Из князи в грязи

Андон чувствовал себя отвратительно. Его восхищало и угнетало то зрелище, которое он наблюдал. Огромная армия на марше выглядела просто бесподобно. Каски сверкали на солнце, наконечники копий, казалось, зацепляли облака, щиты создавали в строю красивый орнамент. Но это и угнетало посла. Он не мог представить себе, как вышколена и могуча армия леса. Нет, это было не сравнить с дружиной Васнии на марше. Васняки шли, конечно, строем, но довольно беспорядочным. Легионеры же, выстроившись в шеренги по сто человек, под штандартами с волком, шли одна за одной. Каждые десять шеренг высился штандарт медведя. В итоге из шеренг складывались правильные прямоугольники, которые в ногу шли по степи в одном направлении. Наблюдать с холма эту бесконечную зелёную лавину, ощетинившуюся копьями и прикрывшуюся щитами, было страшно. «Не хотел бы я таких врагов!» — подумал Андон. Он отлично помнил свою миссию. Он должен был не столько попросить помощи, сколько разузнать о боеспособности страны, с которой у его царства скоро будет общая граница. И с тем, и с другим он справился. Только теперь ему не терпелось увидеть своего царя, чтобы сообщить об этой угрозе. Кочевники были естественным щитом от лесной империи, а как только их государственность исчезла бы с карты, тут же бы обе империи оказались друг с другом наедине и тут уж, что задумает ленивый император Ромель, никто не знал. Но одно Андон знал точно — против такой армии васнийцы бы не выстояли, даже при наличии гвардии варангов. Правда главной угрозой были не эти бесконечные шеренги хорошо вооружённой пехоты. Нет. Андон узнал о самом страшном оружии леса — тяжёлой коннице. Дубревары оказались всадниками, закованными в кольчуги и латы, в закрытых остроконечных шлемах с забралами в форме звериных морд. Каждый был вооружён таким же, как у легионеров, длинным копьём, мечом и топором. Но самым пугающих в них были их лошади — огромные мускулистые животные тоже защищённые бронёй. Андон боялся представить, что будет, если волна таких конников наскочит на стоящую в поле дружину. На что же были способны эти воины на улицах городов, посол и представлять не хотел, они бы снесли любую армию. У васнии просто не было, что противопоставить против них. «Возможно, придётся объединятся с кочевниками Вершензу, чтобы потом воевать уже с лесом!» — подумал Андон. Он вдруг ощутил на себе взгляд. Через минуту рядом с ним на холме уже стоял посол Ведан, он, задумчиво погладив голый подбородок, проговорил: — Представь, что бы стало, имей твой царь такую армию? — Он бы захватил мир, — не раздумывая ответил Андон и с горечью рассмеялся. Ведан сурово посмотрел на него и грустно бросил: — Именно, а нам достался этот барчонок Ромель! Мир несправедлив! — Вряд ли у нас бы получилось усадить нашего царя на ваш престол! — рассмеялся Андон. Ведан ехидно расхохотался и, похлопав его по плечу, тихо заметил: — Если ваша армия даст кочевникам хороший бой, старейшины побоятся даже думать воевать с вами! — Опять всё решает сила, а не ум, — скривил лицо Андон. Ведан, пожав плечами, продолжил с гордостью смотреть, как по степи марширует огромная лесная рать. Увы, но правила мира писались не Бориславом, и в дипломатии империи смотрели не на культуру друг друга, а на армию. *** Михаил яростно рубил головы подъезжавшим к нему кочевникам. Три сотни тяжёлых конников Номади не ожидали вместо колонны беженцев встретить переодетую дружину. Наехав на всём скаку на ряды телег и повозок, они попали в западню. Из укрытий поднялись больше тысячи витязей и ополченцев в кольчугах с длинными копьями с крюками на конце. Они стягивали Номади с лошадей и добивали уже на земле. С небольшого пригорка в сторону кочевников неслись горящие шары и стрелы. Окружённые, Номади пытались вырваться, но увы, слишком глубоко застряли в строю «беженцев». — Это вам за Сдоробушку! А это за Стеврянку! — ревел князь, беспощадно расправляясь с врагом. Он, пройдя по своим выжженным землям, теперь озверел и бил даже тех кто складывал оружие и поднимал руки вверх. Его с Александром дружина, как будто прошла через ад. Они следовали за армией Кагана по выжженному краю, тут и там виднелись горы из отрубленных голов над которыми кружились соколы и коршуны. Семипалатенскому князю было больно смотреть на это. Его подданные, его люди - все погибли от рук этих извергов. И теперь, когда враги пришли в его родной город, где была его семья, он не собирался оставаться в стороне. Как собственно и Александр, он, выслушав мольбы князя, сказал что план Борислава предполагает и такой исход и что обещание на счёт семьи он сдержит. Так они по горной тропе обогнали армию Кагана и, увидев беженцев, быстро поменялись с ними местами, ну и заодно использовали их телеги и повозки для ловушки. Кочевники проигрывали, но не сдавались. Видя как на них с неба летят горящие шары, они просто безумели от страха и бились уже не чувствуя боли, бились до конца. Отчаяние породило в них это остервенение. Командующий ими высокий воин в серебряном шлеме проклинал небо и бесконечно трубил в рог, предупреждая собратьев о ловушке. Михаил прорубался к нему, он уже почти ничего не видел. Кровь Номади залепила ему глаза. Но он знал одно точно — если не заткнуть этого урода, то на звук горна прискачут ещё отряды кочевников. И вот, наконец добравшись до него и замахнувшись, разъярённый и ослеплённый гневом Михаил почувствовал чью-то руку, что удержала удар. — Ради Бога Михаил проснись! В тебя будто бес вселился! — громко кричал ему на ухо Александр. Князь Семипалатенский, очнувшись ото сна, осмотрелся. Поле брани было усеяно убитыми кочевниками и обугленными телегами, в траве догорали глиняные шары, облитые смолой и нефтью. Лишённые хозяев, степные лошади удивлённо и нелепо стояли, не понимая куда идти. Рядом с князем стояли его дружинники и обеспокоенно смотрели на него. В глаз вновь попала кровь, Михаил вытер её и, выпустив меч, опустил взгляд. У его стремени на коленях дрожал кочевник в серебряном шлеме, он спрятал глаза и со стыдом сжимал в руках рог, от Номади воняло мочой. Князь с отвращением перевёл взгляд на царевича. — Всё брат, мы победили этот отряд! Он сдался! — сурово сказал Александр и с облегчением добавил: — Ну ты и напугал меня! Как начал их крошить, что наша кухарка Фрося капусту! Дружинники засмеялись, но на лице Михаила не было улыбки, он, спешившись, схватил кочевника за грудки и встряхнул. Оказавшись в руках князя, воин-Номади заверещал что-то на степном. — Он просит отпустить, говорит у него жена и детишки маленькие, — с жалостью и презрением обронил Александр и добавил: — Говорит племянник Кагана, говорит выкуп за него дадут большой! — Откуда ты знаешь их собачий язык? — глаза Михаила засверкали по-звериному, нет он больше не проваливался в забытье, теперь он точно знал, чего хочет. — Касиф-посол научил! Меня Борислав с ним подружится надоумил. Хороший был мужик, — пожал плечами Александр и, тоже спешившись, положил руку на плечо Михаилу и строго приказал: — Отпусти его! Он уже и так опозорен! Князь обратил взор в сторону своего города, там коромыслом поднимался дым и виднелись языки пламени, съедающие церкви и терема. Отвернувшись, Михаил схватил кочевника за горло, тот начал болтаться в его руках, пытаясь сопротивляться. Александр попытался остановить Михаила, но тот оттолкнул его и продолжил душить врага. — Это тебе за Михайловку, а это за Невросенку! — шипел князь, дружинники не останавливали его, они отлично понимали своего князя. Александр, поднявшись, просто отвернулся. Как вдруг Номади, у которого изо рта уже шла пена, на-васнийском проверещал: — Не убий! Не убий! Не убий! Михаил испуганно разжал руки. Ему показалось, что сам Бог говорит с ним через кочевника. Александр тут же подбежал и оттащил умирающего воина подальше. Уложив его на землю, царевич быстро начал раздирать голыми руками воротник кольчуги Номади. К нему на помощь бросился его слуга Влад. Царевич, сняв шлем с кочевника и, освободив горло того, начал нажимать на грудь Номади, тот едва дышал. — Зачем ты это делаешь? Не многовато ли хлопот для спасения пса? — громко спросил Михаил, по щекам его текли слёзы. Он уже видел как на южных воротах идёт неравный бой и как в сторону их дружины скачет отряд — на выручку племянника Кагана. — Он ценный заложник! Сама судьба подарила его нам! Нельзя чтобы он так умер! — рыкнул Александр и, заглотив как можно больше воздуха, стал вдувать его в рот Номади. Михаил, сплюнув, всё же промолчал. Вскочив на лошадь, он приказал: — Те, кто может, седлайте кочевых лохматушек, встретим врага! И прикажите катапульты и баллисты перенаправить! Тут же воины засуетились и начали кто вскакивать на коней, кто собирать повозки кругом. Приближающаяся туча кочевников неумолимо росла, но и васняков было немало, в бою они потеряли от силы человек сто и теперь были готовы к новым подвигам. Михаил с конным авангардом унёсся встречать врага, а остальные начали сооружать укрепления в которые с холма переместили три метательные машины. Надежды Александра оправдались, кочевник задышал и, открыв глаза, прохрипел на-васнийском: — Спасибо, ты настоящий воин! — Настоящий! — хрипнул Александр и, аккуратно подняв и взвалив кочевника себе на плечо, спросил: — Ты-то откуда васнийский знаешь, горемыка? — У дяди Армея в стойбище вторая жена из васниек… — просипел Номади и добавил: — Меня Ирфан зовут, а тебя, княже, как? — Меня зовут Александр и я не князь, а царевич, а жену ту не Антонина случайно зовут? — усмехнулся васниец, поднимая кочевника на свою лошадь. Ирфан, задумавшись, проговорил: — Да, вроде Антонина, но мы её просто второй кликали… — Значит жива ещё, старушка! — усмехнулся Александр и, вскочив на коня, обхватил кочевника и двинулся в сторону завязавшейся сечи. Царевич был рад, что всё так получилось, хотя вот тут одеяло гениальности его брата пошло прорехами, то что аж целый племянник Кагана окажется в плену, в плане не было. Борислав, увы, не верил в чудеса и маловероятные развития событий отметал и рассуждал о них полушутя. Но эти полушутки Александр всегда запоминал. «Если бы нам попался родич князя, то как бы было здорово, а! Ты бы его прямо в столицу на казнь повёз, а Каган бы за ним помчался, тут-то мы бы ловушку и захлопнули! Но это из разряда чудес!» — мечтательно говорил Борислав. И вот чудо случилось. В плен к ним угодил цельный князь из рода Кагана. Александр помнил Армея. Такой зверь ни за что не бросит своего в беде, именно с такой мыслью царевич вклинился в сечу. *** У южных ворот кипела сеча. Венимир, не мудрствуя лукаво, с ходу отворил врата и вдарил по ничего не ожидавшим Номади. Те не предпалагая, что их здесь так тепло встретят, тут же пустились в бегство, огрызаясь выстрелами из луков. Авангард из тяжёлой конницы лёг у ворот, а оставшиеся лёгкие лучники не очень хотели погибать, тем более семипалатенские кони были такими большими, что вселяли страх в маленьких степных лошадок, которые, бесясь, уносили своих хозяев за холмы. Первый натиск был отбит. Венимир, вытерев пот кольчужной руковицей, оставил часть людей защищать ворота, а сам не отвлекаясь на отдых, понёсся к северным. Где уже бились ополченцы, снятые Николаем с детинца. Они героически вгрызались в стену и не пускали кочевников. Многие сражались утыканные стрелами, обливаясь кровью, но всё равно сражались — били, кололи, разили Номади как в последний раз. Васнийцы знали город, как свои пять пальцев, поэтому отряд Венимира добрался до северных ворот за каких-то десять минут. Молодой боярин и здесь провернул тот же манёвр. Увидев раскрывающиеся ворота и появившиеся из них огромные зубастые лошадиные морды, кочевники дрогнули. Они были хорошими воинами, а их знамёна с соколами говорили, что они из рода Кагана, но всё равно - местные с таким остервенением рубились, что какими бы воинами они не были, им было не сдюжить. Северные ворота осаждали от силы тысяча Номади, защитников было вдвое меньше, но и этого числа и эффекта неожиданности хватило, чтобы сдержать их. Кочевники, только недавно сжигавшие деревни и приехавшие на бой, как на прогулку, и подумать не могли о такой смелости и силе Семипалатенцев. Также они не предполагали, что посадник Святомир, так ловко придумает использовать конницу. Командиры Номади были убеждены, что васняки трусы и в открытое поле против воинов-Номади не решаться выйти. Венимир, сын Святомира, с боярскими детьми не побоялся. Он знал, что от того, как он будет биться, зависит, как далеко в горы уйдёт его семья. Поэтому все мужчины, от мальчиков до стариков, в ополчении дрались, как львы что украшали васнийские знамёна. — У своего гнезда ворон и коршуна бьёт! — усмехнулся Венимир, смотря на откатывающиеся за холмы, отряды кочевников. Его отряд уже порядочно порядел, юные бояре поправляли шеломы и копьями добивали врагов. Тут со стороны западных ворот прозвучал горн. Тревожный горн. Венимир, похлопав своего верного коня по шее, смахнул пену и прошептал: — Потерпи Богуслав, ещё чуть-чуть и отдохнёшь! Конь, как будто понял хозяина, заржал и направился в сторону горна. Напоследок Венимир велел завалить ворота камнями, он понимал что следующего манёвра скорее всего не будет. Из пятидесяти боярских детей с которыми он от западных ворот ехал спасать сперва южные, а потом северные, осталась едва половина и те очень устали. У западных же ворот поднимался дым. Судя по всему кочевники подожгли город огненными стрелами. Венимир закрыл рот кольчужным воротом, его отрядцу предстояло ехать сквозь огонь. Да можно было сделать крюк по улицам вдоль стены, но так было короче — через огонь, через ад. *** Фаюр с недоумением сжимал руками ключ от горящего Брана. Он чувствовал себя обманутым. Да, вот он город. Вот он горит. Вот гуляют воины-победители. Взяли город с наскока, почти без потерь, здешний князь собрал вещи и сбежал до того как, пришла орда, а местные сбежали в горы. Оставшиеся же не сумели толком организовать оборону. Попрятались по церквям, где их и запалили Номади, обложив соломой и дровами. В ушах князя до сих пор шумели их крики. Но он не понимал, откуда в нём эта тревожность, ощущение будто всё так и было задумано, ощущение фальши и обмана. — Это не похоже на классическую ловушку… — проронил Фаюр, отложив ключ, рядом сидевший на кошме пирующий военачальник из рода Шаюм, уважительно сказал: — Да уж! Ведь когда мы вошли в город, никакая армия нас в нём не закрыла, да и лагерь наш никто не тронул! — Вот именно, Альмар! Я полагал, что васняки будут слабы, но не настолько же! — прорычал князь, раздосадованно стукая чашей-черепом об кувшин с вином, который Номади вытащили из церковного подвала. — Вот-вот! Это явно ловушка, я могу послать людей к Верне, посмотреть не перекрыл ли кто-то наши броды! — проговорил Альмар, преданно заглядывая князю в глаза. — Да уж, прикажи! А то мало ли, Вершензу почему-то не торопятся, да и от Хиуза никаких вестей нет! — проворчал Фаюр, Альмар тут же скрылся. Сам же князь поднялся и осмотрел свой лагерь, поставленный по всей мудрости дедов. В центре его шатёр, окружённый рядами кибиток, а по краям пасутся табуны коней и виднеются шатры других командиров. Старый воин не мог понять источник своей тревоги. Он приказал праздношатающимся воинам занять посты, потом ещё приказал удвоить те, что есть. Отчего-то спокойнее не стало. Фаюр пытался разгадать васнийскую загадку, но он знал слишком мало, да, приграничные деревни как обычно сгорели, да Орлёнок, Бран и Семипалатенск опять сожгут, как в старый поход, в который Фаюр ходил ещё юношей. Значит, васняки опять откупятся? Тут Фаюр усмехался. Не тут-то было! Армей на переговоры пойдёт, если только царь сам приведёт ему свою жену, а на такое унижение ни один васниец в здравом уме не решится, хотя Борислав был безумен. Именно это и пугало Фаюра, он не знал чего ожидать от такого дурака. Его было что на переговорах не прочитать, что сейчас, когда его страна стонала под ударами копыт кочевников. Разведка доложила, что горная дорога до Скопле свободна и что войск в ближайших двадцати милях просто нет. То есть, васнийцы просто бросили на растерзание своё приграничье, думая что спасутся в горах? Хотелось бы верить, да только всё равно что-то смущало Фаюра. — Княже, донесесние! — вдруг показался у шатра Альмар, улыбающийся, как дурак. Фаюр вскинуо брови, тревога отчего-то усилилась. — Князь Вершензу Аранк скоро объединится с нами! И от Хиуза весточка пришла — он взял Орлёнок без боя, город бросили… — Что? — вырвалось у Фаюра. Тревога и подозрения усиливались с каждым новым вздохом. — Посланник сказал, что Орлёнок пуст — все на кораблях уплыли, это же речной город! Откочевали, так сказать! — по-придурошному продолжая улыбаться, сказал Альмар. Фаюр, схватившись за голову, вошёл в шатёр и вдруг ощутил сильную боль в боку. Прежде чем потерять сознание, он увидел Василя, сжимавшего в руках кинжал. *** Аранк никогда не чувствовал себя таким свободным. Он нёсся на коне по степи, а за ним скакала его рать. Больше пяти тысяч крещёных Номади, остальных он оставил на берегу Верны, где они начали строить его мечту — город. Патриарх Апостол, при нём заложил первый камень в основание храма Святой Троицы. Теперь у Вершензу было куда возвращаться, да и могила отца была теперь защищена. Аранк грустил об одном — Людмила была далеко. Хотя это и радовало. Он бы никогда не взял её в поход на страну, где гибли её братья и сёстры. Хотя голова Аранка была занята не этим. Он уже отлично знал, что ему предстоит дать бой в Крестовой долине перед Скопле. Куда и придёт армия Кагана биться с армией царя Борислава. Нет. Эти мысли он гнал. Не хотел думать об убийствах. Перед его глазами уже рос город. С такими же белыми стенами, зелёными и золотыми крышами на башнях, как в Скопле. Аранк отлично помнил, как побывал там впервые, в посольстве с Касифом-послом. Тогда отец только стал Каганом, передавал привет царю Льву и напоминал, как в юности с прошлым каганом жёг города Орёнок, Бран и Семипалатенск. Сейчас Аранк не простил бы отцу таких слов, но тот был мёртв, так ещё и покаялся перед васняками. Наверное, он ухватился за их красоту в юности и поэтому на старости лет, не найдя в Фале истины, решил крестится. Аранк, прибыв в Васнию, конечно, сперва возненавидел этот слабый мир и народ, но потом как-то привык. Ему начали нравиться эти стены и башни, довольно практичные, кстати. Церкви же произвели на него такое впечатление, что он заболел тяжёлой болезнью, когда уже был на границе Васнии с степью - ему как будто не хотелось покидать этот край. И там, остановившись в доме у крестьян, он встретил Людмилу. Она выходила его. Аранк пробыл в её доме больше года, за это время они полюбили друг друга. Она родила ему Ёви. Местным это не понравилось, и когда Аранк уезжал, родители Людмилы отдали её ему, объяснив, что иначе её убьют. Юный княжич тогда был не против. Он привык к Людмиле, да и сына бросать не хотелось. Так он и вернулся в орду, но его голова будто осталась там — в тех стенах, тех храмах, в той маленькой избе, где он в горячке лежал, пока Людмила вытирала с его лба пот. С тех пор он стал уговаривать отца не ходить на Васнию, а тот соглашался. Мир был большой, на Руну, Гопов и Харов ходили они вместо восточного царства. А потом Аранк понял, что не может жить с женой в разных мирах и в очередном посольстве принял тайное крещение следом многие его браться сделали так же. И вот теперь он мог не просто исполнить мечту, но и помочь родине жены спастись от ярма орды. Он не считал себя предателем. Нет. Это степь и Фал его предали, оставили в хилой деревушке на границе, думая, что не выживет. А он выжил и запомнил, запомнил что не человеческие жертвы и оргии с войнами сделали его счастливым, а простая селянка с добрыми карими глазами, которые унаследовал его сын, которого он тоже взял с собой в поход, чтобы и он мог поучаствовать в освобождении родины от ярма орды и ярма язычества над его народом. *** Арей медленно поправлялся и всё больше понимал, что жизнь прежней никогда не будет. Правда он не мог понять, как с виду слабые существа, можно сказать, низшего порядка, оказались такими сильными и самое главное - добрыми и милосердными. — Жила была девочка, мама у неё была горкой, а отец степняком. И оттого была девочка странной и нелепой, и все её пинали, но мама её всё равно любила! — будто рассказывала сказку Млада, в очередной раз смазывая раны маслом. Арей внимательно слушал все её истории, в них было что-то волшебное и неуловимо красивое. Он не понимал, почему не может оторваться и почему каждый раз засыпает до конца истории. — И девочка та умела много всего - прясть, мыть, стирать, и готовила она очень вкусно, а ещё был у её отца степняка раб-горец, красивый! Девочка в него влюбилась, а отец узнал об этом и затравил парня собаками. Девочка расстроилась, но поняла, что могло быть и хуже. Отец мог бы и её убить, и маму, но не убил! Потому что на самом деле он хороший, а девочка его не разлюбила, потому что она - его плоть и кровь! — тихонько нашёптывала Млада, зашивая очередные грязные штаны. Арей, лёжа на животе, следил как в её руках гуляет иголка. Ему почему-то всё чаще становилось её жаль и истории её вызывали оторопь и дрожь. Она так спокойно говорила страшные вещи, будто привычные, что мальчик закрывал глаза. Он бы не смог так, да и никакой воин бы не смог. Млада была очень смиренной и храброй, она не побоялась тогда его защитить и теперь, не боясь, рассказывала свою сказку про девочку полукровку, в которой Арей так или иначе иногда видел себя. — А потом папе надоела мама, и он злой стал и ругаться стал, а потом после одного похода подарил её своему брату, который в стойбище в его отсутствие главенствовал. И тогда девочка поняла, что у неё новый папа! Он её не бил и не резал, он был смирный, но очень дёрганный. Новый папа был бедный из-за страха, папа с детства боялся что его брат, старый папа девочки, его убьёт, как убил свою маму, бабушку девочки. Но девочка всё равно полюбила нового папу, потому что он - кровь и плоть её! И мама тоже полюбила и приголубила, он с ней рядом смелее стал! И девочка радовалась, потому что папа всегда был в стойбище и не уходил в поход, а ещё он умел объездить любого коня в степи, а как ловко он мечи точил! В общем, он очень хороший, хотя и кажется злым, он просто думает, что слабый, хотя очень сильный! — Я тоже хочу себе нового папу! — вдруг прохрипел Арей, из глаз его вновь покатились слёзы, но он не стеснялся их, рядом с Младой он чувствовал себя живым. Как тот самый новый папа из сказки. — Ты и без папы хороший, — урезонила его Млада и мечтательно добавила: — Ты сильный, но думаешь что слабый, это плохо! Зверь давит всех в этом стойбище! А ведь когда-то он тоже был хорошим… Арей, поняв, что речь идёт об его отце, заплакал ещё сильнее, навзрыд. Он ведь тоже любил его, но отец не хотел этого. «Он и мою маму отдаст брату!» — подумал Арей и тут, вспомнив Бехра, перестал плакать и, улыбнувшись, заснул. — Бедный ребёнок! — прошептала Антонина, входя в шатёр, за ней вошёл Старх, взвинченный и трясущийся, он, озираясь, на-васнийском прошептал: — Вы должны бежать! Я соберу для вас кибитку и отправлю на север! — Что случилось? — спросила Антонина, невозмутимо садясь рядом с дочерью и забирая часть шитья. — В степь вошли лесяне! Они хотят уничтожить наш край, засадить всю степь своими дубами, да липами! — прошипел Старх и, упав на колени, залепетал: — Милушка, молю, я не хочу терять тебя! — Я останусь при тебе! Возглавь малую орду и борись! — строго начала выговаривать ему Антонина и, запустив руку в бороду мужу, ухватилась за серебряную цепь. Старх покорно склонил голову и молчал. — Твою землю пришёл разорять захватчик, а ты семью спрятать хочешь?! Как тебе не стыдно?! А воины твои как?! Их жёны и дети останутся, как рабы для лесян? А что скажет Каган, когда вернётся с похода? Услышав про Армея, Старх, задрожав ещё чаще, ухватился за плечи жены и, подняв голову, просипел: — Ты меня любишь? Антонина усмехнулась и, сжав бороду Старха покрепче, ответила на степном: — Больше всех на свете! Могла бы родить детей, родила бы, так нет же! Бог управил, после Млады прервался мой род! Млада тут же подползла к отцу на коленях и обняла его. Старх задрожал реже. Антонина положила его голову себе на колени и начала приговаривать: — Армей не убьёт тебя, он не сможет и не посмеет, он такой же трус как и ты. Только скрывает свою трусость за силой! Он боится! Боится себя! Он не знает кто он, он не понимает - зачем он, он не понимает ничего! Ты же знаешь, кто ты — ты Старх, сын рабыни, зачем ты — чтобы охранять стойбище и объезжать коней! Ты отлично понимаешь, что тебя надо сделать и этого ты и боишься! Ты воин, но не воин-Номади, ты не один, таких, как ты, вся степь! Все боятся, боятся зверя! Пока Старх, дрожа, засыпал Млада перезаплетала его косы и нежно смотрела на знакомые черты лица, на смуглую кожу, на бороду с серебряной цепью. — Мам, а зачем папе воевать с лесянами? — тихо спросила девушка, когда поняла, что отец крепко спит. — Чтобы степь пала навеки! — коротко ответила Антонина и, погладив щеку мужа на которой красовался шрам, добавила: — И потому что люблю его!