Белая Ворона

Макс шёл на потаённую полянку и радовался очередной встрече с Шурфом. Они уже несколько раз встречались там: зов присылал всегда Шурф, потому что он-то — человек праздный, а вот его друг состоит в серьёзном Ордене, можно влезть очень не вовремя. Макс, когда мог, отзывался охотно, бежал, как на свидание. Усмехался про себя: детство какое-то! Он ни разу не рассказал об этих встречах Джуффину, хотя не был уверен, что тот не в курсе. Вот и сейчас — подорвался, когда был один дома, даже Зов Чиффе не послал, хотя тот не одобрял такой самодеятельности. Но Шурф — его тайна, вот и пусть остаётся ей как можно дольше. Пусть даже её видимостью. Они встречались чаще всего вечерами, разговаривали, один раз искупались в озере. Тогда уже стемнело, в воде отражались первые звёзды, они плавали в стоячей тёплой воде и улыбались друг другу. Иногда Шурф приносил вино. Они пили по очереди из горлышка, передавая друг другу бутылку. Вино было разное, но всегда немного горьковатое, с запахом мёда и незнакомых трав. Видимо, Шурф такое любил. Максу тоже нравилось. Его друг оказался большим любителем поэзии. Читал стихи просто, не манерничая, немного нараспев, как будто вслушиваясь в звучание и наслаждаясь сплетёнными словами. А Чиффа говорил: грозный, страшный! Оно, наверное, и так, даже наверняка, но Максу почему-то было приятно от этого. Один раз подумал: с этим парнем наедине находиться — как вечеринку на АЭС устраивать! Адреналин играет. Макс тоже читал стихи, но меньше, опасался расспросов: мол, это что, у вас в Пустых Землях такие поэты кочуют? Но Шурф ни разу не спросил, хотя косился с недоумением, это да. Однажды Макс расхрабрился под вино и прочитал Блока. Вот тогда Лонли-Локли неожиданно взволновался. Но не от стихов, хотя и от них, наверное, тоже. Даже тюрбан снял и несколько раз крепко провёл ладонями по лицу. А потом сказал как будто для себя: — Это уже было. Вот так же уже было. Не помню где. А потом посмотрел так, как будто хотел спросить: «Кто ты?» Даже рот уже открыл, но Макс так перепугался, что поспешил перевести разговор на дежавю: мол, бывает так, и у меня тоже. Ложная память называется. Начал рассказывать случаи из жизни, отвлёк его, короче. А испугался тогда потому, что на мгновение и ему тоже показалось: вот это всё уже было. Почти так же, как сейчас: они сидели где-то вдвоём, почему-то высоко, как будто на крыше, и он читал Шурфу Блока. Такого точно не случалось, Макс был уверен, а вот ощущение возникло, и чёткое. Как будто провалился куда-то, в другую жизнь, что ли. Может, и так. Сегодня Шурф прислал Зов необычно рано, Макс только недавно проснулся, солнце едва перевалило зенит. Он успел только выпить оставленной ему на жаровне камры и раздумывал, чем бы заняться, а тут — Зов! Макс раздвинул заросли длиннолистных кустов и увидел Шурфа совсем рядом. Тот сидел не на своём синем камне, а спиной к Максу прямо на траве, так что его зелёная мантия почти сливалась с ней. Он наверняка слышал шаги, но Максу захотелось схватить его сзади за плечи с воплем «Попался!». Впрочем, он успел только подумать об этом и ещё о том, что это было бы глупо и здорово, как Шурф стремительно обернулся и цапнул его за ногу с криком «Ага!». Сквозь лоохи пальцы Шурфа чувствовались, как стальной обруч, и Макс от неожиданности сел на траву рядом с ним. Они сидели рядом и смеялись, и это было весело и хорошо. Макс открыл рот, чтобы сказать, что день сегодня очень-очень хороший, как трава под ним вдруг вздыбилась, и он завалился назад и на бок. Потом уже он удивился тому, что в тот момент не растерялся и не испугался, а сумел вскочить на ноги, не запутавшись в скабе. Успел увидеть, как взмывает с травы высокая фигура в обвившейся вокруг ног зелёной мантии. Они бросились друг к другу, едва держась на ногах. На поляне творилось невообразимое: земля поднималась холмами, трескалась, крошилась вместе с травой. Выкорчеванные кусты проваливались в возникающие ямы. Деревья, наклоняясь, смыкались кронами. Вокруг стремительно темнело. Воздух раскалялся, треск и грохот усиливались. Шурф схватил его за руку и рванул к проходу. Невидимая преграда отбросила их назад. Макс удержался на ногах только потому, что Шурф крепко держал его за плечо. Сквозь нарастающий шум и — казалось — чей-то смех до Макса донёсся голос Шурфа: — Закрой глаза! Он послушно зажмурился и через секунду оглох. Стояла полная тишина. Солнце слепило глаза. Они оказались на берегу Хурона, в пригороде. Макс узнал это место — гулял здесь давно, когда только оказался в Ехо. Шурф всё ещё держал его за плечи, прижимая к высокой ограде брошенного дома. Совсем близко были серые горящие глаза и ещё — приоткрытые губы. Это продолжалось не больше секунды, потому что дольше так оставаться было нельзя. И отодвинуться тоже нельзя. Шурф даже не поцеловал — вцепился в его губы, до боли прикусывая их, сильно втягивая в себя, прорываясь языком в рот. Макс потом увидел синяки на плечах, а тогда даже не почувствовал его рук, потому что губы горели и больше ничего нигде не было. По крайней мере, не ощущалось. Только кусачие поцелуи и сознание того, что иначе нельзя. Он торопливо бросился отвечать, но получалось плохо, потому что Шурф крепко сжимал его губы своими, а потом получилось, видимо, тот почувствовал ответное шевеление и дал ему такую возможность. Они долго целовались, окружённые солнечным светом и теплом, и медленно расслаблялись. Макс забросил руки на плечи Шурфа, чтобы удобнее было прижиматься к нему, подставлял губы и поэтому не смог усмехнуться, когда в отключающемся сознании выплыло: «Так вот почему у меня не было здесь никакой личной жизни! И ещё, наверное, поэтому звёзды в озёрной воде ТАК отражались». Внезапно Шурф ослабил хватку и немного отодвинулся. Его лицо было ещё совсем близко, губы раскраснелись и даже чуть-чуть припухли, тюрбан он потерял и чёрные прямые волосы рассыпались по плечам. Макс смотрел на него, как заворожённый, и понимал, что так и должно было случиться, и лучше бы намного раньше. Но сейчас этот момент прошёл. Шурф отпустил его, только легко провёл по щеке ладонью. Ладонь была мягкая и горячая. Надо было жить дальше. — Что это было, Шурф? Странно, но голос звучал почти спокойно. Макс не мог точно сказать, что имел в виду — нападение или поцелуй, потому что ему нужно было знать, чем это было для Шурфа. Тот понял по-своему: — Кто-то узнал про нас и ему это не понравилось. Заклинания были несложные, деформирующие и запирающие пространство. Тёмным Путём легко удалось уйти. Убить не хотели, напугать меня тоже вряд ли рассчитывали, видимо, хотели только показать, что знают. Не имею представления, кто это может быть. Жаль, что наше место разрушено. Я могу, конечно, всё привести в порядок, наложить заклинание невидимости, но там уже был чужой и осквернил это место. Шурф говорил и говорил, был избыточно многословен, и Макс не понимал, чего это он, пока не посмотрел на его руки: пальцы были стиснуты до белых костяшек. С внезапным странным удовольствием Макс понял, что отпустить его Шурфу было гораздо труднее, чем он хотел показать. Но всё равно продолжать было уже немыслимо. Они находились вне явной опасности, а, значит, нужно было отыскивать какой-то повод для поцелуя. Или теперь уже не нужен никакой повод? Макс понимал, что это будоражащее ощущение опасности бросило их друг к другу, тогда это казалось таким не просто естественным, а необходимым. А теперь что, снова в какую-нибудь переделку лезть, чтобы ещё раз… вот это вот? Ну, если это необходимо, то он, пожалуй, готов. Однако, о чём это он думает? Ситуация-то сложилась не в их пользу и продолжает такой оставаться. — Что теперь, Шурф? Нам больше нельзя встречаться? — Ещё чего. Но пока я не узнаю, кто это сделал, мы будем встречаться только в городе. Пойми, Макс, я беспокоюсь не за себя, а за тебя. Извини, что я говорю прямо, но обстоятельства так сложились. Видимо, у тебя могущественный покровитель… Не красней, я понимаю, что ты не мог сказать мне всего: видимо, ты связан словом. Всё нормально, я не собираюсь расспрашивать тебя. И, если уж на то пошло, мне даже нравится твоя таинственность. Но то, что случилось сегодня, пока непонятно для меня. И, как я вижу, для тебя тоже. Мне нужно узнать. — А ты узнаешь? — Постараюсь. Очень. Шурф сказал это таким тоном, что Макс невольно поёжился. Да, не позавидуешь тому, кто это затеял! Ну, сам виноват, заслужил. Они никогда раньше не договаривались заранее о следующей встрече, но сейчас Шурф немного просительно сказал: — Давай послезавтра, Макс, а? Я буду свободен вечером. То, что Макс согласился, ещё очень слабо сказано. *** Шурф посмотрел вслед уходящему Максу и тяжело перевёл дыхание. Ситуация была непривычной. Он действительно думал сейчас не столько о себе, сколько о Максе. После этого неожиданного поцелуя он считал его своим. Не в смысле — принадлежащим к своему кругу, а в смысле — своей собственностью. Как бы сомнительно это ни звучало. Впрочем, и звучит тоже нормально. Если быть до конца честным, то он и раньше относился к этому парню почти так же, но теперь — особенно и окончательно. И странно — это делало его и богаче, и уязвимей. С Максом могло что-то случиться, что-то плохое, а этого нельзя допустить. Да и им самим командовать нежелательно. Сойти с рук это могло только Лойсо. Но Шурф чувствовал: к этому нападению Великий Магистр не имел отношения. Не в его правилах вмешиваться в личную жизнь своих адептов. Насколько ему известно, Лойсо не делал этого никогда. Члены Ордена могли заводить дружеские и сексуальные отношения внутри Ордена и вне его совершенно свободно. Может, всё же Шурф для него — не все остальные? Или в его отношениях с Максом было что-то особенное? Вообще-то, Макс, конечно, и есть особенный, но не в стиле Лойсо всё это было. Если это шутка, то весьма сомнительная. Считай он эту связь Шурфа нежелательной, то сказал бы об этом прямо, причём так, что тот всё же призадумался бы. Хотя… Неизвестно. Существовала ли вероятность, что таким образом проявился кто-то из бывших любовников Шурфа? Если и существовала, то стремилась к нулю. С полными идиотами он предпочитал дела не иметь. Хотя случались и мимолётные связи, он и имена-то не всегда успевал узнать. Тогда тем более — нет. Как бы там ни было, а откладывать дело было нельзя. Необходимо вернуться на эту грешную поляну, там проявилась непонятная магия, могли остаться следы. Если нападут ещё раз — хорошо, гораздо легче будет прорваться к работающему колдуну. Шурф встал на Тёмный Путь и через секунду уже оглядывал своё «тайное» убежище. Вместо поляны было хаотичное нагромождение пластов вывороченной земли вперемешку с кустами и деревьями. В глубоких ямах уже поблёскивала вода. Камней, на которых они с Максом любили сидеть, не было видно. Зато прямо посередине поляны валялся его тюрбан, точнее, кусок грязной рваной ткани. Явно напоказ. Это что, надо понимать, как намёк: то же самое будет с твоей головой, если будешь продолжать в том же духе?! Лонли-Локли сдержал закипающий гнев. Не время сейчас давать волю эмоциям. Вот попадётся автор этого всего в руки — тогда уж можно будет дать ему почувствовать, где он ошибся. Присутствия магии не ощущалось. Совершенно. Как будто здесь было локальное землетрясение, не более того. Стояла неприятная тишина: ни шороха листьев, ни пения птиц. Опасности тоже не чувствовалось. Было просто противно. Шурф попробовал прочитать выявляющие заклинания, впрочем, без особой надежды на успех. Как и ожидалось — ничего. Да, силён у него противник на этот раз. Может, это тот самый покровитель Макса? В душе шевельнулись неприятные подозрения: кто они друг другу? Недаром же Макс так покраснел. Что он, в сущности, знает о нём? Что с ним хорошо? Да, пожалуй, больше и ничего. Так это не знание, это чувство. Он стоял на краю бывшей поляны и медлил уходить. То ли ещё чего-то ждал, то ли прощался с этим местом, зная, что больше не придёт сюда никогда. Он уже собрался ступить на Тёмный Путь, когда вдруг словно из воздуха возникла перед ним фигура Макса на белом, как сахар, камне, послышался ломкий голос, читающий невозможные стихи и в который раз наплыло на Шурфа тревожное чувство: где-то я уже слышал этот голос, эти стихи, видел изящно обрисованную руку, сжимающую крошечную чашку с неизвестный напитком… Ложная память, сказал Макс. Пусть ложная, но всё же это его память. Шурф проваливался в эти свои-чужие воспоминания всё глубже. Разрозненные картины мелькали в сознании, вызывая одновременно радость и тоску: вот Макс сидит на подоконнике какого-то огромного белого кабинета и он подходит к нему с кружкой камры в руках; вот они в воде, и лицо Макса, недоумённое и растерянное, растворяется в воздухе и исчезает; вот он кутает мокрого, простуженного Макса в меховое одеяло так, что виден только нос… Надо сделать только один шаг и сбросить с него это одеяло… Один шаг! Наваждение исчезло внезапно. Почему он этот шаг не сделал?! Шурф ушёл Тёмным Путём, как сбежал. *** Макс сидел на смятой постели и таращился в сгущающуюся темноту. Джуффин ушёл, предупредив, что может не появляться несколько дней. Это было не в первый раз, но сейчас Макс был даже рад его отсутствию: не надо делать весёлую физиономию, бодриться, поддерживать неинтересные разговоры. А ему сейчас было неинтересно всё, кроме Шурфа. Шурф. Серые жадные глаза прямо перед лицом, требовательные горячие губы, стиснутые на его плечах пальцы. Что это было? Почему вдруг случилось? Макс мотал головой, шёпотом повторял его имя. Этот поцелуй был правильный, вот что самое непонятное. И ещё то, что Макса абсолютно не смущало его влечение к мужчине. В своём Мире он был без вариантов гетеросексуален, точно это знал, хотя и не думал, что однополые отношения ненормальны. Если честно, то он вообще ничего об этом не думал. А сейчас вспомнил слова Джуффина, правда, сказанные по совершенно другому поводу, что Макс больше принадлежит к их Миру, чем к своему бывшему. Не подходил бы ему здешний Мир — не удалось бы его сюда затащить. А Макс — соответствует. Всему здесь соответствует. Сам Макс иногда сомневался, но не сейчас. Потому что не чувствовал никакого внутреннего сопротивления этой ситуации. Ему хотелось быть с Шурфом. Они встретились с ним через день после нападения, как и договаривались. Тот был замкнут, смущён, и Макс догадался, что он стесняется того, что ничего не сумел выяснить, хотя твёрдо обещал. А он ничего не мог сказать! Гадство! Как объяснить, что в их отношения вмешалась самая могущественная ведьма Королевства? Макс вначале грешил на Джуффина, но, когда пришёл домой и увидел его сидящим с карточной колодой в руках, понял, что он точно не в курсе. Чиффа тасовал карты, задумчиво глядя на фигуры, которые складывались из них в воздухе. Лукаво покосился на него и промолчал, потому что однажды, когда Макс пришёл после купания в озере, счастливый и смущённый, он насмешливо спросил: «На свиданку бегал?». Но увидев, как Макс дёрнулся и мучительно покраснел, поспешил перевести разговор на другую тему, предложил поужинать и вообще, вроде бы, жалел о своей бесцеремонности. Во всяком случае, больше себе таких рискованных замечаний он не позволял. И тогда не спросил, где это Макс бродил и почему так волнуется. А когда Макс остался один, то услышал в голове голос Сотофы. Она даже в Безмолвной Речи была узнаваема. Сказала: «Не сердись на меня, сэр Макс. Сейчас ты не понимаешь, почему я это сделала, но потом поймёшь, что я была права. Я прекрасно знаю, что ты мне возразишь: мол, сам будешь решать, что тебе надо, а что нет. Конечно, будешь, но не в этот раз. Просто поверь мне, что эти отношения ничего, кроме неприятностей, тебе и всем нам не принесут. Остынь, подумай, а потом ответишь мне. Могу только заверить тебя, что больше таких выпадов с моей стороны не будет. Надеюсь, тебе достаточно одного раза, ты понятливый». И исчезла из его горемычной головы. Голове и так, видно, было слишком, потому что он тогда подумал, что не уснёт всю ночь, но упал на постель и тут же вырубился. А утром не стал слать ответный Зов, просто проснулся с уверенностью, что пусть они все идут со своей житейской мудростью подальше. Стемнело по-осеннему рано. Макс сидел неподвижно, потому что от движений его сжавшееся и тоскующее сердце просто разорвалось бы. Чтобы нормально жить дальше, ему нужно было увидеть Шурфа. Или хотя бы поговорить с ним. И очень похоже на то, что так будет всегда. Во всяком случае, в обозримом будущем - точно. Макс глубоко вдохнул и осторожно позвал: «Шурф». Если на Безмолвной Речи возможен был шёпот, то это был он. Тот отозвался сразу, в ту же секунду, как будто ждал. Просто сидел, ничего не делал и ждал его Зова. «Да, Макс. Ты где?» «Я тут, дома». Объяснил, называется! Если б он ещё знал, где этот самый дом! «Мы можем встретиться? Ты свободен?» «Не совсем, но уйти из Ордена могу. Где?» «На твоё усмотрение, Шурф. Я тут не очень хорошо местность знаю». «Тогда приходи в резиденцию Ордена Потаённой Травы, помнишь, куда мы после трактирной драки ушли?» «Да, да, помню! Сейчас». Макс не сказал, что несколько раз был там потом, сидел на той же скамейке, вспоминал. Как Шурф тогда сказал: «Ты везучий, просто сэр Макс!» Ещё какой везучий! Макс вскочил, вспомнил, что он в домашнем лоохи. Переодеться? Только быстро. На то, чтобы надеть тюрбан, времени и терпения не осталось. Шурф уже ждал там, но не сидел, а неподвижно стоял на мощёной дорожке с проросшей между камнями травой. Луна ещё не взошла, и его силуэт терялся в сгустившейся темноте. Жаль, что лица почти не видно. Максу было важно, какое там выражение. Всё ещё чувствует себя виноватым? Это он зря. Хотя ведь формально-то на этом месте он был хозяином, а Макс - приглашённым, так что ответственность за порядок и безопасность на нём. Но Макс интуитивно ощущал, что Шурф и во всех других случаях и на любой территории самовольно взял на себя эту самую ответственность за него. Это немного возмущало (С какой стати? Я что, младенец беспомощный?) и в то же время было приятно. Шурф шагнул навстречу: — Ничего не случилось, Макс? Хороший вечер. Макс энергично закивал: хороший, хороший, просто отличный! Ещё бы ему не быть хорошим! — Ничего не случилось. Ничего такого. — А то я подумал… Ты же никогда раньше… Надо было всё-таки продумать заранее, о чём говорить, а то вот стоять и мяться как-то неловко. Дома казалось, что вот если сейчас не поговорить, то сердце взорвётся, а как про это скажешь? Но Шурф, вроде бы, и не ждал от него никаких слов. Сказал просто: — Пойдём? — и сам пошёл вперёд по дорожке. Макс шёл следом, проклиная своё внезапное косноязычие. В конце тропинки виднелся светлеющий горизонт, а потом из длинной травы показалась зеленоватая луна, похожая на щит сказочного героя. Они, не сговариваясь, остановились, чтобы посмотреть на неё. Было так тихо, что шелест их лоохи показался лишним и неуместным. Почти полная луна медленно поднималась над горизонтом, освещая парк призрачным светом, и Макс внезапно понял, что ни о чём говорить не надо. Это было совсем не похоже на тот момент, когда они, избежав опасности, оказались вдвоём на берегу Хурона и целовались, но сейчас тоже иначе было нельзя. Он осторожно покосился на Шурфа. Тот молча глядел перед собой. И тут Макс вспомнил их разговор о том, что Шурф не видит связи между сексом и любовью. То, что для Макса было проявлением самой большой близости, для него — просто одним из приятных телесных отправлений, с чувствами никак не связанным. А целоваться тогда полез наверняка потому, что так стресс снимал. Ну, и что теперь делать? Проявить инициативу? Так не поймёт, удивится ещё. Но тогда почему он так волнуется? Неужели чувствует что-то такое же… как он сам. Чёрт их тут разберёт! Нет, видно, Макс не так уж этому Миру и подходит. Хотя… Макс осторожно обернулся к Шурфу и безотчётно, подчиняясь не своим суматошным мыслям, а той нежности и сочувствию, которые сейчас переполняли его сердце, слегка, совсем чуть-чуть, почти незаметно придвинулся к нему плечом. Шурф резко повернулся к нему всем телом, дёрнулся, но не поднял рук. И тогда Макс сам обнял его, не притискивая к себе, а просто обхватил плечи. Шурф осторожно сомкнул ладони за его спиной. Немного откинувшись у него в руках, Макс заглянул в затуманенное, растерянное, близкое лицо и сказал: — Пойдём куда-нибудь, Шурф? Того, что произошло дальше, он никак не ожидал. Шурф мягко скользнул вниз, опустился на траву и стал осторожно целовать его колени сквозь лоохи, взял в руки его ладони и прикоснулся к ним губами, обхватил за бёдра и прижался к ним лицом. Вот с этого-то момента Макс и стал понимать его так же, как себя, и тело его, и желания, и мысли. Шурф сам не понимал, почему он это сейчас делает, этого не было ни в какой программе по сексуальной технике, но для него, а, значит, и для них обоих, наступил важнейший момент: он стал телом выражать свои чувства. Макс подхватил его подмышки, потянул вверх. Тот послушно поднялся, даже не стараясь в движении прижаться сильнее, скользнуть по его телу своим, просто как будто вырос рядом, заглянул в лицо и хрипло сказал: — В саду есть такое место, где никто не увидит... И, спохватившись, торопливо добавил: — Я там никогда… — Даже если. Всё равно пойдём. Они шли по залитой луной, а потом совсем тёмной дорожке, волнуясь, переполняясь желанием, нежностью, нетерпением и радостью. Макс почувствовал, как Шурф в почти полной темноте нащупал его руку и робко прикоснулся к ней пальцами. Он слегка сжал в ответ прохладную длинную ладонь, провёл большим пальцем по её середине. Шурф тут же остановился, повернулся к нему и, мягко прихватив за плечо, дотронулся до его губ своими. Если в этом поцелуе и была страсть, то где-то глубоко, а на самой поверхности ощущалась такая нежность и благодарность, что у Макса замерло сердце. Он слабо пошевелил губами, отвечая, и отчётливо осознал: что бы у них сейчас ни произошло, этот момент он запомнит на всю жизнь: как они стояли под зелёной луной и какая нежность была в слабом прикосновении чудесного парня из другого Мира. И ещё он понял, что с этого мгновения Мир Стержня стал его родным, и куда бы его ни занесло хоть через тысячу лет, он сюда вернётся. Шурф слегка отодвинулся, вопросительно заглянул ему в глаза, обнял за плечо и повёл дальше вглубь парка. Отдалённый угол действительно оказался словно созданным для желающих уединиться: с одной стороны была белая стена, а с других сплошной плотный кустарник, сквозь который они с трудом продрались. Трава была густой и на вид мягкой, но Шурф торопливо стянул свою мантию и постелил её, расправив в ширину. Он опустился на их первую импровизированную постель, снизу глядя, как Макс сбрасывает лоохи и тянет через голову скабу. Застонал, протянул к нему руки, но сам не разделся — то ли хотел предоставить это Максу, то ли просто забыл. Макс стал на колени и потянул подол тонкой скабы, жадно глядя, как ткань скользит по бёдрам, обнажая поджарое стройное тело. Шурф поднял руки, помогая ему. Они легли рядом, лицом друг к другу, снова поцеловались, но уже крепко, кусаче, давая выход нараставшему жару. Макс, сверху глядя в лицо Шурфа, в беспомощно распахнутые глаза, прикоснулся кончиками пальцев к припухшей нижней губе. Ему не хотелось торопиться, и не потому, что нравилось мучить находящегося в его власти Шурфа, а потому что каждое мгновение было ценным по-своему, каждое прикосновение — особенным. Тело Шурфа под лунным светом казалось выточенным из какого-то тёплого камня; впрочем, Макс не сомневался, что, залитое солнцем, оно было бы не менее прекрасным. Но сейчас всё было так таинственно и чудесно, что хотелось любоваться им и длить каждую ласку, вчувствоваться в каждое прикосновение. Макс впервые был с мужчиной, поэтому просто прикидывал свои реакции и делал то, что было бы приятно ему самому. Мимолётно вспомнил не к месту, что когда ложился с женщинами, то действовал по вычитанной из книг и приобретённой опытом схеме: вот здесь им нравится, а вот здесь лучше не трогать. Но сейчас он чувствовал тело Шурфа, как своё, и сам вздрагивал от удовольствия, когда прикусывал кожу на шее, касался сгиба локтя или слегка сжимал пальцами сосок. Шурф лежал под ним, раскинув руки в стороны, едва двигался навстречу, не сводя глаз с его лица. Макс гладил его руки и грудь, спустился на живот, с упоением ощущая под ладонями гладкую тёплую кожу. Каждое его движение сближало их, сплавляло, устанавливало особую связь, поэтому он старался не пропускать ничего, не оставлять без ласки ни сантиметра. Не формулируя эту мысль, Макс глубоко и полно ощущал: там, где я погладил — моё. Не принадлежащее мне, а ощущаемое, как своё. Возбуждение нарастало стремительно, собственный его член уже пылал и пульсировал, прижимался к животу. Макс уловил взгляд Шурфа: тот опустил глаза и смотрел на его требующую сильных прикосновений плоть даже с каким-то удивлением. Макс так хотел почувствовать там его сжавшиеся пальцы, что дотронулся до члена Шурфа, как до себя. Он думал не о том, что в первый раз взял в руку член другого мужчины, а о том, что это навсегда изменило их отношения. Тайное, стыдное, скрытое ото всех место было открыто ему, доверчиво и трогательно. Касаться нежной кожи и ощущать под пальцами напряжённые мышцы было упоительно. Очень приятно ладони. И хотелось быть ещё ближе, потому что это возможно. Он наклонился и слизнул смазку. Стон Шурфа стал для них решительным толчком. Макс скользнул ртом вниз, сжал губы, втянул щёки. Шурф взвыл и толкнулся ему в рот. Дальше было так чудесно, что Макс потом, вспоминая об этом каждый день, краснел, прогибался в пояснице и торопливо поправлял лоохи. Это была, безусловно, работа, и непростая, потому что с непривычки мышцы потом ныли. Макс, повозившись между раздвинутых ног Шурфа, стал на колени, опершись одной рукой на расстеленную мантию, сильно наклонился, прижимаясь грудью к его бёдрам. В такой позе надо было двигаться, причём довольно интенсивно. Но Макс тогда вообще не чувствовал напряжения. Всё остальное вышибали новые ощущения: было так волнующе чувствовать член Шурфа во рту, чувствовать, что он там весь, тяжёлый, горячий, напряжённый, вздрагивающий и каменеющий под языком, губами и помогающей им ладонью. Необыкновенная интимность была в том, что он слизывал и сглатывал горчащую терпкую смазку, принимал её в себя. Стоны и низкие хрипловатые вскрики Шурфа заводили необыкновенно, Максу показалось даже, что он сам сейчас кончит от того, что делает. Но главное было всё же не это, а новая степень доверия, которая устанавливалась и укреплялась сейчас между ним и раскрывшимся перед ним Шурфом. Он роднился с иномирным человеком, потому что ближе быть уже невозможно. И в этом теперь уже своём Мире у Макса был центр и смысл: Шурф. Он даже успел сформулировать для себя: внутренний стержень, но рассмеяться от двусмысленности метафоры не смог по понятной причине. Впрочем, и не успел: под громкий вопль Шурфа его рот заполнило горячее семя. Макс упал лицом на влажный живот Шурфа, едва переводя дыхание. Тот легко гладил его по волосам, и это прикосновение было таким богатым и наполненным смыслом, что Макс тут же уловил бесконечную благодарность, нежность, рвущую душу и требующую выхода, и ещё — обещание. Несмотря на усталость, он тут же поднялся на локтях и поглядел в глаза Шурфа. Тот подхватил его подмышки и уложил рядом, лицо к лицу. Сказал шёпотом: — Макс. Макс. Как будто пробовал на вкус это имя, это слово, ставшее для него центром его мира. Шурф скользнул руками по его спине и Макс уловил какое-то заклинание, снимающее усталость и наполняющее силой. То новое понимание, что установилось между ними, подсказало, что Шурф не решается на активные действия. Ну конечно! Надо было срочно выбить из его замороченной головы дурацкое убеждение в том, что усвоенный им порядок движений в сексе будет неуместен сейчас, с ним. Он же только что получил новый опыт! И Макс с восторгом почувствовал, что знает, что надо делать, хотя это сейчас произойдёт с ним в первый раз в жизни, знает лучше опытного Шурфа. Тот явно волновался и как-то даже зажимался, когда Макс крепко, властно поцеловал его послушные губы и опустил руку вниз. Никакой подготовки не требовалось. Макс ласкал его изнутри и не мог остановиться просто потому, что это было приятно. Раскрытый, готовый, снова возбуждённый Шурф только беспомощно распахнул глаза, когда Макс легко и сразу, одним длинным медленным движением вошёл в его тело. Обхватил его скрещенными ногами за спину, притиснул к себе, дёрнулся навстречу, весь заходил в его руках, не сбивая с ритма. Они оба кончили очень быстро, расцепились, посмотрели друг на друга. То, что было потом, с этого момента и до утра, Макс раньше и вообразить не мог. Шурф сначала требовательно спросил: — Ты хочешь, да? Скажи, что хочешь, потому что я сейчас всё сделаю, чтобы тебе было хорошо со мной! И сделал. Он такое делал! Почти без перерыва, не давая ни ему, ни себе путём отдышаться, не дразнясь и не оттягивая разрядки. Оргазмы накатывали волнами, сотрясая всё тело, но насыщения не наступало. Только с первыми солнечными лучами они отлепились друг от друга, мокрые, тяжело дышащие, с запавшими глазами и искусанными губами. Шурф вытер грудь и живот Макса своей скабой, скользнул тканью между ног, охнул: — Грешные Магистры, кровь! О, Макс! Больно? Прости, я сейчас. Гладил ладонью действительно немного кровоточащую задницу, натёртую, покрасневшую головку члена, искусанную до синяков шею. Макс почти терял сознание от усталости, облегчения и счастья. Потом долго лежали, обнявшись, не в силах справиться с переполнявшей обоих нежностью, одевались в измятые скабы, которые Шурф торопливым бормотанием приводил в порядок. Потом близко заглянул ему в глаза и сказал то, что тот больше всего хотел услышать: — Это со мной в первый раз, Макс.