Из князи в грязи

Борислав, сгорбившись, застыл на троне как страшная статуя. Поникшие бояре, князья и воеводы испуганно стояли перед ним. А меж ними высилась небольшая пирамида из тринадцати отрубленных голов. Царь хищно смотрел на оставшихся государственных мужей и ничего не говорил, это было уже бесполезно. «Прости Александр!» — про себя думал Борислав, сжимая зубы. — Подлецы! — возвысил голос Ингвар и, подойдя вплотную к строю васнийцев, прорычал: — Воруете, лжёте, не исполняете веленого! И это пока наши братья гибнут борясь с Номади? Пока наш народ бежит из своих земель на восток, спасаться в столицу? И вы ещё называете себя людьми ратными? Псы! Предатели! Северный князь замолк, Борислав, подняв руку, хриплым страшным голосом сказал: — Гроза севера, прекрати бессмысленные речи, ты взываешь к тому что отмерло у них, нет совести у них! — царь выпрямился и, посмотрев сквозь толпу дворян, холодно приказал: — Юрий, огласи список. Совесть погибла, так пусть страх проснётся! — Князь Симеон Фесский — не исполнил приказала царского и явился в с стан без войска своего и без коня и без оружия, вёл себя праздно и смущал людей ратных пьянством и развратом. Боярин Ивейло Старский — лжесвидетельствовал на царя, подбивал войска на бунт против варангских, эллинских и рунских ратей, — голос писаря царапал душу царя, но он терпел. Знал что иначе никак. Разговоры не помогали, на войне решить что-то при помощи них оказалось невозможным. Весь план оказался под угрозой из-за тринадцати предателей. — Боярин Искра Любеч — слушал речи Ивейло и держал супротив царя кинжал за спиной и камень за пазухой. Воевода Иван Сереньев — срыл валы подготовленные супротив Номади, дабы во время битвы пустить их в лагерь и отдать им царя. Митрополит Ангел Вадский, — речах своих называл царя еретиком и отступником, хулил патриарший престол и подбивал бояр Вадских и дружину их к восстанию. Купец Вадим Хлёский — собирал средь войск деньги на откуп для Номади, делал это не тайно, но явно, подрывая дух рати царской и позоря Васнийский народ перед иноземцами и наёмниками. Братья сотники Кирейских дружин Богуслав Станислав и Вечеслав смущали рать свою речами о поражении державы нашей, подбивали к побегу, вели жизнь развратную, крали дев из столицы и хотели встречая Кагана отворить ему ворота. Бояре Мефодий, Артемий и Захарий поручившиеся друг за друга и поставленные на должности поставщиков фуража скрыли три обоза хлеба от беженцев и продали его, так же смущали наёмников разговорами о бегстве и поражении, хулили план царя, обижали бегущих от Каганата васнийских крестьян! — глаза Борислава налились кровью, он был готов услышать последнее имя, имя человека которого он наивно приблизил к себе и считал другом. Юрий, остановившись, вдохнул побольше воздуха и как крест над курганом голов заговорщиков поставил: — Воевода Болеслав, двуличный соглядатай, собирал для Кагана Номади сведения о наших войсках и их расположении, и хотел переслать ему. Крал на собрании дружины, на подвозе хлеба, на наёме людей, на пропуске беженцев! Хулил среди своих людей царя и святую церковь, желал победы Каганату и поражения нашему народу! — Тела их безглавные расчлените и разнесите по краям лагеря, чтобы каждый видел что станет с заговорщиками! — прошипел Борислав и громко добавил: — Так будет со всяким кто пойдёт супротив победы нашей! *** Бехр умоляюще смотрел в глаза брату, стараясь не выдать своей ненависти. Армей непонимающе склонил голову набок и спросил: — Чего ты радеешь за этого ублюдка и эту суку? Фаюру нужна хорошая компания, ты сам об этом говорил, тот васниец утёк, так я дам ему нового! Бехр начал подбирать слова. Они с братом стояли на краю огромной могилы подготовленной для Фаюра, на дне уже покоилось больше полу сотни его собратьев Касифов, вместе с ними всё лучшее имущество князя Шаюма и вот к ним должны были присоединится ещё и жена брата и юный васнийский княжич. «Ради Софии и Ирфана надо спасти обоих!» — подумал юноша, глядя на Николая, тот смотрел на мир потухшим взглядом и не двигался, Илди же покорно смотрела в яму, не замечая ничего, ни Кагана пометившего её кровью, ни его брата пытавшегося спасти. Юный Шаюм, вскинув руки, произнёс: — Отец родной, владыка всея земли! Я шутил тогда, как мы освободим Ирфана коли убьём сына князя дружины их? — И вправду? — Армей усмехнулся и зарычал: — А что мне мой любимый Ирфан, коли погиб мой наставник, мой отец, мой брат? Они его погубили — васнийские подлые псы! — Не секи душу свою, отец! — голос Бехра сорвался, замолкнув он опустил глаза и прохрипел: — Я сохранил ему жизнь не из брезгливости, а чтобы спасти брата Ирфана, это моя вина, я поступил не как воин и решил не мстить! Ты же мудрый владыка решай сам. Я думаю он будет плохим спутником для князя Фаюра… Армей смягчился, Бехр выдохнул, откровение сработало. Брат любил когда перед ним признают вину, когда отдают всё в его руки, а ещё он любил искренность и пусть Бехр лгал, но для брата это выглядело правдой. — Ты поступил как заботливый сын, брат! — по лицу Армея расплылась умилённая улыбка, за секунду сменившаяся оскалом, схватив княжича васнийца за воротник Каган плюнул ему в лицо и, стерев со лба метку, отбросил в сторону Бехра и на-васнийском приказал: — Благодари моего благородного брата пёс! Он уже второй раз спасает твою шкуру! Николай припал к ногам Бехра и молча начал целовать его ноги. Юный Шаюм с отвращением отогнал его древком топора. Ему предстояла ещё одна словесная битва, переубедить брата что его любимая жена доставшаяся от Карски не может быть парой Фаюру было практически невозможно, но Бехр надеялся на озарение. «Если он убьёт её, София не простит меня!» — он знал это, так же точно как-то что он не воин-Номади, а Касиф. — Это моя супруга и если я хочу подарить её погибшему наставнику, то я так и сделаю! Ты брат юн, не имеешь ни одной жены, тебе не понять этого жеста! — коротко заметил Армей, схватив Илди за горло. Бехр, вздрогнув, прикусил губу и, оглянувшись на окружавших их воинов-Номади рода Шаюм, вновь воздел руки к небу и возопил: — Отец родной, владыка степи! Ты волен делать что угодно, всё подчиняется тебе, вот только ты подумай — если ты побратался с самим Фалом, то как можешь ты даровать любимую жену своему погибшему наставнику? Возьми лучше жену Келара Хиуза и отдай её, уступленное уступай, так учил ты меня! Эта же жена, бывшая подле Великого Карски, она молода и красива, она родит тебе детей, она досталась тебе в честном бою, как можешь ты отдать её вот так, уже умершему? Это великая милость отец! Но разве может быть брат Фала, владыка мира милостивым? Толпа Шаюмов заволновалась, стоявший подле Бехра Альмар бросился в ноги к Кагану и заголосил: — О Каган! Слышишь голос брата твоего? Это сам Фал одарил его красноречием, молю — возьми мою жену, подари её Фаюру, а эту оставь! Ты же побратался с Богом, тебе нельзя отдавать своё умершим, князь бы этого не одобрил! Я уверен, Фал, видя его подле себя, даст ему достойную невесту! Ты же сохрани власть свою в глазах остальных родов! Армей впечатлённый речью Бехра посмотрел на светлое небо, на солнце освещающее выгоревший город и огромную кучу земли у ямы, на собравшихся воинов его рода. Приняв задумчивый вид, Каган вскрикнул и бросился обнимать брата. — Ты прав, Бехр! Я чуть не оскорбил своего наставника такой милостью! — сказав это, он быстро приказал привести жену Келара Хиуза и жену Альмара. — Он бы точно хотел чтобы она была только твоей! — с облегчением улыбнулся Бехр, озарение случилось. Юноша и не знал что может так говорить. «Ну что же, спасти спас, осталось сберечь их до последнего дня Номади!» — подумал Бехр, с радостью гядя как брат стирает метку с лба Илди. В этот момент юноша к сожалению не видел как на него смотрит Альмар, в глазах последнего было подозрение и ненависть. *** Жёны Альмара и Келара пали в ров, Армею уже было привычно делать точное движение лезвием вдоль горла. В этот момент он всегда вспоминал мать и остальных женщин, которых он отправил вслед за побеждёнными во время похорон. Так было с Ичкиром, так было с Аргером, так было с десятками его противников из рода Шаюм. Он уже привык ко всем похоронным ритуалам, вот только Фаюра он хотел похоронить во сто крат лучше чем остальных. — Десятую часть от сокровищ захваченных в граде сем отдаю тебе! — проревел Каган и махнул рукой. Тут же в яму рекой потекли сокровища и церковная утварь. Поверх ковра из рабов, лучших лошадей, оружия и рабынь с жёнами, легло золото и серебро. Поцеловав наставнику руку в последний раз, Армей скомандовал погружать ложе с покойным в могилу. Это действо сопровождалось замогильным завыванием всего огромного рода Шаюм, вокруг которого у могилы собрались и остальные уважающие Кагана рода. — Ты наставлял меня всю жизнь, теперь будешь наставлять с неба до конца дней моих! Я брат Фала, я владыка мира, я завоюю для тебя этот край, чтобы никто не смел беспокоить твою могилу! — прорычал Армей и, входя в раж, заорал: — Фал! Вот он я! Прошу как владыку неба в сей светлый день дай моему наставнику, брату и отцу лучшее место подле себя! Он был отличным воином, отличным князем, отличным военачальником, он будет полезен тебе! Дай ему оседлать грозовые тучи и метать копья твои в врагов моих! Слава Фалу! — Слава Фалу! — заревела толпа. Армей внимательно следил, как накрывают тело Фаюра настилом из досок, на которых они недавно пировали, пропитанные кровью они отлично подходили как покров для великого воина. — Курган же навалим не из земли, как у простых людей, а из голов вражьих! По всему граду этому собрали их по моему приказу! — сказав это, Армей опустил в могилу первый ком земли. Тут же вой усилился кратно. Князья родов, кланяясь в пояс, подходили к настилу и кидали в яму землю, за ними лучшие воины. Каждый по горсти из ладоней. Так потихоньку покрылась могила и возрос курган. Армей, подняв чашу из черепа, провозгласил: — Вижу как душа твоя спокойна подле Фала! Шаюм Фаюр, спасибо тебе за твою верную службу, слава Фалу! — Слава Фалу! — вторила толпа. К небу поднялись сотни чаш из черепов наполненные кроваво красным вином. Армей с радостью развернулся к своему роду и, осушив сосуд, закричал страшным голосом. Поднявшийся гвалд был похож на страшную грозу. Каган с радостью видел среди стоявших перед ним своих верных собратьев. В первых рядах стояли Бехр, Альмар, Дьява и Аркан опирающийся на двух воинов. Взгляд Армея встретился с взглядом князя Вершензу, тот смотрел на происходящее как-то иначе, Каган не мог описать как, но это ему не понравилось, было в взгляде Аранка что-то высокомерное. «Думаешь твоего отца лучше похоронили?» — зло подумал Каган и, наклонившись к земле, поднял лежавшую у ног голову васнийского ратника и первой водрузил её на курган. За ним тут же повторили все князья родов и самые близкие родичи. Армей с удовольствием смотрел как родной брат и сын Фаюра тоже участвуют в строительстве кургана из голов. Вой сменился диким визгом и улюлюканьем. К восхищению всех Номади к кургану подъёхала кибитка в которой стоял идол Фала, не простой, обделанный золотом и серебром, украшенный самоцветами. «Ну что жалкий князёк?» — про себя смеялся Армей, глядя в глаза Аранку, который увидев идола смутился и потупил взор. — Ну что брат? Пойдём! — проговорил Армей, взваливая себе на спину идола. Толпа неистово завизжала и захлопала в ладоши, вой поднялся ужасающий. Каган азартно улыбнулся и ступил на первую голову лежавшую на краю кургана. Толпа в экстазе ревела, а он шаг за шагом поднимался всё выше и выше, ему было бросились помогать брат и княжичи, но он страшным рыком отпугнул их. «Это мой груз! Я подниму его и в отличии от их жалкого божка не буду распят на своей ноше, нет! Я буду благословлён богом на победу!» — думал Армей, сгибаясь под тяжестью идола, но не сдаваясь. Вопль собратьев придавал ему силы, а осознание что под ним под кровавым настилом лежит тело обожаемого наставника дарило железную уверенность. — Слава Фалу! Слава Фалу! — ревела толпа, когда Каган воздвигнул идола на самом верху высоченного кургана выложенного головами врагом. — Я есть владыка земной! Фал мой брат! — вопил Армей до хрипоты, срывая голос, но он просто не мог остановится. Его армия заряжала его, вдохновляла. Он верил что всё так и есть. *** Старх, сплёвывая кровь, с тоской смотрел из кибитки как за ним отступает его старая, худая малая орда. В голове всё время всплывал этот бой. Враг обхитрил их, сам не попавшись в силки, он мастерски расставил свои. В каждой из десяти неповоротливых крепостей оказались спрятаны молниеносные отряды конницы, которые при столкновении и окружении выходили из живых ворот и разили Номади на равных. Кагана не спасли не переодетые в него воины, не знамёна, всех их захватили зольдские конники. Теперь приходилось отступать. На поле осталось больше тысячи его собратьев просто не ожидавших, не знавших что в степи есть такая сила, как тяжёлая зольдская конница, которая с страшным рёвом выносилась из пеших построенией и мастерски расправлялась с ними. — Не журись Каган, подстережём их ещё где… — просипел Бойч с грустью и стыдом глядя на изодранную кольчугу владыки и на оборванную серебрянную цепочку вплетённую в бороду. Всем своим видом он как бы говорил — «Не защитил я тебя Каган!» Старх, отвернувшись, бросил: — Они идут к кургану Архейна, там похоже будет наш последний рубеж! — У нас ещё есть войско, соберёмся подле могилы великого Кагана и пересчёт произведём! Не могли наши братья от одного удара рассеяться! — запротестовал Бойч, стараясь ободрить князя. Тот, сжав губы, обернулся и, сверкнув глазами, прорычал: — Удар уж больно хорош был! Да и совпало смешно — я с Фазаном всё-таки бился, только оба мы в простых воинских платьях были!. — Жаль Макача, — вздохнул Бойч и замолк. Старх, закрыв лицо рукой, вспомнил этот страшный бой. Он вернулся в сечу и всё старался пробиться к юному Шаюму, чтобы спасти его, но зольды слишком напирали, а потом вдруг князь их бросился к нему. За ним ещё трое, двоих Каган узнал сразу — это был Фазан и васниец. В простых легионерских хитонах. Нет хитрость Бойча сыграла злую шутку. Они узнали друг друга и тут же бросились в бой. Старх с Бойчем стояли против них четверых. Фазан не раз ранил Кагана, а сам был невредим, будто заговорённый он парировал все удары и смотрел Старху прямо в глаза, будто пытаясь проникнуть к нему в разум. Каган не смог выстоять в таком неравном бою, отряд юных Номади таял на глазах, а остальная армия оказалась точно в таком же положении. Убив одного из четырёх врагов Старх скомандовал отступление и сам сбежал от этого боя. — Получается это не он трус и дурак, а я? — тихо усмехнулся Старх, подняв голову и всматриваясь в ровные колонны сгорбившихся всадников, которые под оборванными знамёнами следовали за его кибиткой. — Не журись, Каган! Они тоже получили своё! Фаркаши и Хиузы их лагерь запалили, да и сейчас ты же послал остатки гвардии сжигать перед ними всё! Так делали деды наши так сделаем и мы! Ты же велел Кесиру обогнуть их армию и громить обозы! Пока они до кургана дойдут — сто раз с голоду погибнут! Без еды и воды самая большая и сильная армия превращается в сброд, а его мы и израненные и искалеченные разгоним! — старик говорил так уверенно, что Старх даже поверил и не так что на мгновение, а по настоящему. — Ещё не всё потеряно! — прошипел Каган, сжимая рукоять меча. — Лишь бы Гюсташ успел! — добавил Бойч, с восхищением смотря на своего владыку. Даже оборванный, израненный, сбежавший, он сумел сохранить дух и стержень. Он не планировал сдаваться и уступать курган своего деда. «Все там поляжем если потребуется!» — как бы говорил Старх, смотря на лезвие своего верного клинка. *** Андон, прикусив губу, смотрел как, дружно хохоча, легионеры тянут за верёвки привязанные к ногам воина-Номади. По колу стекала кровь, кочевник уже не кричал и только тело его дрожала в предсмертных конвульсиях. — Смотри как пляшет! — смеялись лесяне, тыкая в убитого пальцем, в этом злорадстве было столько мерзкой беспомощности, что Васниец, отвернувшись, стянул с себя окровавленный легионерский хитон. Пол лагеря армии леса было покрыто сажей, в воздухе витал запах горелого дерева и жареной человечины. Да Вольх смог предсказать налёт Номади и подготовить засаду, но он никак не ожидал что враг решится на такое: Впереди воинства кочевников летящих в бой под знамёнами с рысью и волком неслись взбесившиеся подожжённые связанные лошади и быки с собаками, за ними спешили рабы вооружённые лишь ножами и кувшинами с маслом. Снеся заслоны они прорвались в лагерь и запалили его. Легионеры просто не смогли остановить эту страшную волну. Завязавшийся кровавый бой был неравным. Лесян было больше, но они были в замешательстве, лагерь занялся быстро и пока одна часть легионов вела бой с конными Номади, оставшиеся тушили пожар всем что под руку попадалось. Так к концу боя, когда Номади дрогнули и побежали половина лагеря уже тлела углями, а на земле лежало до тысячи поражённых стрелами, мечами, огнём и дымом воинов леса. — Об этом Ливий Старший писал, кочевники с их культом воинской чести на самом деле лицемеры. Они способны на любую подлость! — подошедший к Андону Ведан был одновременно доволен и раздосадован. Да они не ударили в грязь лицом на поле брани, армия Каганата бежала так быстро что многое осталось лесянам в их лагере как трофей, но при этом сами лесяне вернулись в свой изуродованный огнём лагерь. Да лесяне победили, но какой ценой? — Равноценный обмен! — усмехнулся Андон и с горечью произнёс: — Жаль мы не убили их Кагана, война бы так кончилась быстрее! — Они с князем похожи, — грустно улыбнулся Ведан, следя за те как воины насаживают на кол очередного попавшего в плен Номади. Андон не понимающе посмотрел на друга. Лесянин, хрипло рассмеявшись, пояснил: — Им пришли одинаковые идеи — и переодеться, и поделить армию, и вторгнутся в лагерь! — Да, вот только их Каган оказался сильнее в бою, выстоял против нас вдвоём! — вздохнул Андон, стараясь не смотреть в сторону шатра Вольха. Это он приказал казнить всех пленных, он приказал не щадить даже рабов, и Васниец понимал почему. — Жаль Леандра, он был хорошим командиром легиона, земля и Мать-Природа примет его тело! — скорбно прошептал Ведан и, направив взгляд в сторону поля брани, торжественно сказал: — И всякого кто пал за правое дело земля примет с радостью, ибо воин есть лучшее что есть в человечестве! Пропитавшись кровью и железом оружия земля родит хороший урожай и примет новых хозяев своих с распростёртыми объятьями! — Вот только вы хороните этих лучших воинов по отдельности, — зло усмехнулся Андон и бросил: — Своих кладёте в могилы ровно и защищаете от птиц и гадов. Номади же кучами, обрубая высовывающиеся из братских могил руки и ноги, и вы даёте клевать их тела воронам и коршунам, даёте растаскивать собакам и степным хищникам… — Потому что они не воины, — спокойно откликнулся Ведан и, сложив руки на груди, добавил: — Из доброго семени прорастёт доброе древо и сажать его стоит аккуратно и заботливо. Злое же семя родит злое древо, терновник сеется сам. Номади злое семя, из их тел прорастёт сорная трава и прочая погань, поэтому мы и хороним их так! — А васнийцы злое или доброе семя? — усмехнулся Андон и осёкся, за спиной Ведана стоял Вольх, который подошёл неслышно и незаметно. Лицо князя было черно от скорби и боли, при этом в глазах был живой интерес. «Борислав и Армей в одном человеке, страшная картина!» — подумал Васниец. Ведан, вскинув брови, горячо сказал: — Конечно доброе, Андон! Вы живёте по закону, не делаете окружающим зла и питаетесь от земли, а не от других людей! Вы доброе семя! Васнийский посол усмехнулся. Он не верил лесянину, а стоявший за спиной последнего князь подтвердил подозрения Андона. — А по мне всё семя кроме лесного злое, — Ведан, выкатив глаза, с ужасом обернулся. Вольх, страшно оскалившись, смотрел прямо в глаза Андону и он был по-настоящему искренен. «Значит царь не зря подготовил варангскую дружину и привлёк к войне с Номади ещё и эллином с рунитами!» — про себя подумал Васниец и, широко улыбнувшись, лишь кивнул. Ведан было бросился переубеждать его, говорить о гневе поразившем князя, но ни Андон, ни Вольх не слушали его, а просто смотрели друг другу в глаза. Нет, они оба отлично знали что дни их союзничества сочтены. *** — Он простил меня, простил мне мои грехи! — тихонько шептал Василь, вглядываясь в степную даль скрытую под чёрными как смоль облаками. Тюр с радостью следил за изменившимся юношей. До этого сгорбленный и зажатый, со страшным диким взглядом и белым от ненависти лицом, теперь он был выпрямлен и открыт, глаза его сияли счастьем и слезами, на лице виднелся румянец. «Ты станешь человеком! Клянусь я вытравлю из тебя зверя!» — греша подумал ярл. Дружина Хельги шла без устали уже целый день. Тюр был рад вновь находится во главе мощного воинства. — Вот и кончился убийца Фаюров, — с разочарованием проговорил ехавший подле ярла на коне князь Хельги. Тюр, строго глянув на него, тихо бросил: — Нет, Речной змей, он только начался! Он станет настоящим воином! — Ты старше и тебе виднее, но через покаяние становятся чернецами, а не воинами! — хрипло рассмеялся князь и рукой указал на идущую за ним дружину. — Если бы все мои дружинники каялись за свои злодеяния, у меня бы не было дружины! Им не нужно какое-то прощение распятого слабого бога, их покровитель Тюр, в честь которого тебя, кстати, и назвали! — Смешно получается. У тебя не было бы дружины, а у моего царя дружина есть и с покаянием, и с распятым Богом, и я как ты знаешь давно оставил того чьё имя я ношу, и мои дружинники тоже! Так что же, теперь я не воин, а чернец? — ярл, искренне улыбаясь, посмотрел в холодные глаза князя. Хельги, растерявшись, задумался и, схватившись за клок волос на обритой головой, выдававший в нём дворянина, неуверенно сказал: — Ты исключение, я вообще не понимаю как ты до сих пор жив! Даже великий Лорик Покоритель не проходил через тоже что и ты… войны, набеги, плен, рабство, вот теперь служба у царя-безумца… — Хорошее получается исключение, а сын мой Ингвар? А дружина моя, не много ли исключений? — нет, Хельги остался всё тем же барчонком, который скорее откусит себе руку, чем примет что-то не нравящееся ему. Это веселило Тюра и слегка расстраивало. Князь, вновь задумавшись, сощурившись, в ответ спросил: — Опять сманиваешь? Хочешь чтобы как ты крестил дружину и стал слугой васнийского царя? — В веру невозможно переманить, по крайней мере настоящего укрепившегося верующего, — оскалился Тюр и, принимая самый невинный вид, добавил: — Мне просто интересен твой образ мышления, а вообще это тоже очень забавно, что же ты за воин Тюра такой, если боишься что тебя можно переманить в стан Бога которого ты не уважаешь? Хельги не ответил. Вдруг остановив коня, князь скомандовал: — Наперерез! Тут же от отряда конных варангов отделился пара воинов среди которых был Василь и бросились к горизонту, где виднелся несущийся на всём скаку всадник держащий на привязи ещё одну лошадь. — Это посланник Номади, интересно что им понадобилось сообщить армии вторжения Кагана? — усмехнулся Хельги и добавил: — Про Бога мы с тобой после победы ещё поговорим, а пока надо отловить эту блоху! — сказав это, князь бросился вслед за своими людьми. Тюр, скривив лицо, последовал за ним. Воин-Номади, увидев скачущих наперерез конников, резко затормозил и в недоумении встал как вкопанный. Тюр усмехнулся, это был всего лишь мальчишка, да ещё и калечный, через лицо Номади была повязка закрывающая глаз. — Схватить его, живым! — скомандовал Хельги, заметив что Василь скачущий впереди, уже обнажил клинок. Номади испуганно гарцевал на месте, он судя по всему был очень удивлён, обнаружив в степи варангов в чьих рядах были одетые в одежду кочевников воины. — Кто ты? — на степном крикнул одноглазый и тут же обнажил клинок. Он разглядел в Василе васнийца. — Мы смерть Номади! — гордо на северном заявил Хельги, Тюр громко перевёл. Посланник, окончательно растерявшись, остановился на месте. — Вы дружина царя Борислава? — срывающимся голосом спросил Номади. Хельги, осклабившись, посмотрел на Тюра и кивнул. — Подлецы! — на степном проревел кочевник и бросился на Василя, тот парировал удар, закрыл ему выход из окружения. Пять конников взяли Номади в кольцо. — Мы сохраним тебе жизнь, если скажешь что за весть ты несёшь Кагану! — попытался начать переговоры Тюр, но не получилось. Юный кочевник, взбесившись, стал бросаться то на одного всадника варанга, то на другого, стараясь прорваться. К этому моменту уже подоспела и пешая дружина северян. Они, смеясь, смотрели как Номади словно зверь попавший в силки пытается вырваться. — Подлецы! — рычал кочевник, беспомощно дёргая удила. — Да снимите вы его уже с коня! — недовольно рявкнул Хельги, пришпорив коня. Клинок Номади просвистел мимо его уха, князь, чуть не лишившись головы, пригнулся. На его защиту бросились все варанги, Василь же зайдя к Номади со спины выбил клинок. Посланника повалили на землю и, прижав к пожухлой траве, связали руку. — Подлецы! — сквозь слёзы ревел однозглазый мальчишка Номади, пытаясь подняться. Варанги громко смеялись, придавливая его к земле. Тюр с жалостью смотрел в глаз юному кочевнику. «Прости сынок, но ты в планах царя Борислава значишься жертвой!». *** Михаил, скалясь, смотрел на Ирфана, удивлению того не было предела. Воин-Номади выглядел даже более растерянным чем когда узнал о смерти Фаюра. Наверное на лице кочевника должно было появится счастье, но он, наоборот, нахмурившись, встретил добрую весть. — Жив и здоров, — прохрипел князь, с ненавистью испепеляя взглядом посланника Номади, тот опираясь на древко от топора, прихрамывая вошёл в шатёр и с радостью поприветствовал племянника Кагана. Локти двух кочевников соприкоснулись. — Бехр… — только и проговорил Ирфан, повесив голову от стыда. Юный Шаюм, улыбнувшись, обратился к Михаилу на васнийском: — Мой владыка обменять его на ваш сын! Он тоже жив и здоров! Михаил, осклабившись, внимательно посмотрел в глаза посланнику и хриплым страшным голосом сказал: — Вы сожгли мою родину, убили мою супругу и думаете после этого я так просто пойду на обмен? Бехр непонимающе склонил голову, Ирфан быстро перевёл ему слова Михаила. Князь выжидающе посмотрел ему в глаза. Посол улыбнулся и произнёс: — Вы же пустили меня сюда и гарантировать безопасность! — Да, — кивнул Михаил и грозно нависнув над Бехром просипел: — Не будь у твоего владыки в плену моего сына, я бы всех вас бил без жалости! Посол вновь непонимающе сморщил лицо. Испуганный Ирфан вновь перевёл и вызвался быть толмачом, но Михаил, отказавшись сел в кресло и чётко произнёс: — Я обменяю племянника Кагана Шаюма Ирфана только при условии, что вы вернёте мне моего сына и моего посадника Святомира! Бехр одобрительно закивал. Рассерженный этим Михаил, опомнившись рассмеялся, он всё никак не мог привыкнуть к различиям между жестами Номади и Васнийцев. — Приходи к ущелье когда солнце спустится к горизонт, Каган лично приедет выполнять условие! — Бехр низко поклонился и, развернувшись, покинул шатёр, напоследок он сказал Ирфану: — Каганат не забыл тебя! Михаил, выйдя за посланником из шатра, быстро провёл его в соседний, где содержался царевич и митрополит с дочерью. Князь заключил Бехра в объятья. — Иоанн через сына своего Людомила говорил — что если прибудет юный хромец, значит договоримся! — прошептал Михаил и внимательно посмотрел в глаза к юноше, так не было ненависти к Васнии, наоборот, Бехр явно ненавидел тоже что и князь — Номади. — Ты спас его от гнева Каганова, я благодарен тебе, не верю что говорю это, но ты хороший Номади! — Бехр, замотав головой, тихо сказал: — Касиф, не Номади! Михаил вновь непонимающе изогнул брови, но опомнившись согласно по-степному кивнул. Он предвкушая встречу с сыном смягчил своё сердце и ненависть, да царевич всё ещё не очнулся, но жизнь теплилась в груди его, да Номади куражились так что это донеслось до гор, но это было временно, теперь Михаил понял что всё должно идти и идёт по плану мудрого безумного царя. Бехр коротко поведал о том что происходит в стане Кагана и скрылся вместе с немногочисленным посольством. Каган будто издеваясь прислал как посла своего хромого брата и самых худший воинов, но Михаила не обижало это, он отлично знал что сегодня его лагерь видели только союзники и хромой юноша был одним из них. — Скоро ты увидишь брата, — прошептал князь, когда дочь прижалась к нему. …Михаил оказался прав лишь в одном, его представление о Кагане оказались верными, да план Борислава раньше он понимал неправильно, но вот представить врага у Весельева хватило опыта. Высокомерный, злобный, ненавистный, смотрящий сверху вниз, изуродованный гневом и своей звериной натурой. Каган был таким каким каким его себе представлял князь — обычным зверем. — Я сжёг твой город, я убил твою жену, я побил твою дружину и ополчение, — голос владыки степи был гулким и хриплым. За его спиной стояла больше тысячи лучших воинов, за спиной Михаила заваленное ушелье и сотня дружинников, но при этом они были на равных, оба на конях при всём оружие оба с заложниками. — Но я сохранил жизнь твоему сыну и твоему посаднику, пусть оба они подлые псы, но я клинок справедливый! Верни мне моего любимого племянника, а я верну их! Это равный обмен! — Михаил, усмехнувшись обернулся на свою дружину, они были так далеко, целых сто шагов, да армия Номади была так же далеко от своего владыки, которого сопровождали только ближние, но всё же. Как бы ему сейчас хотелось зарубить этого зверя, довести дело до конца, не дать ему больше вершить зло. Нельзя. Тогда не только он сам и его сын погибнут, но ещё и сорвётся план царя. Нет снова подвести Александра Михаил не мог, поэтому коротко сказал: — Равный обмен. Бери своего племянника, а я возьму своего сына и посадника! Обмен прошёл быстро. Ирфан, повесив голову, свалился в объятья Кагана и княжичей степи, Николай же с Святомиром были подхвачены Васнийцами и закрыты щитами. Переглянувшись между собой главы армий развернули лошадей. Обе стороны знали, что если нанесут подлый удар, то получат за это. Михаил, посадив сына пред собою на коня, понёсся в сторону ущелья, Святомира погрузили в телегу и повезли следом. Князь не оборачивался в сторону Номади, он знал что зверю сейчас не до кровопролития. «И всё-таки есть в тебе что-то человеческое!» — с отвращением подумал Михаил, он видел что слёзы появившиеся в глазах владыки степи при объятиях с племянником были искренними и это почему то пугало его. — Отлично держался, я горжусь тобой! — тихо шепнул на ухо Николаю Михаил, тот, задрожав, всхлипнув и прижался к шее коня. Князь, сжав зубы, всё-таки обернулся и, увидев заходящее на западе солнце и отступающую рать Номади подумал — «Не прощу! Никого не прощу! Всех погублю! Всех до последнего!».