Из князи в грязи

Александр, сидя в телеге, внимательно следил как под палящим солнцем идёт его дружина. На узкой горной тропе казалось не осталось светлого пятна. Воины уверенным маршем меряли горы одна за другой. Горные хребты и перевалы, здесь можно было не бояться Номади, они бы вряд осмелились сунуться в чужую стихию. Даже отсюда царевич слышал как по тракту движется орда кочевников, он даже мог рассмотреть вдалеке поднимаемую ими пыль, но это не волновало его. Сейчас Александра заботило одно — успех плана брата. — Значит возомнил себе Богом? — царевич поморщился и, посмотрев в глаза Николаю, задумчиво прошептал: — А достоин ли он такой быстрой смерти? — А есть другой исход? — глаза княжича округлились. Царевич с добротой посмотрел на него. Николай прошёл через ад, иначе плен у Номади было не назвать. Царевич видел что случилось с Святомиром и теперь его согласие с решением брата пошатнулось. Смотреть как взмыленный Венимир, встретивший их армию в перевале обнимает своего измученного, изуродованного отца было слишком тяжело. После этого семена сомнения проросли. — Есть, если уж этот зверь возомнил себя Богом, то он недостоин быстрой смерти! Только мучительная кончина от пыток! Каким судом судите, таким и вас судить будут… — тихо произнёс Александр и с тоской посмотрел вперёд колонны, где виднелся плащ князя. «Пока я спал он потерял жену и родину, он заплатил свою цену, а я?» — эта мысль не давала покоя царевичу. — Какие страшные вещи вы говорите, — прошептала Елена и потупила взор. Царевич понимающе кивнул и обернулся. В следующей за ними телегой был посадник павшего Семипалатенска, зверь лично пытал его и не убил, было это милостью или наоборот жестокостью? Александру вспомнился ярл Тюр. — Если горло Армея перережет девушка он получит своё наказание, но слишком просто, это будет самый милосердный суд в мире! — Тюр тогда нахмурился и посмотрел в глаза Борислава, те страшно заблестели. Царь осклабился и, сгорбившись, прошептал: — Я тоже много об этом думал. Если его зарежут он не переживёт всего того, что пережили наши люди лишённые крова и дома. Это верх милосердия ты прав, но я не вижу иного выхода! Как пленить такого воина? Как сотворить это так, чтобы его армия была разбита? — на лице Борислава появилась жестокая ухмылка: — Он не сдастся живым, а орда постарается его спасти! Тогда ярл промолчал и Александр тоже. Теперь же царевич хотел бы посмотреть как этот диалог развернулся при нынешних обстоятельствах, когда Номади сотворили столько зла, чтобы нашёл сказать Тюр? «Он может набрать в стойбище Кагана заложников и тогда Армей сам сдастся!» — это была смелая мысль, она давала Александру надежду на справедливый суд. Не мог зверь уйти так просто, это было бы кощунством над погибшими в Семипалатенске. — Зверь возомнил себя Богом, а что же наш царь? — вдруг спросила Елена и подняла глаза. Александр обжёгся её страшным полным отчаяния и горя взглядом. Что он мог ответить? — Этот план про который говорил отец, этот крест который наш царь взвалил на себя, это горе и ужас, посеянный кочевниками… — она не договорила. Царевич почувствовал как его пробирает дрожь, князь с княжной смотрели на него с одним вопросом, на который у него не было точного ответа. — Венимир говорил с ним лично, — Александр горько усмехнулся, — Он стал белее полотна когда узнал о моём ранении… — сказав это, царевич вдруг нашёл ответ и уверенно проговорил: — Он не мнит себя Богом и не дерзает на звание пророка или провидца! Да он творец, творец безумный, но мудрый — он знает под кем ходит! — И знает какую цену за это придётся заплатить? — тихо спросила Елена, на глазах у неё появились слёзы, Николай прижал её к себе, но в его взгляде был тот же вопрос. Александр, вздохнув, согласно помотал головой. Брат отлично знал что его ждёт, он не тешил себя сказками о прощении грехов за великие дела. Александр вспомнил как он говорил об этом: — За каждую пролитую каплю невинной крови мне перед отцом небесным отвечать! — когда Борислав говорил это, из глаз его исчезали искры, а лицо будто чернело. — Мир и справедливость дорого стоят, — тихо произнёс Александр и, приободрившись, вновь бросил взгляд вперёд. Да он был там, здоровый, бодрый и полный покорной ненависти, готовый ко всему. Князь Михаил. Александр понимал что если не оправится до Крестового поля его дружину в атаку поведёт он. *** Арей, сжавшись в клубок, с ненавистью смотрел на мир через решётки железной клетки. Кругом была только чёрная пустыня и жаркое палящее солнце. Он чувствовал как в нём закипает ярость и злоба, казалось он ненавидел весь мир, но в первую очередь конечно себя. — Если бы ты сделал как говорила я, всё было бы хорошо! Теперь на тебе кровь тестя их царя! Ты всё испортил! — она больше не разговаривала с ним после этих слов. И не надо было. Арей быстро догадался что мать ненавидит его так же люто как и отца. Заслуженно. Он не послушал её, не захотел предать Бехра и Старха, свою кровь, за что в итоге и заплатил такую цену. Единственное чего бы сейчас хотел мальчик было просто оказаться в объятиях сестры — единственного островка света в этом чёрном мире. Только она любила его. Больше никто. Некому. Перед глазами стоял кровавый ковёр из покойников в поле, стойбище усеянное зарезанными ранеными и ещё вчера такие родные, а сегодня такие чужие Касифы которые с звериными остервенением уродовали трупы Номади. Тело Тешвира они разорвали на куски, которые растащили собаки, старого Хирнока постигла та же участь. Что стало с телом Старха он не знал. Голову Малого Кагана, насаженную на копье везли впереди колонны, оборванная серебряная цепочка свисала с бороды. А армия шла из степи в Васнию гремя оружием и разговаривая на пяти языках. Мальчик проклял бы каждый из них, но номади и касифский были ему родными, а васнийский принадлежал его сестре, поэтому Арей проклинал северян и зольдов сколько душе угодно. Вот только это не помогало. Не делало легче. Его хрупкий детский мир рухнул и погрёб его под своими обломками. «Могло быть и хуже…» — эти слова Млады звучали в голове как горн. — Княже, скажи смешно, раньше в этих клетках были собаки, а теперь мы, эва но как нас уравняли! — Арей резко обернулся, в соседней клетке скривился одноглазый юный Шаюм. На него было страшно посмотреть, грязный, избитый, покрытый коркой запёкшейся крови, непонятно было как он выжил в этом аду, как сохранил искры в глазах. — Гюсташ, скажи когда нас казнят? — тихо спросил Арей, протягивая Шаюму руку. Он не мог ненавидеть его, ведь он до последнего служил Старху и был там на кургане. — Одному Богу известно! — прохрипел юноша и, крепко обхватив руку мальчика, добавил: — Кстати о нём, кому теперь молиться когда сожжены все идолы? — Не знаю, — всхлипнул Арей и кивнул на шедших за телегой воинов, — Вон у них на щитах кресты и деревя, они им молятся… — Никогда бы не подумал что Фал проиграет каким-то лесным лешим, северным чудищам и распятому божку! — с горечью выплюнул Гюсташ и, посмотрев в полные слёз глаза Арея, задумчиво добавил: — Я думаю нас не казнят, тот васняк в нашем кафтане говорил что-то про завещание того старого воина… Ох и хорошо же ты его кинжалом! — Нет! Нет! — захрипел Арей и в исступлении начал биться головой о прутья. — Прекрати княже, а то навлечёшь беду! Они называют это милосердием… — Гюсташ протянул сквозь прутья свои грязные руки и обхватил ими голову Арея. Тот не прекратил стараться разбиться о прутья. — Не дури, княже! — шептал юноша, пытаясь помочь, — От Каганата только мы и остались! Что же ты хочешь к Старху? — Хочу! — проревел Арей и вдруг почувствовал как кто-то схватил его за шиворот. — Уймись зверёныш! Семя дьявола! — рявкнул васниец и быстрым движением скрутил мальчика тугой верёвкой. Гюсташ, скрипнув зубами, ощерился. — Думаешь так просто сдохнешь? — Арей к своему ужасу понял его речь, — Ты убил моего учителя, ты маленький волчонок! Ну ничего! Скоро твой отец сдохнет и ты вместе с ним! — слова вылетали изо рта васнийца и вонзались в душу, мальчик повернул голову в его сторону и прохрипел: — Ну так убей меня! — Э-э-э нет, пёс! — рассмеялся воин и, вытащив голову Арея из клетки, придавил его шею коленом, — Ты и этот одноглазый ублюдок будете со своим Каганом до конца! Ты увидишь это, как твой отец сдохнет! — Он ещё всем вам покажет! — прорычал Гюсташ, сжимая прутья. Арей чувствовал как теряет сознание, последним что он слышал был голос проклятого северянина, который пытался увести Младу. — Василь уймись! Помни что сказал Тюр — они исправят ошибки предков! *** Вольх, присвистнув, рассматривал пепелище оставшееся от города. Обгоревшая скорлупа стен венчалась уцелевшим детинцем. Генерал восхищённо любовался курганом из отрубленных голов который теперь разбирали его люди, поверженный идол били плетьми воины ярла Тюра. — Так вот какая она, Васния! Воистину неплодородный край злого семени! — усмехнулся Вольх, поглядывая на Верия. — Наша страна выглядела бы так же, если бы Номади пришли к нам! — огрызнулся лесянский посол и издевательски добавил: — Что же, генерал Вольх, неужто ты ослеп не на один, а на оба глаза? Вольх прикусил губу и, вздохнув, прикоснулся к повязке. Да, он ослеп на один глаз и теперь видел только половину мира и только половину его армии. В степи полегли лучшие из лучших. Поход оказался не лёгкой прогулкой, а враг до ужаса злым и упрямым. Что он скажет императору если вернётся лишь с четвертью от изначально дарованной армии? Нет. Это было не искупить никакими победами и землями, он понял это только сейчас, когда потерял глаз. — Вы похожи на их Кагана, так же не любите проигрывать! — эти слова Андона засели в сознании Вольха крепко и надёжно. Насколько это заявление было оскорбительным, настолько и прелестным. И что самое страшное васниец был прав. Ему дали тридцать штандартов медведя с ними можно было покорить мир, но из них уцелели только десять. Так и Каган Номади судя по курганам положил у стен этого города не мало воинов. Их тела теперь выкидывали из могил и срывали с них всё ценное легионеры леса. — Говорят этот город назвали Семипалатенском из-за семи княжеских палат, которые построил князь-основатель для своих детей, заботливый был человек… — тихо произнёс Вольх и, не поверив своим глазам, спрыгнул с коня, наклонился к пропитанной кровью земле. — Так и есть, правда говорят этот князь сперва посетил нашу империю и, восхитившись дворцом императора, решил построить его подобие в Васнии… — усмехнулся Верий и тоже спешился, присел рядом. Вольх разгрёб пепел, из-под него показался зелёный росток. Маленькое чудо в уничтоженном городе. — А ты говорил неплодородный край! — усмехнулся посол и, вдруг поднявшись, заговорил на васнийском. Вольх обернулся, у их лошадей стоял старец в синей мантии и белом клобуке с посохом. Верий подвёл его к генералу и указал на росток. Старик обрадованно склонился над ним и перекрестившись удалился, так же быстро как и появился. — Кто это был? — смущённо спросил Вольх, всё время сохранявший молчание. — Сеятель этого неплодородного края! — осклабился Верий. Генерал, заморгав, поднялся и долго смотрел в след таинственному старцу. *** — Владыка, зачем вы бегаете от меня? — Андон, запыхавшись, догнал и исподлобья посмотрел на Семипалатенского митрополита, тот бодро шагал по улицам сожжённого, некогда богатого города, следом за ним шло всё уцелевшее священство и местные жители. — Затем что я должен вернуть Семипалатенску его жизнь! Мне некогда слушать исповеди дипломатов и воинов! — бросил старец и, остановившись перед воротами в детинец, припал на колени. Андон последовал его примеру и раздражённо прохрипел: — Владыка, я лишь следую царской воле! — А я Божьей, — усмехнулся митрополит и, обернувшись на сгоревший город, добавил: — Ушли одни язычники, пришли другие… — Это наши союзники! — всплеснул руками Андон и, припав на одно колено, попросил: — Я умоляю вас благословите меня! — За таким Благословением только к Святейшему, — отрезал старец и, опираясь на посох бодро последовал в детинец. Льев схватился за голову. Как он догонит патриарха с его дружиной? Он ничего не понимал. Мир как будто сошёл с ума. Они прошли с объединённой армией по выжженной разграбленной земле, чёрной пустыне, а встречали их так, будто они и не нужны были. Местные враждебно смотрели на лесян и крещёных Номади, многие при виде воинов Вершензу брались за камни, другие просто отворачивались. Но главное что не мог понять Андон было это невозмутимое спокойствие Семипалатенцев. Будто сойдя с гор они пришли не в разграбленный дом, а вернулись туда где ничего не изменилось. То ли сердца людей настолько ожесточились войной, что вид уничтоженных домов и могил никого не впечатлял, либо наоборот. У уцелевших стариков женщин и детей были такие смиренные полные уверенности в будущем лица что послу даже страшно стало. А каким было его лицо? Зайдя в детинец, Андон с удивлением обнаружил полный порядок и чистоту, над порталом в собор шелестела патриаршья хоругвь. Посол тут же направился туда, он и подумать не мог что им будет суждено пересечься с патриархом. — Борислав не Бог, да и я не молод, — улыбнулся Апостол, протягивая Андону руку, посол поцеловал её и склонил голову. Патриарх, как бы не заметив этого, поднялся из кресла и, обведя разорённый алтарь взглядом, произнёс: — Приболел. Решил задержаться здесь, помочь всё пере освятить и как оказалось не зря! Вы молодые все быстроногие, таки пересеклись… — Владыка, я… — Ничего не говори, — оборвал Андона Апостол и, подняв того с колен обнял: — Я всё знаю, Илья погиб, царствие ему небесное! Армия готова идти дальше и ты хочешь чтобы я благословил тебя идти в бой супротив их Кагана! — Да! — Андон силой рванул из объятий патриарха на колени, он не мог поднять глаза, просто заглянуть ему в лицо. Воистину святейший, на нём не было крови, он был спокоен. — Не злись на митрополита, — тихо заметил Апостол и, вернувшись в кресло, закашлявшись добавил: — Они заплатили свою цену и знают что враг не вернётся к ним! Они хотят победы, вот только не победы каких-то лесян с варангами, а нашей победы! — Я понимаю… — прохрипел Андон, чувствуя как успокаивается. — Поэтому я благословляю тебя! Порази этого змея! — Апостол коротко перекрестил его. Андон резко поднял голову и благодарно посмотрел на патриарха, тот грустно улыбнулся и, долго прокашлявшись, прошептал: — Спаси ту девушку, Софию! О её брате я позабочусь! — Спасибо владыка! — Андон, впервые оказавшись на родине, почувствовал облегчение, почувствовал что нужен, что всё идёт по плану. — Перед концом хочу спасти хотя бы одну душу, — прохрипел Апостол и приложив платок к губам добавил: — Жаль Илью, все дружинники запомнили его как ярла Тюра, беспощадного воина, великого лидера и только один покалеченный мальчишка увидел его светлую, добрую сторону! — А как нас запомнят? — Андон задумчиво склонил голову, рассматривая красные пятна оставшиеся на платке патриарха. На нём не было крови, но она была внутри него и просилась наружу. — Одному Богу известно, но вообще какой путь выберем так и запомнят, — улыбнулся Апостол и, вдруг просветлев лицом, оживлённо проговорил: — Вот ведь философский вопрос! Тут же вспомнил какими вы с Борисом были в юности. С тоской вспоминаю эти ночные философские баталии, эх хорошо было быть простым митрополитом… Теперь всё иначе… — Прошлое не вернёшь, — вздохнул Андон и ободряясь добавил: — Вы владыка тогда много добрых семян в нас посеяли, кончится война посмотрим какие дали самые богатые плоды! — Дожить бы, — улыбнулся патриарх и вновь закашлялся. Андон не сомневался в этом, это был их долг, они не могли позволить чтобы Борислав остался один. *** Бехр в ужасе застыл у входа в шатёр брата. Он не мог заставить себя переступить порог, не смел. Животный страх сковал его. Вокруг шатра медленно начинали собираться воины. Дикий вопль Кагана все восприняли неоднозначно, никто не решался подступится к шатру, а рычание и вой продолжались. Это было не похоже ни на голос животного, ни на голос человека, в этом вопле было что-то потустороннее и истово бешеное. — Где Орвош? — наконец воскликнул Бехр, по привычке бросаясь на подоспевшего Дьяву, тот, искривившись, вырвался и, с ненавистью посмотрев в глаза юноше, прошипел: — Он уже там! Каган велел позвать его, что-то случилось с Васнийкой! Сердце Бехра упало, он было дёрнулся к шатру, но вновь не смог перешагнуть через этот невидимый барьер. Вопль Кагана не сходил на нет. Многие воины припали на колени и покорно начали подвывать. Остановившийся рядом Альмар сжал рукоять меча. Бехр, переглянулся с сидевшим у входа в шатёр Арканом, тот ничего не ответил и продолжил пытаться заткнуть уши землёй. Это было похоже на страшный сон. — Расступитесь! — к шатру на коне пробился Ирфан с горящими беспокойством глазами. Бехр взял его коня под уздцы, князь быстро спешился и бесстрашно двинулся к шатру. Все следили за ним как заворожённые. Ирфан перешагнул через ту черту, которую остальные побоялись и вошёл в шатёр. Через мгновение вой утих, среди вопля появилась членораздельная речь. — Фаюр вернулся! Он вернулся ко мне! — ревел Каган, собравшиеся вокруг воины дружно припали на колени, выложив перед собой мечи. — Неужели он всё-таки брат Фала и теперь и покойники повинуются ему? — выдохнул Дьява, хватаясь за край кафтана Альмара, тот молча смотрел на полог шатра. Бехр наконец пересилив себя поднялся и бросился вслед за Ирфаном. Страшная догадка оправдалась. Армей стоял посредине почти полностью нагой, в одних штанах, волосы рассыпались по плечам и свисали на лицо, глаза сияли звериной радостью, страшный оскал перекосил лицо Кагана. У его ног ползал Орвош, пытавшийся его успокоить, рядом Ирфан тоже припавший на одной колено. Но не они волновали Бехра. Он посмотрел в дальний угол, где было ложе, на нём лежала побледневшая София, вокруг которой хлопотала Илди. Да, это случилось. — Драгоценный брат! Радуйся со мной! — прохрипел Армей и бросился на Бехра и смял его в своих объятьях, — Фаюр не погиб в бою! Он вернётся к нам из чрева моей любимой! Он увидит как я завоюю весь мир! О какой я счастливый! Я самый счастливый Каган в мире! Бехр был бы рад пронзить его мечом прямо сейчас, но он сдержался и тоже обхватил брата. Ирфан, улыбнувшись, покинул шатёр, снаружи послышались радостные крики. Орда встретила весть о причине вопля Кагана с облегчением, правда многие, уже зарядившееся, подражая владыке подняли дикий вой и гвалт. — Отец я счастлив! Уверен ребёнок родится здоровым! — Бехр высвободился из объятий брата и рассмеявшись заметил: — Вот обзавидуются другие князья когда узнают что очередная твоя наложница понесла! Твои дети будут править миром… — Твои тоже! — милостиво гыкнул Армей и, задумавшись, оскалился ещё страшнее и приказал: — Охраняй её пока я не вернусь! Пойду-ка расскажу этому вояке Вершензу что я его обскакал, у него тоже жена на сносях! — Ещё у Тринадцатой ребёнок будет… — прошептал Орвош, даже не пытаясь вмешаться, а просто отстаивая позицию своей касифской семьи. Армей беззлобно посмотрел на него и выплюнул: — Её дети всё странные какие-то! Арейка тот же плакса, а ведь старший! Нет уж, Касифское семя не родит хорошего… — сказав это, Армей прикрыл глаза и, зарычав от удовольствия, бросился к ложу, склонился над Софией и поцеловал её. — А вот Васнийское семя! Скотья твоя душа, ты сына князя Вершензу видел? — Видел, владыка! — прохрипел Орвош, потупив взгляд. — Вот и Фаюр будет таким же светлым красавцем! Сильным как я и красивым как мать! — мечтательно пропел Каган и, накинув кафтан, покинул шатёр. Не успел полог закрыться, как Бехр очутился у ложа. — Он мой! Мой! Слышишь меня! — зашептал он, покрывая щёки Софии поцелуями, та, не отвечая закрыла глаза. — Ей нужен покой, — робко произнёс Орвош, Бехр резко развернулся к нему и прорычал: — Знаю! А ты чего про Тринадцатую вспомнил? Тебе того «чудесного» спасения у ямы не хватило? Ты как лекарь должен знать, рану которая нарывает срезают вместе с кожей, так какого степного зверя ты нарываешься? Ты же видишь что он потерял рассудок, он сейчас может на радостях всех касифов казнить, как тогда мы будет возрождать наш род во имя Тенгри? — Прости, княже! — лекарь упал на колени и было бросился целовать сапоги, но Бехр вовремя вырвал ногу и вернулся к Софии. — Я спасу тебя! Я убью его и мы сбежим! Я решил! Он хочет идти в твою деревню, там я покараю его и мы сбежим! — Бехр говорил это и с каждой секундой всё больше уверялся в своём плане. Теперь количество людей за которых он был готов умереть увеличилось, это значило лишь одно — надо было победить. «Это мой ребёнок! Мой! Не Фаюр! И не Аргер! Мой, значит Тенгри!» — думал княжич. *** Весть облетела стан буквально в одно мгновение, Армей обожал орду именно за это, за скорость. Быстро сняться с места и через день уже быть за горизонтом? Легко! Что в сравнении с этим была новость о беременности его жены? Именно. — Жаль Келар уехал, ну ничего! Слушай Аранк, а каковы шансы что у меня дитё тоже будет светлое? — проговорил захмелевший от кумыса Армей, обнимая князя Вершензу, как родного брата. Тот, не отбиваясь, спокойно пил одну чашу за одной. — Ну Млада ведь светленькая, дочь твоя, вот и Фаюр может будет светлый, — улыбнулся Вершензу, расслабленно опуская плечи. Армей, ожидавший этого, обхватил его шею и, обняв, вдруг абсолютно трезвым голосом тихо спросил: — Отвечай каганов сын, что тебе в Бехре не любо? Думаешь я слепец и не вижу как ты на него на совете смотрел? Что он тебе сделал? Вершензу, прикусив язык и вздрогнув, закашлялся, а Каган незаметно замкнул капкан своих объятий, начав стягивать петлю из рук на шее князя, со стороны могло показаться, что пьяный владыка степи обнимает друга. Армей сжимал с силой, зная что приносит пока терпимую боль. Этот вопрос мучил его давно и он собирался компенсировать эти мучения. Аранк отреагировал на удивление спокойно, быстро перехватив одну из рук и, остановив удушение, он тихо ответил: — О Каган, просто семя сомнения в меня посеяли! Ещё в Семипалатенске, когда Тюр бежал мне показалось что слишком удачно всё у Васнийцев, Фаюра убили, княжича и посадника обменяли. Подозрительно это, вот я и ищу соглядатая… — Среди моей родни, а не забылся ли ты пёс? — Армей одним движением сбросил перехватившую руку Аранка и, для отвода глаз загорланив песню, вновь начал сжимать объятья. — Забылся! Забылся, владыка! Только ведь не о себе пекусь, а за вас радею. Вы отца моего в честном поединке, так и вас должны так же, а не ножом в спину… — захрипел Аранк. Эти слова удовлетворили Шаюма, ослабив хватку, он тихо прохрипел: — Моя семья, моя кровь, моя крепость и забота! Ищи соглядатаев среди своих выблядков, а брата моего не трожь! — Простите владыка, глуп! Глуп и самоуверен! — откашлявшись, прохрипел Аранк, Армей проследил его взгляд до другого конца кошмы, где обнявшись горланили песни Альмар и Дьява. Шаюм почувствовал в их пении испуг и фальшь. Осклабившись, он обхватил плечо Вершензу и уже громко спросил: — А кто же сеятели? Расскажи нам всем! Семья Шаюм хочет знать кто делает на неё поклёпы! Все замолкли и с интересом уставились на Аранка, тот скривившись и виновато улыбаясь, попытался отшутится, но тут к Армею на помощь пришли Ирфан и Аркан. — Слыхали братцы, кто-то сеет в головы братских князей смуту против Кагана! — выкрикнул сын Фаюра, Армею понравилось, как он перемигнулся с Бехром, тот сидел совсем рядом и весь разговор духовно был на его стороне. Шаюм чувствовал это. — Или это шутки такие, княже Вершензу?! — смеялся Ирфан. Армей расхохотался, он чувствовал как в его руках князь именитого рода Вершензу превращается в испуганного зверёныша. Плечо обмякло, но Аранк не сдавался и отшучивался: — Да что вы, братья воины-Номади! Это пустословие всё, никто смуту не сеет, просто не нравится Кагану как я на других князей смотрю! — Ну знамо дело, раньше то был сыном Кагана, а теперь я на твоём месте! — осклабился Бехр. Армей захлопал в ладоши. Ему было жаль что Келар уехал так рано, ему бы хотелось посмотреть как тот отреагировал бы на такую потеху. «Соколы загоняли коня!» — подумал Армей, подливая Аранку в чашу ещё кумыса, а второй рукой продолжая сжимать плечо. Но Вершензу держался достойно. — Ну так это и справедливо, побыл наш род на коне, — Армей как и все захохотал на этом моменте, а Аранк, обрадовавшись облегчению железной хватки Кагана, продолжил: — Теперь ваша очередь! Всё по чести, всё по справедливости! — Кроме косых взглядов на совете, — гыкнул Аркан, толкая Ирфана в плечо. Шаюмы подхватили смех и понесли его по всей кошме, даже Дьява с Альмаром засмеялись. Армей почувствовал что он счастлив, рядом сидел сын поверженного предшественника, испуганный, подавленный и покорный, вокруг верные родичи, братья, племянники и внуки, в шатре две любимых женщины одна из которых носит под сердцем его ребёнка, казалось бы что ещё нужно? Каган знал что. — Я буду править всем миром, а стало быть меж братьями моими должен быть мир! Поэтому Аранк имей совесть и держи свои взгляды при себе! В моём роду нет ни предателей ни врагов Каганата, все настоящие воины! Слава Фалу! — Слава Фалу и Армею! — заголосили все воины. — Слава Фалу! — Армей отпустил плечо Вершензу и, вновь обняв его, напоследок сказал: — Знаешь Аранк, ты мне нравишься, как и твой отец. Вы Вершензу настоящие воины-Номади, вот только постоянно лезете куда не просят! Нет бы хоть разок грабануть Васнию, нет, куда угодно, но не туда! Тоже знаешь ли подозрительно! Хотя это даже хорошо, мне больше достанется! — Истинно так, Каган! — покорно ответил Аранк. Армей, обрадованный ответом, рассмеявшись, очень сильно хлопнул Вершензу по спине и откинулся назад. Через минуту над кошмой уже раздавался храп Кагана. *** — Значит не хочешь следовать плану, — Аранк угрожающе наклонился вперёд, потирая плечо. Бехр осклабился и прохрипел: — Не хочу! У меня теперь свой план, лучше вашего! — Даже так? — Аранк с сожалением посмотрел на Шаюма, нагло сидящего на кошме, на том месте, где только что сидел Каган. «Я обещал, я дам тебе выбрать!» — в последний раз подумал Вершензу. — Да! Она носит моего ребёнка, я не могу ждать какого-то последнего дня Номади! Я убью этого зверя и увезу её в безопасное место! — горячо ответил Бехр и с презрением заглянув Аранку в глаза добавил: — Да я обещал, но думаю судя по отношению к Кагану, последний день Номади наступит в один день с его кончиной так что я даже слово не нарушаю! «Подлый язычник!» — Аранк скривился и, наклонившись к Бехру ещё ближе, поинтересовался: — А ты не боишься что я расскажу о твоих планах Армею? — это был глупый вопрос, особенно после этой позорной сцены на кошме, но Аранк должен был его задать для очистки совести. Брат зверя должен был сам сжечь за собой все свои мосты и желательно сам же потом и кинутся под меч Кагана. — Ты расскажешь, я расскажу, всё просто! И кому он ещё поверит из нас… — лицо Бехра стало напоминать Аранку лицо Армея, всё-таки они были родными братьями. Те же звериные глаза, тот же оскал. «Брать его в союзники было глупой идеей!» — грустно подумал Вершензу. У входа в его шатёр Аранка поджидал поникший Альмар. В душе князь понимал что изначально нужно было ставить на него, он был полезным дураком, Бехр оказался вредным. «Вот и давай после этого шанс Шаюмовской мрази!» — подумал Вершензу и скорбно заметил: — Князь Шаюм, я столько сделал чтобы спасти тебя от гнева Кагана, но когда сам оказался под угрозой опалы ты не помог мне… Шаюм повалился Вершензу в ноги и, затрепетав, прохрипел: — Прости меня князь Вершензу! Ты воистину храбрый из храбрейших и верный из вернейших! Ты не только не выдал нас кагану но и сам вырвался из его лап! Похоже такова наша доля, радетелей за победу Номади! Соглядатаи и предатели потешаются над нами, а мы… — А мы ничего, — отрезал Аранк и, вырвав свою ногу из рук князя, прошёлся вокруг очага. Он задумчиво смотрел в огонь, нет, если всё разыграть по новой может даже получится. «Поскорей бы вернулся Людмил!» — подумал Вершензу и, посмотрев на Альмара, грубо спросил: — Ты всё ещё здесь? Ты нарушил клятву! Когда ты мог раскрыть глаза владыке ты молчал, а мог бы прямо там на кошме выявить предателей и предоставить доказательства! — Прости меня князь Вершензу! Ты бесстрашен как Фал, я же человек, я не смог перечить Кагану при всём роде… — прохрипел Альмар. «Льстивый язычник, будь проклят ты и всё твоё семя!» — в ярости подумал Аранк и, вдруг успокоившись, произнёс: — Я не держу на тебя зла, лишь обиду, но ты можешь искупить её! Каган хочет посетить деревню родителей его жены чтобы похвастаться зачатым внуком, последуй туда незаметно и жди когда Бехр захочет нанести удар! Спаси Кагана и раскрой заговор! — А как же ты? — удивился Альмар, поднимая голову. «А мне подставляться нельзя!» — подумал Аранк и, улыбнувшись, тоскливо ответил: — А мне боле нельзя испытывать терпение Кагана, ты сам слышал его. Мне не нужна слава и почёт, я хочу лишь чтобы наш Каганат жил и процветал! Вершензу с трудом удалось выдворить княжича Шаюма. Тот пытался как-то соразмерно отблагодарить и нёс восхищённый бред. Как только полог за ним закрылся с другой стороны в шатёр тут же проник Ёви с грустными глазами. — Ну? — коротко спросил Аранк, с нежностью смотря на сына. — Я сказал Орвошу всё что ты просил отец, — тихо ответил сын. Аранк подошёл к нему и, обняв, тихо проговорил: — Никакой жалости к язычникам тем более Шаюмам! Они богохульствуют, они заслужили всё это! — Спору нет, заслужили, — тихо произнёс Ёви и ещё тише добавил: — Но они люди… — Они звери! — оборвал Аранк и, подведя сына к очагу, усадил его подле себя и со стыдом прошептал: — Я сам обманулся! Этот Бехр казался мне хорошим человеком, сомневающемся, но нашим, а оказалось он лицемерный зверь. Такой же как Армей, такой же зверь! Такой же язычник, возомнивший себя богом! — Ему вскружила голову его власть… — Ёви посмотрел отцу в глаза. Тот, смягчившись, вновь обнял его и терпеливо начал объяснять: — Ему вскружила голову несчастная девушка. Я тоже когда узнал что ты появился, обезумел от радости и был готов сделать ради твоей матери всё что угодно. Вот только ты был моим ребёнком и ничьим боле, а Бехр считает что в чреве Софии наложницы Армея его дитя. Он как и брат покушается на чужое, присваивает, собирается брать силой… он не держит слово, он предал нас, а значит не будет никакого греха предать его! Ёви молчал, а Аранк знал что он прав. Каганат уже предавал его, поэтому измену Бехра он принял почти безболезненно.