Из князи в грязи

Армей представить не мог что такое может случится, что самый родной, самый верный, вдруг ударит в спину. Что канут в лету долгие вечера в чистом поле перед курганом деда и истории про величие рода Шаюмов и самого племени Номади. Армия с трудом шла по тракту, который Каган просто не мог узнать. Когда он ехал с посольством, всего какие-то месяцы назад главная в царстве дорога была прекрасна вымощена и окружена зелёными лугами, упирающимися в высоченные горы. Сейчас же перед ним стояла чёрная выжженная пустыня. Верный гонец, посланный к Келару подтвердил самое страшное предположение — это не Хиуз, мстя Шаюмам за не полученную добычу, спалил всё, это были сами Васняки, то есть страдала вся орда, а не только шедшие за авангардом. Попытка добыть что-то съестное в деревнях кончилась ничем, всё пустовало и было выметено под чистую, колодцы завалены камнями. Горные монастыри смотрели с верхатур склонов луковицами куполов. Первая же попытка осады подобной крепости тоже кончилась ничем, у Номади не было времени на долгие стояния под стенами горных крепостей. Васнийцы оказались не такими уж слабаками, сил расстаться со всем у них хватило. Армей нещадно гнал только отдохнувшую орду за Келаром, не желая уступать ему ни одной улицы столицы. Шаюм опасался что Хиуз сорвёт царское знамя с древка раньше него и пленит царя безумца. Воины молча терпели лишения и усталость, до смерти боялись гнева своего божественного владыки, но вот лошадей было не запугать. Начался падёж гужевых, потом и верховых. Воды просто не хватало на всех, а солнце как на зло светило всё ярче, нагревая почерневшую землю. Даже в тени гор было не так прохладно, везде пахло гарью и пыль поднимавшаяся от стука копыт забивала лёгкие и глотку. Одно утешало Кагана — София. Для неё он постарался создать лучшие условия, специально посылал отряды к горным источникам за водой и снегом. Армей не хотел потерять своего ребёнка, особенно сейчас, когда был преисполнен надеждой на реванш и месть. Жалкие слабые Васняки должны были заплатить за убитого учителя и опозоренного племянника. — Ты запомнил того кто тебя пленил? — Армей смотрел в глаза родича. Ирфан кивнул и, оскалившись, произнёс: — Не волнуйся владыка, я верну свою честь! Подозрения Альмара и Дьявы в измене оказались беспочвенны. Армей долго расспрашивал Бехра про них, советовался. Брат смеялся и успокаивал: — Отец, ну какие они мне враги? Завистники? Да! Но не враги! Мы одна семья, все хотят тебе только победы! Не беспокойся за наши склоки, мы разберёмся… Урезоненный князь Вершензу пал в глазах Шаюма окончательно, он покорно следовал, замыкая поток орды. «Им ничего не достанется!» — радовался Армей, вспоминая целые десятилетия, когда род Вершензу получал в походах самое лучшее. И вот на горизонте показался тот самый перевал, где был монастырь и деревушка, в которой он пленил, купил, отнял свою любовь. Армей собрал самую верную гвардию, отобранную Бехром, и направился туда. Отделившись от основных сил, которые под руководством Ирфана встали лагерем у стен монастыря. — Я не дам твоему месту на кошме остыть, владыка! — напоследок улыбнулся племянник. Армей чувствовал как в нём закипает гордость и уверенность. Победа была близка как никогда. Все препятствия были жалки как и чинившие их Васнийцы. Разве могла орда Номади пасть из-за такой мелочи как жажда и голод? Да они награбили в Семипалатенских землях столько, что еле обоз помещал. Правда к сожалению золото нельзя было есть и пить, а драгоценное вино в такую жару только раздразнивало жажду, но Каган и это относил к незначительным препятствиям. — Захватим Васнию, двинемся до самого моря, где Василиполь, уничтожим все царства востока до древней Парсы, а потом вернёмся и двинемся на запад, к лесянам, гоплам, северянам и Ругам! — Армей с упоением рассказывал это любимой жене, которая казалось и не слушала. Она была бледна, тиха и покорна. Больше не могла сопротивляться, но Шаюма не волновала эта перемена, в ней он теперь видел не столько женщину, сколько вместилище для души и жизни его наставника. — Весь мир покорится тебе, отец, Железный Каганат будет вечным, а о тебе сложат легенды! — Бехр говорил с особой подобострастностью. Армей, глядя ему в глаза верил каждому его слову. «Если бы здесь был Старх я был бы окончательно счастлив!» — подумал Каган, вспоминая как брат делал первые неуверенные выпады мечом и как перед каждым походом становился у стремени его коня. В сердце странно кольнуло. Он был не справедлив с ним. Старх заслуживал лучшего. В душе внезапно поселилось плохое предчувствие. «А не еду ли я впустую?» — Армей вспомнил сожжённые покинутые деревни у тракта. Могла ли и деревня Софии так сгореть? Армей подхватил жену на руки, она была легкой как пёрышко и понёс в сторону её дома. Он был пуст. Как и вся деревня, которая каким-то чудом, или же просто слабохарактерностью местных дома, не лежали в руинах. Армей был рад этому. Всё сохранилось с той ночи. — Они сбежали, любимая, но я своё слово сдержу и ты ещё увидишь их! Клянусь они будут служить при моём троне! Я не сделаю им зла… — он поцеловал Софию в лоб и, оскалившись, осмотрел светлую горницу. Казалось это было вчера. Тёмная ночь, крики, испуганный старик с сломанным топором, беспомощный юноша в объятьях Фаюра, старухи, женщины, дети и среди них лишь одна смелая красавица, не испугавшаяся его, жертвенная и сильная. Его любимая, которая теперь должна была родить ему нового Фаюра. Он захватит для его наследства весь мир, всю вселенную положит у ног его матери. Армей аккуратно, почти нежно, опустил Софию на пол, она с тоской долго посмотрела на комнату и пошатнулась. Она уже не могла стоять на ногах сама, настолько она ослабела. Ёё тут же подхватили рабы-Касифы, среди которых был Орвош. Каган с ухмылкой обернулся, для завершения картины не хватало только жалкого Васнийского посла стоявшего на пороге, не способного никого спасти и покорного, смирившегося. Шаюм помнил его взгляд, помнил как он спрятал окровавленный меч в ножны. Интересно, где он сейчас? Этот жалкий мужчина, никого не убивший и считающий что по закону можно иметь лишь одну жену? Армей осклабился и прикрыл лицо ладонью, солнечный зайчик ослепил его. Он даже не услышал как меч покидает ножны брата. Как вдруг плохое предчувствие завыло страшным голосом. — Берегитесь Каган! — Шаюм от неожиданности вздрогнул и обернулся. Всё произошло стремительно, словно из неоткуда возник Дьява, заслонивший его. Сотник рыча и, отхаркивая кровь, защитил Армея от клинка своим телом. Клинка в руках родного брата Кагана. София, вскрикнув пошатнулась, рабы подхватив её застыли в ужасе. Армей опешил. Бехр, бешено оскалившись, ногой пытался отпнуть Дьяву, который, обхватив лезвие меча обеими руками, не давал вытащить его из своего тела. Каган отказывался верить в происходящее, отказывался понимать. В глазах у него потемнело. Родной брат, нажав на клинок, проткнул его сотника насквозь и заорал страшным не человеческим голосом: — Слава Тенгри! Убить зверя! Касифы вперёд! После этих слов сердце Кагана ушло в пятки, он наверное впервые в жизни по настоящему испугался. Как это могло произойти? Как тот кого он пестовал всю жизнь мог предать его? Малютка Бехр, его брат… *** Хельги задумчиво ворошил угли в костре веткой, этот поход оказался слишком тяжёлым, не вровень с прошлыми. Нет, ему до этого никогда не было так больно и так спокойно. Он потерял его. Настоящего друга и наверное даже наставника, отца. А ведь он многое не успел ему рассказать. Князь усмехнулся, он мог узнать всё это ещё в Эр-Славии. — Ты тут главный? — тогда Хельги решился заговорить с старцем только после долгой подготовки. Он видел как этот старик в синей мантии урезонил Андона, поэтому решил проявить осторожность. Если уж чёртов посол, имевший огромную силу убеждения, которой он убедил его не убивать мальчишку Номади и примирил все три племени: северян, лесян и кочевников, склонял голову перед этим старцем, это значило одно. — В этом храме — да, в церкви — патриарх, в вселенной — Господь, — улыбнулся старик, опираясь на посох и, с интересом заглядывая Хельги в глаза. Тот замялся, он чувствовал что на чужой территории. Он и раньше бывал в храмах, да чего греха таить, некоторые он со своей дружиной и разорял, но именно этот чувствовался особенным. Всё в нём было ободрано и порушено, стены измазаны сажей и кровью, но среди этого трудились люди, уверенные, несломленные. «Бог поругаем не бывает», — Хельги вспомнил эту непонятную фразу Тюра, ещё когда увидел поверженный идол Номади, лежавший у кургана из голов, его били кнутами лесянские воины и ни один Номади из рода Вершензу или Касифов не пытался спасти его. Вывод был один и он уже вызрел в голове князя. — Раз здесь главный, расскажи мне о вашем Боге! О Боге моего учителя, о Боге который дал вашему царю знания для победы над Номади! Пожалуйста! — князь, сделав огромное усилие над собой, склонил голову. Он не привык просить, не привык унижаться, но он должен был узнать об этом Боге, Боге который оказался сильнее того что был у Номади. Теперь Хельги с теплотой вспоминал взгляд старца, он как будто просветлел улыбнулся и произнёс: — О, это долгая история! — У меня есть время! Мы выступаем завтра! Но клянусь Локи я не двинусь с этого места пока не узнаю что это за Бог, который обитает в сгоревших городах и церквах, за которого вынуждены воевать язычники с инородцами! — Хельги тогда обхватил костлявые пальцы старика и с мольбой посмотрел на него. Тот, вздохнув, перекрестился и повёл его в небольшую комнатку. Дальнейший разговор князь запомнил на всю жизнь. Всё открылось. Всё стало очевидно и более того, теперь Хельги понял последнюю волю Тюра. К костру подсел Васниец в кафтане номади, Хельги дружелюбно посмотрел на него и прошептал: — А я смеялся когда тебя от того старика в белой мантии не отлепить было! Прости Василь… — Забудем, княже. Радомира тоже от патриарха не отлепишь… — мягко огрызнулся юноша и, с надеждой посмотрев на звёзды, добавил: — Ему сейчас хорошо там, мы должны выполнить его последнюю волю… — Должны, хотя эти зверёныши вряд ли что-то исправят, — вздохнул Хельги и, сощурившись, смешливо сказал: — Вот подлые вы люди — Васнийцы! У нас северян старики либо уж на дне морском, либо в уголке доживают, а вы своих не забываете, они вас и учат уму разуму. Не у всех правда мантии есть, но уверен тот кто этого Андона на нордском так хорошо говорить научил точно был не из последних старцев! — Это патриарх был, княже, ты угадал! — искренне рассмеялся Василь и, заметив изумлённый взгляд Хельги, пояснил: — Он тогда ещё митрополитом был, что Апостол, что Тюр, оба они царя обучали! — Так вот чего он такой умный! — присвистнул Хельги и, посмотрев на небо, шёпотом произнёс: — Ты уже выбор сделал, Тюр, я пока подумаю… Вальхалла привычней чем какой-то град на холме, хотя звучит заманчиво — твоя компания и целая вечность впереди… *** Млада, вскрикнув, открыла глаза, это был всего лишь страшный сон, или всё же. В темноте кибитки было страшно, холод пронизывал насквозь, она прижалась к матери. — Мама, мама! — чувствуя как слёзы сами собой катятся по щекам, шептала Млада пытаясь унять рыдания, не получалось. «Куда уж хуже?» — теперь эта фраза была куда правдоподобнее. Он был там, был предан и ранен. — Что случилось? Снова дурной сон? — мама была тёплой, быстро сев, она укутала Младу в одеяло и прижала к себе, стала как обычно успокаивать, нашёптывать на ухо тихие слова надежды и света. Но это не могло помочь. — Папу убили! Папу убили! — прорыдала Млада и, подняв голову, заглянула матери в глаза, та вздрогнула и с страхом посмотрела в ответ. Она не верила. — Я сама видела! Чёрный зверь вонзил ему кинжал в спину, а рядом была София, ей плохо! Его убили! Моего отца убили! — хрипела Млада, она чувствовала как всё внутри кипит и воет. Пронзительная боль чувствовалась в сердце, душа беспокоилась, разум был затуманен. Она не могла больше быть сильной, терпеть многодневные переходы по чёрной пустыне, да она выдержала вид сожжённого города из мечты. Города о котором рассказывала мама и который сжёг её отец. Теперь его убили, как и Старха, так же подло со спины. Куда уж хуже? Она не знала. — Это просто дурной сон! Ты больна! Да, больна! Оттого что упала в Веру во время переправы! — мама казалось слабела с каждой секундой, она тоже была не всесильна и постоянно держать себя не могла. Млада почувствовала как на макушку падают первые горячие слёзы. Слёзы облегчения. — Нет же! Так и было! Он ранен! Там София! Это всё из-за этого дурацкого плана! — плакала Млада, ей вдруг захотелось оттолкнуть мать от себя и вырваться из кибитки, вдохнуть ночной воздух. Она так и сделала. Да мама была права, то что он погиб было хорошо, значит теперь они точно свободны, но Младе от этого было не легче, она не хотела этого. Где-то далеко, он, истекая кровью, лежал. О как она бы хотела оказаться рядом с ним, чтобы попрощаться, может хотя бы перед смертью он бы признался что любит её? Млада знала что это невозможно. Чёрная пустыня была между ними. — Млада вернись! — голос матери остался в кибитке. Млада, приземлившись на все четыре конечности, размазывая слёзы по лицу метнулась словно загнанный зверь туда где остался единственный родной человек. — Арей! Арей! — она обхватила прутья клетки и посмотрела внутрь, слёзы не утихали, их снова стало очень много, а ведь казалось она всё уже выплакала на кургане Архейна, но нет. Изнутри клетки не было ответа. Млада просунула внутрь руку и с ужасом нащупала обмёрзлую ногу. Испугавшись и зарыдав ещё громче, она рванула клетку на себя, дверца отворилась, она быстро вытащила тело брата и начала растирать его. Он не просыпался. Неужели… Из соседней клетки донёсся страшный смех, Млада, подняв глаза, в свете луны увидела сверкающий чернотой ненависти единственный глаз. — Гюсташ… — она поняла что у неё пропал голос, комок в горле не пускал слова наружу. Млада прижимала к себе тело брата пытаясь сквозь грязную рубаху нащупать маленькое бьющееся сердце, но как назло его почти не было слышно. Она сняла с него путы и продолжила растирать надеясь что он проснётся. — Звезда нашего Кагана потухла, это конец! — каркающим голосом прохрипел Гюсташ и вдруг замолк. Млада почувствовала как кто-то крепко обхватил её плечи. — Убийцы! — сорвалось с губ и тут она почувствовала этот стук в груди брата. Он был жив. — Отпусти его, — голос державшего за плечи был до боли знаком. — Нет, Радомир, ни за что! Это мой брат! — Он пленник, его место в клетке… — он осёкся и смягчившись обнял Младу за плечи и прошептал: — Глупая, Номади тебе никто, твоя семья это мы — Васния! — Нет же! — у Млады вдруг отлегло от сердца, лицо Арея искривилось, веки сжались, казалось ещё чуть-чуть и он проснётся, — То есть да, но Номади тоже моя семья… — Ты видела что они сделали с нашей страной, не Каган, весь народ, выбирай кто тебе милей: грабители-разорители, или освободители! — мягкость пропала из голоса северянина, он смял её в своих объятьях, требуя ответа. — Мне милей мама и брат! — просипела Млада, пытаясь вырваться. — Э-э-э нет, твоя мать Васнийка, а брат Номади, они с разных сторон, — Радомир был беспощаден. Млада сжалась и вдруг обрадованно вскрикнула. Арей открыл глаза и тихо прохрипел: — Он жив… *** Борислав не привык к кольчуге и панцирю, но сейчас иначе было нельзя, без них он бы пал от первой же стрелы. Они градом сыпались на первый вал «Крестовой крепости». Через щели между щитами отлично было отлично видно атакующих. Сотни Номади под стягами с рысями и волками сменяли друг друга, пользуясь своей обычной тактикой атаковали волнами, отстреливали по паре стрел и освобождали место для своих братьев. — Царь-батюшка, может вы в лагерь вернётесь, здесь небезопасно! А вдруг они на приступ пойдут! — стоявший рядом воевода Бела взволнованно смотрел то на Борислава, то на Ингвара, сопровождавшего первого. — Пусть сперва через ров переберутся! — усмехнулся царь и скривился, у подножия вала кочевники и вправду пытались преодолеть это препятствия. Рассыпанные по дну колышки и шипы действовали, лошади страшно ржали, били пробитыми копытаи и сбрасывали наездников, те падая на острое тоже начинали кричать, а тут уж с укреплений в ров летели стрелы и лился кипяток. Борислав не отворачивался, это было отвратительное зрелище, но он не имел права отвести взор. Всё это было сделано по его воле. По его приказу. Первый вал держался мужественно. Да, враги просто разведывали обстановку, но от этого их напор не был слабее. Рыси и волки не просто так были на их флагах и кафтанах с панцирями, они были так же юрки, хитры и злы. Поняв что дно рва усеянно кольями они быстро нашли выход. Самые смелые отъезжали от вала подальше, а потом неслись напролом во весь опор. Как царь и ожидал кочевники — мастера езды ловко перепрыгивали ров на своих скакунах, те бесстрашно бросались на стену щитов. — Царь-батюшка, я вас умоляю! — Бела едва успел скинуть замахнувшегося на Борислава конника копьём. Инвар, хохотнув перехватил уздцы, и втащил кочевую лохматую лошадь за укреплённые щиты. — Я должен быть здесь! Это не Шаюмы, это просто разведка, но и они могут подорвать дух дружинников! — урезонил воеводу Борислав и, обнажив меч, крикнул: — Ну что братцы? Не пустим Номади в столицу?! — Не пустим! — бодро откликнулись дружинники и продолжили планомерно отражать атаки, лить в ров кипяток и смолу, стрелять по кочевникам и выносить из-под огня раненых. Даже при том что дружина на вале была подобно черепахе прикрытой со всех сторон щитами, но враг всё равно умудрялся наносить ощутимый урон своим не прекращающимся градом стрел. — Всё как писал Ливий Старший, — царь вздрогнув закрыл глаза. Они ожили. Картинки из древних манускриптов и рукописей. Вот она его дружина стоящая ровным недрогнувшим строем, а вот чёрная кочевая орда, визжащая и улюлюкающая. Кто победит? Ответ на это он знал, молился и надеялся чтобы эта раскинувшаяся на всю долину крестообразная крепость стала могилой для Железного Каганата. — Царь-батюшка, они направились часть войск от первой перекладины дальше — ко второй! — писарь Юрий возник как будто из ниоткуда, тоже в непривычной кольчуге и при мече. Борислав усмехнулся и похлопав воеводу по плечу заметил: — Ну что же, Бела, держись здесь! Внемлю твоей просьбе ровно на половину, уйду от тебя, но приду к другим, — сказав это, царь под прикрытием гвардейцев варангов покинул первый вал. Пройдя по укреплениям первой перекладины этого восьмиконечного креста направился к второй где тоже уже разгорался бой. Да Номади просто испытывали царскую оборону на прочность, но царь относился к этому серьёзно и сам хотел посмотреть на что способны эти кочевники под знамёнами с рысью и волком. *** Он совершил самую большую ошибку в жизни. Бехр понял это когда падал на пол под напором десятка рук гвардейце Альмара, возникших словно из неоткуда. Осознание пришло быстро — Аранк его предал, ответил взаимностью. Перед последним днём Номади наступил последний день Касифов. — Режь рабское семя! Они предали владыку! — орал Альмар, отражая атаки Аркана и Орвоша, остальных рабов как и Бехра уже хватали Шаюмы, доселе прятвшиеся за печкой и в подвале. Снаружи дома слышались звуки боя. Это верные Тенгри мятежники рубились с подоспевшими на выручку Кагану воинам Номади. Покушение на владыку степи полностью провалилось. Бехр пытался вырваться, но у него не получалось, его придавили к полу, меч, чья рукоятка блестела золотом и жемчугом, остался в животе Дьявы. Он умирая злорадно хохотал и пытался проклинать изменников, но у него не получалось, кровь заливала горло. Единственное что выходило у сотника был страшный булькающий хрип смешанный с смехом. — Слава Фалу! Бей соглядатаев Борислава! — рычал Альмар, ему на выручку всё шли и шли воины-Номади, бой снаружи утихал, Шаюмы были явно в большинстве, они явно приехали раньше Кагана и устроили засаду. Бехр смирился с поражением и теперь лишь только смотрел в сторону Софии. А ведь они могли выиграть если бы вовремя взяли её в заложники. Такая крамольная мысль пришла в голову только сейчас. Сейчас когда рядом с ней стоял светловолосый юноша с до боли знакомыми голубыми глазами. «Вершензовское семя!» — Бехр сжал зубы, его схватили за волосы и повернули голову в сторону Кагана. Сердце юноши дрогнуло. Бой продолжался, недобитые рабы всё ещё пытались как-то сражаться, Орвош с Арканом прорубались к Бехру, но Альмар не пускал их. В горнице было слишком тесно для манёвра, слишком тесно для победы Касифов. И слишком тесно для преданного владыки. Он стоял по центру, беспомощный и растерянный. Казалось он вообще не понимает что происходит. Бехр осклабился, он мечтал что когда-нибудь увидит брата таким — жалким, пустым и человечным. Армей выглядел так, будто его огрели чем-то тяжёлым, смотрел в никуда. Лицо искривилось в гримасе неприятия, обнажённый меч смотрел лезвием в пол, он так и не решился поднять его на брата или какого-то из рабов или гвардейцев. Он молчал. Ах если бы Бехр мог сейчас встать и завершить начатое. Звуки звонкой стали снаружи утихли. В горнице стало до ужаса тихо. На полу рядом с Дьявой вповалку лежали и Касифы, и Номади. У печи в угол забился израненный Орвош, пытающийся ещё как-то обороняться кинжалом. Воины-Номади и Ёви, подхватив Софию уносили её из дома. Аркана повалили рядом с Бехром, лицом в пол, по которому большими чёрными лужами растекалась кровь рабов и воинов, смешиваясь в одну суть — поражение. Над всем этим победителем стоял Альмар, он смахнул кровь с меча и преклонил колено перед Армеем. Бехр почувствовал как в нём закипает ярость. Они с братом были одинаково беспомощны перед судьбой. «Он пощадит, воины не поймут», — усмехался юноша, едва сдерживая крик. Рана в боку вскрылась и налилась кровью. В глазах потемнело. Он ничего не скажет ему про Софию. Бехр знал что Вершензу и так и так спасутся, её же предавать было нельзя. *** — О Каган, заговорщики схвачены! Они убили Дьяву, Млоша и Вакера! Суди их судом Фала! — голос Альмара вывел Армея из забытья. Казалось перед глазами пронеслись все шестнадцать лет жизни с братом. Он видел каждый его шаг, каждый выбор, каждый взгляд, что он упустил? Почему всё так кончилось? — Отец, а я тоже Номади? — перед глазами всплыл образ совсем маленького брата, сидевшего у него в ногах. Армей до хруста сжал зубы. Что он пропустил? Он же дал верный ответ! — Ты Номади, такой же как и я! — Бехр тогда восхищённо открыл рот и обрадованно прижался к нему. Маленький, верный, любящий, родной. Что он сделал не так? Почему тот для кого он сделал всё и больше предал его? Почему за ним в этом начинании пошли сын наставника и дядя жены? Что он такого сделал? — За что? — Каган схватился за голову и, оттолкнув княжича, бросился к поваленному Бехру. Армей обжёгся взглядом полным ненависти и презрения. Брат даже поверженным оставался смельчаком, не отпускал голову не смущался. Аркан же спрятал взгляд и с отвращением сплюнул на сапог владыки степи. — За что? — уже громче повторил Армей опускаясь на колени, в чёрную липкую кровяную лужу, кисти разжались сами собой, верный клинок с звоном упал на пол. Плечи Кагана задрожали, глаза выкатились, рот страшно раскрылся, обнажив зубы, из гортани доносился отчаянный хрип. Младший брат осклабился и коротко ответил: — За мать! Армей испуганно отшатнулся и спиной отполз от Бехра. Так вот где была зарыта собака. Вот что он упустил. Вот где сделал просчёт. «Тринадцатая!» — взгляд Кагана заволокло кровью. У него были такие же глаза, такие же как у матери. Он тоже предал его. Тоже ударил в спину, родная плоть и кровь выбрала Касифский слабый род. Шаюм почувствовал как по щеке из глаз скользнуло что-то, быстрым движением он стёр это рукавом и тут же в ужасе вскочил, на ткани осталось два кровавых следа. «Ненавижу!» — в сметённом сердце загорелся огонь злобы. Каган быстрым выверенным движением извлёк меч из бездыханного тела сотника и замахнулся на брата. Лезвие неумолимо начало опускаться по дуге, целясь в шею брата. — Все вон! — проревел Каган, уже не беспокоясь за струи покрывавшие щёки. Лезвие застыло в сантиметре от кожи на шее брата. Он не смог. Он оказался таким же слабаком как отец. Воины поспешно бросились из горницы, только Альмар и те что держали пленников не двинулись с места. Шаюм в бешенстве посмотрел на них и, страшно зарычав, схватил Аркана за волосы и проревел: — А ты за что меня хотел убить? — За отца! — осклабился сын Фаюра и вновь плюнул на сапог Кагана. Армей, обхватив лицо левой рукой, в бешенстве сделал ещё один замах и нанёс страшный удар. На этот раз рука не дрогнула. Голову сына наставника откатилась в сторону. Каган, бешено заверещав, выронил меч и начал размазывать кровь по лицу. Как он мог это пропустить? Эти взгляды, эти деяния. Он ведь просто никогда и не задумывался что украл у Аркана отца, а у Бехра мать. Ни-ког-да. А теперь было уже поздно. «Чёртово Касифское семя!» — Армей упал на колени и, страшно зарычав, начал раздирать на себе одежду. Это был конец. Они предали его. Его семья. Те кому он хотел подарить весь мир. Те с кем делил кров и еду, те кому доверял больше себя. Они оказались гнилыми, ненастоящими, подлыми, они предали его без зазрения совести. Даже отрубленная от тела голова Аркана смотрела с презрением, а Бехр на чьём лице застыла гримаса ужаса и не думал молить о пощаде. — Безумствуй! Безумствуй зверь! — вдруг захрипел Бехр и страшно расхохотался: — Я ненавижу тебя! Ты противен мне! Я проклял тебя и твоего бога! Ты всегда говорил мне что я Номади и мой бог Фал, но кровь не проведёшь! Я Касиф и мой бог Тенгри! Да я проиграл, но твой конец близок! Альмар замахнулся мечом, но Армей, испуганный страшными речами брата, оттолкнул его и, разъярённо придавив голову Бехра в пол сапогом, перебил его гортанным рыком. — Я любил тебя! Я хотел оставить тебе мой престол! — сказав это, Каган страшно завопил и, в отчаянии выхватив меч из рук Альмара, рубанул второй раз. На рассудок нашло помутнение. Армей вдруг услышал голос отца. — Ты сдохнешь Касиф! Я проклинаю твоё семя! Третья точно не могла родить ничего хорошего! Шаюм, выронив меч, закрыл уши, но голос проникал сквозь ладони и только нарастал. Перед глазами встало лицо Аргера, он смеялся над ним, презирал его. — Ты не Номади, ты жалкий Касифский выродок которого все предали! Захотел быть подобен деду? Блажь! Он был как и я настоящим Номади, он покорил род грязных Тенгрийцев, а ты один из них! Раб! Пёс! Грязь! Касифский выродок! — Я воин Номади! — Армей сорвал голос и теперь мог только хрипло шептать это. Он уже не видел ничего, из памяти чёрной кровавой рекой из чёрной сгоревшей пустыни смыло все воспоминания о брате, отце, матери. — Я не Касиф! Я воин Номади! — твердил Армей, начиная биться головой об пол, волосы намокли от крови, сквозь слипшиеся веки миражом из тьмы выдиралось страшное лицо Бехра, на нём застыла улыбка проигравшего победителя. *** — Это даже благородно, — Аранк усмехнувшись, тут же смутился и обнял сына. — Ты был прав! Они звери! — голос Ёви стал грубым и твёрдым. Вершензу мог представить что там произошло, слов сына было достаточно чтобы понять его реакцию. Кочевники и вправду были зверьми, которым ничего не строило устроить братоубийственную бойню в чужом доме, в чужой стране, так ещё при безоружной девушке носящей ребёнка. К счастью её удалось спасти, спасти лишь благодаря тому что Вершензу смог навязать Шаюму в спасительный отряд своего сына. — Но зачем? Он же совсем юн! — подобострастно спрашивал тогда Альмар. — Он знает васнийский и спасёт её из лап Касифов, успокоит и объяснит ей всё! — отвечал Аранк и замечая во взгляде княжича недоумения пояснял: — Каган в ней души не чает! Она носит его сына! Если она или он погибнут тебе не сносить головы! На Шаюма этот аргумент подействовал. Это был первый бой Ёви и, судя по взгляду, он показал себя достаточно. — Пока эта война не кончится я буду всегда прав, — усмехнулся князь и, отведя полог шатра, с жалостью заметил: — А ведь казался хорошим человеком… На длинных копьях у шатра Кагана висели две головы: Аркана и Бехра, их было видно со всех краёв стана Номади. Аранку доставляло удовольствие осознавать что сейчас зверь страдает особенно сильно. *** Это был конец. Как ловко в сердце сливались в одно: воющее отчаяние, злорадная радость и холодный ужас. София не чувствовала под собой земли. Её бил озноб, всё было слишком запутанно, душа стонала от боли, а где-то в голове было торжество. Ведь это был не только её конец и конец Бехра, нет это был и конец Армея. И в этом злом празднике она хотела бы оставаться. Ему было больно, он страдал. Какая в этом была справедливость, в этом безумном вое, в этих выкатившихся глазах, в этом выпавшем из рук мече. Кровожадный убийца насильник теперь страдал от своего же оружия. Он уничтожил сотни чужих семей и теперь истребил и свою. Его предали, его бросили. Карающая длань Господня всё-таки настигла его, всё-таки вдавила его греховную языческую голову в кровавую липкую грязь. «Он утонет в озере, которое сам же наполнил страданиями и болью!» — эта мысль пульсировала в голове, поддерживала, радовала. Но София физически не могла торжествовать, ведь её тоже предали, она почувствовала как из неё вырвали кусок, вырвали с обоих сторон и свои и чужие, никто не остался в стороне. Даже при том что она знала что не полюбит Бехра, она успела проникнутся им. Ей было жалко что всё так получилось. Вот только это была его вина. И от этого было больнее. — Он предал нас, то есть и тебя, поэтому мы его отдали в руки Кагана, — слова юного полукровки назвавшегося Людмилом были страшны своей простотой и логичностью. Бехр предал и её, бросился на Армея, не думая что может статься с ней. Не исполнил слово про последний день Номади, решил проявить свою волю. Но она не могла винить его. Она понимала отчего-то так. Из-за неё. Если бы не этот ребёнок. София чувствовала что невольно уже ненавидит собственное чадо. Можно ли было переложить ответственность за все эти смерти на ещё не родившегося ребёнка? И вот тут-то и вступал в дело этот холодный ужас. Это был конец. Единственный человек предложивший занять её место убийцы Кагана теперь погиб, погиб глупо и самоуверенно. Что же «спасшие» её союзники Васнийского царя? Такие же Номади как Армей? Ни-че-го. Они оставили всё так как получилось. Да успокоили, да объяснили что Бехр сам виноват, но не сказали что будет дальше. Что её ждёт? Эта неизвестность и выбила из-под ног земли. Она как будто беспомощно висела над ней не имея сил даже барахтаться, словно повещенная на канате на балке шатра. Нет даже на такие мысли уже не было сил. Она потеряла единственного радетеля и вновь осталась наедине с зверем, Илди больше не могла быть опорой, теперь они были в равном положении. Да он был ранен, да безумен, да жалок и слаб. Но он был зверем и то с каким лицом он принёс к их шатру головы предателей говорило об одном — в его словах о покорении мира не стоит сомневаться. Теперь она окончательно уверилась в его природе. Зверь убил не только отца и мать, но и брата.