***
Мора возвращается все еще обиженная. Прячет глаза. Сразу направляется в дальний слабоосвещенный угол дома. Присаживается перед вековым сундуком и распахивает крышку. Он старается не смотреть на нее. Зато постоянно возвращается взглядом к единственной кровати. Не то чтобы он был встревожен… но кровь по венам разгоняется быстрее. Очередной крах его личных границ — пустить кого-то в свою постель не для утех… — Раздевайся первым. Кириган круто поворачивается на месте. Мора протягивает ему большое одеяло. — Я пока посмотрю печь. Генерал кривится, подспудно преследуемый мыслью, что Мора отдает ему команды чаще, чем кто-то другой отважился бы подумать об этом. Но у нее получается это так просто, будто она знает его сотню лет и еще пара тысяч у них впереди. Закостенелыми пальцами он тянется к пуговице у горла, стаскивает накидку. В доме уже тепло, но холод застрял где-то глубже, под кожей. Он скидывает одежду, оставаясь только в белье. Оглядывается на Мору, но та не смотрит — стоит спиной к нему. Дает ему время. Белье отправляется в кучу к остальным мокрым тряпкам. Генерал прикрывает наготу одеялом, оборачиваясь им. Его сердце торопится, как у мальчишки. Он растягивает вещи сушиться. Отходит к кровати и укладывается, повернувшись к двери. — Твоя очередь. Генерал не может видеть. Но от этого только томительнее слышать и догадываться, какую из частей одежды Мора снимает сейчас. Это уже юбка тяжело упала к ногам? А сейчас шуршит одеяло, окутывая ее тело? Кириган не утруждается поиском смыслов. Он просто мужчина, который нечасто ложится в постель к женщине. Оттого и кровь бурлит. И пальцы ломит. Только генерал не собирается даже прикасаться к Море. Он выбрал себе царицу и не станет оскорблять ее изменами. Кровать под Морой едва проседает — настил жесткий и неподатливый, но Кириган остро ощущает ее близость. Даже будто задерживает дыхание, когда она, устраиваясь, случайно касается его. Оба затихают. — Спокойной ночи… Генерал поворачивает к ней голову. Она лежит вцепившись в край одеяла на груди. Дышит неровно. Он почти уверен, что если перевернуться, вдавить ее в матрац и покрыть лицо поцелуями, Мора позволит. Но клянет себя на чем свет стоит и даже мнет руку в кулак. Дурость всякая в голову лезет. Он ее не вожделеет. Просто низменные порывы пробиваются вопреки здравому смыслу. — И тебе…***
Минуты жмутся одна к другой. Смешиваются и сплетаются. Вьются и стонут, приближая рассвет. Генерал спит некрепко, скорее дремлет, но все равно не может точно сказать, как кисть Моры оказывается в его руке. Она сама просунула? Ее ладошка намного меньше его. Горячая. Живая. И это все, что Кириган себе разрешает — крепко держать, чувствуя тонкие пальцы между своими.***
Он просыпается первым. Какое-то мгновение не может вспомнить, где находится, и лежит, рассматривая свет в окнах-бойницах. В домике тепло, и Кириган поворачивает голову к печи — в ней все еще пляшет огонь. И вещи растянуты по-другому… Скорее всего, пока он спал, Мора вставала, хозяйничала… Кириган поворачивается на бок. Мора дремлет, лежа на животе. Рука, ближняя к нему, вытянута вверх, в вторая подложена под голову. Она забавно сопит во сне, и он поправляет несколько прядей, чтобы лучше видеть ее лицо. Легко касается отметин огня на плече. Ему не кажется это чем-то отталкивающим. Так, может, и Мора не врет, когда говорит, что шрамы не так уж безобразны на его лице?.. Она потягивается. Открывает глаза, которые от остатков сна кажутся затянутыми дымкой. Улыбается ему. — Доброе утро, Александр. Он не сводит с нее глаз, внезапно понимая, что именно цепляет его в ней. Она еще многого о нем не знает, а чего-то знает слишком… Но у нее так просто получается звать его по имени, почти всеми уже забытому, что Киригану передается эта легкость — быть собой. Злиться, если ярит. Смеяться, когда хочется. Забывать о неусыпном самоконтроле и позволять эмоциям пробиваться наружу. Мора страшна и одновременно прекрасна в этом своем даре — ломать стены, которые он возводил годами. Вместо ответа он тянется и касается губами ее плеча. Легко. Едва уловимо. И улыбается в ответ. Так широко, что сам себе не верит.***
За пределами дома уже давно минули и рассвет, и утро. Солнце стоит над горизонтом довольно высоко. Кириган плотнее кутается в плащ — ветрено, благо что одежда усилиями Моры вся просохла. Он глядит на девушку, склонившую голову возле могил. Она уже много минут разговаривает с покойниками, когда-то предавшими своего ребенка. Генерал не знает, что чувствовал бы на ее месте. Его мать, какой бы ни была, пестовала его дар. Родители же Моры отвергли ее, словно в наказание. Сколько еще таких детей как она остаются сиротами из-за страха перед гришами? Как много лет ему еще понадобится, чтобы искоренить это? Когда Мора подходит, генерал делает вид, что не замечает ее красных глаз. Протягивает поводья и она ловко вскакивает на лошадь. — Хочешь взглянуть на Каньон? — она кивком указывает на скалу. Хлюпает носом, не до конца успокоившись. И они отправляются не в лагерь, а прочь от него. Выезжают из подлеска, окружающего отчий дом Моры, и следуют по тропе, медленно взбирающейся выше. Молодая трава под копытами сменяется голыми камнями, а дорога становится круче. Наконец, всадники выезжают на открытую площадку, с которой открывается редкий вид на бескрайнее черное Неморе, раскинувшееся так далеко, сколько хватает глаз. Генерал подходит к самому краю, заглядывает вниз. Острые словно пики макушки заточенных камней глядят строго вверх. Упав на такие, не останется шансов. — Когда я была маленькой, отец иногда указывал на путников, бредущих наверх… Кириган оборачивается на ее голос, но вновь переводит взгляд на Каньон. — Обратно они уже не возвращались. Внизу генерал видел что-то белое. Может, чьи-то иссохшие кости… — Знаешь, это даже странно: Каньон будто притягивает меня. Я выросла, смотря на него, а потом столько лет жила почти в его тени… Генерал подходит к ней. Взбирается на своего коня. — Один из моих предков создал Каньон… Он ждет реакции, но Мора почти равнодушна. Лишь жмет плечами. — Значит, на какой-то развилке его жизни это казалось ему правильным. Поехали. Она цокает и лошадь трогается. Ни удивления. Ни порицания. Генерал бросает последний взгляд на свое детище и отправляется следом за ней. /