***
Именно в такой момент, возвращаясь как-то вечером после очередного утомительного наказания, Шурф услышал за спиной осторожные шаги и шепот. Сообразив, в чём дело, он нырнул за угол и пробормотал заклинание невидимости. Нужно было выяснить, кто нацелился на него на этот раз, приготовиться к очередному нападению. Периодически мальчишки, сговорившись между собой, устраивали на него засады в безлюдных местах. Первые пару раз ему удалось отбиться, но победу нельзя было назвать лёгкой. Многим он был обязан своей реакции и умению быстро ориентироваться в ситуации. Шурф быстро уяснил, что его знания и умения здесь не являлись исключительными. В Орден действительно отбирали самых способных детей, а мальчишки постарше и вовсе имели за плечами не по одной дюжине лет обучения. Так что посещение библиотеки и самостоятельное освоение новых заклинаний стали насущной необходимостью. Впрочем, жаловаться было не на что. Все усилия окупались с лихвой. Вот и сейчас Лонли-Локли мысленно освежил в памяти несколько новых боевых заклинаний, обновил щиты. Щиты были важны. Сколь бы ни была быстрой его реакция, а отбить несколько заклинаний одновременно было невозможно. Хотя бы часть нужно нейтрализовать защитой. И судя по пяти появившимся в другом конце коридора силуэтам, защита должна быть настолько крепкой, насколько это возможно. Его преследовали парни из группы Магистра Орбы. Там учились мальчишки старше и опытнее самого Шурфа. К ней же принадлежал и его сосед, так что было очевидно, кто был инициатором надвигающегося конфликта. С первого дня Хатта Урай не переставал искать возможности добраться до строптивого мальчишки, не желавшего признавать авторитет старшего товарища. Можно было скрыться, воспользовавшись невидимостью или пройдя сквозь несколько стен напрямик, но толку? Шурф был почти уверен, что его ждёт такая же засада где-нибудь на подходе к спальне. К тому же, если отступит сейчас, эти нападки никогда не закончатся. Так и жить потом, вечно скрываясь от преследования, вскидываясь на каждый шорох? Ну уж нет! Разозлённый подобными мыслями, он без запинки воспроизвёл сложное заклинание зеркального щита, восемьдесят третья ступень белой и черной магии. Отражает на противника весь негативный эффект попавших на него заклинаний, если они не превышают восемьдесят третью ступень. Вряд ли все они способны на большее. Если удастся обезвредить щитом хотя бы двоих, с остальными он справится. Когда преследователи поравнялись с ним в коридоре, Шурф накинул из-за угла замедляющую сеть в надежде, что обездвиженные противники растеряют первоначальный пыл и уберутся восвояси. Но как только заклинание с шипением коснулось чужих щитов, сгорая без следа, Шурф понял, что его решение отпугнуть противников было ошибкой. Защита оказалась серьёзнее, чем он предполагал, и сеть только выдала его собственное местонахождение. Группа парней резко остановилась, они неуклюже наталкивались друг на друга. Только Хатта Урай быстро оценил ситуацию. Он безошибочно нашел его взглядом и довольно осклабился, тычком локтя привлекая внимание спутников. К счастью, те были не слишком расторопны. Шурф всё же успел произнести ещё одно защитное заклинание, прежде чем в него полетели два банальных воздушных лезвия, серый вихрь забвения и две белых вспышки… Он видел всё словно со стороны и равнодушно отметил, что только двое противников представляют для него реальную опасность — сам Хатта и его рыжий приятель. Очень кстати пришлась его новая защита, потому что других вариантов обезвредить Смертные Шары он пока не знал. Расставив приоритеты, он взмахом руки отвёл безобидные заклинания в сторону, со стены за спиной на него посыпалась штукатурка и пыль. Остальное зависело от прочности зеркального щита и силы, вложенной в Смертный Шар. Лонли-Локли с трудом сдержал желание зажмуриться и закрыть голову рукой, только внимательно следил за траекторией полёта Смертных Шаров, не забывая читать новое заклинание для контратаки. Любые телодвижения всё равно бесполезны. Смертельное заклинание будет следовать за живой целью. Один шар, коснувшись щита, тут же отскочил в хозяина упругим мячом. Краем глаза Шурф отметил, что рыжий рухнул на пол, как мешок пумбы. Второй замедлил движение, но настойчиво продолжал прорываться вперёд. И только четверти локтя не хватило сгустку белого света, чтобы достигнуть цели, когда направление его полёта изменилось на противоположное. Это заметил и Хатта, мигом расставшись со своей самодовольной ухмылкой. Надо отдать ему должное, реакция его тоже была отменной. Недолго думая, он дёрнул своего дружка за плечо и развернул так, чтобы преградить путь Смертному Шару. Тот, не успев даже понять, что произошло, осел у ног своего товарища. Шурф же, не тратя время на триумф по поводу отлично сработанного щита, выпустил тройную воздушную петлю в надежде схватить сразу троих оставшихся противников. Они, впрочем, тоже не зевали, учли предыдущие ошибки и без труда отбили его выпад. — Неплохая попытка, сопляк! Ну, потрепыхался и хватит, приличных щитов на тебе больше нет! — крикнул Урай, не стремясь, впрочем, приблизиться. — Сдавайся. И если хорошенько попросишь, так и быть, я подумаю, чем ты можешь быть нам полезен живым. «Блефует, — понял Шурф. — У него не хватит сил для ещё одного Смертного Шара… А с остальным я справлюсь». Не отвечая на словесные выпады, он приготовился к новой атаке. — Что за шум? — прервал противостояние знакомый раздражённый голос. Со стороны крыла Младших Магистров приближался Магистр Хотри. Все четверо притихли, давая подошедшему возможность оценить обстановку лично. Вообще-то Шурф не был уверен, что ему сойдёт с рук убийство двух послушников. Одно дело, когда старшие адепты используют своё право убивать по любому поводу, и совсем другое — когда послушники убивают друг друга самовольно. Бывало, конечно, всякое. Как и всегда, решение зависело целиком и полностью от настроения Магистра. Шурф отметил, что по убитым наставник скользнул лишь презрительным взглядом, его же осмотрел внимательно, с ног до головы, и удовлетворенно хмыкнул. — Уберите за собой, — бросил он, быстро потеряв интерес к происходящему. — Завтра выйдете на Бой Аргада. По внутренностям прокатился ледяной ком. Лонли-Локли уже не обращал внимания на смешки оппонентов, расслабившихся после заявления Магистра Хотри. Парни отправились по комнатам, не оборачиваясь ни на трупы приятелей, ни на Шурфа. Добыча уже у них в руках. Завтра будет отличная возможность её добить. Бой Аргада! Шурф уже видел, как на площадку на заднем дворе резиденции загоняют несколько адептов и заставляют сражаться друг с другом. Никаких правил и ограничений нет. Применять можно все доступные средства, от кулаков до смертельной магии, объединяться в группы, бить в спину… Нельзя только сбежать. Выживают не больше половины испытуемых. Иногда — только один. Наставники редко используют возможность остановить бой раньше. Назвали это увлекательное развлечение в честь одного из первых послушников, устроивших посреди практических занятий самую настоящую бойню на смерть. Того, который остался в живых после неё, конечно. Лойсо так понравилось наблюдать за тем, как недавние приятели рвут друг друга на части, что он сделал подобное испытание частью воспитательного процесса. Вот только Шурф никогда не видел, чтобы в эту свалку бросали совсем юных послушников. Получается, он будет первым. И у него не было иллюзий, против кого завтра объединятся силы остальных. Ночью перед боем долго не удавалось уснуть. Шурф думал. Почему его бросают на почти верную смерть? Ведь Великий Магистр прекрасно знает обо всём, что происходит в Ордене, и ему конечно известно и то, что его, Шурфа Лонли-Локли, собираются убить. Значит, это входит в магистерский замысел относительно него. Если бы Лойсо хотел его смерти, то убил бы вместе с отцом. Тогда что значит это испытание? То ли, что Великий Магистр ему доверяет и уверен, что он останется в живых? О, как тогда эта победа возвысит его, утвердит его особое положение в Ордене! А если нет? Ведь у Лойсо были в Ордене любимчики, которые давно убиты им собственноручно или при его попустительстве. Может, Великому Магистру это доставляет какое-то особое удовольствие? Шурф рывком сел на постели. Лойсо воспитывал в своих учениках равнодушное презрение к жизни, и Лонли-Локли казалось, что он уже достаточно продвинулся в нужном направлении. Но сейчас, когда постоянно находящаяся рядом смерть была особенно близка и более чем вероятна, он понял, что любил жизнь и ничего не мог с этим поделать. Или с собой. Шурфу вдруг невыносимо захотелось выйти из спальни на воздух. Он накинул форменную мантию и вышел во двор. Весенняя ночь была упоительна. А снаружи, из города, где, как он привык думать, жили изнеженные слабаки, достойные только смерти, доносились далекие голоса, смех, запахи цветов и ванили, свежих клейких листочков дерева шотт, речной воды с Хурона. В Ехо вовсю шла веселая ночная жизнь, здесь поздно ложатся. Трактиры открыты и полны народа, на улицы выставлены дополнительные столики, подносы ломятся от вкусных блюд, запахи специй и ароматных трав далеко разносятся по людным улицам. Шурф сглотнул. Кормили у них в Ордене очень продуманно. Лойсо, говорят, испепелил не меньше дюжины поваров, прежде чем его правильно поняли: еда должна быть не просто невкусной и даже не отвратительной. Она должна вызывать тоску. Добиться этого было непросто, но у Великого Магистра опять получилось. При этом он никогда не запрещал своим воронятам ходить по трактирам. Людям чаще всего хочется того, что запрещено. Им же должно быть безразлично, а до этого ещё надо дорасти. Шурф вспомнил вкус рагу из рыбы пурхх, распущенные волосы проходящих мимо девушек, нежные звуки музыки из окна богатого дома на другой стороне улицы, пьянящие запахи цветов из сада Ордена Семилистника и поднял голову к небу, чтобы из глаз не вылились неведомо откуда взявшиеся слезы. Зеленоватая луна заливала ровным светом пустой двор резиденции, окна спальни Великого Магистра были темными. Шурф посмотрел на них, надеясь увидеть колыхание штор, но они были неподвижны. И вдруг очертания строений вокруг дернулись и расплылись, луна немного приблизилась, воздух заметно изменился, стал легче, прохладней, появились незнакомые запахи: неизвестного табака и какого-то напитка, кружку с которым Шурф держал в руке, прикрытой безупречно белым рукавом. Казалось, он сидел где-то высоко, на какой-то теплой крыше, отблески уличных фонарей окрашивали её поверхность оранжевыми и голубыми бликами. Он чувствовал, что не один здесь, но не видел никого рядом, только слышал уютную возню сзади, а потом незнакомый ломкий голос восторженно произнёс: И отвращение от жизни, И к ней безумная любовь, И страсть, и ненависть к отчизне, И черная, земная кровь Сулит нам, раздувая вены, Все разрушая миражи, Невиданные перемены, Неслыханные мятежи. Стихи были незнакомые и невозможные, но невероятно прекрасные, и Шурф стремительно обернулся назад, чтобы увидеть говорящего, но голова слегка закружилась, он пошатнулся и увидел позади себя серый булыжный двор резиденции, тёмные окна спален и зеленую ограду. Тоска буквально на секунду сковала его сердце. Что это было? Пророчество о будущем? Забытый сон? Но это же был он, Шурф Лонли-Локли, с кружкой ароматного горячего напитка в почему-то исчерченной таинственными рунами руке. Волшебство исчезло. Луна скрылась за большим облаком, звуки с улицы стали тем, чем они и были, — докучливым шумом, запахи раздражали, тишина давила. Шурф опустил плечи, повернулся спиной к магистерским покоям и поплелся в свою спальню. Спать.***
Лойсо смотрел сквозь занавески на высокую одинокую фигуру посреди залитого лунным светом двора. Мается мальчик. Ну, что же, на то он и мальчик. Мальчики, они всегда маются, так им по рангу положено. Но вот то, что кто-то вторгается в его сознание, интересно настолько, что хочется затащить его в спальню и расспросить с пристрастием, то кусая, то целуя, то придушивая: «Что ты слышал? Кто это такой тёплый и страшный мелькнул в твоих мыслях?». Вряд ли он это сделает, да. Но что, выходит — началось?***
Наутро вместе с Шурфом в его груди проснулась новая, жёсткая решимость. Если уж сегодня закончится его жизнь, заключил он, то цену противникам придётся заплатить соответствующую. За все упущенные возможности, непрочитанные книги, несъеденные блюда, неразгаданные тайны и несбывшиеся летние ночи, полные запахов и непостижимых снов… Беспокойство и сомнения больше не маячили на периферии сознания, в голове уже крутились слова смертельных заклинаний и возможные расклады боя. У него было некоторое преимущество — благодаря вчерашней стычке он примерно представлял, что могут противопоставить ему трое из оппонентов. Его самого же старшие, скорее всего, недооценивали. Они видели щиты и пару заклинаний, малую долю того, что он сам действительно мог. Проанализировав свою стратегию минувшего боя, Шурф понял, почему она была неверна — он дал загнать себя в угол и начал защищаться, принял навязанную роль. Но обороной войну не выиграть. К тому же до сих пор, отбиваясь от нападений, Шурф надеялся отделаться минимальным шумом, осторожничал. Но сегодня сдерживаться не нужно. Сегодня он будет тем, кто нападает! Даже… Особенно, если это его последняя игра. К площадке, где проходили Бои Аргада, Лонли-Локли отправился загодя. Обычно никто не рвался опережать события, все участники до последнего оттягивали неизбежное, стараясь насладиться каждой секундой, вероятнее всего одной из немногих последних. Шурф же собирался создать себе преимущество. Ведь правилами не запрещалось использовать заранее приготовленные заклинания. То, что никто не додумался схитрить на этом, вызывало у него некоторое недоумение. Но сегодня как никогда оказалось на руку. На площадке всё ещё было пусто, калитка не была заперта и жалобно скрипела под порывами ветра. Шурф не спеша шагнул в пределы круга, где земля так часто удобрялась детской кровью, словно сама была лишь огромным сгустком свернувшейся биомассы. Незаметно оставил у входа несколько заклинаний-ловушек. Главное — запомнить точное местоположение и не наступить самому ненароком. Ещё несколько закладок ближе к центру. Много не нужно — пригодится пространство для манёвра. Стоя напротив калитки в ожидании противников, Шурф слушал собственное дыхание. Ничто не должно мешать. Звуки шагов, шепот толпы, окрики Младших Магистров. Как будто шелест занавесок в том самом кабинете, который особенно сложно, но необходимо игнорировать… Толпа уже собиралась вокруг, наставники выкрикивали имена участников сегодняшнего боя, Хатта Урай самодовольно ухмылялся за спинами дружков. Недолго. Стоило идущим впереди пересечь нужную черту, как взметнувшееся пламя превратило их в две симметричных кучки пепла. Шурф не стал наслаждаться растерянностью на лицах, тут же отпустил на волю дрожащие на кончиках пальцев заклятия. Он не даст соперникам времени оценить ситуацию и подготовиться! Пусть никто из наставников не давал привычного сигнала к бою, победителя судить не будут. Наградой будет жизнь. Можно было позволить себе удовлетворённо хмыкнуть, пока очередное тело оседало безвольной тряпкой. На этот трюк его вдохновила книга о Йохлимских ветрах, разрывающих своих жертв, дуя со всех сторон одновременно. Не слишком крепкий послушник не выдержал под потоками воздуха и пяти секунд. Наконец противники оценили ситуацию и с их стороны полетели первые заклинания. Банальные приёмы, отрабатываемые на занятиях с наставниками. Смешно! Шурф давно изучил орденскую программу и знал, как обезвредить любое из них тремя разными способами. Он не мог поверить, что эти тупицы, считающие освоение азов достаточным поводом надеяться на победу в реальном бою, так долго протянули в орденских стенах. И это те враги, которых он опасался?! По телу, приятно щекоча нервы, разливался непривычный азарт. Ощущение силы казалось сладким и острым одновременно. Никогда Лонли-Локли не думал, что так приятно ощущать свою власть над чужой жизнью. Вернее, смертью. Окунувшись в это упоительное чувство, он даже перестал замечать направленные на него атаки. Часть из них поглотил щит, струя огня оказалась не слишком меткой и ушла в сторону без участия Шурфа, на еле ощутимые уколы и царапины он даже не обратил внимания… Ни на что больше он не обращал внимания, кроме своих жертв. Он чувствовал, что его победа — только вопрос времени. Он не сразу понял, что бой был прерван. Силы пропали неожиданно, заставив упасть на колени и упереться ладонями в раскисшую грязь. Губы онемели и не слушались, не то что заклинания, проклятия не получалось выдавить из себя. Шурф повернул голову с видимым усилием. В стороне, ошалело мотая головой, сидели на земле два выживших противника. Чуть дальше, почти у калитки, обнаружился помятый, но живой и полный ненависти и яда Хатта. Три Младших Магистра, окружив Шурфа, что-то говорили ему. Наконец сквозь шум в ушах пробились смутно знакомые голоса. — Ну, разошелся, Белый Воронёнок… На Болотах Гнева не каждый такое вытворяет. — Да накрой уже его куполом, Орба! Снова полезет в драку, сам будешь отвечать перед Великим Магистром. — Ага, смотри, вроде уже оклемался. — Эй, парень! — над ухом раздался щелчок, — Шуруй к знахарю, пока от потери крови не помер. С удивлением Шурф обнаружил, что его достали крепче, чем казалось в пылу сражения. Он знал, любой из старших мог вылечить такие раны на месте, но никто никогда этого не делал, всех отправляли к дежурному знахарю. Что ж, не добили на месте, и на том спасибо. Это можно было расценивать как признание его победы. Со всё ещё мутным сознанием, пошатываясь на поворотах, Шурф отправился в указанном направлении.***
После того, как Шурф одержал верх ещё в нескольких боях, остальные послушники стали относиться к нему гораздо лучше. Прекратились прямые нападки. Старшие мальчишки иногда звали Шурфа на вылазки в город и спрашивали о разных магических приёмах. Все уже знали, что Белый Воронёнок перечитал буквально всю орденскую библиотеку. Сплетни, конечно, никуда не делись, но Лонли-Локли считал ниже своего достоинства разбираться с теми, кто их разносит. К тому же иногда можно было прикрыться слухами о его связи с Лойсо, чтобы надолго выбраться за город по своим делам. Он больше не воспринимал смерть и убийство как важное событие. Ко всему привыкаешь: и он убивал, и при нём убивали, и рядом с ним смерть ходила вплотную. В конце концов неизбежно примешь нехитрую истину об эфемерности жизни и прочности смерти. Каждый послушник Ордена Водяной Вороны по-своему и в своё время приходил к этой мысли: жизнь преходяща, смерть незыблема. Но с особым удовольствием Шурф в один прекрасный день убил своего соседа. Ну, то есть, не руками и не заклинаниями. Точнее будет сказать — намеренно подставил, прекрасно зная, что за этим последует. Можно было бы, конечно, и самому потрудиться, но слишком велик был соблазн дать ему вспомнить перед смертью, с чего началось их знакомство. Он сам навёл Шурфа на эту мысль, открыто похваставшись, что подставил своего соседа, малыша, которого сожгли заживо почти на глазах у новичка Лонли-Локли. Не то чтобы Шурф сильно жалел того послушника, с тех пор он повидал и не такое, просто бедняге не повезло. Но Хатта был врагом. Не соперником, а именно по-настоящему опасным врагом. Исходящая от него опасность была не подхлёстывающим стимулом, держащим в тонусе, что, скорее, было бы Шурфу на пользу, а назойливо отвлекающим от настоящих дел постоянным фоном. Урай мешал. И Шурфу всё удалось — за секунду до смерти Хатта бросил на Шурфа такой взгляд, что тот успокоился: враг всё вспомнил и всё понял! Придя вечером в пустую комнату, Шурф мстительно запустил сапогами в пустую кровать у стены напротив и с наслаждением вытянулся на своей с книгой в руках. Через несколько дней в комнате появился новый сосед. Спокойно представился: — Счастлив назвать своё имя: Пелле Дайорла, вижу тебя, как наяву. Шурф пожал плечами, ответил на приветствие и снова уткнулся в книгу. Пелле оказался идеальным соседом — уравновешенным, но не флегматичным, доброжелательным, но не назойливым, он не болтал, не хвастался, не храпел, был аккуратен и вежлив. К тому же у него был закадычный друг, послушник в Ордене Потаённой Травы, и он постоянно удирал к нему. Тот вроде его подкармливал даже, ведь Великий Магистр Хонна на питании своих адептов не экономил. Узнав об этом, Лонли-Локли про себя презрительно фыркнул: не выйдет толка из этого парня, если он не доверяет Лойсо и бегает в другой Орден за сладкими кусочками. Шурф так и не разобрался, любовники они или просто друзья, ему, собственно, было всё равно. И когда Пелле сбежал, Шурф был удивлён не меньше остальных. Тот никогда и словом не обмолвился о таких планах, да и дураком-то вроде не выглядел, хотя побег — поступок крайне глупый. Самоубийство чистой воды. Никто не сомневался, что последует за побегом и кражей орденской наработки — секрета изготовления порошка кель-круальшат: парень был обречён. Поэтому когда Лойсо в тот же день вызвал Шурфа к себе в кабинет, тот не сомневался, что его хотят допросить о планах Дайорлы. Он сразу же честно, ничего не скрывая и ничего не прибавляя, сказал, что знать ничего не знал. Но, оказывается, его вызвали не ради допроса. Великий Магистр только отмахнулся от уверений Шурфа и сказал, что казнить Пелле он хотел бы поручить именно ему. — Ты можешь отказаться, и это не повлечёт за собой никаких штрафных санкций, равно как и согласие твоё не даст тебе никаких дополнительных бонусов. Это и не испытание, потому что я не сомневаюсь, что ты, конечно, сможешь убить на расстоянии. Лойсо сидел за столом, не глядя на Шурфа, и крутил в руках самопишущую табличку. Можно было не сомневаться, что он его прекрасно видел. Насквозь. Великий Магистр отлично понимал, что Шурфу не жалко Пелле. Мальчишка уже всё равно что мёртв. И это не инициация, потому что Лонли-Локли достаточно убивал, чтобы не приходить в ужас от этой перспективы. Дело не в Пелле, дело в них самих, в их дальнейших отношениях. Верит ли Шурф своему Великому слепо, безоглядно, ничего не зная о его намерениях? Пойдёт ли за ним, не спросив ни о цели пути, ни о его продолжительности, ни о возможном смертельном риске? В принципе, Шурф уже идёт за ним, но тогда, в детстве, у него не было выбора, а вот сейчас есть, причём не как у члена стаи, а лично, сознательно. Хочет он убить Пелле или предпочитает оставить его в живых? Нет, не так. Пелле всё равно убьют, он сам или кто-то другой, это как раз всё равно. Но Лойсо захотел, чтобы это сделал он. Надо ли ему знать — зачем это понадобилось Лойсо или достаточно одного его слова, чтобы, ничего не выясняя, сделать так, как он сказал? Шурф вслушался в себя и понял, что ему не из чего выбирать. — Рад быть полезным вам и Ордену. Это большая честь для меня. Смертельное заклинание, прочитанное им, безошибочно достигло цели. Больше в комнату к Шурфу никого не подселяли.***
Лойсо не был разочарован, просто немного расстроен. Он хорошо помнил этого Пелле: тот был неплохим мальчишкой, несмотря на то, что умудрился непонятным образом сохранить за годы послушничества наивные и твердые понятия о дружбе и чести. Удивительно, как вроде очень неглупые люди не видят очевидного? Это же просто абстракции, в реальности не существующие и никогда не существовавшие нигде, кроме как в старинных преданиях. Во всяком случае, он сам, разменявший дюжину сотен лет, встречал только описание. Непонятное явление всё же. А ведь в том сне, где Шурф стал причиной его поражения, тоже содержалось что-то непонятное. Мальчишка, на которого его, Лойсо Пондохву, поймали, как рыбу на крючок, знал что-то недоступное ему. Может, эта возвышенная галиматья и имелась в виду? Пришлось проверить. Нет, Шурф, как и следовало, вообще-то, ожидать, ни сном, ни духом …***
Кроме прочего, жизнь преподносила Шурфу всё больше интересных открытий и встреч. Можно сказать, он даже завёл хорошего друга: в лесу, недалеко от столицы, где частенько уединялся, он повстречал чиффу. Любопытный лисёнок проявил к нему интерес и, ничуть не страшась человеческих рук, устроился рядом, пока Шурф читал, привалившись к стволу дерева шотт, свежедобытую книгу о старых крейских обрядах дружбы. Чушь, конечно. Никогда бы ему в голову не пришло связывать себя с кем-то подобными узами, да ещё магически. Из всех, кого он знал, наилучшим кандидатом в друзья оказался как раз этот зверёк. Не докучает, не требует ничего взамен… Эта мысль даже развеселила Шурфа, и он воспроизвёл самый простой и ни к чему не обязывавший ритуал приветствия. Скорее способ показать собеседнику свою искренность, чем настоящий приворот. Но он, кажется, действительно сработал. С тех пор лис всегда приходил его встретить, безошибочно чуя приближение друга. Иные встречи были менее приятными, но тоже смогли его удивить. В один из дней, выйдя на утреннюю проверку, Шурф обнаружил на месте Магистра Хотри другое знакомое лицо. Совсем молодой. Каштановые кудри, безмятежный взгляд… Тот самый Младший Магистр, которого Шурф встретил в свой первый день в Ордене. — Ваш наставник сейчас занят на другом задании, поэтому временно замещать его буду я. Младший Магистр Карвен Кута. С кем-то из вас мы уже сталкивались на занятиях по экспериментальной магии, так что вы знаете: если мы достигнем взаимопонимания, никаких проблем не будет. Я не потерплю только двух вещей: неоправданного насилия и потребительского отношения к магии. — Да говорю вам, он опасный тип! Настоящий псих! — уже шептали где-то неподалёку. — Никогда не знаешь, чего от него ждать… — поддакивал другой приглушенный голос, — Хотри нервный, конечно, но по сравнению с Кутой — образец адекватности. Без всяких ясновидцев скажу, что ряды наши слегка поредеют… Шурф прислушался к разговору кучки мальчишек у дверей напротив. Слова их не вызывали доверия. Последний раз, когда он столкнулся с Карвеном Кутой, тот помог ему не заплутать в незнакомых коридорах. Последующие несколько дней не заставили его усомниться в своих догадках. Магистр Кута был очень терпелив, вежлив и сквозь пальцы смотрел на беспорядок в комнате, побеги старших мальчишек на ночные прогулки в город и другие нарушения, за которые иные наставники обычно наказывали без промедления. Могло показаться, что в отличие от других Магистров, с которыми приходилось иметь дело, им не владеет дух Ордена Водяной Вороны. Однако, пришлось резко пересмотреть своё мнение, когда начались занятия. Шурф испытал очередной шок просто от неожиданности, когда Карвен Кута ни с того ни с сего снес голову одному из послушников Тонкой Смертью. Не то чтобы Лонли-Локли всё ещё можно было удивить убийством, но сам поступок никак не клеился с образом человека, которого он видел перед собой. Конечно, наказания были привычным делом, но казалось, он может предсказать все возможные поводы, которые способны спровоцировать недовольство Магистров. Оказалось — нет. На этот раз видимого повода как будто не было вовсе. Лонли-Локли как раз стоял неподалёку и видел, что убитый за секунды до происшествия со всем старанием идеальнейшим образом воспроизвёл заклинание, которое они разучивали. Он был одним из лучших в их группе. — Я предупреждал, что не потерплю потребительского отношения к магии, — с ноткой сожаления в голосе прокомментировал свой поступок Магистр Кута, не расставаясь со своей безмятежной полуулыбкой. Теперь она казалась Шурфу жутковатой, — У кого-то ещё есть мысли о том, как неподобающим образом применить трансформацию материи на расстоянии? Впрочем, привыкнуть и к таким причудам Магистра Куты оказалось до смешного просто. Какими бы ни были его представления о нужном отношении к магии, кажется, позиция Шурфа его более чем устраивала. Лонли-Локли почти физически чувствовал: на занятиях экспериментальной магией ему ничего не грозит. Ко всему прочему, он находил их очень увлекательными. Всё его время с утра до вечера было до краёв наполнено упоительным процессом усвоения нового. И не только магических практик, информации, навыков и умений. Шурф был уверен в том, что с каждым днём лучше понимает жизнь. Иногда даже казалось, что он уже близок к пониманию того, что здесь, в Ордене, называли свободой от привязанности к жизни. Но снова какая-то мелочь: далёкий отзвук женского смеха, запах осенних листьев и дыма, повизгивание играющего лиса, упоение собственной силой и молодостью — переполняла его щемящей радостью, восторгом и нежностью. И Шурф вновь набрасывался на учёбу, иногда не дожидаясь начала утренних занятий, поднимался с постели и один, стоя на холодном голом полу своей комнаты, повторял выученные магические приёмы: вот так надо становиться невидимым, так проходить сквозь материальные объекты, так левитировать. Утром, на занятиях, не выспавшийся, с запавшими сухими глазами, он, ничем не выдавая своего нетерпения, с трудом дожидался, когда закончится проверка усвоенного накануне и будут объяснять новое. На занятиях по экспериментальной магии было интереснее всего. Здесь не просто учились тому, что давным-давно всем стОящим людям известно, но пытались сделать невозможное. На первом занятии Карвен сказал: — Экспериментальная магия учит нас уничтожать границы между возможным и невозможным, точнее, тем, что кажется невозможным. Мир настоящего мага — мир без границ. На самом деле их действительно не существует ни в пространстве, ни во времени. Чувствовать их или нет — это вопрос вашего личного могущества и смелости. И ещё невероятно расширяет наши возможности введение в этот магический мир пространства мифа. Миф — это не досужая выдумка, это другая реальность, с другими законами. Она существует не в каком-то другом Мире, а внутри нас. Если мы допустим её существование, наша сила многократно увеличится. Шурф тогда слушал с колотящимся сердцем. Вместо обеда, который показался тогда чем-то немыслимым и даже оскорбительным, ушёл к Хурону, смотрел на размеренные серые волны, потом плавал под водой, упиваясь невесомостью своего тела и твёрдо решил для себя: в его жизни никаких границ не будет.***
Великий Магистр смотрел сквозь зелёную занавеску своего кабинета, как Лонли-Локли ровными шагами шёл через двор по направлению к учебному корпусу, — тому крылу, где была библиотека. Да, читать он любит, не надоело ещё… За годы в Ордене из тощего нескладного подростка этот Шурф превратился в рослого стройного юношу, довольно красивого, что и говорить. Широкий разворот прямых плеч, гибкая шея, прямые ноги, тонкие крепкие пальцы длиннее ладони, тонкой лепки аристократичное лицо. Молодой принц, ни дать, ни взять. Ишь, как держит голову и спину! И ступает по серым камням двора, как по наборному паркету тронного зала. Ничего не поделаешь, кровь. Это либо есть, либо нет. То немногое, что абсолютно недоступно самому Лойсо Пондохве: порода. Он-то родился во вполне мещанской семье, где принято было завтракать супом. Лойсо усмехнулся. Старшие сёстры, вечно занятые по хозяйству, нещадно лупили его, когда он пытался делать хоть что-то по-своему. Родители, правда, не трогали, но были уверены, что сёстры правы и всё надо делать «как положено». Когда Лойсо, ещё маленьким, пытался выяснить, кем это «положено», сёстры драли его за уши, приговаривая: — Кем надо, тем и положено! Делай, что тебе говорят, выкидыш менкалий! Стыдно вспомнить, но на какое-то время они почти убедили его. В начальной школе, когда им задали сочинение на свободную тему, он написал трактат о пользе послушания! Учитель зачитывал его вслух в классе, в особо впечатляющих местах назидательно поднимая к потолку старческий кривой палец. Учителя он давно убил, не дожидаясь, когда тот умрёт в почётной старости, окружённый рыдающими от счастья внуками и благодарными учениками. Сестёр, впрочем, не тронул. Правда, и не видел их ни разу с тех пор, как ушёл из дому. Одна из них даже воспоминания о нём написала, поганка. Он не читал, но в общих чертах ему пересказывали. Если честно, то убить за это стоило. Теперь, наверное, и правнуки сестёр от старости умерли. Если они только были у них, эти самые правнуки. А тогда, уходя из дому, Лойсо твёрдо решил, что никогда в жизни не станет ничего делать так, «как положено». Лонли-Локли скрылся в здании библиотеки. Теперь до вечера не покажется оттуда, как чаще всего и бывает. Хотя он позволяет себе время от времени широкие загулы, Великий Магистр знал это. И девицам не отказывал, благо его орлам бегать за ними надобности не было: сами на шею вешались, увидев зелёную мантию, — и красивыми мальчиками вдоволь лакомился. Никакого значения это для него, видимо, не имело, незаметно, чтобы он к кому-то по-настоящему привязался. За те годы, что Лонли-Локли провёл в Ордене, Лойсо так и не понял, как он связан с его судьбой, только окончательно убедился, что да, связан. Потому что когда он смотрел на тонкую прямую фигуру своего послушника, то иногда, не каждый раз, но случалось: сквозь него был виден … тёмный коридор.***
Перечитав все книги в орденской библиотеке, Шурф стал ещё внимательнее к обычным занятиям с послушниками, даже если ничего нового для него в них не было. Пытался анализировать, находить логику и закономерности в учебной программе. Легко заметил, что новые этапы обучения всегда начинались аккурат в тот момент, когда послушники уже притерлись к ранее добавленной нагрузке, но ещё не успели ощутить однообразие. И вскоре после некоторой остановки в потоке информации пришло время посещения Болот Гнева. Не то, чтобы Шурф боялся. Бояться там было нечего, кроме как самого себя. Ярость, которую будили созданные Великим Магистром Болота Гнева, находилась внутри. Извне же не угрожало ничто. Болота сами по себе не были непроходимыми, к тому же всюду стояли метки, позволяющие избежать топей. Здесь надо было понять, что такое настоящая ярость, и уметь овладеть ей. Несколько занятий со Старшими Магистрами было посвящено именно этому. Особое дыхание, умение перенаправлять потоки энергии, переключать внимание — всё это помогало уцелеть в страшном месте, о котором даже ко всему привычные Старшие Магистры их Ордена говорили шёпотом. Шурф кое-что умел, но знал и то, что первое посещение Болот Гнева является не столько тренировкой умения использовать полученные навыки, сколько испытанием. Справиться со своей яростью послушники пока ещё не могли, несмотря на усвоенные ими азы. Магия — это и есть умение управлять потоками энергии, а маги они пока никакие. Точнее, начинающие, что равнозначно. Шурф знал то, что за первым походом послушников по топям наблюдает сам Великий Магистр, поэтому от того, как поведёт себя молодой воронёнок, во многом зависит его дальнейшая судьба в Ордене. Двое Старших Магистров привели их на Муримах Тёмным Путём. Пятеро послушников оглядывались кругом, всё больше мрачнея. Шурф стоял поодаль, вслушиваясь в себя. Пока ничего особенного он не чувствовал, просто было более противно, чем всегда, но у остальных, похоже, сильно испортилось настроение. Один из Старших Магистров закричал на мальчишку, попытавшегося отойти в сторону: — Куда лезешь, щенок? Утонешь в болоте, отвечай потом за тебя! Обычно в таких случаях младший помалкивает или благодарит, но этот неожиданно злобно огрызнулся: — Можно подумать, много вы за нас отвечаете! Да мы хоть все передОхни, вам слова никто не скажет! — Чтоооо?! — взревел Магистр, одним шагом догнал мальчишку и отвесил ему тяжёлый подзатыльник. — Тебе кто слово давал, дерьмо менкалье? Да я тебя сейчас суну мордой в болото, так останешься здесь с оборотнями танцевать при луне! А ну, пошёл первый! А вы, — повернулся он к насупившимся послушникам, — засуньте языки в задницы, а то сейчас раком по болоту поползёте! Назначенный виноватым послушник презрительно повернулся ко всем спиной и ступил на первую кочку. Остальные молча наблюдали, как он прыгает от одной красной метки к другой. Сцена была обычной для орденских суровых нравов, но в этот раз грубое насилие Магистра почему-то разозлило Шурфа. Он уже раскрыл рот, чтобы сказать всё, что думает об этом тупом дуболоме, но тот перехватил его взгляд и истерично заорал: — А ты чего уставился, жердь упёртая? Думаешь, если ты с Великим Магистром … Шурф не успел даже понять, что происходит, как тот замер в нелепой позе с безобразно искажённым лицом. Второй Магистр опускал руку после Заклинания Неподвижности и злобно шептал: — Всегда был недоумок, а теперь совсем свихнулся! А ты, Лонли-Локли, чего уставился? Мотай следом, видишь, твоего тупого дружка уже и след простыл! Шурф подавил желание вцепиться наставнику в скверно побритую косую рожу и вдруг, как будто кто-то знакомый озорно толкнул его изнутри, понял, как легче всего окончательно довести собеседника до белого каления: — Должен заметить вам, господин Старший Магистр, что молодой человек, которого вы имели в виду, вовсе не является моим другом, как вы изволили ошибочно выразиться. Довожу до вашего сведения, что у нас совершенно иной характер отношений. К тому же послушник Гламма Миртой ещё не успел скрыться за ближайшим поворотом, так что обозначить его местоположение как «след простыл» было с вашей стороны серьёзным уклонением от истинного положения вещей. Беру на себя смелость напомнить, что точность формулировок является непременным условием успешной магической деятельности, как вы сами неоднократно справедливо указывали нам на проводимых вами занятиях. Шурф собирался продолжить, с острым наслаждением наблюдая, как физиономия Старшего Магистра медленно багровеет, а глаза белеют от ярости, но тот взревел: — Ах, ты издеваться?! Шурф состроил невинную мину и успел проговорить: — Не понял вашего высказывания. Считаю своим долгом отметить, что в рассматриваемом случае я не имел намерения …. За спиной раздался продолжительный вопль. Лонли-Локли и Старший Магистр одновременно обернулись и увидели, что трое послушников сцепились в бешеной драке. Уже через несколько секунд они комом катались по земле, крики и ругательства слились в сплошной вой, на траве оставались окровавленные клочья форменных мантий. Магистр бросился разнимать дерущихся, потом торопливо забормотал заклинания. Шурф, чувствуя самое настоящее злое счастье, не спеша повернулся и пошёл к болоту. Сосредоточенно перескакивая с кочки на кочку, Лонли-Локли прислушивался к своему состоянию. Злорадство прошло, но какой-то странный злой подъём остался. Одна из его нянек однажды употребила слово «вздрюченный». Шурф тогда спросил у отца, что значит это слово, тот объяснил, но няньку сразу же уволил. Наверное, напрасно. Слово выразительное, во всяком случае, теперешнее его состояние передавало почти точно. Остановившись под высоким деревом с кривым стволом, Шурф огляделся, глубоко вдохнул спёртый болотный воздух. И вдруг вместо злобного беспокойства его внутренности до ощутимой физической боли скрутила жгучая тоска. Всё, что его окружало, всё это — кривое, убогое, скудное, мерзкое, не имело права существовать. — Нельзя, нельзя, — повторял он вслух, крутя головой и чуть не плача. — Нельзя! Всему этому, всему НЕЛЬЗЯ быть! В этом всём, что его окружает на свете, нет никакого смысла, оно причиняет ему невыносимые страдания. Нет, нельзя! И Шурф, повернувшись к дереву с бородавчатым стволом, около которого он стоял, собрал всю силу своей тоски и яростной ненависти, сконцентрировал её, представил зелёным лучом, выходящим из его губ, и убеждённо сказал: — Тебя нет! Дерево исчезло. Даже следа на топкой болотистой почве было незаметно. Такое впечатление, что его здесь и не было. Шурф ошарашено поморгал, потом обратился к колючему полузасохшему кусту под ногами: — Тебя нет. Куста не стало. Весёлая злая сила поднялась откуда-то изнутри, заполнила всё его существо. Он выпрямился, радостно огляделся вокруг, готовясь уничтожить, отменить всё, что его окружало, но тут свет на секунду померк, а земля ушла из-под ног. Когда она вернулась, Шурф увидел себя на опушке леса, посреди покрытой цветами небольшой полянки. Напротив него в брызжущем фонтане из широких радуг стоял и смеялся Лойсо Пондохва. — Какой ты, однако, грозный, Шурф! — проговорил он сквозь смех. Великий Магистр чудесно смеялся всем собой, глазами, волосами, бровями, и полевыми колокольчиками, и огромными радугами, и синим небом, и непонятным далёким нежным звоном, и шелестом разноцветных листьев на осенних деревьях. — Ты мне так всё Болото Гнева уничтожишь, пожалуй! Надо же, какими нервными бывают способные молодые люди! Шурф молчал, глядя на Лойсо. Отвлекаться от этого зрелища не хотелось. — Ладно, не смущайся, — продолжал Великий Магистр, — считай, что испытание прошёл на «отлично». Пойдём. Неуловимо для глаза придвинувшись, Лойсо взял его за руку и потянул к себе. Мгновенная муть Тёмного Пути сменилась ясным солнечным светом. Он по-прежнему стоял напротив Лойсо Пондохвы, но только уже в его магистерском кабинете. — Садись, — Лойсо кивнул на резное деревянное кресло у окна, сам опускаясь на своё обычное место за пустым столом. Шурф знал, что садиться в кабинете Великого Магистра предлагают далеко не каждому, но подавил в себе желание скромно присесть на уголок. Устроился основательно, надеясь, что сумел сохранить достоинство. Посмотрел на Великого исподлобья, надеясь, что вышло дерзко и независимо. — Хорош, ничего не скажешь, — заговорил Пондохва. — Редко приходится наблюдать такую реакцию. Ты зачем Магистра Ружди изводил? — Он был неправ, — угрюмо пробурчал Шурф. — Не тебе судить, кто прав, а кто нет, — спокойно парировал Лойсо. — Я и то не всегда себе это позволяю. Откуда ты знаешь, что правильно, а что нет? — Я чувствую, а этого достаточно. — Что ж, аргумент, — согласился Великий Магистр. — Ну, рассказывай. Шурф заговорил. С трудом выталкивая слова из горла, как будто долго молчал, потом смелее и быстрее. Лойсо слушал, не перебивая, и Шурфу хотелось говорить обо всём, что его мучило и приводило в недоумение: о странном голосе, читающем стихи у него в голове, о своей комнате, о книгах, о мёртвом отце, о серебристом лисе, с которым он подружился в лесу и встречался под большим деревом шотт, о няньке, которая говорила «Что ты такой вздрюченный?» и ещё об очень многом, но Лойсо, скорее всего, имел в виду только происшествие на Муримахе, и он, взяв себя в руки, чётко обрисовал недавнюю ситуацию. Лойсо кивнул, поднялся и встал около окна. Закатное солнце очертило его силуэт. Шурф моргнул. — Ты очень быстро учишься, Шурф. С первого раза всё понял правильно. Нельзя, нельзя этому существовать! Надо только, чтобы ты и без всяких Болот это понял. Точнее, почувствовал. Но ты молодец, правда молодец. Я в тебе не ошибся тогда. На Болота пойти ещё хочешь? Шурф ненадолго задумался. — Да. Я хочу понять, что такое настоящая ярость. Потому что это была скорее тоска. — Ты даже не представляешь, как это много и как это важно. Но если хочешь ещё туда вернуться — ты вдвойне молодец. Только постарайся всё же мне эти грешные Болота совсем не уничтожить! Я, конечно, новых наколдую, дело нехитрое, но лишняя работа — она и есть лишняя. К тому же чувствовать ярость, но полностью владеть и управлять ей — огромное наслаждение, ты уж мне поверь. Учись это делать, ты мне пригодишься. Ладно, иди к себе, отдыхай сегодня, если кто тронет, скажи, что я не велел. Шурф попрощался и пошёл к двери. Когда он уже брался за ручку, Великий Магистр окликнул его: — Шурф! А зря ты всё не рассказал. Ну, ладно, иди, иди. Только во дворе Лонли-Локли почувствовал, как сильно он устал. С трудом дошёл до своей комнаты и рухнул на кровать. До утра его никто не побеспокоил. Из всех, ушедших в тот раз с Шурфом на Болота, не вернулся никто.