Из князи в грязи

София боялась смотреть в щели в пологе кибитки. Ей вполне хватало тошнотворных запахов снаружи. Пахло гарью, железом, кровью и смертью. Пахло отвратительно и мерзко. Девушка, сжавшись, забилась в угол кибитки и с ужасом смотрела на вышитый узорами богатый ковёр. Она даже не предполагала что могло быть хуже. Обоз шёл по уже разорённым землям, поэтому ни криков своих соотечественников, ни слёз, ни завываний, она не слышала. Но её всё равно брала оторопь от пронзительных воплей коршунов. Она сердцем чуяла, что это её землю топчут кони орды, от этого ей было вдвойне больно и плохо. С Василем их опять разлучили, она даже не успела успокоить брата, который медленно терял человеческий облик. Он был серым, с безжизненными глазами и абсолютно белыми губами и вот его снова отобрали у неё. Он перед этим успел ей рассказать что Армей теперь самый главный в степи, а Фаюр его заместитель и что армию поделят для того чтобы грабить города. София жутко волновалась за Василя, но больше всего её трогала цель её миссии. Когда наступит этот «последний день Номади»? Может его и не будет? Нет она не могла в это поверить! Господь укажет ей момент, когда стоит убить зверя. «Они сейчас пируют, а завтра пировать будем мы!» — думала девушка, ей казалось, что так будет справедливо, не могут же её страдания быть бессмысленными. София тихо молилась и почти не обращала внимания на соседку — красивую степную девушку в прекрасных одеждах, явно наложницу Кагана. Она сидела так же в углу, но не такая напуганная. На лице её было что-то вроде смирения и безразличия. Кибитка продолжала трястись. Вдруг наложница подсела к Софии и, смотря ей в глаза, положила себе руку на грудь, потом прикоснулась к груди девушки. София, опешив, стала искать ответа в глазах и быстро нашла. Степная красавица просто констатировала факт, что они сёстры по несчастью. Как ни странно это обрадовала Софию, она стала пытаться тоже что-то сказать. Диалог получился, София из жестов узнала, что её соседка раньше была наложницей старого Кагана, а теперь она так же как и она попала в цепкие лапы зверя. Девушки прижались друг к другу. София не ожидала, что Номади покажется ей такой родной. Да, у них было много недоумений из-за кивков и мотаний головой, но в остальном они понимали друг друга. «Чтобы выжить и сохранить душу, нужно хвататься за людей!» — подумала София и, тут же вспомнив Младу, про себя добавила: «Всё не так и плохо, еду в кибитке под охраной, а мог бы просто к седлу привязать». От этих мыслей девушке стало смешно, она тихонько засмеялась и даже сама не заметила, как из глаз покатились слёзы. Наложница бросилась её успокаивать и тут София поняла что и разницы то нет между ней и той же Антониной, на каком бы языке она не лопотала, но успокаивала, обнимая и прижимая к себе точно так же. *** Александр, закашлявшись, с отвращением рассматривал место, где ещё день назад была главная ставка Кагана. Вся земля была выжжена, тут и там виднелись горы костей, среди обгорелых кустов большими кучами дымился навоз. Запах стоял страшный и отвратительный. Смесь крови, железа, пота и жареной конины с кониным же дерьмом и мочой. И так было до самого горизонта. Орда не оставляла за собой ничего кроме этого. По некогда плодородной земле будто прошёл смертельный ураган. На горизонте виднелись чёрные облака которые, уносил ветер с пепелищ приграничных деревень. — Каганово войско пошло к Семипалатенску, — выдохнул стоящий рядом Михаил, в глазах его была тревога, он крепко сжимал рукоять меча. В шеломе с закрытым носом князь выглядел куда более устрашающе. Александр, поджав губу, оглянулся и, осмотрев своё понурое конное воинство громко, чтобы все слышали заметил: — Они уже разделились! Это хорошо! Зверь уже почти в ловушке, мы должны следовать за ними незаметно, чтобы знать и докладывать обо всём царю! Только так победим! Воины, переглянувшись, повеселели, но уверенности в их глазах так и не появилось, пейзаж навевал на них страх и уныние. Все они как приближённые дружинники царевича знали про план, но никто не был в нём до конца уверен, да и жертвовать тем чем хотел царь, все были тоже не готовы. Михаил, выслушав Александра, кивнул и сурово добавил: — Наши выстоят! Они задержат Номади, пока Царь будет готовить приманку! В приграничье наших тысячи три и в остальной империи десятикратно больше! За годы царь создал могучую армию! — Это ещё Андон весточку не прислал сколько он с собой легионеров приведёт! С такой-то армией мы точно победим! — усмехнулся Александр и, похлопав князя по плечу, добавил: — Твоя семья будет в порядке! Я обещаю! Михаил посмотрел царевичу в глаза и помотал головой, он как будто и не сомневался в его словах, а просто знал что всё будет хорошо. В глазах воинов сверкнула уверенность. Александр, улыбнувшись, вскочил на коня и направил его в сторону горизонта. Где в дыму догорали деревни и сёла. Необходимая жертва этой войны. — Надеюсь Бог простит меня за то что я зная о вторжении не предупредил их… — тихо прошептал Михаил, который ехал рядом. Александр вздрогнул и серьёзно ответил: — Княже, не бойся, мы такое дело сделаем что прощения уж точно будем достойны! Ну как мы могли поступить иначе? Если бы Номади вошли в пустые сёла они бы заподозрили неладное и дальше шли бы аккуратней! — А так на крови наших подданных они до столицы быстро доскачут… — с горечью заметил Михаил и ещё горче добавил: — Всё-таки страшный наш царь человек! Уповаю на Господа чтобы план его сработал, очень хочется посмотреть как этим варварам отольются слёзы нашего народа! — Сработает! — строго сказал Александр и, посмотрев на вышедшее из-за туч солнце, добро добавил: — Варваров после этой войны не останется, брат всё предусмотрел! Он пророк, будто видит будущее! Он сказал мне что мы победим и будет мир! *** Степь колыхалась под сильными порывами ветра, чёрные тучи собирались на небосводе в полки и уже переговаривались меж собой громыханиями и молниями. Воздух был пропитан волнением и напряжением. На холме возвышался деревянный крест, рядом с которым собралась группа воинов в белых одеждах, среди них выделялся высокий старец в чёрном облачении с посохом. — Ну что же, Иоанн, твой отец упокоился с миром, — прохрипел старец, улыбаясь серыми глазами. Князь Аранк лишь кивнул, на глазах его были слёзы. Он был счастлив. Наконец свершилось то о чём так мечтал. Под холмом стояла его семья. Стояла по горло, по пояс, по колени в воде. Стояла и с надеждой смотрела на своего князя и нового Бога. Над огромной толпой стоявшей в реке возносились молитвы, на стоявшем посередине реки кораблике пел колокол. Стоявшие на берегу васнийские священники, размахивая кадильницами проводили таинство крещения. Сам Аранк, тайно крестившийся уже давно, был рад что его народ станет с ним на одну дорогу — дорогу к спасению. Стоявшие за ним уже крещённые воины с восхищением наблюдали за этим. Ёви же, просто раскрыв рот, не верил своим глазам. Десять тысяч кочевников — мужчины, женщины, дети, все они теперь были для него истинной роднёй. — Это ты хорошо придумал что Фал предал ваш народ, — проговорил старец, утирая слёзы. Князь, благодарно посмотрев на него, прошептал: — Владыка! Я не соврал им! Фал есть суть сатана и когда власть перешла в руки его потомку Армею, он предал наш род! Предал чтобы мы стали за Бога! — Именно, Иоанн, ваш род станет первыми из номади, кого пощадит наш царь Борислав! — проговорил старец и с удовлетворением посмотрел на то как поваленный на берегу догорает идол Фала, который с остервенением били кнутами воины-васняки и воины-номади. — Мой отец был умнее меня и понял что васнийский Бог сильнее раньше! Я и не знал что он был тайным… — проговорил Аранк, погладив перекладину на кресте, кресте венчавшем могилу Кагана Карски, похороненного по новой традиции, без лошади, рабов и жён, зато в гробу и чистой одежде. — Он был злодеем, но всегда знал что за нашим царством стоит нечто большее, поэтому он и принял тайное крещение! Он был прозорлив и знал что наш безумец-царевич Борислав однажды станет царём и уничтожит Каганат. Он вовремя покаялся и ушёл как настоящий воин, борясь против сатаны, — проговорил старец и почти неслышно добавил: — Господи спасибо, что дал нам такого царя! — Я всегда восхищался им, безумцам открыты врата небесные и Бог часто беседует с ними, — улыбнулся Аранк и с гордостью воздев руки к небу громко провозгласил на степном: — Господи! Теперь мы твоё войско! Мы покараем предавшего нас Фала и принесём его голову к твоему престолу в граде Скопле! Стоящий в реке народ восхищённо и радостно загудел. Священники начали кропить водой кочевников и по одному выводить из воды. Узнав своё новое имя и получив крест, Номади получал новую одежду и поднимался на холм чтобы поклонится новому Богу, его слуге патриарху и своему земному князю. Аранк с радостью обнимал своих переименованных родичей. — Вот и ещё один этап плана исполнен, — тихонько обронил старец и, подняв голову на показавшееся из-за туч солнце, перекрестился. *** Андон, сглотнув, поклонился головой. Князь Вольх создавал впечатление настоящего воина. Его зелёные глаза сияли презрением, превосходством и кровожадностью. Поверх зелёного расшитого золотом хитона был стальной литой панцирь с мускулатурой, на подобии тех что носили древние рунцы, на поясе князя висела увесистая булава и короткий кинжал, на голове был остроконечный шлем украшенный фазаньим пером, на плечах висела меховая накидка. — Вижу, Ведан, мои бойцы понравились оститу! — хрипло заметил он и, рассмеявшись, добавил: — Если бы император велел, я бы собрал во сто крат больше и тогда бы всю степь покрыли наши зелёные хитоны! — Императора, увы, степь не интересует, а вот оститы заинтересованы в нашей помощи, их император Борислав войдёт в историю, как покоритель и креститель степи! — серьёзно заметил Ведан и, ободряюще глянув на Андона, шутливо добавил: — Если мы не выдвинемся через неделю, тогда всю боевую славу заберёт себе оститский легион Александра! Глаза Вольха тут же загорелись ещё ярче. Андон понял, что Ведан выбил им лучшего генерала империи Леса. Честолюбивого и сильного. Он производил впечатление зверя, но не такого как Армей, нет, умнее и страшнее. «Не дай Бог он будет нашим противником!» — подумал посол, вздрагивая от звука удара, это Вольф стукнул по карте своим могучим кулаком. — Если надо мои легионы пройдут степь насквозь без привалов и будут у Скопле уже через три недели! — прорычал князь и, обратившись к своим офицерам, громко спросил: — Все готовы прославить лес и победить армию демонов-кочевников?! — Куда ты туда и мы, о Вольх! — тут же ответили офицеры. Андон поджал губу. Нет. Такой враг был бы смертелен для его страны. Внешне этот устрашающий человек и его офицеры не выглядели сильно лучше номади, но дело было в деталях. На столе уже лежали подробнейшие карты степи и Васнийской империи, на которой с помощью обычных монеток был показан расклад сил, а при помощь нитей проложен маршрут. Сами же офицеры были вооружены и обмундированы кольчугами и мечами тонкой работой. Зная лесянских кузнецов Андон понимал, что в ножнах скрываются наточенные как бритва смертоносные клинки, не в ровень довольно грубо сделанным степным кривым мечам. И за самим по себе энтузиазмом этих воинов чувствовалась не жажда наживы, нет, всё было сложнее. Это была гордость и честолюбие, желание быть вписанными в анналы, желание быть героями. — Остит, у тебя умные глаза, слишком умные для остита! — вдруг обратился к Андону Вольх и, хитро сощурившись, спросил: — Наверное у твоего императора глаза ещё умнее? Андон по-простетски улыбнулся и вежливо сказал: — Наш царь имеет взгляд чистый, как небо, у него глаза не умного человека, даже наоборот! У него глаза самого настоящего безумца! Ведан утвердительно закивал. Вольх, сощурившись так что глаза стали двумя линиями, осклабился и, довольно потерев руки, проговорил: — Вот это мне нравится! Вот это замечательно! Андон был согласен. Вот только теперь он стал думать о том как бы удержать союзника в узде. Эти легионеры с длинными копьями и большими щитами в строю могли разгромить не только конницу номади, но и дружину самого царя. «И это я ещё дубреваров не видел!» — подумал посол, под плащом сжимая рукоятку меча. *** Борислав не мог уснуть. Он уже знал что орда пересекла границу. Так же он уже знал что где-то на брегах реки Верны принимают новую веру десятки тысяч кочевников, он знал что Александр уже преследует армию Кагана, он знал что армия леса уже собрана и скоро выдвинется, он знал что дружины готовы противостоять вторжению, он знал более того, что прямо у горла Кагана находится острый клинок в руках беззащитной девушки. Зная всё это, он всё равно не мог заснуть. Не желая будить задремавшую Ольгу, царь встал и направился в свою келью, там под иконами ему было спокойнее всего. Весь его план выполнялся не по его воле, а лишь по попущению Господа. Так считал царь поэтому бил земные поклоны с остервенением. Там на границе гибли его люди. По его вине. Они были принесены в жертву ради спасения остальных, но Борислав отлично знал, что их кровь на его руках. Ведь он знал про вторжение, мог их увести, так почему не увёл? Потому что иначе номади бы были осторожнее и план бы мог не удастся, то есть ради спокойствия одного царя горели заживо сотни людей. Борислав чувствовал как в нём зреет это — ненависть к себе, к этому плану. А ведь это было только начало, ради его спокойствия и мира погибнут ещё тысячи и сам он должен будет стать жестче. «Я не хочу!» — так и кричало всё естество царя, но он заставлял себе. Меняя мир приходится менять и себя. Простая мысль до которой легко можно было дойти и без книг, но Бориславу нравилось приписывать её его любимому Ливию старшему. Быть безумцем и дураком было куда проще чем быть воинов и царём. Эту мысль Борислав уже без зазрения совести приписывал самому себе. После сотого поклона, когда всё тело уже ломило от усталости вдруг скрипнула дверь. Борислав быстро повернулся. На пороге стоял Олег, в глазах мальчика было беспокойство и обычная серьёзность. Царь, вздохнув, отложил молитвослов и, взяв свечу, направился к сыну. Но тот опередил его, прижался к коленям и преданно посмотрел снизу вверх в глаза. — Ты тоже помолится пришёл? — тихо спросил Борислав, потрепав сына по плечу. Олег отрицательно закивал, он явно подбирал слова, хотел сказать что-то важное. Борислав решил его не торопить и, подняв на руки, заглянул в глаза уже на равных. Сын не спрятал взгляд, нет, он просто бесстрашно смотрел в глаза отцу. Он был обеспокоен, обхватив шею отца руками он наконец прошептал: — Пап, а вот когда кочевники к столице подойдут, как в плане, ты поедешь воевать? — Да сынок! — вздохнул Борислав, он понял чего боится сын, — Царю должно быть со своей дружиной! Тем более царю освободителю, я не буду прятаться за стенами! Я накажу Армея Шаюма! — Вернись живым! — просипел Олег, упираясь лбом в плечо отца. Борислав тихонько улыбнулся и, прижав к себе сына, сказал: — Обязательно! В плане нет ни слова про мою смерть! Бог поможет мне… — сказав это, Борислав осёкся, утверждать это точно он, увы, не мог. Сын почувствовал это и, подняв голову, уверенно посмотрел отцу в глаза и серьёзно проговорил: — Поможет, отец! Обязательно, а пока тебя нет, я защищу Мирославу! Ты только вернись живым! — Обещаю! — прошептал Борислав, внутри него что-то дрогнуло застыло и погибло. Царь сам задавил это старое чувство нежной тоски. На его место он водрузил гордость за сына и ответственность. Борислав спустив сына на пол и, встав перед ним на колени, серьёзно сказал: — Олег, запомни, когда-нибудь и ты станешь царём! Другим! Не таким как я, тебе уже не надо будет безумствовать и изворачиваться. Ты просто должен будешь быть готовым продолжить моё дело — защиту нашей державы от варваров! Глаза Олега сверкнули, он утвердительно замотал головой и, сжав руки отца, в своих маленьких кулачках твёрдым уверенным голосом сказал: — Отец, я не разочарую тебя! Сохраню ту державу которую ты оставишь и приумножу её богатства и силу. Я стану сильным, я тебя не подведу! На лице Борислава появилась гордая улыбка. Царь поднялся с колен и, перекрестившись и поклонившись иконе спасителя, вышел из кельи. Олег последовал за ним. Они тихонько вышли из царских покоев. Оказавшись в оружейной палате, Борислав остановился перед латами отца и, проведя рукой по стальным нагрудным пластинам образующим крест, обратился к сыну: — Твой дед Лев никогда не надевал этот панцирь, из-за этого его придётся надеть мне! Ты тоже должен быть готов к этому — воевать за царя никто не будет, если он просто будет сидеть на троне! Место царя среди его дружины! — сказав это, Борислав внимательно посмотрел на сына, тот внимательно его слушал. Царь открыл ларь стоявший подле панциря и вытащил оттуда меч. — Запомни — он создан для защиты! — проговорил Борислав и так же вытащил из ларя кинжал в простых кожаных ножнах, он передал его сыну и строго по-наставнически заметил: — Вот, без него ты не сможешь защищать Мирославу! Я отдаю тебе его, пообещай что никогда не используешь его во зло! — Обещаю! — тут же живо сказал Олег и, с почтением приняв кинжал, глаза его горели, горели тем самым огнём, который когда-то от свечи над текстами Ливия старшего загорелся в глазах Борислава. Царь, улыбнувшись, повесил меч на пояс и вышел из оружейной палаты. В тронном зале было темно и только их свеча освещала расписанные стены. Внутри Борислава всё горело, он чувствовал что сейчас делает очень важное дело. Возможно самое важное в его жизни. Подведя сына к трону, он усадил его на своё место и уже мягче сказал: — Когда тебя помажут на царство ты будешь управлять уже свободными людьми, а не рабами кочевников! Правь нашим народом с умом! Не безумствуй как я, правь с умом и силой, в тебе течёт кровь северян и характер у тебя уже словно бронза, думаю с годами станет стальным. У тебя всё получится! Олег, не выдержав, бросился отцу на шею и тихо зашептал на ухо: — Я не подведу! Ты только вернись живым! Умоляю! Я люблю тебя! — Я тебя тоже! — тихонько ответил Борислав. На душе его вдруг стало спокойно почему-то пришла уверенность в том что всё будет хорошо. Чувство вины уступило место гордости за сына. *** Арей уже не мог кричать, у него не осталось сил. С каждым новым ударом плетью из него как будто что-то уходило. Беспомощная злость и беззубая ненависть переполняли его, но он ничего не мог поделать. Оставалось лежать на траве, вгрызаясь в землю пальцами и терпеть. — Армей Каган! Армей князь! Армей власть! А ты его сын! — рычал Старх, нанося всё новые и новые удары. Арей уже не чувствовал ног. Он отлично знал откуда эта жестокость и сила в ударах князя. Старх тоже ненавидел Армея, но как брата, а не как отца. Как убийцу его матери, как человека, который подарил ему жизнь и бесконечное унижение. И бил он его, мстя его отцу за эти унижения. «Трусливый жалкий урод!» — про себя думал мальчик, уже ничего не видя, перед глазами была чёрная пелена. Вдруг удары прекратились. Послышались крики на васнийской — мужские и женские. Арей немного знал этот язык, потому что на нём говорили многие рабы в стойбище. Открыв глаза и с трудом повернув голову, мальчик увидел, как Старх, испуганно пятясь, обнажив меч смотрит на раба-васняка. Рослого парня с сверкающими гневом глазами. Это был один из тех рабов, которых отец привёл из своего дипломатического похода. — Ты пошто дитёнка лупишь?! — кричал раб, об колено ломая плеть. Арей, широко раскрыв глаза, сквозь слёзы смотрел на своего спасителя. Старх задрожал всем телом и уже было хотел зарубить наглого раба, но тут на его защиту стала жена князя. «Вторая!» — подумал Арей, он вдруг почувствовал, как его кто-то поднимает. Обернувшись, он увидел девушку. Она, подняв его, прижала к себе, будто защищая. В это время раба уже окружили подоспевшие воины, но его всё равно прикрывала женщина. — Меня убейте! Его не смейте, он ещё молодой! — рычала она и с мольбой смотря на мужа добавляла: — Дурной он просто! Радомирка, не может смотреть как ты над дитём издеваешься! Ты прости его… Старх, убрав меч в ножны, сплюнул и приказал: — Раба связать и бросить в яму! Не убивать! Воины тут же послушно бросились выполнять команду. Женщина тут же прижалась к князю и стала ему что-то шептать на ухо. Старх, перестав дрожать, успокоился. Подобрав остатки плётки, он направился в свой шатёр. Женщина же бросилась к Арею. Мальчик ничего понять не успел, а она уже целовала и обнимала его. Прямо как мама, которую запретил видеть отец. Вторая взяла его на руки и понесла к себе в шатёр. Арей не отбивался, у него не было сил, на мгновение он потерял сознание. Очнувшись, мальчик почувствовал, что боль сковывающая его тело отступает, на его израненной спине, которой не было живого места теперь покоилась холодная повязка, а рядом суетилась Вторая и девушка, чьего имени мальчик не знал. Она заметив, что он очнулся, улыбнувшись, на степном проговорила: — Всё хорошо, родной! Могло быть хуже! — сказав это, девушка закатала рукав показав страшный шрам на руке. Она улыбаясь заметила: — Это меня князь Армей так! Арей отвёл взгляд, ему вдруг стало очень жалко девушку и стыдно за своего отца. Во рту было сухо, Арей понимая, что вот-вот вновь потеряет сознание тихонько прохрипел: — Воды! — Сейчас-сейчас! — засуетилась девушка и поднесла к губам мальчика деревянную плошку. Арей и не думал что вода может быть такой вкусной. Осушив плошку, он, закашлявшись, смущённо спросил: — Как тебя зовут? — Млада! — улыбнулась девушка и радостно прошептала: — Я твоя сестра, мой отец Армей, как и твой! Арей с отвращением спрятал глаза. Вдруг его голову прошила мысль — они были родичами по несчастью, полукровками, детьми зверя. — Ты не бойся, мама папу Старха попросила тебя пока не заживёт, не бить! — нежно заметила девушка, протягивая ещё одну плошку, на этот раз с водой в которой плавал овёс. Арей с аппетитом съел всё. Почему-то ему вдруг стало тепло на душе. Под этими заботливыми взглядами. На глаза накатились слёзы и мальчик, увы, не смог их сдержать. Сгорая от стыда он задрожал и заплакал, но девушка не отвернулась от него, она запустив свою мягкую тёплую руку ему в волосы тихонько приговаривала: — Могло быть и хуже родной, гораздо хуже! …Мальчик быстро уснул. Он слишком устал от жестокости и боли. Млада обратилась к Антонине: — Мам, а Радомир правду сказал про войну? — Да! Скоро мы будем свободны! — уверенно ответила женщина, вешая на перекладину пропитанные кровью рубаху и штаны мальчика. *** Над Семипалатенским детинцем кружили коршуны, громко кричащие и предвещающие смерть и разрушения. Собравшиеся в зале воеводы и бояре взволнованно переговаривались. Орда была уже на пороге, а князя Михаила не было. Посадник Святомир, смотря из-под мохнатых бровей, обратился к собравшимся: — На нас идёт сам Каган Армей! Мы не выстоим против него! — Что же нам сдаться ему? — спросил митрополит, смотря на него подслеповатыми глазами. — Нет! Но можно спасти хотя бы наши семьи, если сегодня выехать мы успеем скрыться раньше чем придёт беда! Все, замолчав, посмотрели на сидящую у княжеского престола княгиню. Она холодно улыбнулась и, погладив по волосам, сидевшего рядом сына строго заметила: — А что же народ наш? Оставим на растерзание кочевников? — Княгиня Марфа! Ну вы послушайте — не спасёмся мы, погибнут все! — запротестовал посадник и обратился к боярам: — Что будет лучше, если мы сохраним дружину и свои семьи и если сгорим вместе с чернью и горожанами? Бояре и воеводы промолчали, митрополит, крякнув, задумался. Княгиня криво улыбнулась и, с презрением посмотрев на посадника, громко заявила: — Вы как хотите, но Весельевы никогда не бежали от боя! И мой муж тоже! Дед Михаила не бросил город когда пришли Номади и я не брошу! Я останусь и возглавлю оборону вместе с Николаем! Юный княжич, увидев что на него обращены все взгляды, выпрямился и детским ещё не сломавшимся голосом сказал: — Отец спасёт нас! Он не оставит своё княжество в обиду! — Я тоже остаюсь, со своей паствой! Пастырь не бежит от волка, но бьёт его, чтобы не съел его агнцев! — проговорил, кашляя, митрополит. Бояре с воеводами переглянулись. Выбор стоял между жизнью и совестью. Совесть побеждала у большинства. Все знали что если бросят княгиню и город, то покроют себя позором до конца жизни. Бросать же митрополита, значило предать Господа. Посадник, вздохнув, предпринял последнюю попытку вразумить жену своего князя: — Княгиня Марфа, Армей не пощадит ни вас, ни вашу дочь Елену! Он убьёт вашего сына! Князь не придёт нам на помощь и царь тоже! — Пускай! Тогда мы погибнем с нашим народом, с как вы выразились — чернью! — уверенно проговорила княгиня и гордо приосанившись язвительно добавила: — Михаил оставил тебя Святомир для обороны, а не для побега! Посадник, пристыжённо спрятав глаза, замолк. Княгиня же, горделиво осмотрев присутствующих, сказала: — Мой муж с царевичем Александром истребил пиратов на востоке, с кочевниками на западе мы тоже как-нибудь справимся. Все кто хочет бежать — бегите, я не держу! Только прошу каждого кто снарядит повозку с добром, хотя бы трёх детей из города спасти! — Прокляну, — коротко отчеканил митрополит. Семипалатенские главы молча смотрели в пол. Никто не хотел умирать, но и жить до конца жизни с позором тоже. Смелости княгини можно было позавидовать, но вот такой у неё был нрав, она отлично помнила рассказы родителей про кочевников и не собиралась оставлять своих подданных на такой ужас. — Но ведь можно и бежать и спасти людей! — вдруг проговорил Николай и обратился к матери: — Матушка, ведь если мы уведём из города детей и женщин, а оставим ополчение и дружину, тогда пока кочевники будут осаждать город они спасутся! Воеводы с князьями радостно подались вперёд. Митрополит улыбаясь смотрел на княжича. Глаза княгини загорелись гордостью за сына. Взяв того под руки, она усадила его на отцовский трон и громко провозгласила: — Вот! Сразу видно сына царского вельможи! Михаил как и царь тоже всё книги читал и постиг из них много, смотрите — и сыну передался этот дух мудрости! Воеводы с боярами тут же на перебой стали предлагать способы как быстро собрать народ и увести в горы, где кочевники бы их не достали. Княгиня внимательно их слушала, а Николай, покраснев от всеобщего внимания, тихонько поглядывал в окошечко перегородки за троном, оттуда на него смотрела Елена. За неё он был готов умереть, он обещал отцу, что не даст мать и сестру в обиду. — На том и порешим! — когда все закончили говорить подвела итог Марфа и громко приказала: — Бейте в набат во всех церквях! Собирайте людей и скот и срочно выводите из города в горы! Детей, женщин, стариков, больных — всех! Мужчины же от двенадцати до сорока пускай остаются защищать город! Беглецов бить кнутом, оружие из запасов выдавать всем! Каждому воеводе и боярину вооружить всю прислугу! Затворите западные ворота, завалите их камнями! Прикажите кипятить смолу и выставить посты! Пошлите на запад разведчиков, чтобы узнать далеко ли орда! Я же останусь в городе вместе с ополчением и духовенством! — Благословляю! — кратко выдал митрополит. Все тут же бросились выполнять. Посадник, потерянно озираясь, пал на колени перед княгиней и тихо попросил: — Прости меня княгиня Марфа! Боялся я за семью свою и дочь-красавицу! Теперь вижу жалкость свою! Позволь искупить вину — ехать в разведку! — Едь, Святомир! Встреть орду доброю стрелою! Семипалатенские вороные быстрее мохнатых кочевых! Посадник, поцеловав руку княгине, выпрямившись, удалился. Николай, дрожа всем телом принял из рук митрополита меч. Марфа с гордостью смотрела на него. На душе у неё было не спокойно, но она верила что они смогут спасти свой народ.