные службы, то… их отец резко изменил свою политику и в последний год почти не трогал их, не считая не оставляющих никаких следов подзатыльников, тычков под ребра и пощечин. И, разумеется, слов. Ведь иногда они причиняют куда больше боли, чем удары. Минхёк рассказывал, что ему тоже страшно. И что этот страх… тоже больше него. Что с ним невозможно совладать. Никак не справиться, сколько бы он ни старался. И… он до сих пор не знает, что ему делать, так как очень зависим от отца и не может жить самостоятельно. Не готов. Ведь он все равно любит его и хочет, чтобы всё наладилось. И что, кажется ему, всей их семье, срочно нужна помощь. Потому что это ненормально. И он, они с Эммой не справляются. А мама, увы, наверное, такая же жертва и не способна их защитить. Это была открытая просьба о помощи. И все они… надеялись, что Хёка услышат. А Юнги… Юнги просто не знал. И, кажется, впервые в жизни посмотрел на него с совершенно иной, так и не ставшей известной ему за годы дружбы и отношений стороны. Сколько же секретов может быть спрятано внутри идеальных семей? Сколько всего творится за фасадами идеальных домов в хороших районах? Сколько грязи, боли и мерзости… Юнги до сих пор не мог до конца в это поверить. Он всегда облегченно говорил, что слава богу, что их семья не такая, что у них всё хорошо, да, раньше их родители были слегка помешаны на контроле, но всё это было из любви и заботы, а сейчас они и вовсе давали им невиданную свободу, но… Юнджи в этот момент сидела там, рядом с Чимином, за стеклом. И Юнги, честно говоря, даже не мог представить, что она там делает и что будет рассказывать. Но ему уже было страшно. И рассказ Хосока лишь сделал этот страх еще больше. Глубже. Юнги знал, что история лучшего друга причинит ему много боли, но… снова слушать про этот кошмар во всех деталях, знать, что Хосок тоже винил себя и считал, что он всего этого заслуживает, что он плохо справляется и не оправдывает ожидания никого вокруг, что физическая боль была для него не так страшна, как тот ад, что творился внутри него и что так старательно зачем-то взращивал в нем отец, что он резал себя, чтобы хоть как-то сохранить чувство реальности и за это еще больше ненавидел себя, что в какой-то момент ему и вовсе стало казаться, что суицид – его единственный шанс с этой болью справиться… Слышать от Хосока такие слова и видеть его ТАКИМ – невеселым, неулыбчивым, тихим, неуверенным, как будто прозрачным… совершенно невозможно. Юнги казалось, что он сойдет с ума. Какой, к черту, суицид? Хосок же самый веселый и уверенный человек на этом свете, но… Эти чертовы улыбки и «Всё хорошо» и правда ничего не значат. А Юнги был слишком глупым и эгоистичным, чтобы помириться с другом, заглянуть ему в глаза и увидеть там нечто большее. Да что уж там. Он не видел и не распознал ничего в глазах своей собственной сестры, с которой был вроде как невероятно близок, долгое время жил под одной крышей и виделся практически каждый день. Но… Юнги не знал, чего ожидать от рассказа Юнджи. Он его просто боялся. И был прав. Потому что уже первые слова, сорвавшиеся с ее губ, его, всех просто под корень уничтожили. – Я заранее хочу извиниться перед всеми, кто услышит эту историю. Перед моими родными и близкими. Я думала, что буду молчать, но… понимаю, что не могу. Когда мне было четырнадцать лет, меня напоил, совратил и изнасиловал друг семьи. И все эти годы – тоже четырнадцать лет, какое несмешное совпадение, – мы с ним встречались. И… это тот же человек, о котором только что рассказывал мой друг.