Шаг вперед

Чимин ждал Юнги. Часы показывали уже восьмой час утра, глаза слипались, и, если быть честным, он даже не был уверен до конца, вернется ли Юнги сегодня домой, к ним в квартиру, но… все равно ждал. Приготовленный им чай и рамён уже давно остыли. Реагирующий на движение свет погас, уступая место яркому рассветному солнцу, заливающему просыпающийся Лос-Анджелес и их гостиную. На заднем фоне настойчиво бубнил телевизор, пока сам свернувшийся клубком на диване Чимин попеременно гипнотизировал взглядом входную дверь и наконец-то заткнувшийся и переставший мигать новыми уведомлениями телефон. После подкаста им так много писали. За них переживали. Знакомые, одноклассники, поклонники. Даже журналисты и блогеры. Не в поисках грязных подробностей, сенсаций и комментариев. А со словами заботы и поддержки. Искренне беспокоясь и желая помочь хоть как-то. Но Чимин считал, что уж кто-кто, а он сегодня точно не заслужил чужих заботы и переживаний. Он… Ему было просто невыносимо легко. Теперь весь мир знал его самые страшные и ужасные тайны, ведь он рассказал не только о Донхэ, но и о смерти сестры, о матери и ее зависимости, потому что это всё тоже было важно и на всё влияло. И… еще никогда Чимину не дышалось так легко и хорошо. Он еще никогда не чувствовал себя НАСТОЛЬКО свободным. И ничто не могло утяжелить его и искоренить это невероятное чувство. Пусть это было, возможно, эгоистично и неправильно, но… Чимин сейчас просто так чувствовал. Очень сильно. Он немного переживал за Минхёка, но тот, оказывается, неделю назад съехал жить к дедушке и бабушке, которые, случайно увидев, как их сын влепляет пощечину своей приемной дочери, забрали их с Эммой к себе, и теперь они были в безопасности. И дело оставалось лишь за социальной службой. Но поскольку их подкаст уже перевалил за двадцать миллионов просмотров и стоял номером один в национальных трендах, то… Чимин был уверен в том, что этот случай получит должное внимание и расследование. Он очень переживал за Хосока и миссис Чон, но те были в надежных руках бабушки и Тэхёна, а еще нескончаемого количества алкоголя, так что… в какой-то степени и они пока были в порядке. А Чонгук… всё это время мирно и спокойно спал в обнимку с подаренным ему Вэлери горшком с каким-то странным вонючим кустиком и Бамом и просто ничего не знал. И они… решили ему не рассказывать. Потому что даже его психотерапевты не могли спрогнозировать, как он примет подобную информацию и сможет ли с ней справиться. Чимин почти не тревожился за Юнджи, ведь он лучше всех понимал ее и знал, что она действительно уже почти пережила и отпустила. Они много говорили об этом в последнее время. Без каких-то деталей и подробностей, но… Чимин знал, правда знал, что эта история, директор Чон для Юнджи уже прошлое. И когда сейчас она говорит, что всё хорошо, это правда. Почти. Процентов на семьдесят или восемьдесят так точно. Слышал в ее голосе, читал в ее сообщениях и видел в ее глазах. Она медленно, со скрипом и с помощью терапии, с помощью любви Намджуна всё это отпускала, и ей было так же легко, как и Чимину. Что бы ни думали и ни считали сейчас остальные. Он-то знал всю правду. Да. Но больше всего Чимин волновался за их родителей и Юнги, ведь для них этот подкаст и эти откровения стали настоящим шоком. И… Чимин даже не представлял, как они с этим справятся. И смогут ли. Сразу после подкаста, всеобщих слез, объятий, невнятных попыток спросить и объяснить хоть что-то, а также вялых попыток эмоционально выжатой, как и все они, Юнджи убедить каждого, что с ней всё хорошо и всё в порядке, мистер и миссис Мин увезли ее и Юнги домой. Все остальные, особенно Намджун, хотели было сорваться вслед за ними, но… кажется, это было тем, что Юнджи, Юнги и их родителям в первую очередь следовало пережить и обсудить внутри семьи. Чимин это прекрасно понимал. Поэтому был тем, кто остановил всех и попросил дать им немного времени и уединения. А еще он прекрасно понимал, что будет нужен Юнги. Сильно. Очень. Поэтому просто лежал и ждал его, несмотря на накатившую после столь сильного выброса эмоций усталость и отчаянно слипающиеся глаза. И стоило только ему услышать писк дверного замка в прихожей (сколько там было времени? Восемь часов утра? Девять?), как Чимин тут же сорвался с места и бросился к заплаканному Юнги, растерянно стоящему посреди прихожей и как будто не знающему, что ему делать, и… просто обнял его. Без лишних вопросов. Без лишних слов. Просто объятия и тепло. Дыхание в унисон. И, кажется, даже стук сердец тоже. Чимину было так хорошо и спокойно сейчас. И он надеялся, что Юнги хотя бы немного тоже. Чимин понятия не имел, сколько они простояли вот так, счет времени уже давно был потерян, просто в какой-то момент он спросил у Юнги, не хочет ли он есть, чай или в душ, но тот лишь отрицательно покачал головой в ответ, промычав что-то неразборчивое, и они медленно, так и не размыкая объятий, как какая-то странная каракатица, состоящая сразу из двух человек, переместились в спальню, рухнув прямо в одежде на нерасправленную постель. Лицом друг к другу. Так близко, что чувствуется дыхание. Чимин видел, как собираются слезы в уголках красных с полопавшимися сосудами глаз Юнги. Видел, как они начинают течь по его щекам. Чимин просто молча стирал соленые дорожки с бледных щек кончиками пальцев и гладил Юнги по встрепанным, чуть жестковатым волосам, чувствуя, что больше ему и не нужно. Ведь иногда молчание… имеет куда большее значение, чем целый миллион слов. И если Юнги захочет, то заговорит с ним сам. И, видимо, Чимин слишком хорошо знал, нет, просто чувствовал его, потому что в какой-то момент тишину их спальни нарушил болезненно-хриплый голос: – Я не знал… – Я понимаю, – с грустной улыбкой Чимин еще крепче обнял Юнги, притягивая его к себе до невозможности близко. – Я правда не знал… – Я понимаю. – А я не понимаю, – шмыгнув носом, Юнги отстранился от Чимина, заглядывая ему в глаза и словно стремясь найти в них ответы: – Почему она не сказала? Как будто Чимин эти самые ответы знал. – Просто… иногда… ты не можешь ничего сказать? Тебе страшно и кажется, что если ты не говоришь об этом вслух, то этого не происходит. И молчание… в каком-то роде спасает? Как будто защищает тебя… – Но это же не так, – недовольно перебил Чимина Юнги. Он понимал, о чем тот говорит, но всё это было так чертовски нелогично, несправедливо и неправильно, что совершенно никак не желало укладываться в его сознании! Почему? Если бы они только знали… то всё бы однозначно так далеко не зашло! Ни с Юнджи, ни с Чимином, ни с Хосоком! Ни с Минхёком! Ну как так-то?.. – Да, не так. Теперь мы это знаем и понимаем. Лучше поздно, чем никогда, правда? – Чимин постарался улыбнуться, но вышло как-то не слишком убедительно и вымученно. Он понимал вопросы Юнги. Вообще вопросы всех и их недоумение. Почему просто не сказать? Не пожаловаться кому-то? Не обратиться к родителям, социальной службе, полиции? Со стороны это казалось так логично и просто, но… никто из людей, задававших эти вопросы, никогда не проходил через то, что прошли они. И… они просто не понимали, каково это. И никогда не смогут, сколько ни объясняй, почему так, что ты думал, чувствовал и как это было. И, на самом деле, оно было и к лучшему. Чимин никогда и ни за что никому на свете не пожелал бы это понимать. И Юнги тоже. Именно поэтому он просто обнимал его, гладил по спине и шептал, что всё уже закончилось, что теперь всё со всеми будет хорошо, пока тот не затих и не успокоился, наконец-то проваливаясь в очень беспокойный и тревожный, но такой целительный сон. Им нужно пережить еще и это. И завтра будет проще и легче. Все проблемы станут чуть незначительнее. А боль – немного меньше. И они с ней справятся. Со всем справятся. Рано или поздно. Обязательно. Сколько бы сил и времени на это ни потребовалось.