Из князи в грязи

София чувствовала, что сходит с ума. Нет, она просто не понимала, как так? Как она так быстро смирилась с этой судьбой? Она думала, что не выживет, но ведь выжила! Выстояла под напором злоключений и теперь стояла на своих ногах и могла работать, чтобы получать свою скромную порцию. В стойбище был тот же принцип, что и дома — «Кто не работает, тот не ест!» Софию это устраивало, ей даже показалось, что степной мир чем-то похож на их деревенский уклад, но лишь показалось. Он не пришёл, ни в ту ночь после приезда, ни после. Он будто забыл про неё, и София благодарила Бога за это. Она чувствовала, как пустота внутри её медленно наполняется этими бессмысленными длинными деньками в шатре. Антонина лечила её и приносила небольшую работу — тут подшить, там подстричь. София первое время не могла привыкнуть, что к ней нежно прикасаются мозолистые женские руки, такие шершавые, но такие родные. Антонина быстро стала для Софии второй матерью. Она спасла её от отчаяния. — Ты не бойся ничего, жизнь тут не мёд, но и не редька! — приговаривала женщина, залечивая раны на теле девушки. На вопрос, почему зверь-демон Шаюм Армей не является, она грустно качала головой и выдавливала из себя: — Да потому что играться он хочет, а коли ты сломаешься, ему никакого интереса не будет! Эти жуткие слова отчего-то сделали Софии легче, её дерзость и ненависть спасли ей жизнь, да, исковеркали и сделали адом, но зато она медленно продолжалась. С остальными васнийками она тоже быстро подружилась, они были, как это говорится, в одной телеге. Самая молодая из них оказалась дочерью Антонины от Армея, звали её Млада. Она тоже помогла Софии вернуться к жизни. — Он зверь, но он маму не убил и меня тоже, а ещё в обиду не дал, подарил брату! А мог бы просто вышвырнуть простым воинам, те бы разодрали, нам ещё повезло, — рассказывала четырнадцатилетняя девочка с искренними чёрными степными глазами и светлыми волосами, и от этого искажённого сломанного взгляда на мир София понимала, что всё у неё не так уж и плохо, что могло быть гораздо хуже. — Старх, он папа странный, будто загнанный, постоянно трясётся, боится чего-то, а так он хороший! — рассказывала Млада о своём приёмном родителе. В такие моменты Софии просто хотелось обнять её и плакать и так до бесконечности, но было нельзя. Надо было готовить и, потихоньку поправляясь, работать. Когда София впервые вышла из шатра с Антониной она удивилась — где все мужчины? В стойбище почти никого и не осталось, только часовые да пастухи, остальные — женщины и дети. Девушка не без интереса следила за бытом кочевников, они были совершенно не похожи на васнийцев, и даже походка у них была другая. От этого было больнее смотреть на Младу, которая, будучи полукровкой, разрывалась между номадокским и васнийским. — Присмотри за детьми пока что! — попросила Антонина, запуская девушку в шатёр. Та вздрогнула, её тут же затряс озноб. В шатре была целая куча детей и все они чем-то были похожи на него. Крик застыл в горле, в глазах потемнело. Она упала. Последнее, что она увидела, был мальчик лет восьми с глазами зверя. …Открыв глаза, София поняла, что опять в том шатре, куда её привёл Старх. На глаза навернулись слёзы. Теряя сознание, она тайно надеялась, что просто не проснётся больше никогда, но, похоже, Богу было угодно, чтобы её мученический подвиг продолжался. Она вся горела, и при этом её трясло от озноба, это жуткое ощущение от увиденного не оставляло ни на минуту. Глаза застелила пелена, слёзы текли по щекам. Всё тело сковал липкий ужас, зверь был не один, имя ему было легион. София старалась вспомнить хотя бы одну молитву. Не смогла. Голову захватил этот образ страшных глаз зверя у совсем маленького мальчика, у которого уже были черты лица князя Номади. Антонина, с жалостью смотря как страдает девушка, протирала её лоб холодной тряпкой. По шатру же, как загнанный зверь, бродил воин-Номади, её муж — Старх. Его трясло почище Софии, в глазах было отчаяние, останавливаясь в центре комнаты, он бросал взгляд на жену и девушку, сжимал зубы и продолжал свой путь. — Если она умрёт, он убьёт меня! — наконец простонал Старх, опустившись рядом с Антониной, и в бессилии положил ей голову на плечо. Та, не обращая на него внимание, продолжила утирать слёзы Софии. — И меня, нашей вины в этом всё равно нет! Это он её искалечил… — холодно проговорила женщина. Старх до крови прикусил губу и, накрыв ладонями лицо, он в бессильном отчаянии прохрипел: — Но ты же говорила, что её можно вылечить! Что раны затянутся! — Я говорила про тело, он же повредил ей душу! — коротко заметила Антонина, в шатёр проникла Млада с кувшином. Она присела рядом и протянула матери сосуд. Антонина аккуратно приподняла трясущуюся Софию и, зачерпнув из кувшина жидкость, попыталась напоить девушку. Сделав пару глотков, София закашлялась. — Дай Бог, чтобы он в поход уехал! За это время она поправится… — просипел Старх. Млада, посмотрев на него с жалостью, тихо прошептала: — Он точно захочет попрощаться! Старх задрожал ещё сильнее, в эту минуту полог шатра колыхнулся. Мужчина, обернувшись, увидел мальчика с сверкающими глазами. Арей, подойдя к дяде, поклонился и без радости сказал: — Отец стал новым Каганом степи! Только что весть пришла… У Старха расширились глаза, он прекратив дрожать, безразлично уставился на вышитый ковёр, висевший над ложем, на котором лежала девушка. Антонина лишь глубоко вздохнула и продолжила попытки облегчить страдания Софии. Повисшее липкое молчание нарушил мальчик. Арей, с интересом взглянув на болезную, присел у края ложа и строгим тоном спросил у Антонины: — Это новая папина наложница? Женщина по привычке помотала головой, но опомнившись, покорно кивнула. Арей, рассмотрев бледное лицо Софии, прыснул и выплюнул: — И эта больная должна заменить маму? Отец повредился рассудком… Старх, вдруг найдя куда выпустить свой гнев, схватил мальчика в охапку и вытащил из шатра. Антонина выдохнула, снаружи слышались крики и звук ударов хлыста. — Папа опять злой. Звери… — прошептала Млада. В эту минуту София наконец открыла глаза и с радостью посмотрела на женщину с девочкой. Антонина, отложив ковш, обняла её, прижала к себе. София отчего-то перестала дрожать. То ли целебный напиток подействовал, то ли крики мальчика снаружи, разбудили её. *** Армей с Фаюром во всю прыть неслись по ночной степи. Они спешили. Завтра вся орда должна выдвинуться в поход, а у них было одно незаконченное дело. В стойбище осталось нечто ценное, что оба воина не хотели оставлять надолго, на произвол судьбы. — Моя Софа, наверное, соскучилась! — хохотал Армей, раскинув руки и смотря на полуовал луны. Ему не терпелось впервые за последний месяц прикоснутся к ней — непокорной и несломленной. Кровь кипела в жилах Кагана, он едва сидел в седле. — Мой Васил тоже! — рыкнул Фаюр и тоже засмеялся. Степь летела под копытами коней, а за ними вслед ехала кибитка с опальной первой женой. Сидевшие на козлах Бехр с Арканом переговаривались: — В походе я убью отца! — хрипел Бехр, спиной чувствуя взгляд Тринадцатой. — А я своего, — осклабился Аркан и мечтательно добавил: — И освободим всех касифоф из рабства! — И наступит наше время! — прорычал Бехр, смотря на спину брата, который раскинув руки, нёсся по степи впереди. Ночное стойбище разбудили вопли своего князя. Просыпаясь, воины и часовые радостно встречали ставшего Каганом Армея. Он, спешившись, принял из рук брата чашу с кумысом. — Ну что, Старх! Ты за главного, а мы в поход, — осклабился Армей, смотря на брата, тот криво улыбнулся. В глазах его застыл страх. Кагану это понравилось, он, похлопав того по плечу, добавил: — Посторожи Тринадцатую, надеюсь, вернёмся до того, как она родит! И да, Арея к ней ни на шаг не подпускай! — А я его сегодня уже проучил, — вырвалось у Старха, Армей разгневанно с вопросом посмотрел на брата, тот, съёжившись, пролепетал: — Просто он ныл про мать, не нравится ему новая наложница-Васнийка… Армей, громогласно расхохотавшись, чуть не выбил своими хлопками по спине весь дух из брата. Не понимавшие что случилось, воины дружно подхватили смех. — Это ты молодец! Правильно, пусть привыкает к наставнической плётке, думаю, с ролью воспитателя ты отлично справишься! — осклабился Каган, смотря на испуганного брата, тот, поклонившись, просипел: — Эта огромная честь для меня! — Оставь, должен же наследник познать силу хлыста, — усмехнулся Армей. Вдруг глаза его загорелись, и он поспешил через стойбище к крайнему шатру. На ходу он пояснял спешившему за ним Старху: — Я же не к сыну приехал, я в поход хочу взять Васнийку, чтобы родителей её поблагодарить! Старх, оглянувшись, понял, что остался с Каганом наедине, Фаюр куда-то исчез, Аркан с Бехром отводили Тринадцатую в её шатёр. Слова о болезни наложницы застряли у него в горле, он представил, как его голова медленно отделяется от тела. Это было неприятное чувство, но противостоять Кагану Старх не мог. — А то мне жена Карски, конечно, понравилась, но что это такое — Кагану в поход только одну жену брать? Безобразие! — упиваясь предвкушением, прохрипел Армей и, остановившись перед шатром, повернулся к Старху. Тот, сглотнув, врос в землю. У брата были всё те же звериные глаза. — Подожди немного, я её приголублю, а потом ты мне поможешь её сопроводить до кибитки! — выплюнул Каган и, одёрнув полог шатра, скрылся внутри. Старх упал на колени. Через минуту из шатра послышались крики. Первой выбежала Млада. Заливаясь слезами, она бросилась на шею приёмному отцу. Но тот ничем не мог помочь. Он боялся даже встать, не то что войти внутрь. — Он убьёт маму! — на степном наречии прорыдала Млада. Старх лишь крепче прижал её к себе, пытаясь не слышать криков своей жены, которые перемешались с мольбами девушки и рычанием брата. У Старха зуб на зуб не попадал, он хотел вмешаться, но не мог. От одного взгляда брата ему становилось не по себе. «Он зверь!» — про себя думал княжич, пытаясь успокоить дочь. Армей вышел из шатра не скоро. Он был жутко доволен, на шее у него были следы от ногтей жертвы, на щеке была царапина, из которой текла ручейком кровь. На руках Каган держал дрожащую девушку. Вслед за ним из шатра выбежала Антонина, она хваталась за плащ владыки степей и умоляла оставить Софию. — Она больна! Ей нельзя в поход! Она не выживет! — взывала она к разуму Кагана, но Армей не слушал. Встав, Старх спрятал глаза от греха подальше, взгляд у брата был не просто звериный, а самый что ни на есть дьявольский. — Отнеси в кибитку! — приказал Армей передавая брату девушку и улыбнувшись, добавил: — А я пойду пока посмотрю, как ты Арея воспитывал! Старх, нервно ухмыльнувшись, взял Софию на руки и понёс в сторону кибитки. Млада с Антониной молили его переубедить брата, но он молча выполнял свой долг. Никакие проклятия и кары небесные не могли сделать его настолько храбрым, чтобы сказать что-то поперёк этому зверю. — Ты трус! Не можешь защитить не только себя, но и жену, и дочь! Какой ты после этого мужчина и воин-Номади! — в сердцах бросила Антонина. Старха прошил бессильный гнев, но он остановил его. Не оборачиваясь, он шёл к кибитке. Он не мог смотреть ни на них, ни тем более на несчастную девушку. Взгляд княжича блуждал по небу. «Мама прости меня!» — подумал Старх, загружая девушку в кибитку. Жена права. Никакой он не мужчина, а уж тем более не воин-Номади. Бехр, следя за этим из шатра, ухмылялся. Нет, если род останется на такого князя, семья Шаюм сама развалится в распрях и междоусобицах, это-то и было нужно юноше. Оставался Фаюр, но его взял на себя Аркан, которого в этот раз тоже брали в поход в качестве охраны гарема. Бехр оглянулся на Тринадцатую, которая сидя у очага грела руки. В её взгляде было столько надежды и мольбы. Бехр, закрыв полог шатра, подсел рядом. Он смущённо положил ей голову на плечо. Она нежно приобняла его. Бехр почувствовал как его сердце забилось в бешеном ритме. Она, улыбнувшись, взяла его руку и положила себе на грудь. Взгляд её кричал — «Вернись с победой! Убей его!» По спине Бехра прошлись мурашки, она была такой тёплой. Её запах пьянил юношу, он тихонько сжал её грудь и, не удержавшись, поцеловал её. Она не сопротивлялась. Юноша больше не мог себя контролировать. Он отлично знал, что если Армей застанет их, то ему конец, но почему-то его такой расклад устраивал. Меч на поясе уже давно просил крови, крови этого зверя. — Из его головы выйдет отличная чаша! — простонала Тринадцатая. Бехр, кивнув, повалил её на кошму. *** Армей с усмешкой смотрел на злое недовольное лицо Арея, тот, потупив взгляд, переминался с ноги на ногу. Сидеть он не мог. Рабыня Касифка налила Кагану кумыса, он, отпив, спросил: — Злишься? — Злюсь! — прохрипел Арей, потирая спину, на рубахе отлично проглядывали кровавые полосы. Каган, нежно погладил его по голове, тот не отпрянул, но и глаза не поднял. — Ты теперь ненавидишь Старха? — поинтересовался Армей. Сын, кивнув, вдруг не удержался и припал к отцовским коленям и задрожал. Каган строго оттолкнул его и начал выговаривать: — Ненавидишь — так убей, а так ты должен его любить! Он принёс тебе не боль, а урок! Воин-Номади не может ни плакать, ни ныть! Нас на всей земле знают, как Железный Каганат, то есть, ты должен быть твёрже железа! Арей, молча потупив взор, продолжил стоять, он смешно морщил лицо, пытаясь не заплакать. Армей, похлопав его по плечу, развернулся к нему спиной и, задрав рубаху, сказал: — Вот смотри, я теперь глава всей степи из-за этих кнутов! Знаешь кто меня так? — Кто? — тихо спросил Арей, покрытая шрамами спина отца впечатлила его. — Фаюр! И я не злюсь на него, даже убить не хочу, наоборот — я его обожаю! — осклабился Армей и, взяв сына за плечи, серьёзно продолжил: — Вот и ты должен полюбить Старха! Он научит тебя владеть мечом и быть воином! Пока я в походе, во всём слушайся его! Понял? Арей кивнул. В взгляде его всё ещё была ненависть и боль. Это показало Армею, что он всё сделал правильно. Как конец воспитательной беседы он добавил: — А на счёт жён, запомни — только я решаю, кто у меня первая! Твоя мать опостылила мне. Не люба она мне больше, а эта красавица — что надо! Ты ещё не понимаешь, но мужчине свойственно менять старших жён! Готовься к такому же! И знай — ты должен будешь убить мать в своё совершеннолетие! Потому что ты — мой сын и никто другой, понял? Арей вновь тихонько кивнул. В глазах его появилась покорность. Армей прижал его к себе и, проведя рукой по свежим ранам на спине присвистнул. Сын чуть не закричал от боли. Армей же, смеясь, приговаривал: — Терпи! Сыну Кагана — каганову плеть! На прощание Армей обещал сыну, что привезёт из похода разных трофеев. Арей смотрел на закрывшийся полог с ненавистью и злобой. Он очень бы хотел чтобы отца убили в походе. — Я вижу, ты тоже времени не терял? — поинтересовался Каган у Фаюра, который с самым невинным видом при помощи Бехра и Аркана закрывал полог кибитки. Выглядел князь довольным, он ответил: — Да, вот тоже решил его в поход взять, а то он без меня зачахнет! Армей мерзко расхохотался и заметил: — У них царь тоже симпатишный, только седой! — Прости, княже, но мне бы помоложе, — осклабился Фаюр. Армей, рассмеявшись, вскочил на коня и, напоследок окинув стойбище взором, двинулся в степь. Фаюр поспешил за ним. Бехр, возможно, в последний раз посмотрел на шатёр Тринадцатой и натянул узду. Кибитка тронулась. Так для семьи Шаюм и начался поход в Васнийскую империю. *** Андон, выпучив глаза, был готов вывалится из седла. Ведан, улыбаясь, поддержал его. Недавно приехавший из Васнии лесянский посол, оказавшись на родине, быстро использовал все связи, чтобы расшевелить инертного самодержца. Теперь у Васнийца не было сомнений, что Каганат скоро падёт. — И это войдёт в степь? — сглотнув, спросил Льев, поворачивая голову к лесянину. Тот, сверкнув зелёными глазами, ответил: — Это только десятая часть от войска князя Вольха! Андон вздрогнул и продолжил смотреть на то, как медленно строятся в ровные шеренги тысячи воинов в остроконечных касках и зелёных хитонах, овальные щиты украшали изображения мифический животных, длинные копья, в два человеческих роста, будто стремились в небо. Зелёные стяги с вышитыми дубами колыхались на ветру. Нет, такого количества людей посол и в Васнии не видел. Дружины не умели так ровно строиться, что уж говорить про амуницию. Выведи сейчас из строя двух простых воинов и уведи обратно, Андон и в жизнь бы их не отыскал. Наверное, это и называлось «имперский стандарт», который лесяне выхватили из рук павшей Руны и переняли в полном объёме. — Под каждым штандартом волка — собирается сотня, под каждым штандартом медведя — тысяча. Его Величество Ромель выделил на войну с Каганатом Номади тридцать штандартов медведя! — улыбнулся Ведан, указывая на высокий жезл с головой медведя, торчавший перед строем. Андон, быстро сосчитав, тихонько спросил: — И это всё пехота? — Нет, конечно! — усмехнулся лесянин и, гордо приосанившись на своей гнедой кобыле, ответил: — Из тридцати, пять это будет конница! Тяжёлые конники — дубревары! — Ду-бре-ва-ры? — по слогам повторил Андон и одобрительно сжал губы. — Да! Дубревары! Ваш царь жаловался мне, что, увы, не смог сформировать большого крыла катафрактов, поэтому, за неимением лучшего, придётся в степи пользоваться услугами наших всадников! — кивнул лесянин и тут же, опомнившись, помотал головой. Андон благодарно посмотрел на него. Лесянин явно рад был вернутся на родину, а вот Васнийцу не терпелось двинутся с этой мощью в степь — громить Номади. — Наша империя наконец найдёт общие границы с вашей — я считаю, это очень хорошо! — заметил Ведан и грустно добавил: — Вот только жаль, царя я обнадёжил! Нас небо обделило прозорливым императором! Сын Ригурда занял престол с помощью совета старейшин, тут уж я ничего поделать не смог! — Ничего страшного, главное, что армия для истребления общей угрозы, для наших государств готова! Тем более, ваша задача более сложная — вы должны замкнуть капкан на шее у орды! — ответил Андон, останавливаясь под штандартом с головой совы, здесь должен был быть полководец этого огромного войска. — А откочевать им не удастся, потому что царь Борислав позаботился об этом! — произнёс Ведан и восхищённо заметил: — За десять лет до сегодняшнего дня позаботился о сыне прошлого Кагана! Зато теперь он наш союзник! — Вы, в отличии от меня, войдёте в историю, — усмехнулся Андон и серьёзно добавил: — Это ведь вы помогли нашему царю сделать первые неуверенные шаги… — В историю войдут все! Вот он точно! — решил поспорить посол и, спешившись, указал Андону на стоявшего у стола с картой человека, тот обернулся. Андон вздрогнул. Зелёные глаза полководца сияли прямо как глаза нового Кагана степи. *** Армей с юности обожал орду. В ней он чувствовал себя на своём месте, как рыба в воде. Именно на воду и был похож этот бесконечный поток лошадей, людей и лёгких кибиток. На бесконечное море, но бурную реку, волны которой могут погрести под собой целые города, страны, весь материк. Правда эта река очень быстро окрашивалась в ярко-бурый цвет, но Кагану это только больше нравилось. Все на своём месте, все воины-Номади и самое главное — всё максимально понятно. Цель — это разграбление соседа, порабощение его народа, горящие сёла, деревни и города, ну и поднимающийся над горизонтом чёрный едкий дым от горящих посевов. И вот оно началось. Форсировав реку Верну, орда наконец добралась до своей заветной цели. Армей с наслаждением наблюдал типичный пейзаж войны. Впереди столбы дыма, дикие вопли братьев по оружию и крики жалких Васнийцев. Армия Номади пересекла границу и, разделившись на три потока, рванула дальше — к Брану, Орлёнку и Семипалатенску. Армей просто наслаждался видом горевших вместе с защитниками приграничных крепостей, но ему не терпелось добраться до городов и горных монастырей. «Вот там золота полно!» — облизываясь как зверь, думал Каган. Он поставил Фаюра командовать армией, идущей на Бран, втеревшемуся в доверие и одолжившему на ночь свою жену Келару Хиузу — армию идущую на Орлёнок, а сам же устремился к самому крупному городу на границе — Семипалатенску. Шёл вместе с главным обозом, на котором и будет вывезено всё богатство царства слабых. Они огнём и мечом уничтожали всё, что попадалось на пути. Первые сёла Армей, желая угодить богам, приказал вырезать подчистую. «Во славу Фалу!» — как он выразился. Воины исполнили беспрекословно, все отлично понимали, что страна большая и рабов хватит на всех, так что на первых парах можно и не жалеть ни женщин, ни стариков, ни детей. Армей хвалил за эти деяния своё воинство — он был жутко доволен. Вновь оказавшись в своей стихии, он не мог остановится. Запах крови щекотал ноздри, а в зареве пожара казались прекрасные предзнаменования победы. — Видишь, Бехр! Они почти не сопротивляются! Потому что они не мужчины, они даже оружие нормально держать не умеют! — смеялся Армей, смотря на брата, ехавшего рядом по заваленной трупами дороге. В глазах юноши бушевал пожар восхищения, шутка ли? Он ехал рядом с владыкой степей по ковру из мертвецов — великая честь. Каган вспомнил, как пошёл в первый поход, его охватила ностальгия, а ведь в поясной сумке до сих пор была чаша из головы рунского командира. «Ничего! Теперь сделаю из башки этого царька!» — решил Армей. — Мы напали внезапно, это неудивительно, — осклабился Бехр и, остановившись у камня, на который опёрся уже мёртвый воин-васниец, указав на него пальцем, заметил: — Посмотри, какие они кольчуги умеют делать! А какой у него щит, а меч! Строй таких дал бы нам неплохую затрещину! Армей, расхохотавшись, похлопал брата по плечу. Он был горд им. Бехр показывал себя смышлёным и любознательным воином. Не желая соглашаться, Каган сказал: — Но он один! Потому что они не умеют объединятся, как настоящие мужчины, и подчинятся тоже! Землепашец никогда не поймёт, что такое военное товарищество — боевое братство! — сказав это, Армей пришпорил коня. Бехр с ненавистью посмотрел ему вслед. За их спиной догорала и превращалась в пустыню некогда плодородная деревня, а впереди был большой город, в котором будет много трофеев. Но Бехра не радовало это, он, впервые увидев войну, ни капельки не очаровался, нет. Он просто принял её как есть. Как спутника своего путешествия, в котором ему суждено убить брата и спасти любимую. «Хорошо, что она не с нами поехала, а осталась!» — подумал юноша. Из головы не выходил образ не сломленного Васнийского воина у камня на развилке. Даже мёртвый, он выглядел могущественно, шлем и кольчуга на нём были добротные, Бехр пожалел, что не забрал их себе. И всё же, одно не могло не восхитить и напугать парня. Нет, не зверства и не безжалостность. Бехр дивился тем насколько изнутри гнилая структура Каганата хорошо работает на марше и в бою. Воины-Номади, в мирное время готовые убить друг друга из-за женщины или пастбища, забыли старые обиды и теперь в едином порыве уничтожали чужой край. Бехру было не жалко васняков. «Сами виноваты, что царь дурак, и оборонятся не умеют!» — думал юноша, погоняя своего коня, вот он не собирался мирится с происходящим, он убьёт брата и восстановит род Касифоф в землях степных. Хотя следовало обождать, смешаться с этой целеустремлённой толпой и идти напролом. Бехр отлично знал простую истину — с смертью Кагана поход заканчивается, а поскольку князья в полевых условиях не могут устроить выборы, то придётся откочевать обратно в степь, а уж там Бехр и начнёт восстанавливать державу предков. — Бехр, проверь, как там обоз! На месте ли Аркан! — приказал Армей, вечером, когда армия остановилась на привал. И это тоже не могло не впечатлять, от горизонта до горизонта вся равнина была занята людьми и лошадьми. Армей вёл в бой десять тысяч отборных конников. Бехр с радостью подчинился. Он сам искал повода поскорее увидиться с другом и обговорить дальнейшие планы. Ему был нужен совет, и он понёсся за ним по тропинке среди разведённых костров. Смотря на хаотично разбросанный лагерь, Бехр задумался, вот если бы у врага было много конницы и они бы ударили сейчас, то вряд ли кто спасся бы. Юноша помотал головой. Давившее его с вступления на чужую землю плохое предчувствие вылилось в откровенные фантазии. — Они слабаки! И кавалерии у них нет! — отчеканил Аркан, жуя конину и посматривая на праздношатающихся вокруг кибитки Кагана воинов. Бехр опустился рядом и, сняв шапку, начал вертеть её в руках. Прожевав, охранник гарема вздохнул и поинтересовался: — Ну и что тебя беспокоит, о юный воин-Номади? — Дурной знак видел, не павший воин, поход кончится плохо, — прошептал Бехр и добавил: — Нам же лучше! Значит он сдохнет с позором! Аркан, серьёзно заглянув парню в глаза, подумав, шёпотом заметил: — Да этих дурных знаков полно! Вот хотя бы то что та же Верна обмалела! Солнце больно жаркое, да и жену Каган перед отъездом зря отверг. Лето выдалось жаркое, а эти умники ещё всё за собой сжигают в кураже, обратно как пойдём? А вот про поход ты зря, проиграем — сами опозоримся, и никто в орде нас слушать не будет… — Это да, — тихонько кивнул Бехр и, запрокинувшись навзничь, стал смотреть на звёзды. Единственное неизменное во всём мире. Такие же, как в степи — холодные и далёкие. Бехр вздохнул, его желание убивать всё не утихало, один раз срубив голову, хотелось ещё, и от этого юноше было страшно, плохое предчувствие мешалось с рвотными позывами и головной болью. Перед глазами всё стоял этот опёршийся на камень убитый богатырь Васниец.