Из князи в грязи

Проснувшись посреди ночи от страшного грома, Михаил вскочил с ложа и осмотрелся. В шатре ничего не изменилось. При свете одинокой лампады перед образом Спасителя молились митрополит и Елена. У ложа Александра дежурил лекарь. Клюя носом, он старался не заснуть. Свеча освещала бледное лицо царевича, губы его были белее полотна, он едва дышал. Казалось, в любой момент он мог отдать Богу душу, но держался, хватался за что-то, возможно за тихие молитвы юной княжны. Князь тяжело вздохнув усмехнулся, как он мог уснуть в такую минуту, когда друг в беде? Ещё вечером его придавила усталость, он не спал с возвращения дочери, боялся видений с женой и сыном, но, всё-таки заснув, не увидел ничего и теперь с облегчением смотрел на мрачный лик Спасителя на иконе. «Господи, забери мою душу, только спаси его! Он очень хороший человек!» — про себя яростно молил князь. В ответ гром звучал всё страшнее, холодная яркая вспышка от молнии проникла через полог шатра и осветила сидевшего в углу Номади. Михаил в ужасе вздрогнул. — Проснулся, княже? — осклабился Ирфан, вспышка молнии вновь осветила его. В глазах Номади светилась чёрная ненависть и злоба. Не смотря в сторону царевича, он направил взор в щель в пологе. — Проснулся, пёс, — выплюнул Михаил и тут же подметил, что Ирфан не просто сидит, а стоит на коленях, при этом пытаясь воздеть руки, связанные с волосами на затылке, вверх. — Не видишь — Богу молюсь! Это дождь скорби! — ухмыльнулся Номади, следующая молния отразилась в его глазах ещё более страшным светом. Михаил, перекрестившись, обнажил меч и, приставив его к горлу пленника, прохрипел: — Проклятый язычник! Не потерплю этого под покровом моего дома! — Я могу и снаружи молится, под ливнем даже свежее, — нагло протянул Ирфан и гордо бросил: — Слышишь? Это Фал гремит своим щитом и разит землю своим копьём! — Это Илья пророк, таких как ты по небу гонит — бес! — злобно парировал Михаил и, убрав клинок, брезгливо отвернулся. Номади на это улыбнулся ещё шире и вдруг прошептал: — А я ведь молюсь, чтобы царевич выжил! Князь удивлённо обернулся. Номади не врал, он говорил искренне, так же как и ненавидел князя. Михаил, подойдя, опустился рядом с ним и, ещё раз заглянув в глаза, произнёс: — Твой бог не спасёт Александра! — Поэтому я молюсь вашему! — на лице Ирфана появилась серьёзность, улыбка сползла с лица. Кочевой княжич точно не врал, он желал спасения тому кто сохранил его жизнь и защитил от смерти. — Так вот оно как, — горько усмехнулся Михаил и с желчной иронией спросил: — Ну и как? — Поживём-видим, — пожал плечами Ирфан и добро добавил: — Мне было бы грустно если бы такой воин взял да и так бесславно погиб… — Ясно, — вздохнул Михаил и, обернувшись на молившуюся дочь и владыку, задумался — «Из-за кого спрашивается?». Ирфан продолжил ждать новой молнии, с упоением наслаждаясь каждым звуком раската грома. «Убил бы», — подумал князь и, кашлянув, спросил у кочевника: — Скажи, во время вторжения ты убивал безоружный люд — женщин, стариков, детей? — князю почему-то вдруг стало важно узнать это, чтобы окончательно понять логику Номади. — Я выполнял приказ, — бросил Ирфан и, задумавшись, потупил взор. Михаил с отвращением посмотрел на него. «И зачем царевич спас его жизнь? Каинит, пёс, убийца!» — подумал князь и осёкся. Нет, он был такой же человек как он и это то и было самым страшнее всего. Номади не испытывал угрызений совести, но при это всё равно не желал зла царевичу, он молился за него. Это пугало, эта двойственность, эта страшная бесчестность смешанная с воинским достоинством и уважением. — Все мы выполняем приказ, — наконец проговорил Михаил и, поднявшись, направился к иконе. Вдруг полог шатра отогнулся и внутрь проник мокрый насквозь посланник с радостными глазами. Михаил удивлённо посмотрел на него. Вестник опустился на колено и горячо произнёс: — Княже, добрая весть! Ярл Тюр освободился, всё идёт по плану! Михаил обрадованно бросился к послу и, обняв его, оглянулся на Номади. Князь был просто счастлив, что враг знает их язык. Лицо Ирфана перекосилось в гримасе ужаса, он понял слова посла и сразу сделал долгоиграющие выводы. Теперь его дядя потерял ключ не только к воротам Скопле, но и к сердцу царя. «Как он теперь будет угрожать Бориславу?» — Князь злорадно рассмеялся. — Шпионы доложили — Фаюр погиб при осаде Брана, враг лишился своего копья! — радостно продолжил юноша, смотря князю прямо в глаза. Михаил ликующе глянул на Ирфана и бросился к столу, чтобы налить тяжело дышавшему посланцу вина. Да это был дождь скорби, но скорбеть должен был не он, а как раз Номади и не только плененный. Зверь Армей тоже должен был скорбеть. — Ну спасибо Доброслав! Вот это я понимаю добра весть! — произнёс князь и, отдав юноше чашу, бросился к лику Спасителя. Упав перед ним на колени, князь бил челом и горячо молился. — Господи, накажи злодеев, спаси нас, даруй победу! — с яростью шептал Михаил, чувствуя как его сердце наполняется надеждой. Митрополит с Еленой, ободрившись, продолжили молиться за царевича, князь же приказал собрать военный совет. Он теперь не смотрел в сторону пленника, не глядя он мог сказать как тот выглядит. Бледное лицо, сжатые зубы и пустые глаза. Надменный и хитрый он теперь был разбит дурной вестью. Михаил не желал втаптывать врага ещё глубже в грязь, но и жалеть не собирался. Надежда и радость заполняли сердце князя. «Даже если ты погибнешь Александр, можешь считать что уже отмщён, каганат обречён!» — подумал князь, смотря на белое лицо царевича. *** Борислав едва держался в седле, он очень хотел спать, но нужно было действовать и действовать незамедлительно. За Крестовым полем у Скопле кипел своей особенной ни на что не похожей жизнью лагерь — его лагерь. То над чем он корпел все те годы которые был царём. Огромное воинство готовое к генеральному сражению с Номади. Эта армия гудела как пчелиный улей, тут и там слышались приказы на разных языках. У одного костра спокойно могли сидеть васняк, варанг, рунит и эллин. Бориславу казалось что сбылась его мечта — сплотить сопредельные государства на борьбу с варварами. «На это не жаль положить жизнь!» — думал царь, глядя как васнийские воины с интересом и восхищением следят как эллинские мастера натягивают тетиву огромного камнемёта, рядом же в линию стояли диковинные катапульты и другие машины сконструированные по древним чертежам. По крупицам была собрана общая мозаика — только сплочённые народы могли противостоять Каганату. — Царь-батюшка, рвы выкопаны и накрыты, как вы и приказали, — пропыхтел настигший осматривающего укрепления царя воевода Болеслав. Щурясь от солнца и глубоко дыша, он постоянно вытирал лоб платком. Царь улыбнулся. Старый, полный, широкий и простой, воевода будто символизировал старую армию Васнии — набранные князьями дружины и боярские конные рати. Теперь же всё было иначе, новую армию отлично бы показал брат. Александр в своей золочённой элиннской броне с рунитским шлемом и красным плащом привезённым из-за семи морей олицетворял все удавшиеся замыслы Борислава — создание народного ополчения, приглашение на службу эллинских катафрактов, варангских дружинников, рунитских наёмников. Обновлённое созданное против Номади воинство было готово к противостоянию. В поле никакая армия нынешних стран бы не выстояла против Каганата, но эта — общая, могла. Борислав верил и знал это. От этого было втройне больнее осознавать что сейчас Александр прикован к постели и ранен. «Всё для победы!» — про себя повторял царь, пытаясь отогнать злые мысли. — Жаль что всего в три аршина глубиной рвы, были бы глубже, может быть Номади бы сразу в ад провалились! — проворчал сопровождавший царя писарь Юрий. Борислав, устало усмехнувшись, проводил восхищённым взглядом двигающийся к реке отряд эллинов с длинными копьями и произнёс: — Они и так провалятся… жаль горючей смеси у нас не так много… — Да уж, мы это предусмотрели и часть рвов завалили сеном и тряпьём промасленным! Так что погореть эти аспиды успеют, — произнёс Болеслав и заботливо заметил: — Царь-батюшка, отец родной, может вернёмся в ставку? Вы устали, вам бы отдохнуть! Борислав усмехнулся, на этот раз криво и неестественно, и потерев почерневшую под глазами кожу устало ответил: — Нет уж, я лично должен проверить все силки расставленные на зверя! Доверится нашим военачальникам и боярам выше моих сил! Гаврилов тот же свой вал только на половину возвёл, ему своих дружинников жалко, чернь мол должна работать… — глаза царя засверкали нехорошими огоньками, остановив лошадь, он вновь посмотрел на кусок пергамента, на котором был план укреплений Крестового поля. Всё было расписано до мельчайших подробностей, от того, где какая дружина должна стоять, до того, сколько шагов должно быть между валами. — Вот теперь, пускай жалеет дальше, с половиной бороды и без языка, — горько выплюнул царь и оглянулся, Болеслав спрятал глаза под густыми бровями. «Стыдно!» — вздохнул про себя Борислав. — Это ещё что, боярин Верьев пожадничал и фураж для дружины не поставил, третий день привязанный к телеге без еды бегает, — усмехнулся Юрий и тихонько добавил: — И всё же, царь-батюшка, может вернёмся? Вам бы, хотя бы часок поспать! Не может человек жить одной молитвой и тремя каплями росы… — Может, — огрызнулся Борислав и, вдруг услышав поднявшийся над лагерем трубный гул, улыбнулся и неожиданно согласился. Укрепления могли подождать. Наконец-то в его стан прибыл тот на кого можно было опереться. Весёлый бойкий варангский сигнал предвещал встречу с старым другом. — Здрав буди ярл Ингвар! Гроза севера! — торжественно произнёс Борислав, заключая шурина в объятья. Северянин по-медвежьи крепко обнял царя и уважительно склонился, протягивая ему свой меч. — Я и моя дружина с тобой, царь Васнийский! И вся армия гордого Ругиланда! — ответил Ингвар, не вставая с колена. Борислав тут же поднял его и провёл к своему столу, на котором была разложена карта. Царь был просто счастлив, теперь у Номади за спиной был не только Аранк, Лесяне но ещё и полчища северных воинов, но даже не это радовало царя. Нет, он радовался родичу, которому мог доверится, который мог помочь ему. Ингвар внешне был очень похож на Тюра, темпераментом же на Ольгу. Крепкий, рассудительный, с уверенным взглядом. Это невероятно успокаивало и придавало сил. — Я так рад что ты вернулся с добрыми вестями! — радостно проговорил Борислав. Ингвар осклабился и, вытащив из ножен кинжал, произнёс: — Я же клялся — что либо выбью из родственничков помощь, либо там же и помру! Борислав, посмотрев на шурина долгим уставшим взглядом, вновь усмехнулся и тихо произнёс: — Клятвы клятвами, а без тебя, с дружиной, или без, мой план не был бы полным! Ингвар, расхохотавшись, стукнул кулаком по столу и, по доброму взглянув на царя, вытащил из поясной сумки сплетённую из вьюна фигурку воина. Борислав с вопросом посмотрел на неё. Ярл поставил этого зелёного ратника на карту и с умилением проговорил: — Это тебе от Мирославы, просила передать, говорит — дружинник для твоей рати! Борислав, улыбнувшись, взял фигурку в руку и будто почувствовал теплоту маленьких ладошек дочери. Она будто стояла рядом. Вдруг царя осенило, воин был сплетён из вьюна их арки. На глаза навернулись слёзы, сердце приятно защемило. Ради них Борислав был готов вытерпеть что угодно, ради них он должен победить. — Ольга в порядке, Олег обещал защищать их, — добавил Ингвар и сурово проговорил: — Вижу, не щадишь ты себя? Не боишься окончательно поседеть к тридцати-то годам? — Не боюсь, — тихонько улыбнулся Борислав, принимая серьёзный вид и утирая слёзы. Сейчас не время быть слабым. Они ждали его с победой, эта мысль пульсировала в голове. — И я не боюсь, — улыбнулся ярл и, положив царю руку на плечо, всё так же сурово проговорил: — Можешь на меня положится! Всё знаю — воруют, не делают, безобразничают всячески. Псы! Ничего мы им покажем, где северяне зимуют, а потом и Номади покажем! Борислав согласно помотал головой, слова ярла вернули ему покой. Теперь можно было не боятся за выполнение приказов. Казнокрады и вредители что не боялись царского гнева, точно перепугаются гнева северянского. На воинах с топорами власть в Васнии держалась давно, и казалось только безжалостные инородцы могли привести элиту Васнии в чувства. Царь уже было хотел начать обсуждать планы с ярлом, но сам не заметил, как начал клевать носом. Через минуту образ шурина расплылся и Борислав, оперевшись на руку, тихо уснул. Запах зелёного вьюна будил в сознании образ прекрасного сада, в котором в арке стояла она — его жена. Ингвар, расплывшись в улыбке, поднялся и, выйдя из шатра, обратился к писарю и воеводе: — Царь уснул, я за него! Ну что Юрий? Где у вас барская псарня? Писарь тут же горячо стал рассказывать ярлу, где находятся все именитые ратники и их шатры. Слушая, Ингвар громко смеялся и посматривал на вспотевшего воеводу. Болеслав всё ещё пряча глаза под бровями надеялся что царский и северянский гнев обойдут его. *** Тюр впервые в жизни просто не знал что и сказать, как помочь, как утешить. Он сам долгие годы был рабом на галерах, сам попадал в такие передряги из которых было невозможно выйти человеком, но такого с ним никогда не было. Тело юноши было исполосано шрамами, на груди ужасным ожогом распростёрлось клеймо в виде сокола, но не это было так страшно, нет. Все шрамы были затянувшимися и залеченными, самый старый из них на шее, почти и не виднелся на бледной коже. Среди красных пятен он выглядел чужеродно и страшно. Кто-то нанося юноше боль явно потом старательно лечил его, и лечил мастерски, с садистическим удоволствием. Полосы шрамов были тонкими и аккуратными, и почти на каждом были характерные красные пятна. — Не имеешь права говоришь? — обливаясь слезами, проревел юноша и, стукнув себя кулаком по груди, яростно выплюнул: — Царь твой не имеет права? Да он же нас с сестрой в этом аду и бросил! Последний день Номади ждать оставил! Он сам зверь пострашнее меня! Какой Бог? Какая война людей против зверей? Все оскотинились, все бросили! — голос Василя задрожал ещё сильнее, обхватив плечи руками он страшно завыл. Лошади стоявшие у входа в пещеру заволновались. Гром разверзся прямо над пещерой. Тюр схватился за голову, он понял кто перед ним сидит. Он почитал героя за злодея. «По плодам их, узнаете их, как однако двояко! Чёртова война!» — подумал ярл, вспоминая с какой тяжестью Борислав решил судьбу двух несчастных пленников страшного посла Каганата. Слова юноши впивались в сердце отравленными стрелами, увы, в чём-то он был прав и Тюр не мог этого отрицать. Василь прошёл через ад и к сожалению оставил всю человечность там. Костёр трещал в такт завываниям, ветер колыхал пламя образуя на стенах пещеры страшные тени обезумевшего от боли юноши. — Так это ты, стало быть, прикончил злодея Фаюр? — тихо спросил Тюр смело заглядывая в страшнейшие полные ненависти и злобы глаза Василя. Тот прекратив выть, удивлённо дёрнул плечами и уставился на ярла. Слёзы прекратили свой поток, юноша, выкатив глаза, непонимающе спросил страшным хриплым голосом: — Откуда знаешь? — вдруг юношу постигла страшная догадка и он проревел: — Отвечай быстро! — Тише, — успокаивающим шёпотом произнёс Тюр и честно ответил: — Я в плену у Кагана Армея был, бежал как раз тогда, когда донесли о смерти злодея… — Так ты… — просипел юноша, глаза его вылезли из орбит, откинувшись на спину он страшно истерически захохотал. Тюра пробрала дрожь. Он лишь раз слышал такой жуткий смех, когда на галере сошёл с ума один из рабов, его просто выбросили за борт. Ярл отлично помнил как после этого больше трёх дней этот хохот звенел в его ушах. Вот как выглядел настоящий безумец. Борислав в сравнении с Василем был просто безобидным блаженным. — Да, я ярл Тюр, тесть царя Борислава, он меня тоже в плену бросил, — коротко отчеканил северянин, подбрасывая в огонь ещё одну ветку. Юноша, вытерев слёзы, перестал смеяться и резко сел. Тюр прикусил губу, глаза Василя переполнялись самой что ни на ест чёрной ненавистью. — И зачем? — с безумной усмешкой спросил юноша, вскинув руки, — Он что же, тоже как я, Бога не боится? Василь, не дожидаясь ответа, сменив смех на свирепый рык, прохрипел: — Мою сестру обесчестил этот демон Армей, а этот дурак — царь-безумец, царь-трус, и ухом не повёл! Подослал своего служку, такого же труса и велел ждать последнего дня Номади! София согласилась, она просто не знала какой ад нас ждёт дальше! Что из нас сделают скотину, что нас обесчестят и втопчут в грязь! Тюр добро улыбнулся и продолжил смотреть в глаза юноше. Ярл был бы рад доказать ему что тот ошибается, но в речи мученика была только одна ошибка — оскорбление царя. Василь, задыхаясь от злобы, вновь зашёлся в рыданиях. Ярл, не желая продолжать просто смотреть на это, поднялся и приблизился к юноше, протянул руку. — Не трогай меня! — прохрипел Василь, отстраняясь вновь, обхватывая плечи и пряча свой страшный взгляд. Тюр, вздохнув, вернулся на своё место и, закинув в огонь, последнюю ветку тихо начал рассказывать. Рассказывать всё от начала до конца. Всё что видел, всё что знал. Он не хотел оправдаться, не хотел защитить царя, нет, Тюр просто хотел доказать юноше что его жертва не напрасна, что он страдал не за зря. Что Бог поможет воздать мучителям за всё то зло что они сотворили. Василь перестал рыдать только на той части рассказа когда речь зашла о сестре, которая не только не пала духом, не разбилась, не сдалась, но нашла в себе силы, а в окружающих союзников. Слушая про какого-то юного язычника, который за Софию готов прикончить своего же брата, Василь всё меньше походил на безумца. Он утёр слёзы, сел и, наклонившись вперёд, ловил каждое слово. Губы его дрожали, из глаз как будто вместе с слезами вытекла вся чёрная ненависть, вместе неё в них засияли огоньки надежды. Тюр обрадованный этим не останавливался, юноше можно было рассказать всё. Ярл чувствовал что из него выйдет хороший спутник, который точно не предаст. С такой ненавистью ко всем, а к Номади особенно, Василь не мог так поступить. Когда ярл закончил свой рассказ на том самом «Последнем дне Номади», Василь уже выглядел совершенно иначе, не как загнанный зверь, а как испуганный, но счастливый человек. Дрожа всем телом, часто моргая, наполнявшимися слезами глазами он, указав пальцем вверх, тихо спросил: — Так что получается? Он есть? — Получается так, — улыбнулся Фаюр и, смотря на затухавший костёр, в котором покоился череп воина-Номади серьёзно спросил: — Пойдёшь со мной? Василь задумался, Тюр понимал отчего. Даже видя всю картину он не искоренил ненависть и обиду к царю, тем более теперь он просто боялся суда, не звериного, не человеческого, нет, суда Божьего. «Богохульство искупается лишь покаянием, сможешь ли ты покаяться?» — про себя спрашивал Тюр, с сочувствием и теплотой смотря на юношу. Тот всё ещё колебался, но ярл точно уже решил что в любом случае не оставит его на скользкой кровавой горной дороге. Тюр чувствовал жгучее желание вытащить его отсюда. Попросту спасти, как когда-то спасли его. «Эх, царь Лев, а ведь если подумать мы так же сидели у костра в такой же пещере! Если конечно почитать за костёр печь, а за пещеру дворцовые палаты эллинского князя», — подумал ярл, вспоминая отца Борислава, то как он вытащил его из ада. — Пойду! Лучше рубить Номади по честному… — наконец ответил Василь, голос его всё ещё дрожал, но в глазах была твёрдость решения. Тюр улыбнулся и, протянув над потухшим огнём руку, произнёс: — И рубить не ради удовольствия, а ради победы человека над зверем! Василь испуганно посмотрел на огромную ладонь северянина, но всё же обхватил её своей слабой рукой и пожал. Ярл одобрительно улыбнулся и посмотрел на выход из пещеры. Гром всё ещё гремел, дождь лился нескончаемым потоком, но на душе отчего-то было легко и радостно. «Если уж я смог вновь стать человеком, то ты и подавно!» — решил Тюр, смотря на Василя. *** — Ты выбрал кровь, да кровь зверя, но тоже ведь родную, — голос Млады успокаивал Арея. Он не жалел что вернулся в шатёр к Антонине. Голова гудела от мыслей, совесть грызла сердце, стыд втаптывал в уныние. Мальчик просто не понимал что делать дальше и как жить. Выбор сделал не он, выбор сделала жизнь, он не смог долго находится рядом с матерью, сбежал как трус от этого выбора. И вот теперь, когда он бездействует план восстания Касифов горит синим пламенем. Он ни сделал ничего что просила мать. Просто спрятался. «Трус! Трус! Трус!» — ругал себя Арей, прижимаясь к сестре. Она гладила его по голове и тихонько приговаривала: — Я бы тоже выбрала кровь зверя, я бы по-другому не смогла, не получилось бы! Потому что я люблю папу и старого и нового… Старх добрый, как бы я могла предать его? — Бехр, я не хочу предавать его! И вас я тоже предавать не хочу! — прохрипел Арей, он всё никак не мог унять шторм в своей душе и слёзы как скорбный дождь не прекращались ни на минуту, как бы он ни старался. — И хорошо! Кровь предавать плохо… — тихонько прошептала Млада. Арей дёрнулся и в отчаянии проревел: — Так я в любом случае предаю кровь! Либо отца, либо мать! Млада замолкла. Арей, оторвавшись от неё, поднял глаза. Мальчика пробрала дрожь. Она тоже не знала как правильно, как лучше. Она не спрятала взгляд. Лучше бы спрятала, потому что выражение этого безысходного неразумения ударило прямо в сердце, сжав зубы, Арей отпрянул от сестры и с надеждой обернулся к сидевшей у очага Антонине. Она, поймав его взгляд, горько улыбнулась и прошептала: — Эта война, придётся выбирать с кем ты! — Я хочу с вами и с мамой! — пролепетал Арей, падая на колени и, с мольбой воздевая руки к небу. Антонина подошла и, прижав его к себе, сурово произнесла: — Тогда отрешись от тех кто далеко, от Бехра, от Старха, от остальных Номади. Выжги их из своей души калёным железом! Помоги тем кто близко! — Я не могу! Не могу! — прохрипел Арей, беспомощно повисая в объятьях Антонины. Нет и она не хотела дать ему красивую иллюзию, простой выбор. Она лишь притушила пожар сомнения в душе, но дым от этого пожара казалось в любой момент готов пойти из ушей. Мальчик понятия не имел что делать, метаться уже не было сил. Даже в единственную спокойную гавань ветер занёс грозовые тучи с дождём. «Придётся выбирать!» — подумал Арей, вновь проваливаясь в этот кошмарный сон. — Раз не можешь, так и не прикасайся к этому! — голос Антонины будто пробудил мальчика. Арей в недоумении поднял глаза. На губах женщины была улыбка. Погладив его по волосам, она тихонько сказала: — Ты ещё мал для таких решений. Затрудняешься сделать такой страшный выбор? Не делай его! Арей отчего-то почувствовал облегчение. Да горькое и гадкое, но такое лёгкое, как целебный горький отвар, от которого тянет тошнить, зато затягиваются раны. Да, скорее всего это был лучшим выход. Своим бездействием Шаюм обрекал что тех, что других и к сожалению в данной ситуации этот вариант его больше всего устраивал. Ураган стих, Арей сделал выбор. *** Старх с горькой усмешкой смотрел на вечернее поле брани. После того как легион застрельщиков оказался в котле и был практически уничтожен, к нему на помощь примчался до этого сбежавший командующий Фазан во главе целой тысячи тяжёлых конников. Номади отступили и, расставив новые силки, уже стали ждать добычи, но враг не стал преследовать их. Зольды, видя что вся малая орда не идёт в рукопашную, предпочитая налетать с обстрелами и тут же убегать, решили встать лагерем. Их князь не вышел биться в равном бою с Каганом и Старх догадывался почему. На поле осталось лежать до четырех сотен зольдов и до трёх сотен Номади. Количество раненых же с обоих сторон исчислялось тысячами, но не это так раздосадовало Кагана, при том что он сам был в числе последних. Он понял одну страшную вещь и теперь не знал что с ней делать. Ну как не знал? Знал. Выбор был простой. В обоих вариантах правда было место для смерти и это больше всего расстраивало Старха. «Умереть как воин в бою, или сдохнуть от рук брата как собака?» — да выбор выглядел не так, но Старх видел его именно таким. — О, Каган, что тревожит тебя? — спросил подъехавший Бойч и горячо добавил: — Ты только прикажи, мы ночью запалим все поля вокруг их воинства и раздавим их лагерь! Отомстим за тех кто погиб сегодня! — Идея хорошая, — одобрительно кивнул Старх и, вздёрнув брови, скривил губы. Старый воин продолжил смотреть с вопросом. Подъехавший Гюсташ тоже уставился на Кагана, будто прожигая единственным глазом. Врать своим лучшим воинам, которые едва держались в сёдлах от усталости и были покрыты ранами Старх не мог. — Среди зольдов был васняк… — наконец выдал он и, обхватив голову руками, прорычал: — Не могу выбросить его из головы! Не спроста это! Ну откуда в зольдской рати васнийцу взяться? — Дела… — протянул Бойч, поправляя потрёпанную окровавленную повязку. Гюсташ же, выронив из рук поводья, вскрикнул, на его покрытом запёкшейся вражеской кровью лице появилась страшная догадка. Старх с досадой плюнул, это были не его фантазии, боевые товарищи пришли к таким же выводам. — Так это выходит Бориска-дурак заманил Кагана в свой край, а в это время Ромель-змеюка нам в спину вдарил? — прохрипел Гюсташ, по его голому подбородку скатилась чёрная капля крови, юноша от ужаса раскусил рубу. Старх, вздохнув кивнул, другого вывода просто быть не могло. Их кочевой народ попал в страшную ловушку. Осознание этого было тяжёлым и неприятным, но прошло мгновенно. Бойч, достав рог, трубил общий сбор. Старх чувствовал как его вновь окутывает липкий страх, как он медленно проникает в его сердце, заполоняет голову. Перед глазами стоял брат с его кровожадным оскалом и чисто звериными глазами. «Если он вернётся, он убьёт меня!» — эта нелогичная, дурацкая мысль почему-то штурмовала разум. Вспоминался страшный момент убийства отца. Короткий бой старого зверя с молодым. Старх одинаково ненавидел Аргера и Армея, но до смерти боялся лишь второго. Собравшиеся на кошме под штандартом Шаюмов князья родов с ужасом выслушали размышления малого Кагана. Старх говорил прерывисто, но чётко, догадки остались позади, другого объяснения васнийцу в рядах зольда просто не было. Да и слишком всё ладно выходило для совпадения. — А ведь вторглись как раз когда Каган уже Васнию воевал! — хрипел Кесир Хиуз при свете факелов его наполненный кровью беззубый рот выглядел ещё страшнее. — Да ещё и армия их идёт словно знает где у нас что, это при том что мы сквозь свои земли отродясь зольдов не пускали, а вот васнийских работорговцев и купцов — пожалуйста! — вторил Гоноз Фаркаш, размахивая перевязанным обрубком руки. Остальные князья молчали. Все в грязные, в пыли и крови, вражеской и собсвтенной, уставшие, потные они, потупив взгляд, скрипели зубами. В глазах их сияла ненависть и презрение к подлым врагам. — Что делать с этим будем, князья степи? — спросил то, про что никто бы не хотел говорить, Старх. Никто не ответил. Хиуз с Фаркашем переглянулись, даже они, старики боялись гнева большого Кагана. Все знали о норове Армея и даже боялись предположить что тот сделает если вернётся в степь из похода. — А что спрашивать то, о, Каган? — вскричал Гюсташ и, гордо вскинув голову, сказал: — Я могу поехать к дяде Армею и всё ему рассказать, вы пока сдержите зольдов, владыка всё и решит! Князья переглянулись и дружно уставились на Старха. Тот, сжав зубы, сделал вид что задумался. — Молодой ещё… — послышалось ворчание от кого-то из стариков. Гюсташ, не обидевшись поправил повязку, на глазу. Старх думал. Армей мог вернутся и спасти всё и всех, мог победить зольдов, а потом и васнийцев заодно за такую подлость. Но почему-то Кагану казалось что брат если и вернётся то будет очень недоволен им. Очень. Малый Каган едва сдерживая дрожь осмотрелся в свете факелов перед ним в полной тишине и безмолвии сидели с десяток князей и все боялись, так же боялись зверя. Даже Бойч прятал взгляд покрепче сжимая рукоять булавы. — Была не была! — наконец выдал Старх и, встав, вытащил из-за пазухи табличку посланника, — Только тебе могу это доверить племянник родной! — Клянусь доставить весть! Слава Фалу! — опустившись на колени и принимая таньгу посла, проговорил Гюсташ. — Слава Фалу! — вторили князья, испуганно переглядываясь. Хотя, глядя на Кагана, они отлично понимали, что будет лучше, если их народ сохранится в степи под властью Армея, чем будет уничтожен такими подлецами как Васняки и Зольды. *** Проснувшись, Армей с отвращением посмотрел на восходящее среди рассеивающихся туч солнце. Не долго думая, Каган швырнул в окно покрывало, на котором отчётливо выделялись коричневые следы крови. Голова болела, Шаюм, вспомнив что происходило вчера, зарычал и повалившись на бок вновь обхватил голову. «И зачем проснулся?» — подумал Каган. Он ни капли не отдохнул, сон был беспокойным и страшным. Она приходила к нему. Впервые за долгие годы вновь явилась в ужасном видении. Мама. Армей старательно выбрасывал этот образ из головы, но не получалось, эти виноватые глаза и немой укор преследовали его в таких ночных кошмарах. И самым страшным было именно это молчание. У неё было за что ругать его, за что укорять, за что истязать. Но она не говорила ни слова. Армей хорошо помнил что если во сне приходил отец, вот он и кричал, и завывал, и бросался в драку, но на него быстро находилась управа. Что же делать с безмолвной матерью с её немым укором во взгляде Каган не знал. — Мама… — тихо прошептал Армей и с отвращением сплюнул на пол. Нет, он не Касиф, он воин-Номади, а она, ни что иное как злой дух, который желает мешать его восхождению. Всё именно так и никак иначе. Каган обхватил плечи ладонями и попытался свернутся калачиком. Всё тело ослабло, он понял что устал, и устал очень сильно. Потрясение испытанное вчера ещё не сошло на нет и Армей это чувствовал, чувствовал и ненавидел себя за это. «Когда у деда погиб брат, он не долго думая спалил всю округу! А ты что? Слабак!» — ругал себя Каган, но вставать с ложа не спешил. В душе как будто появилась ещё одна огромная дыра которую было невозможно не зашить, не заполнить. Пустота. Как после убийства матери и отца. Только Фаюр был дороже чем они оба вместе взятые. «Он первым! поверил в меня! В мою силу!» — с тоской думал Каган, вспоминая как учитель кланяется ему и присягает и это после того как сам Армей на его глазах убил князя, которому Фаюр служил долгие годы. — Я воин-Номади! — прохрипел Каган, поднимая глаза на окно, снаружи уже взошло солнце нового дня. Вздохнув, Шаюм сел и осмотрел палаты. В углу прижавшись друг к другу спали Илди и София. Они были его самым ценным сокровищем. Армей усмехнулся и, всё-таки встав, подошёл к окну и, раскрыв ставни, вздохнул утреннюю свежесть, в которой уже не осталось и следа от запаха крови, гари и железа. «Либо прощание с другом по всем обычаям, либо быстрый налёт на столицу с сопутствующей местью. Что же выбрать?» — этот вопрос почти не мучил Кагана, ответ он знал уже когда проснулся. Да тело ослабло а в голове не утихал скорбный дождь, но сердце уже горело желанием мести, а Армей не привык отказывать себе.