Из князи в грязи

Старх с злой ухмылкой рассматривал степь окружавшую курган Архейна, вдалеке виднелась приближающаяся зелёная туча легиона. Нет, всё складывалось лучшим образом. «Надежда умирает последней!» — вдолбил себе в голову малый Каган. Новая кольчуга защищала его израненное тело, серебряная цепь вновь была вплетена в бороду. Прошло всего три дня после разгрома, как же всё переменилось. Страшный кровавый бой по итогам которого малая орда не досчиталась более двух тысяч воинов. Это был сильный удар, но они выдержали, устояли. — Вот они! Истинные воины-Номади, встали за землю предков! — восхищённо шептал рядом стоявший Бойч, — Все десять родов Номади защищают вотчину их владыки! Они не допустят чтобы ещё и этот курган разорили лесные стервятники! Курган в три кольца взял глубокий ров чьё дно Старх приказал усеять обломками оружия и кольями. Главная ставка располагалась здесь же, прямо на высоком холме. Вокруг могилы Архейна выросла настоящая степная крепость из кибиток и конных разъездов. После поражения никто из Номади не сбежал в свои угодья, нет, все остались. Они знали что если сегодня падёт курган Каганового рода, завтра идолы Фала полетят и с курганов их предков, уже пострадавшие рода желали мести. То что враг прекратил брать в плен только подогревало гнев в сердцах степняков. — Со всех стойбищ явились тринадцатилетние юноши, последняя надежда на победу! — Бойч с нежностью посмотрел на собравшихся под курганом мальчишек, которым только сегодня выдали мечи и переплели косы на затылках. Старх, усмехнувшись, заметил что среди клинков много тонких зольдских и проронил: — Нас было триста сотен стариков и молодых на старых клячах, их было триста сотен крепких легионеров-зольдов, из них тридцать сотен на лучших скакунах леса и что же сейчас? Нас всё те же триста сотен стариков и молодых на клячах, а их и двадцати нет! — Хиузы погромили все их обозы, Фаркаши же ночью на марше взяли в полон целый легион разведки! — старый воин с благодарностью обернулся на идола и с благоговением произнёс: — Фал оказался сильнее их лесных божков! Он дарует нам победу! Мы испепелили степь под ними, они три дня шли сюда без еды и воды. — И здесь они найдут свою смерть! — оскалился Старх и с волнением посмотрел на восток, там в стойбище была она, Антонина. Дойдя до этого рубежа, Каган поклялся что скорее погибнет здесь, но ни на шаг не отступит от кургана, такую же клятву принесли все Шаюмы и, смешав кровь в одном кувшине кумыса, испили его прошлой ночью. Этот день был решающим. — Они пожалеют что пришли в дом Шаюмов в земли Номади, надеюсь Гюсташ уже доставил весть Кагану! — положил владыке на плечо руку Бойч и указал на край лагеря пальцем, — Вот там, эта тысяча пленных, мы бы могли умертвить их, но идея сделать из них живой щит мне тоже очень нравится! — Их оружие послужит нам для возвращения наших знамён! — рыкнул Старх, смотря на вздымающиеся вокруг лагеря огромные стяги с животными всех десяти родов, тот что с соколом вчера привезли из головного стойбища. «Это моя земля!» — про себя подумал Каган и радостно поднял глаза на небо. Его как будто петлёй вокруг светила окутывали чёрные-чёрные тучи. Вдалеке послышался гром. — Слава Фалу! — тихо прошептал Каган, надевая зольдский шлем командира легиона, единственный трофей из того поединка с Фазаном. *** День ото дня они становились всё злее и злее. Андон с ужасом следил за этой переменой. Лесяне утеряв былой лоск и красоту медленно превращались в орду зверей. Да всё ещё идущих в такт музыке ровным строем, шаг к шагу, но это не меняло погоды, которая очень сильно испортилась. После того дождика небо ни разу не подарило войску леса ни капли, лишь нахмурилось чёрными тучами, которые громыхали, будто издеваясь над положением изнывающей от жажды армии вторжения. Сгоревший лагерь стал первой жертвой подлости Номади, за ним сгорели и все обозы с провиантом, и переносная крепость, и вся гордость армии лесян. На них теперь было страшно смотреть, голодные, злые, ободранные они шли как раньше. Сохранили былое величие лишь Дубревары, которым генерал выделил отдельный усиленный паёк, оставив пехоту на голодном. Армия шла три дня и вот когда на горизонте показался курган, Андон понял что дороги назад не будет. Он впервые почувствовал страх поражения перед этими чёрными тучами Номади. Да всё шло по плану, но а вдруг восстание, как кинжал в спину не сработает? Вершензу не ударят? Или Каган просто загубит всю лесную армию у могилы своего деда? Кто тогда направится спасать столицу Васнии от орды? Андон не мог найти ответов на эти вопросы и просто молился, он вообще все эти три дня только это и делал. Ни Вольх, ни Ведан больше не говорили с ним, они будто забыли о его существовании. Генерал, когда после победы посыпались маленькие, но болезненные поражения, озверел до исступления. Он потерял лучшего друга, а потом без настоящего боя ещё и половину своей армии. Обозлённый этим он лично пытал и убивал всякого Номади попавшего в плен, будь то старик или совсем мальчишка. Он всё больше походил на куражащегося Армея, в нём не осталось и следа любознательного умного царя Борислава. Ведан же просто сник и стыдился заговорить с Васнийцем, он явно видел опасения Андона и не умея успокоить, не хотел усугублять. Но как бы то ни было армия шла, не дезертировала, не бежала, голодная, холодная, без былого блеска она всё-таки шла к кургану. Казалось каждый легионер верил что как только эта гора будет сравнена с землёй всё переменится. Воскреснут погибшие братья, откроется источник воды и еды, ну или хотя бы будут покараны виновники страданий легиона. И это-то и больше всего пугало Андона, он был бы счастлив, если бы легионы получили хорошую затрещину от Номади, ведь он знал что скоро эти союзники могли стать врагами, но они даже получив оную, всё равно упорствовали, шли на смерть развернув знамёна, падая поднимались. Их секрет был не в еде и воде, даже не в волшебном зелье, всё было куда страшнее. Они были зверьми, хуже Номади, потому что гордые. Андон чувствовал это душой. В воздухе витала только она — гордыня. Они просто не могли позволить себе проиграть и Васниец уже видел эту картину — тысячи погибают от рук Номади, но всё равно рвутся к кургану, всё равно режут и бьют. И сдавшийся легион разведки только подтверждал это правило, потому что состоял он не из лесян, а из других народностей империи. И вот теперь когда Номади выставили их как живой щит Васниец смеялся про себя. Он знал что зелёноглазым язычникам плевать на инородцев. «Злое семя? Да?» — думал Андон, глядя на чёрные тучи, пришедшие с востока. — Теперь они будут думать что им благоволит небо, — проговорил Васниц, обращаясь к лесянскому послу. Ведан, вздрогнув, с тоской посмотрел на него и, сжав зубы, уверенно выдал: — Наши воины не боятся грома и божка! *** — Подлецы… — Тюр, усмехнувшись, слушал стихающий хрип, связанного пленника. — А вы кто? Разорители. Кто просил вас идти воевать Васнию? — поинтересовался ярл и, взглянув на ехавшего впереди Василя, улыбнулся. Нет, он не дал ему убить мальчишку Номади, показал что такое милосердие. — Мы сильные, берём что хотим! — прохрипел Номади и в отчаянном бессилии прорычал: — Наш бог благословил этот поход, наш владыка принял решение! — А вы подчинились! И вот когда теперь на вашу землю пришли в гости с огнём и мечом, ты рычишь что мы подлецы! — Тюр обернулся на идущую за ним дружину варангов, она не сильно, но уменьшилась и преобразилась. Северяне не были гордецами и поэтому с превеликим удовольствием ради дела переоделись в одежды Номади. За спиной осталось три разорённых стойбища. Они отплатили за грехи своих предков. Номади молчал. — Зачем ты говоришь с ним на их собачьем языке? Я вообще удивлён что ты его знаешь! — Хельги крайне пошёл кафтан Номади, да и шапка тоже. Хотя всё равно в нём виделся только северный князь. «Как не наряжайся, а суть та же…» — Говорю потому что интересно, подлецами нас называет, — усмехнулся ярл и посмотрев на чернеющее небо сурово добавил: — На галерах рядом на лавке сидел Номади, за год выучился, а вообще надо знать язык врага, а то как же иначе ты будешь принимать их капитуляцию? — Приняли уже, в старые времена ты бы этого мальчишку на лоскуты порезал с превеликим удовольствием! И ещё бы глаз оставшийся выколол. Что нужно о степняках мы узнали. Нет, Морской змей, ты размяк, стал милосердным! И врага жалеешь и разорять стойбища не дал… — Хельги ехидно улыбнулся и, закрутив ус, с превосходством посмотрел на ярла. Тюр глянул ему прямо в глаза и, зло рассмеявшись, сказал: — Милосердным? Да ты, Речной Змей, лишился своих внимательных глаз, разве можно назвать это милосердием? Убили бы мы его он бы с упокоился с чистой совестью, ну не смог донести весть Кагану, зато сражался как лев, а сейчас что? Теперь он увидит как по его вине рушится его родина, как гибнут его братья! А женщины и дети из стойбищ? Разве милосердие сохранить их жизнь для рабства? — Если так посмотреть… — князь задумался, через минуту уже скалился и смотрел на ярла с огромным уважением. — У всего есть своя причина, а наш поход не просто разорение, но возмездие! Они веками порабощали васнийцев и соседей, теперь их очередь надеть ярмо. Мой Бог есть высший судия и справедливость, да сохранять жизнь может и милосердно, но иногда лучше смерть. Так было с юным княжичем Семипалатенска! Каган Армей сохранил его жизнь, чтобы тот видел как гибнет его народ и его город! Готов поклясться княжич бы лучше погиб, чем смотрел как летят головы его подданных и горит его город, как ругают его Бога. Это верх жестокости, сохраняя жизнь этому мальчишке я уподобляюсь зверю, но вот только за мной правда и справедливость! — Тюр говорил спокойно и ровно, глядя только вперёд, на спину Василя. «Я сделаю тебя человеком, научу всему!» — мысли шли так же ровно как и слова, старый воин предвкушал последний день Номади и знал что победа будет за ним. Да план был подл, даже коварен и вероломен, но ярла не смущало это. Он верил в справедливость своих деяний. — Я был не прав! Морской Змей, воистину глаза мои заполонила дурость, ты воин и воин страшный! А Бог твой оказывается не такой слабый… — Хельги говорил искренне, в глазах его было восхищение. Тюр усмехнулся, софистика была мощным оружием и он был рад что овладел им в библиотеках царя Льва. Как ловко он повернул своё милосердие в глазах северного князя в лютую жестокость. «Не хочешь лишней крови, умей показать это как силу», — подумал ярл и философски добавил: — Наш царь страшнее, дарует ли он Кагану который разорил его страну быструю смерть? Или же наоборот сохранит жизнь, проявит «милосердие», но при этом покажет этому зверю как рушится его Каганат? Глаза князя расширились, он, натянув узду, остановился и внимательно посмотрел ярлу в глаза, тот холодно улыбнулся. Тюр помнил как горели глаза Борислава когда они наедине обсуждали это. Хельги оскалился и, от удовольствия зажмурившись, проговорил: — Ох, страшен Борислав! Страшно представить как он выглядит, я думал слабый безумец поцелованный богами в макушку, а это хваткий хитрый змей, жесточайший и страшный! Чую споёмся мы с ним и пойдёт слава о нём впереди него! — Возможно… — задумчиво бросил Тюр, Хельги был прав, было в Бориславе нечто змеиное. «Верно, гадюка прикинувшаяся ужом и это мой царь, за такого безумца и умереть не жалко!» — подумал Тюр с теплотой вспоминая своего владыку, да хитрого, безумного, но при этом справедливого. *** Вольх погладил любимого коня по шее и оглянулся на три тысячи тяжёлых всадников. Они были измотаны, но смотрели с покорной готовностью, у многих на сёдлах висели отрубленные головы Номади, подвешенные за косы. Полководец задумался. Перед ним стояла настоящая крепость. Лесянин с раздражением подметил что Каган Номади намеренно сосредоточил два больших кулака конницы в сторонах от кургана, это был и резерв и ударная мощь, которой можно было окружить легионы. Чёрные тучи венчали будто вонзившийся в небо идол божка-степи, гром придавал врагу уверенности. — Фазан выходи на бой! — громкий крик заставил генерала повернуть голову, перед Курганной крепостью в сопровождении свиты под знаменем с соколом вышел малый Каган. Вольх с бешенством увидел на его голове шлем Леандра, глаза генерала налились кровью. Выхватив лук, он послал стрелу в сторону врага. Она была остановлена острым клинком владыки степи. Он, рассмеявшись, остановил коня и крикнул: — Ты Фазан трус! Я убил твоего слугу и уничтожу твою армию, вы станете удобрением для земли Номади! Мы же сослужим знатную тризну по величайшему Кагану Номади — Шаюму Архейну! Фал на нашей стороне! Вольх прокусил губу, кровь скользнула по подбородку, бахвальство Кагана вывело его из себя, но он, сдержавшись, не обнажил меч, а оскалившись ответил: — Это ты трус! Сбежал с поля брани с шлемом моего брата! Клянусь я убью тебя и твоя голова украсит упряжь моего коня! Номади, расхохотавшись развернули коней и направились в крепость, казалось вместе с ними смеялось и чёрное небо. Вольх почувствовал на себе до боли знакомый взгляд. Резко обернувшись, он увидел Васнийца, в глазах того была жалость, рядом стоявший Ведан повесил голову. — В атаку! — рёв вырвался из глотки сам. Вольх выбросил руку вперёд и начал командовать, уставшая армия тут же ожила и злобно начала выполнять. — Пойдёт дождь и напьётесь! Лучников вперёд! За ними застрельщики, замыкают щитоносцы, дубреваров на фланги! — Вольх не боялся сорвать голос, он желал одного — схватить проклятого степняка за горло и засунуть его дерзкие слова ему в глотку. Он убил Леандра, он был недостоин жизни и быстрой смерти тоже. Легионы быстро выпустили из себя стрелков и начали неуклюже перестраиваться, воины устали, но сохраняли дисциплину. Конница, разделившись на два кулака направились в стороны, они должны были стать настоящим щитом для пехоты. — Лагерь не разбивать! Мы либо будем ночевать уже на Кургане, либо сдохнем в степи! Это наш последний шанс! — ревел генерал и, задыхаясь, визгливо добавлял: — За Лес! За императора Ромеля! За погибших товарищей! За нашу империю! За меня в конце концов! Музыка заиграла бодрее. Армия, перестроившись, маршем двинулась вперёд. Солдаты вдохновлённые воплями генерала затянули страшную лесную песню про великих зверей хранителей, раздиравших всякого кто идёт против них. Штандарты с волками и медведями взмыли над строем. Глаза легионеров загорелись страшным гневным огнём мести, а генерал не унимался. Всё-таки сорвав голос, он раздал приказ тысячникам, вскоре всю армию огласил единый приказ и сигнал. На командорском штандарте взметнулся чёрный флаг. — Пленных не брать! Своих пленённых не щадить, они инородцы! Слава Ромелю! Слава лесу! — голосили все от тысячников до сотников. Это будило в Вольхе азарт. «Ты будешь моим, я лично убью тебя!» — думал генерал до хруста сжимая зубы, перед глазами стоял жалкий окровавленный Каган, стоявший на коленях. Пришпорив коня, Вольх унёсся вперёд, чтобы лично видеть как лучники перебьют пленённый позорный легион. Но всё равно его будто преследовал этот взгляд Васнийца, взгляд полный сожаления. «Злое семя, это я точно сказал!» *** Старх с ужасом смотрел на зверство зольдов. Он просто не мог представить что такое возможно. Линия из тысячи пленников пала за пару минут от плотного града стрел. Зольды не щадили ни своих, ни чужих. Живой щит опал на землю как осенние листья. Никакой пощады, никакого сожаления. Зольдские лучники, сверкая зелёными глазами, посылали в сторону крепости тысячи стрел. Номади закрывались щитами и отвечали взаимностью из-за кибиток. Но всё равно степняки и представить не могли подобного. — Они звери! Как так можно? — Старх схватился за голову и взмахнул рукой. Тут же из-за трофейных зольдовских щитов и степных кибиток вынесся большой отряд конницы, бросившийся на лучников, расчёт сработал, зольды не успели наложить стрелы на тетиву, лишь немногие смогли выпустить стрелы. Всадники врезались в плотный строй стрелков и тут же развернулись. Зольды не изменяли себе, за первой линией лучников оказались притаившиеся копейщики с щитоносцами. — Они сильнее медведя, злее волка и хитрее лисы! — Бойч, набрав воздуха в грудь, достал горн и подал сигнал. Тут же обе тучи на флангах крепости двинулись в обход осаждающих. Зольды бросили наперерез тяжёлых всадников, пехота же продолжила брать стан Номади в кольцо, они не щадя себя набрасывались страшной зелёной волной на щиты и кибитки, сносили их, переворачивали и неслись к первому рву. Старх, сжав зубы, было бросился с кургана, чтобы помочь остановить атаку врага, вдохновить бойцов, но Бойч остановил его. — Ты владыка этой орды воинов-Номади! Ты должен видеть бой сверху! — прорычал старый воин и преданно, сверкнув глазами, попросил: — Прикажи мне, и я буду в самой гуще битвы рядом с остальными стариками и мальчишками! Старх схватился за голову, но через секунду уже принял решение, прижав к себе Бойча, он повелел: — Бери сто лучших воинов и скачи в объезд, зайди в тыл этим зверям и покажи на что способны Шаюмы! Старый воин, прослезившись, обнял Кагана и, поклонившись, бросился прочь с кургана. Старх понимал что возможно больше не увидит его, но доверять кому-то другому эту миссию не мог. Роды Фаркаш и Хиуз сцепились с вражьей конницей. Остальные же изо всех сил пытались задержать рвущуюся к центру стана зольдскую пехоту. Те просто словно потеряли рассудок. Их не останавливал ни град стрел, ни колья, ни копья, ни мечи. Номади было в разы больше, им будто благоволило небо, гром становился всё яростнее и страшнее, но зольдов не пугало это, они обезумев от злобы с остервенением рвались к Кургану. — О Каган! Враг почти достиг первого рва! Их генерал на острие, они взбесились, нам их не остановить! — Старх обнял первого посла с передовой, который просто упал в его объятья. Это был мальчишка лет четырнадцати, в изодранном зольдском хитоне, весь в ранах, на поясе у него висел зольдский же клинок. Посмотрев на поле брани, Каган прохрипел: — Приказываю уводить пеших за вторую линию, остальные пробивайтесь в степь! — сказав это, Старх похлопал посланника по плечу. — Ты герой! — тихо заметил Каган и указал на расстеленную у идола кошму, где сидели старые израненные князья родов. Мальчишка с благоговением поцеловал руку владыки и в бессилии опустился на ковёр. Каган с бессильной злобой посмотрел на две растрёпанные косички болтавшиеся на его затылке. По его приказу он стал воином, по его приказу он попал на эту бойню. — Слава Фалу! Стоять до последнего! — проревел Каган, раскинув руки, чтобы его видели отступающие с первого рубежа воины. Старики и мальчишки, увидев своего владыку, развернулись и заняли глухую оборону на рубеже. Но зольды не образумились, добравшись до первого рва они рванули через него на вторую линию. Ни колья ни обломки не остановили их остервенения, как будто заколдованные они падали и поднимались вновь, зелёные хитоны покраснели от крови. Номади с ужасом наблюдали как ров медленно наполняется трупами, по которым в атаку шли всё новые и новые волны легионеров. Их не страшил гром, их не страшили раны, но самым страшным в них было то что их не страшила смерть. — Самоубийцы… нет… истинные воины! — прохрипел Старх, подмечая среди окрасившихся в бурый цвет легионеров генерала с фазаньим пером на шлеме. *** Арей носился по стойбищу как ошпаренный. Даже отсюда сквозь гром был слышен звук далёкой сечи. То и дело приезжали лошади с свисающими с сёдел убитыми и ранеными воинами. Возвращались и пустые, их наследник стойбища велел разворачивать и посылать на поле брани. Многие женщины смело шли в сторону Кургана желая умереть рядом с мужьями, сыновьями и отцами. Арей не мог их задерживать. Каганат истощился окончательно, в стойбище не осталось воинов, только раненые и совсем дети. Та гвардия которую наследник успел собрать из тринадцати-четырнадцати летних сегодня забрали на войну. По итогу стойбище стояло беззащитным, среди шатров негде было ступить от разложенных раненых, а рабы то и дело приносили всё новых и новых. Положение было безнадёжным. «А вот поднял бы восстание не пришлось бы сейчас смотреть на этот ужас!» — глупо трепетал в душе огонёк страха и горечи. Арей гнал его, он понимал что даже подними он восстание Касифов, всё равно бы пришлось смотреть на сотни раненых и убитых, всё равно бы пришлось отправлять в бой совсем детей, всё равно бы пришлось жертвовать жизнями. Очень хотелось просто спрятаться где-нибудь и переждать этот кошмар, но Арей просто не мог, плеть наследника лежала в руке как влитая, он понимал что если сейчас бросит всех, то подведёт Старха, а они клялись друг другу в верности. Да и играть на руку зольдам было омерзительно, все стойбища содрогались от вестей о их зверствах. «Они не берут пленных, то есть не пощадили бы ни Номади, ни Касифа!» — убеждал себя Арей, успокаивая совесть. Голова болела, да больше не кружилась от вида крови, но аппетита не было. Мальчик всё не мог выпустить из головы этот ужас — он сжимает закушенную Хирноком ветку пока тому отрезают израненную почерневшую руку и Млада была рядом… Млада… нет, ему нельзя вернутся в этот чудесный тихий шатёр. — Княжич, добрая весть! На горизонте показалась конная туча под флагом Шаюмов! Гюсташ всё-таки успел предупредить Кагана! — Тешвир, свалившись с лошади, бросился обнимать брата. Арей вцепился в него и задрожал. Принёсший добрую весть родич был весь в крови и поте, мальчик приказал принести кумыса и осторожно спросил: — Значит отец идёт спасти нас? — Да! Среди тех воинов выделяется высокий богатырь, скорее всего это он или же Фаюр! — Тешвир опустошил свою чашу из черепа, она была свежей, только сделанной. Юноша гордился что в свои четырнадцать уже обзавёлся регалией воина. Арей в ужасе отвернулся. Если отец вернётся никакого восстания не получится. «Зато мы победим зольдов!» — утешал себя мальчик. Его вдруг осенило, он приказал Тешвиру отдыхать, а сам всё-таки бросился к шатру Антонины. Он должен был предупредить их. «Вдруг отец после похода в Васнию задумает убить их?» — эта мысль словно молоток била по черепу, Арей аккуратно пробежал между ранеными и ввалился в шатёр Антонины. — Это не отец… — Арей выпучил глаза, а Млада грустно улыбнулась. Антонина молча продолжила стирать пот со лба старика Хирнока, рядом лежавшие в бреду раненые на весть о возвращении Кагана никак не отреагировали. В шатре пахло смертью, она словно бродила среди стариков и мальчишек, заглядывала в лица и щёлкала над головами своим лезвием. — Почему? — после долгого молчания спросил Арей, падая на колени и едва сдерживая слёзы. Млада закрыла лицо руками и прошептала: — Потому что! Гюсташ бы не успел за три дня! Это не отец… — А кто же тогда? — мальчик в ужасе схватился за голову. Он всё понял. Зольды, остановленный им касифский бунт, слова Радомира о скором конце. Все нити сплелись в один канат, канат на котором должен был как собака повиснуть Старх и весь Каганат Номади. — Беги, беги к кургану! — прохрипела Млада и, подняв на брата полные слёз глаза, прорыдала: — Они не пощадят тебя! Они жители равнин и гор, они истребят всё степное семя… — Я не брошу тебя! — Арей схватил Младу за руку и посмотрев на молчавшую Антонину бросил: — Я понимаю вас, сам хотел бы предать Номади! Но они моя кровь, я не оставлю Старха! *** Бехр с нежностью смотрел на Ирфана, кибитку подбрасывало на дорожных кочках, но это не мешало ему есть. Племянник Кагана после плена выглядел подавленно и Бехр понимал почему. Армей, обменяв Ирфана, окружил того заботой и нежностью, ни разу не пристыдил и не пожурил. Совесть вернувшегося из плена Шаюма была не спокойна. Он видел с какой болью дядя смотрит на него. Узнав о том что в его отсутствие чуть не погибли Бехр и Аркан, он сгорел со стыда. Явно винил себя в этих происшествиях. Весть же о похоронах Фаюра Ирфан встретил с скорбью. Долго молился у сложенного из черепов кургана и даже умолял Кагана задержаться в Семипалатенске, чтобы почтить память князя по всем обычаям, но Армей отказал. И вот огромная орда двигалась на встречу Хиузу. — Что тревожит тебя, брат? — разговор решил начать Аркан, который лежал тут же в кибитке. Он был так же бледен как Бехр, его рана ещё не зажила. — Мой плен, я столько пропустил, столько испортил, не могу смотреть вам в глаза братья! Кагану тем более… — Ирфан, потупив взор, опустил свою чашу из черепа и зло выдавил: — Лучше бы меня убили! — Дурень ты, мы все рады что ты спасся! Если бы тебя убили, отец был бы безутешен, а так он хоть на кого-то может положится! Я тоже мог бы умереть, но что тогда бы стало с нашим родом? — Бехр положил руку на плечо Ирфану и, криво улыбнувшись, добавил: — Да для воина плен это всегда позор! Но ты достойно прошёл его и никаких тайн наших не выдал! Ирфан, подняв глаза, сперва посмотрел на Бехра, потом на Аркана, глаза его наполнились тихой радостью. Его руки задрожали, он, схватив родичей за руки, склонил голову и горячо проговорил: — Благодарю вас, братья! Вы правы! Теперь я должен оправдать доверие Кагана, ответить добром на добро! Искупить свой позор кровью врага… — Именно! Я не собираюсь отныне щадить ни одного Васнийца, как поправлюсь так буду разить их как коршун! Они убили моего отца! — Бехр с уважением смотрел на Аркана, тот отлично отыгрывал роль мстительного сына покойного. Глаза Шаюма сверкали фальшивым гневом и ненавистью, там правда было и настоящее, направленное против отца и Кагана. Но Ирфан не понял этого и, закивав, взволнованно посмотрел в щель полога. Луна светила особенно ярко. Бехр, заметил в глазах родича озабоченность и что-то ещё. Нет, он был тоже не искренен и это настораживало юного княжича. Ирфан всегда был хитрым, но скрывать что знает больше чем надо не умел. — Вообще не это должно нас беспокоить, я думаю в наш клан проникли предатели, — Бехр угадал, его слова будто прошили племянника Кагана насквозь, он встрепенулся и внимательно посмотрел ему в глаза, Аркан утвердительно кивнул. — Вы тоже об этом прознали? — перейдя на шёпот, спросил Ирфан. Бехр осклабился и, проведя рукой по раненому боку, прошипел: — Слишком много совпадений, сперва ты в плен через ловушку, затем меня бьют в спину, покушаясь на Каган, потом ещё Аркана ранит северный ярл и сбегает бесследно, про смерть Фаюра вообще молчу… нет завёлся в нашем братстве воинов хромой мерин! Глаза Ирфана вылезли из орбит, он, вернув свою чашу в поясную сумку, сглотнул и, загнанно оглядевшись, горячо прошептал: — А я в плену слышал что у них шпионы есть, которые помогли выбраться Ярлу Тюру… — Что же ты сразу не сказал! — Аркан изобразил недоумение, Бехр же, прикрыв лицо, хитро улыбнулся. Ответ он знал. Ирфан, сжавшись, виновато бросил: — Решил сам разобраться! Да и сказал бы я это брату, тот бы шум поднял и враг бы скрылся, поход бы опять же задержался… — Ясно, мы тоже! — утвердительно заметил Бехр и чтобы подкрепить взаимодоверие прошептал: — Мы ничего никому не скажем, клянусь Фалом, наоборот мы даже поможем тебе найти заговорщиков! — Кого подозреваешь? — спросил Аркан, подмигивая Бехру, Ирфан сдался почти без боя, вывести его на откровенность оказалось довольно легко. «Даже повезло что мы оба ранены!» — решил брат Кагана. — Думаю это кто-то из ближнего круга, вроде Дьявы или же… — прошептал Ирфан и, заметив взгляды родичей, в которых был конкретный вопрос, замахал руками: — Да что вы! Подозревать вас? Ни за что! Вы же оба самые ближние Кагану люди… — О чём и речь, — усмехнулся Бехр. Дальнейший разговор прошёл в словоблудии. Аркан с Бехром почти что силой увели Ирфана от идеи о их причастности к измене. Племянник Кагана славился своей изворотливостью, поэтому полностью верить ему было нельзя. Когда он сомкнул глаза и заснул, Бехр, выждав с час, покинул кибитку. — Всё равно ждём последнего дня Номади! Каган ослеплён горем и ни за что не догадается что ты можешь оказаться врагом! — Вершензу сурово нахмурился и спокойнее добавил: — Ты обещал… — Да но София… — Бехр глубоко вздохнул и смиренно склонил голову. — Она справится! — Ёви попытался посмотреть сочувствующе, но Шаюм от этого только больше рассердился. Пришпорив коня, он бросился обратно в сторону рода Шаюмов. — Мы готовы ко всему, — слова Орвоша успокоили княжича, он принял решение. Смотреть как гибнут родные братья Касифы и любимая не было сил. Риск быть обнаруженным был слишком велик. «Я должен выжить, я должен спасти Софию и свой народ!» — прижимаясь к гриве коня, думал княжич, перед его глазами стояла беременная Тринадцатая и несчастный Арей. За них он был готов погибнуть. *** — Он взлетел под самые облака, для касифского выродка слишком высоко! Мне как истинному Номади и чистокровному Шаюму это противно, — Альмар искал в глазах князя Аранка сочувствия и находил. Вершензу встретил его утром, когда армия встала на отдых, со всеми почестями. Пригласил к трапезе и вновь выразил готовность помочь, так же как и в случае с Фаюром. — Это ещё что, воистину Фал ослеп на один глаз! Каган души не чает в этот подонке, а ведь он никакой не воин, так! Ещё ни одного Васняка не прирезал и не сделал чашу, так ещё и мстить княжичу этих собак отказался! — вторил Дьява, преданно поглядывая в сторону князя Шаюма. Альмар отпил из своей чаши и, перейдя на шёпот, добавил: — Я думаю он сговорился с царём Васняков и освободил его тестя! Он соглядатай и из-за него войска под Семипалатенском попали в такое положение и Ирфана в плен взяли из-за него, скажи Дьява? — Истинно так! Это всё Бехр надоумил Кагана послать племянника с гвардией прямо в собачью западню, а ещё именно из-за того что Бехр выпал из надвратной галереи, первый приступ провалился! Потом этот ублюдок помог освободить ярла Тюра и пока мы искали его, отвлекал вас, я сам видел! — глаза сотника Кагановой гвардии наполнились ненавистью, он во всех движениях подражал Альмару, которого Каган поставил новым князем рода Шаюм. Так же внимательно следил за каждым движением Вершензу и чуть ли не заглядывал ему в рот. На лице Аранка не дёрнулась ни одна мышца. Изобразив раздумья и озабоченность, он спросил: — Простите мне мою дерзость, князь Шаюм, но мне вы зачем это говорите? Я всегда думал что такое — есть дела семейные и сперва нужно оповестить о ваших подозрениях самого Кагана… Альмар с Дьявой, переглянувшись, задрожали. Аранк отлично знал почему они пришли к нему, но хотел услышать это от них. — Каган одурманен этим выродком, почитает за брата, он не послушает нас! Ты же говорят как сын бывшего владыки степи имеешь силу! Тебя он послушает, если же я даже намекну ему на это он меня… «О шкуре своей печёшься мразь!» — про себя усмехнулся Вершензу и, озарив лицо пониманием, закивал головой. Озабоченность сменил решимостью. — Можешь на меня положится, князь Шаюм! Подлая выходит история, я и заподозрить не мог этого юношу… — Никто не мог! Но взлетел он высоковато, чтобы остаться без внимания! Мы же за Кагана переживаем, за успех похода, а этот предатель может всё испортить! Ключ от ворот Скопле мы уже потеряли, а он, вдруг ещё и нож в спину вонзит? — Это было бы ужасно! — с притворным страхом сказал Вершензу. Шаюмы удалились в полной уверенности что заручились его поддержкой. — Что решишь, отец? — Ёви взволнованно заглянул в глаза Аранку, тот не долго думая вытащил крестик и, поцеловав его, ответил: — Все они язычники, что Бехр, что Альмар, а нам подставляться нельзя!