Из князи в грязи

Бехр на коне нёсся в гущу остановившихся под холмом конников. Весть пришла быстро. Кагана подстрелили, когда тот с авангардом пошёл в разведку. Всё внутри юноши горело от предвкушения и радости. Неужели его мечта сбылась? Увы, нет, это чувство быстро прошло. Протолкнувшись между воинов, Бехр увидел, что брат спокойно сидит на ковре и с ухмылкой смотрит, как из его наплечника выдёргивают застрявшие стрелы. Увидев юношу, Армей радостно оскалился и сказал: — Местность тут холмистая! Мы с воинами только к дороге на город подобрались, как тут из-за холма выскочил отряд конников, ну все стрелы, конечно, в меня! Как видишь, Фал на моей стороне — только накидку продырявили, бесы! — Так что же васняков тех, догнали? — спросил Бехр, пытаясь скрыть разочарование. Армей, расхохотавшись, восхищённо сказал: — У них кони быстрее ветра! Вороные, красивые, а главное — здоровые, что Фаюр! Ноги длинные, шеи колесом! Мой конь в сравнении с ними — дохлая кляча! — Так нас встречает васнийское княжество семипалат! — осклабился командир гвардии Кагана и племянник Армея Ирфан Шаюм, высокий воин с серебряным шлемом. Он, заметив печаль в глазах Бехра, весело добавил: — Не кручинься, воин-Номади, ещё поймаем этих лучников и отомстим за покушение на Кагана! — Не сметь! — вдруг зарычал Армей, поднимаясь. Он обнажил меч и, полоснув им по ладони, произнес: — Клянусь, сохраню жизнь тому, кто в меня стрелял! Он хороший воин! — сказав это, Армей пролил на землю кровь и, к удивлению всех воинов, вытащил из нагрудника панциря наконечник стрелы. — Будь у него тетива потуже, убил бы меня! — рассмеялся Армей и восхищённо прохрипел: — Нет, всё же есть в этом краю мужчины, с которыми будет интересно подраться! Сохраните эти стрелы, по их оперению мы найдём хозяина! — Слава Фалу! — проревел Ирфан и, тоже полоснув по ладони мечом, закричал: — Раз Каган клянётся, и я клянусь, того кто будет хорошо биться, пощажу! Дарую жизнь раба или хотя бы почётную смерть воина! Тут же все Номади загалдели и наперебой стали клясться. Бехр решил воздержаться. Он был раздосадован и разгневан. Как только он узнал, что брата подстрелили, в нём проснулась надежда. Теперь же она умерла. Всё-таки придётся ему замарать руки об этого зверя. «Так даже лучше!» — подумал юноша. Армей в этот момент вскочил на коня и мечтательно протянул: — Вот если бы они мне того коня и воина выдали! Я бы их город пощадил! Дальше бы спокойно пошли на Скопле! — Ну ты это, махнул Каган! Оставить такую жирную курочку не ощипанной? — рассмеялся Ирфан. Армей тоже захохотал и направил взор на восток, там за холмами уже виднелись стены и башни Семипалатенска. Бехр, поймав этот взгляд, последовал за ним. Да, именно так волк смотрит на свою добычу. Нет, Армей не видел стен и башен, он уже видел перед собой захваченный город, горы золота и кучу рабов. — Говорят, у князя здешнего дочь красавица, — прогыгыкал Ирфан, сверкнув глазами. Армей лишь ещё шире улыбнулся и, пришпорив коня, двинулся к городу, орда двинулась за ним. Бех, сжимая подаренный меч, со вздохом тоже пришпорил своего коня. Город встречал их закрытыми воротами и запахом кипящей смолы со стен. Так пахнет готовый к обороне город, и Армея это невероятно заводило. Въехав на холмик близ дороги на город, он обернулся. Нет, городу суждено погибнуть. С Армеем было больше десяти тысяч отборнейших головорезов воинов-Номади, и он знал как их использовать. Город явно был богат, за стенами с зелёными крышами на башнях виднелись золотые маковки церквей и украшенный синими знамёнами детинец с высокой башней, явно набитый золотом. Правда не эти богатства интересовали Армея. Из головы правителя степи не выходил образ красивого коня. «Хочу!» — вновь подумал Армей и, ехидно хихикнув, подозвал Ирфана. — Пошли к воротам переговорщика, пусть передаст что я желаю говорить с главой города! — Но зачем, о Каган, вы что, не хотите разграбить? — в глазах главы гвардии сверкнуло разочарование. Шаюм зычно зарычал и сказал: — Я хочу повеселится, дипломатия, знаешь ли, отличная вещь! Прикажи привести из обоза тестя царя Тюра! Ирфан всё понял и, с уважением глядя на Кагана, быстро удалился. Армей же стал взглядом искать брата. Это была его первая война, и владыка степи хотел видеть, как юноша будет биться. «Старх меня так и не победил. Посмотрим, чем отплатишь мне ты!» — подумал Каган. Через час уже вся орда встала перед стенами города. Армей приказал разбить лагерь и растянуть войско так, чтобы оно упиралось в горизонт. Будто хвастаясь, почти у самых стен выставили табуны прекрасных степных лошадей и лучших воинов степи. Реакции от горожан не было, только чаще среди зубцов на стене стали виднеться шлемы и сверкать копья. Но Армей чувствовал, что уже сделал главное — он поселил страх в малодушных васняках. Шаюму уже приходилось брать рунские крепости, главное в их осаде было именно это. Запугать гарнизон, а потом просто снести лавиной воинов. — О Каган! Они согласились на переговоры, но сказали, что из-за стен не выйдут и ворота не откроют! — крикнул, подъехавший Ирфан. Армей от удовольствия заурчал, он понял, что за стенами был только один воин, да и у того лук был такой, что вряд ли из него можно убить. — А как я с ними тогда разговаривать буду? Хотят на меня сверху вниз смотреть? — спросил владыка степи и, рассмеявшись, посмотрел на то, как к воротам выдвинулся отряд воинов, среди которых высился седой северянин. «Дипломатия — великая вещь!» — усмехнулся Армей и поскакал к воротам, там его уже ждала верная гвардия под знаменем с вышитым соколом — символом дома Шаюм. Вспоминая как ворвался в дом Софии, Армей возбуждался. Нет, в этой стране был только один безумец, и тот сидел в столице, а в этом городе прятались просто слабые трусы, которые побоялись выйти в чистое поле, как настоящие воины. Предвкушая кураж, владыка степи всё же не мог отказать себе в удовольствии, том самом, что испытал, когда видел отчаяние в глазах васняков, у которых он забрал сына и дочь. Когда Армей в сопровождении сотни всадников подошёл почти к самой стене, на ней засуетились воины. Над воротами, где был выступ с отверстием, из которого на осаждающих обычно лили раскалённую смолу, появился человек и громко спросил: — Что хочешь ты, Каган? Армей присвистнул. С ним разговаривала женщина, да, в кольчуге и шлеме, но голос-то был женский. Гордый такой и злой. Армей чуть не задохнулся от собственного смеха. Целый город спрятался под юбкой у какой-то бабёнки. Ну что это такое? — Ты кто? Я хочу говорить с князем града сего! — прорычал Каган и, смеясь, добавил: — Думаешь надела кольчугу стала воином? Ты и меч не удержишь, баба! — Я княгиня Марфа Весельева! И пока мужа нет, а сын малолетен, я владею градом семи палат! Да, я не воин и меч поднять не смогу, да даже выстрелить, но я здесь! Потому что мой народ здесь! — женщина сказала это с таким достоинством, что Шаюм поперхнулся. Княгиня в это время подняла руку. Тут же из-за бойниц показались воины с готовыми к выстрелу луками. Гвардия тут же подняла над каганом большие квадратные щиты, но Армей бесстрашно выехал вперёд. Княгиня громко повторила вопрос: — Что хочешь ты, Каган? — Вороного коня и стрелка, что попал мне в грудь! — громко проговорил Армей, вытащив из своего колчана стрелу, воздел её над головой. Гвардейцы с усмешкой смотрели, как их владыка издевается над защитниками города. К разочарованию Армея, княгиня ни капли не удивилась и тут же ответила: — Стрелка зовут Святомир, он посадник в граде семи палат и что же, если мы отдадим его и вороного коня, ты Каган пройдёшь мимо нашего города? — Да! Готов поклясться чем угодно! — осклабился Армей и тут же добавил: — А если откажешься, я убью тестя царя ярла Тюра! От ответа у Кагана глаза вылезли на лоб — княгиня, посмотрев на стоявшего среди гвардейцев седовласого воина, громко хмыкнула и гордо сказала: — Делай с ним что хочешь, он тесть царя, а не мой отец! Он воин и, раз сдался в плен, должен быть готовым к подобному! У Шаюма задрожали ноздри. Эта бабёнка, как и безумный царь Борислав, просто издевалась над ним. Она тоже играла в эту игру и разбиралась в дипломатии не хуже самого Кагана. Он решил сделать ещё один заход и с упоением заметил: — Тогда я устрою ему пытку прямо под стенами и он будет умирать на ваших глазах! От ответа мир Армея вновь перевернулся — слабые васняки оказались слабыми телом, но дух и логика их восхитили владыку степей. — Пускай. Царю будет, конечно, грустно, но мне лично всё равно, я отвечаю перед Богом не за северного ярла, а за мой город! — безразлично бросила Марфа и тут же добавила: — А своего посадника я тебе тем более не отдам! Когда мой дед поверил словам кочевников, они вошли в его город, убили его и всю семью, выжили мои мать и отец, и они завещали мне — никогда не верить Номади! Ярость и ненависть от бессилия переполняли Армея. Он был восхищён выдержкой женщины, но его это бесило. Он выглядел дураком перед своими же воинами. Желая повеселится, сам стал шутом для защитников города. Те оказались, да, слабаками, но однако какими принципиальными! Обнажив меч, Армей приставил его к горлу Тюра и гаркнул: — Если ты мне, сучка, не вынесешь ключи от города, я убью сперва его, а потом всю твою дружину, а уж после и до тебя доберусь! Тогда посмотрим, как ты запоёшь! За мной вся степь! Они сметут твой город и не оставят в нём камня на камне, как было в прошлый набег! — Делай, что хочешь, Каган, но ключ я не вынесу, и тем более не сдамся! Сперва перелезь стену, а потом и поговорим! Снести, может, и снесёте, да только дух семипалатенский вы никуда не денете! — усмехнувшись бросила княгиня и, как бы заканчивая переговоры, повернулась к Армею спиной. Тот такой дерзости не выдержал и выхватив лук натянул тетиву, но не выстрелил — на месте княжны появился мужчина в латах. Армей узнал его — это был тот самый лучник. — Я Святомир — посадник! И я княгиню поддерживаю, мы не сдадимся! Убирайся подобру-поздорову, пёс! Глаза Армея вылезли из орбит. Такой дерзости он давно не помнил. Его унизили и унизили прилюдно. Он, Армей Шаюм, гроза степей, получил такой ответ от гордой бабы и её прихвостня. Нет, трусов, похоже, было не так много. «Они все безумцы! Похоже, это заразно!» — подумал Армей и, выпустив стрелу, прокричал: — Пеняйте на себя! Я сожгу ваш городишко, и пощады не будет никому! — сказав это, Шаюм зарычал от злости, его стрелу рукой поймал посадник и улыбаясь смотрел на него. Поняв, что сейчас просто сгорит от ненависти, Армей развернул лошадь и двинулся в сторону лагеря. Тут же заиграли горны рода Шаюм. Орда стала собираться для приступа. Встречавший в лагере Армея Бехр испуганно посмотрел на брата. Тот просто горел. Всё лицо кагана покраснело, а глаза сияли нехорошими огоньками. Как понял юноша на переговорах, брату не удалось повеселится, его оскорбили и унизили, а такое он никогда не прощал. У гвардейцев был подавленный вид, они чуяли, что находились рядом с настоящим зверем. Бехр усмехнулся, брат посеял страх не в городе, нет — он посеял страх в собственной армии. — Что делать с Тюром? — наконец осмелился подать голос Ирфан, обнажая меч. Армей злобно посмотрел на него и, криво ухмыльнувшись, бросил: — Оставь старика! Уведи в обоз! Воинов у них, кроме него, всё равно нет! Ирфан обрадованно кивнул и приказал увести Тюра. Армей же, рыча себе под нос, буркнул: — Подождём, пока дойдём до столицы! Там-то он пригодится, жёнушка не выдержит убийства отца! Орда, встав на дыбы, собиралась и готовилась к приступу. Опять забряцала сталь и зазвучали удары молотов. Воины разбирали из подвезённых обозов полные колчаны стрел. Командиры не скупились и наливали своим воинам полные чаши кумыса из кувшинов. Многие не обременяли себя доспехами, такие воины просто обматывали себя канатами с крюком на конце, по котором они собирались подниматься на стены и бить васняков. Кочевники были уверены в своей победе, они, как и их владыка, не видели стен, нет, только добычу и горы золота, а жалкая толпушка воинов — ничто. Тем более, тех кто погибнет в бою, Фал сразу заберёт к себе в край воинов, где всегда есть кумыс, табуны лошадей и красивые женщины. Ради такой участи и умереть было не жалко. Хотя мало кто собирался. Все верили в победу. *** Николай стоял перед алтарём на коленях, за его спиной так же стояла его дружина. Юноша старался не дрожать, слишком уж большая ответственность свалилась на его узкие плечи, за ним стояла не столько дружина, сколько всё ополчение и мать с сестрой. Он обещал отцу защитить всё это. — Встать, Николай, сын Михаила! — приказал вышедший из алтаря митрополит, в одной руке он сжимал евангелие во втором, золотой крест. Юноша поднялся и склонил голову. — Кайтесь, грешники! — проговорил митрополит, воздев крест и книгу над воинами. Те, тут же подняв руки вверх, стали называть свои грехи. Николай же молчал, он не хотел каяться в трусости и малодушии, но, увидев строгий взгляд священнослужителя, всё-таки сказал. Митрополит улыбался и, глядя подслеповатыми глазами на воинов, чуть не плакал. Николай затылком чувствовал как за ним с женского балкона следит Елена и мать. — Благословляю вас на бой с язычниками! С Вами архангелы и ангелы, и всё небесное воинство! — кашляя проговорил митрополит и перекрестил находящихся в храме евангелием и крестом. Воины тут же пали ниц. Николай же поднял голову и перекрестившись поцеловал сперва евангелие, потом крест. За ним начали подниматься воеводы и бояре, вся дружина подходила ко кресту. Получив же благословение, они сразу из собора шли к воротам на стену, где им предстояло оборонятся от Номади. — Отец, если бы видел, гордился бы тобой! — обратилась Марфа к сыну, тот, обняв её, прижался к материнской груди. Даже сквозь кольчугу было слышно, как стучит её сердце. — Ну-ну, — протянула Марфа и, мягко отстранив сына, произнесла: — Ничего не бойся! Он спасёт нас! Николай уверенно кивнул, и они направились на стену за всеми. Ополченцы и дружинники, видя посреди себя жену князя и её сына, ликовали и храбрились. Задача мужчин была просто потянуть время до того, как караваны женщин и детей скроются в горах. На стенах царило оживление и порядок. Святомир мудро организовал оборону. Ворота правда засыпали только на половину, но сделано это было намеренно, у посадника был план, как бить врага и тянуть время. У зубцов стояли корзины наполненные камнями и стрелами, рядом кипели котлы с смолой. Смотря на нарастающую гору колчанов у врага, ополченцы начали сооружать огромные деревянные щиты. Святомир ходил среди всего этого и, как художник, наносил последние штрихи. — Разозлили вы Кагана, княгиня Марфа! — улыбнулся посадник, поправив на голове шелом. — Ты тоже, Святомир, хорош! Псом назвал! — серьёзно ответила Марфа и, взяв сына за руку, повела его в одну из надвратных башен. Внутри уже собрались командиры, они, склонившись над столом, спорили. — А я говорю, всех людей надо на западных воротах поставить, кочевники вряд ли пойдут на северные и южные! — твердил воевода, ему противостоял молодой боярин, он, серьёзно хмурясь, рассудительно заметил: — Орда больше нас в десять крат! Они не будут лавиной нестись на одни ворота! Надо защитить все ворота, чтобы враг не зашёл нам в тыл! В конце концов, если что, у нас появится путь отхода! — Это ерунда! Кочевники всегда били в лоб! Им не с руки растягивать армию, нам кстати тоже! — заспорил воевода. Тут вмешался Николай, он, кашлянув, сказал: — Сделаем так — поставим на всех воротах дозорных и, если враг пойдёт к ним, вышлем отряд кавалерии туда! Мы, в отличии от кочевников, хорошо знаем город и легко можем оказаться на любом его краю за краткое время! — На конницу у Святомира планы были… — проговорил воевода, но, опомнившись, уважительно сказал княжичу: — Добрый план! Так мы и войско не рассредоточим по городу, и маневренность не потеряем! — Значит, так и будет! — подытожила Марфа и, с гордостью положив руки на плечи сыну, обратилась к молодому боярину: — Венимир, возглавишь боярских детей? — Княгиня Марфа, на всё готов! — откликнулся боярин и поклонился. Николай в это время, подойдя к столу, рассмотрел начерченный на нём план города и, нахмурив брови, заметил: — Если что, все укроемся в детинце! Все промолчали. Они отлично понимали, что не выстоят против орды и, скорее всего, слова княжича окажутся пророческими, но почему — то все верили, что придёт помощь, или хотя бы удастся скрыться. Юный же княжич не питал особых иллюзий, сжимая меч на поясе, он поджав губы ждал, когда начнётся приступ и станет понятно, на что способна его дружина и ополчение. *** София с безысходной усталостью лежала на груди у сестры по несчастью. Караван остановился, но девушке от этого было не легче. Судя по крикам снаружи и жестам Илди, а именно так звали новую подругу, армия кагана встала на привал у какого-то города. София уже не боялась почти ничего, её тело и душа всё ещё были изранены, но она спасалась лишь надеждой, что всё не зря. Что она послужит отечеству, что она пострадает, зато лишит степняков своего лидера и будущего. «Последний день Номади, красиво звучит! Наверное в этот день и Антонину с Младой освободят!» — подумала девушка, вспомнив Младу, по щекам вновь потекли слёзы. Её фраза «могло быть и хуже», так и пульсировала в голове. А могло ли быть хуже? На этот вопрос девушка затруднялась ответить. Вдруг снаружи послышался гвалт, София не успела ничего понять, как вдруг полог кибитки откинулся и внутрь проник Армей. Девушка, уже почти забыв об аде, теперь вновь окунулась в него с головой. Шаюм, рыча как зверь, схватил её и вышвырнул наружу. Софии повезло, и она упала на расстелянный для военного совета ковёр. Она испуганно огляделась, вокруг были облачённые в доспехи Номади, которые со смехом и похотью смотрели на неё. Софии показалось, что они вот-вот бросятся на неё, но ей только показалось. Из кибитки с боевым кличем выпрыгнул Армей и, встав подле неё, бросил рядом Илди затем прорычал: — Вот, братцы, две мои жены, одна номади, вторая васнийка! Владея ими, я владею и степью, и гористой васнией! Как сказал этот бабий царь Борислав — метафора такая! Военачальники степи для приличия хохотнули. София успела заметить, что все они его боятся. Боятся даже больше, чем она, даром что они-то воины в кольчугах с мечами. Армей был страшен в гневе, но София уже привыкла, за время похода он уже не раз наведывался к ней и требовал он только одного — сопротивления. И София отлично понимала, что нужна ему, только пока отбивается, кусается и кричит. Как только она смирится, Каган, как выразилась Антонина, «наиграется и разлюбит», зная Младу, София отлично понимала, что этот исход не для неё, потому что, так из одного ада она с лёгкостью провалится в другой, ещё более страшный и куда более безысходный. Поэтому она продолжала бороться за жизнь. В отличие от этих жалких князей, которые просто смирились с властью зверя. Хотя нет, не все. София заметила среди сидевших юношу с лицом, как у Армея, вот он не боялся, он без страха смотрел на Кагана, и во взгляде его была скрытая ненависть и угроза. «Неужели союзник?» — подумала София, а Армей продолжал хулить васнию. — У них в Васнии бабы всем правят! Царём — его жена, ну она хотя бы красавица, но чтобы ещё и в городах бабы правили?! Это какое-то безумие! И все они, васнийцы — бездумные овцы, которых надо резать! В живых никого не оставлять! На клятвы плюньте, Фалу больше понравится вырезанный город, чем честные воины-Номади! Клянусь, из таких бабьих слуг и рабы-то выйдут паршивые! — сказав это, Армей плюнул и внимательно посмотрел на сидевших на кошме военачальников. Они согласно кивали и неуверенно улыбались. На лице Армея появился страшный оскал, он поднял Софию и прошипел: — Отвечай, правда у вас всем бабы правят? — Неправда! — просипела София и, увидев во взгляде Армея азарт, упрямо застучала кулаками по его груди. Её удары не причиняли кагану никакой боли, а вот удовольствия… Армей, расхохотавшись прижал Софию к себе и прорычал: — Видите, братцы, какие в Васнии бабы боевые! Сопля соплёй, а сопротивляется, да ещё и гордая! Я с такой женой счастливее всех! Каждому по такой невесте снаряжу! Князья вновь неуверенно засмеялись. Не смеялся только этот юноша. София увидела в его взгляде, что-то, вроде уважения, но помогать он не торопился. «Могло быть и хуже!» — звучал в голове голос Млады. София пыталась вырваться из медвежьих объятий кагана, но всё тщетно. Армей не отпускал — более того, поднял и прижал к своему вонючему, пахнущему железом и кровью доспеху ещё и Илди, та не сопротивлялась, но София знала что Армей держит её из-за того, что она была женой его предшественника. Видя, как подруга страдает в руках зверя, Софии на ум приходила страшная идея, плюнуть на веление царя и, выпустив из кольца острый крюк лезвия, перерезать тому горло. Вот только это было что-то на грани мечт, потому что София отлично понимала, что после этого её ждёт такой ад, который она вряд ли переживёт, а жить ей хотелось, в первую очередь, чтобы спасти Василя. — Брат, васняки, хоть и бабьи рабы, да только уж больно они хорошо укрепили стены, на приступ пойдём всей ордой, или кого-то пошлём в обход? Разведка сообщает, что из восточных ворот города уходит в горы огромный караван беженцев, — вдруг подал голос юноша. Всё-таки он оказался союзником. София не поняла, что он сказал, но было ясно, что это заинтересовало Кагана, он отпустил девушек и, усевшись на кошму удивлённо, протянул: — Ну ты, Бехр, даёшь! Это твой первый поход, а ты уже схватываешь на лету! — Я стараюсь, отец! — поклонился юноша, пряча глаза, он не стеснялся внимания, нет, он просто не хотел показывать другим свой полный ненависти взгляд. София поняла, что этот Номади может ей помочь. *** Бехр усмехался, его план отлично сработал. Брат оказался слишком доверчив и подозрителен, во втором была главная беда. Услышав слова Бехра, Армей быстро приказал Ирфану собрать три сотни лучших гвардейцев кагана и скакать в объезд города перехватывать караван беженцев. Так же он поделил остатки гвардии и послал их к южным и северным воротам, чтобы из города никто не ушёл. Так он подписал себе смертный приговор. Он не доверял кочевникам из других семей, и поэтому направил на самые ответственные участки своих доверенных родичей. В итоге при нём остался только Бехр, Аркан и ещё пара сотен Шаюмов. Но они были не в счёт, Бехр отлично понимал, что Армей не будет стоять в стороне и сам поведёт их на штурм. Тут-то он его и заколет ножом в спину! Бехр чувствовал, что брат доверяет ему, как сыну, и не ожидает такого. Сама судьба как будто благоволила юноше. Армей и вправду не собирался стоять в стороне. Он возглавил приступ. Бехр следовал за ним по пятам, будто защищая, на самом деле он просто не хотел терять свою жертву из виду. Это было похоже на охоту на охотника, вот только Каган не знал об этом. На приступ пошли как завещали деды — волнами. Сперва к стене подъехали пять сотен лучников и выпустили стрелы, за ними ещё одна такая же волна. И пока стоявшие на стене были в замешательстве, на приступ двинулась уже остальная орда. Всё было организованно и отработанно. Бехр удивлялся, как воинам это удаётся — так точно двигаться и уходить от огрызающихся со стен лучников. Кочевники уворачивались от стрел, некоторые мастера даже стреляли, стоя пятками на седле. Приступ начал набирать обороты. Сперва у стен хороводы развернули сотни лучников, которые, нарезая круги, выпускали по стенам тучи стрел, в это же время лёгкие конники, обмотанные канатами, подъезжали прямо к стене и, с лошадей закинув крюки на зубцы, через минуту уже карабкались на стену, сжимая кинжалы в зубах. В это же время остальная орда громогласно вопила и выпускала в сторону стен, наезжая волнами, всё новые тучи стрел. Васнийцев не спасали ни щиты, ни зубцы, одна из сотни стрел всё-таки находила свою цель. Каган же двинул со своим отрядом к воротам. Впереди пехом шли воины в тяжёлых доспехах и кожаных накидках, им не были страшны ни камни, ни смола. Вооружены они были топорами и молотами, они должны были взломать ворота. От стрел и камней их прикрывали всадники с большими квадратными щитами, они образовывали над пехотинцами что-то на подобие крыши. Бехр как раз был из таких защитников. Он чувствовал, как у него кипит кровь. Настоящая битва и ужасные вопли сродников заставляли его трепетать от восхищения, он чувствовал себя в своей стихии. Со стен летели стрелы, камни, брёвна и падали пытающиеся забраться воины-Номади. Среди этого организованного хаоса Бехр чувствовал себя на своём месте и выжидал, когда можно будет поудобнее ударить Армея в спину, но пока вокруг были Шаюмы, это не представлялось возможным. Как только топоры и молоты заколотили в ворота, тут же на щиты полилось кипящее масло и смола. Несколько щитоносцев тут же обварились заживо. В воздухе запахло жареной человечиной и кровью, Бехр с ужасом и отвращением смотрел на оплавившиеся лица сродников, у них вытекали глаза и слезала кожа с лица. Но это не пугало воинов-Номади, они наоборот ещё злее рубили ворота и шли на приступ. Место сгоревших тут же заняли новые воины. Крыша должна была быть без зазоров, чтобы воины в броне были защищены. Армей был среди них и рубил ворота неистово. Но новая порция масла и смолы испортила всё, на этот раз лили не из котлов, а из выступа и не лавиной, а точной струёй, которая прожигая щиты варила и поджигала защитников. Воины завопили от боли, лошади под ними взбесились. Крыша распалась и Каган с родичами остался без защиты, если бы Бехр во время не толкнул Армея вперёд, того бы задавило бревном. Юноша проклинал себя, но всё же считал, что сделал правильно, Кагана должен был убить он, а не какое-то брёвнышко, облитое смолой и горящее ярче любого факела. Отряду пришлось отойти под защиту поливающих стены стрелами лучников. Армей, яростно вращая глазами, смотрел на оставшихся у ворот родичей, уже мёртвых. Бехр с страхом смотрел, как трещит рукоятка топора в руках Кагана. Приступ не удался. Лезших на стену скидывали одного за другим. Дождь из стрел хоть и имел успех, но враг защищался от него толстыми щитами. Армей, задумавшись, громко приказал: — Труби отход первой линии! Вторые пускай подготовят горящие стрелы! Когда израненные воины отошли от стен, оставив под ними больше сотни своих братьев, на город вновь волнами стали накатывать конники. Только на этот раз они метили не в стену, а за стену. Бехр восхитился хитростью брата. — Стрелы подожгут город, часть уйдёт со стен тушить! Я отомщу за Эрё, Окората и Бечулата! — прорычал Армей и повёл свою гвардию на новый приступ. Масло у защитников города было явно не бесконечным, да и на этот раз, судя по взгляду, Каган не собирался просто смотреть, как его людей варят живьём.