Из князи в грязи

В свете факелов лагерь под стенами Скопле смотрелся как огромный муравейник. Луна и перьевые облака словно нависали над наконечниками копий. Сегодняшний день выдался тяжёлым. Уже не было былой бодрости и гонора, воины наблюдая как со стороны Крестовой крепости возвращаются подводы с ранеными, задумывались о скоротечности бытия. Над лагерем слышались молитвы на трёх языках, молитвы одному Богу, одному царю, не земному, небесному. Увидев у входа в долину огромную чёрную тучу варваров кочевников, Васнийцы, Эллины, Варанги и Руниты теперь уповали только на него. Лёгкий ветерок колыхал царское знамя. — Их разведка оказалась слишком напористой, они прощупали оборону словно жадный крестьянин корову на рынке, — Ингвар осклабился и, подмигнув царю, посмотрел на собравшихся за столом военачальников, воевод и бояр. Те в свою очередь потупили взоры, все кроме одного. Борислав поднял глаза и с улыбкой встретился взглядом с воеводой первой перекладины креста. — Царь-батюшка, завтра их основные силы будут уже здесь! Мы готовы стоять до последнего! — казалось глаза Белы загорелись, стоявшие за ним Юрий и Доброслав, весь день пробывшие на передовой, усталые и окровавленные, утвердительно закивали, варангские князья дружно загудели. Борислав, усмехнувшись, обвёл присутствовавших долгим взглядом. Гвардия была готова умереть, гарнизон столицы во главе с Белой тоже, а остальные? Васнийские бояре и князья из восточных земель испуганно переглядывались, западные находились в прострации, им бежать было некуда. Эллины и Руниты просто гордо молчали, прикидываясь что не понимают о чём речь. «Как же быстро кончился ваш запал! Думали будет легко?» — царь, глубоко вздохнув, развернул на столе поверх карты с крепостью письмо. — Юрий, прочти! — коротко приказал Борислав. Писарь тут же подхватил листок пергамента и громко начал читать. Царь с интересом следил как у всех вытягивались лица после каждого озвученного предложения. Александр писал добрые вести, о соединении дружин, о том что припасы из горных монастырей оказались в нужных руках, что армия лесян, северян и крещёных кочевников уже сплотилось с Васнийцами в один кулак готовый ударить по затылку Железного Каганата, но было одно, нет даже два «но». Первое оказалось словно гром посреди ясного неба. — Брат, Ярл Тюр, в крещении Илья, твой тесть, погиб в степном походе… — Юрий осёкся и поднял глаза на царя и ярла. Борислав вздрогнул, но устоял, сохранил хладнокровие, Ингвар тоже. Они знали что такой исход возможен. Второе «но» оказалось ещё более горьким. — Поэтому молю тебя, отец родной, царь Васнийский, брат, молю дай взять их злодея владыку живым. Он своими деяниями оскорбил не столько нашу державу и народ, нашу семью и князей, но саму церковь и Господа Бога! Он не заслуживает лёгкой смерти в бою, честной смерти от меча или стрелы. Дай нам схватить его. Дай судить, — голос Юрия дрогнул. Борислав нахмурился, он был согласен с писцом, это было безумием. Нарушением плана. Его плана. Однако это безумие очень понравилось многим сидящим за столом. Они как будто не желая принимать что один из самых сильных северян пал смертью храбрых, пустились в пустые рассуждения. — Это было бы очень хорошо! Весь Эллинский мир бы с радостью увидел их владыку у твоих ног, василевс Васнии! — елейным голосом проговорил эллинский стратег Юстин, ему вторил рунитский легат Август: — Цезарь Борислав, вы бы прославили весь мир предав его суду! Он величайший из злодеев и достоин страшных пыток и унижений! Его предки разрушили Руну и чуть не опрокинули в море Василиполь, ты же сплотил остатки цивилизованного мира и победил его… — Мы ещё не победили! — Борислав ударил кулаком по столу и, с бешенством посмотрев, на остальных остановился на Ингваре. Тот, успокаивающе положив руку на плечо, рассудительно заметил: — Но победим, царь, будь покоен! — в его голосе не было горечи, но Борислав чувствовал как внутри ярла загорается жажда мести и горечь. Он устало оскалился и, сложив руки в замок, посмотрел на разгорячившихся представителей «цивилизованного» мира, тех было не прошибить. Невозмутимые, они были рады вместо обсуждения потерь и сражения обсудить триумф. — Владыка запада, ты можешь захватив его — запрячь в колесницу! И въехать на нём в твою столицу! — упивался своей фантазией Юстин, Август кивал как болван и добавлял: — Всё по древним традициям! Как истинный Кесарь в красной накидке победителя с красным лицом! «Но мы ещё не победили!» — Борислав, скрипнув зубами, смирился. Это безумие, этот бред приободрил сидевших за столом воевод и князей, даже Бела и остальные сражавшиеся сегодня были захвачены этот пафосной торжественной картиной. Глупой. Дурацкой. Какой из него победитель? Триумфатор? В конце концов — судья? Царь вздохнул и громко спросил: — И что же мне теперь из-за просьбы брата и такого будущего приказать не стрелять в Кагана Армея Шаюма? Все замолкли и задумались, через трепыхавшийся от ночного ветра полог шатра была видна одинокая голова Болеслава на копье. Борислав встал и, указав на карту крепости, ехидно подытожил: — Пускай Александр судит и рядит как хочет! Моя же воля такова — убить Кагана Армея Шаюма! Борислав не мог позволить чтобы его план был изуродован в последний момент. Смерть Кагана гарантировала моментальное падение боевого духа у Номади, его же пленение — наоборот. Ливий старший писал — Номади будут сражаться до последнего вздоха пока жив их владыка. «На моей совести слишком много душ! И его душа тоже, прости Ольга! Я не позволю простому капризу справедливости забрать ещё чьи-то жизни!» — подумал царь и на вопросительные разочарованные взгляды иноземных помощником едко заметил: — Желающие брать живым пусть идут на первую перекладину и берут! *** Аранк помнил все встречи князей на Кагановой кошме, на всех войнах на которых был. Но такая на его памяти была впервые. Все князья стучали зубами от ужаса. На месте владыки степи сидел настоящий зверь. Ни Ирфан, ни Келар ни сам Аранк не смели посмотреть ему в глаза. Он перестал быть похожим на человека, на сером лице был страшный оскал, чёрные волосы были заплетены в множество косичек, панцирь сиял, меч лежал в белых от напряжения руках как влитой, красный плащ скрывал сгорбленность, Армей казался одним большим комком чистой ненависти. Нет он перестал быть человеком. Весть о том что Каган убил родного брата, оказавшегося предателем, облетело стойбище так же быстро как и весть о том что жена Кагана понесла. Эффект был противоположным. Номади после первого испуга, перепугались ещё больше. По стойбищу развезли расчленённые тела предателей. Каган приказал сделать из пальцев брата и сына наставника украшения для удил его коня. Два копья с головой Бехра и Аркана были видны со всех концов стана. Объединившись с станом Хиузов и Фаркашей, эффект остался тот же. Номади были в ужасе. Их не пугала огромная крепость раскинувшаяся на всю, когда-то зелёную, ныне чёрную, долину, не пугали Васнийские воины. Их пугал их владыка. Страшный, чёрный, сгорбившийся, бешеный, смертоносный, с глазами в которые было невозможно смотреть, казалось сама смерть ходит подле него как невеста в её платье из волос с клинками в руках. Четыре косы с голов Бехра и Аркана украшали пояс владыки степи как символ заключения брака брата Фала с невестой преисподни. — Ну что Хиуз, не захватил столицу с наскока? — Шаюм издевательски хмыкнул. Аранк, вздрогнув посмотрел на Келара, тот застыв не знал что и ответить, просто смотрел в чашу наполненную кумысом и кровью. Все князья присягнули Кагану в верности, никто не решился бросить ему вызов. — Не получилось, они возвели эту крепость за одну ночь! Я приходил, а её ещё не было, град за рекой — бери хоть сейчас! — голос князя Хиуза дрожал, раскинув руки, он жалобно прохрипел: — Решил ждать тебя, владыка! Дал воинам отдохнуть до утра, просыпаюсь — вот она! Чудеса! — Чудеса! — подтвердил Армей и страшно захохотал. По спинам всех князей пробежала дрожь. Аранк к своему стыду тоже почувствовал этот ужас перед чудовищем. Он знал что Келар врёт, но не решался сказать об этом вслух. Крепость строилась уже месяц, готовилась к приходу Номади, Аранк видел в ней гений своего царя и молился чтобы рога Каганата скорее сломались об него. — Крепость выполнена в форме угловатого креста с тремя равноценными перекладинами. На каждой дружина, боевой снаряд и стена из щитов. Они сотворили её чтобы поделить наше войско! — подал голос Ирфан. Вершензу про себя недовольно хмыкнул, всё-таки племянник Кагана занимал пост князя не просто так. Даже подавленный смертью Бехра, своего сторонника, он быстро разгадал смысл формы укреплений его царя. Среди язычников он виделся князю Вершензу самым опасным, разумным, хладнокровным. «Ничего, вы сломаете зубы об этот крест!» — подумал Аранк и мельком отследил реакцию Кагана. Армей, внимательно выслушав Ирфана, встряхнул головой и рявкнул: — А мы возьмём и не поделимся! Сметём их единой лавиной конницы! Вершензу почувствовал как вся его утроба, всё естество сжимается. Никто не смел спорить с зверем. Все молчали. Все кроме одного человека. Последнего из Шаюмов которые были близки Кагану. — Владыка, мы не сможем! Перед валами глубокие рвы дно которых усеяно кольями, сами же укрепления разделены промеж собой! Они словно крепости в крепости, каждая под своим флагом, у каждой своя жизнь. Снесём одну — за ней вторая! Коли так положим много народу! — голос Шаюма почти не дрожал. Аранк с ненавистью зыркнул на него и чуть не сплюнул. Ах если бы Альмар догадался шепнуть Армею, пока тот был безумен от ненависти, про то что Ирфан тоже предатель… но нет! Теперь приходилось мирится с этим смелым князем, который не боялся смотреть зверю в глаза. — И что ты предлагаешь? — Армей рычал, но спокойнее, глядя в сторону своего рода он утихал, пламя его ненависти становилось меньше. — Перекладины всего четыре, три — вдоль, одна — поперёк, промеж них ловушки для нашей конницы, — Аранк сжал кулаки, Келару надо было тоже намекнуть что Ирфан предатель, но нет, не успел. К моменту когда армия соединилась князь Шаюм уже беседовал с князем Хиузом. Тот как и Альмар, как и все остальные князья теперь выбрали его вместо Аранка на место спасителя от гнева Армея. Ирфан продолжил: — Так мы в эти ловушки не пойдём, а будем просто штурмовать концы и боковины перекладин! Если наши кони поднимутся на валы, то проскачут их в одно мгновение, даже при том что крепость разделена на двенадцать частей! Так мы уничтожим их и погоним к реке, где опрокинем с крутого берега и двинемся в столицу! Армей вновь страшно расхохотался. План ему явно понравился и это больше всего злило Аранка. Ставка князей Номади сыграла, Ирфан смог обуздать гнев владыки и выдать хорошую стратегию сулившую победу, а не потери. Нет Номади не сомневались в выигрыше над Васнийцами, но для них было в новинку видеть такие огромные земляные укрепления наполненные воинами в землях слабаков. Никто не хотел умирать. Все хотели грабить Скопле. План утвердили, все князья и тут же покорно склонили голову прося владыку дать их роду возможность штурмовать третью, ближайшую к реке перекладину. Армей был непреклонен, право первыми войти в столицу он отдал своему роду. Аранк с радостью принял роль резерва, для него это не являлось унижением. Конец Номади был близок. *** В воздухе чувствовался запах гари и крови, над Крестовой крепостью кружили вороны, будто предвкушая сытную трапезу после боя. Солнце палило нещадно, на горизонте виднелись чёрные тучи, промеж которых вспышками разрывали тишину нити молний. Ингвар, оскалившись с высоты вала смотрел на собиравшуюся тучу Номади, их было тридцать тысяч против пятнадцати в крепости. Численность была на их сторону, но вот боевой дух и сила… Ярл вспоминал наставления отца. «Да хоть в три раза больше, если устали и боятся сами себя, не победят!» — это так подходило к Номади. Перебежчики от друга царя из степи Аранка ночью принесли благую весть — армия Номади устала, голодна и страдает от жажды. Да это значило что они будут с тройной силой рваться к реке, но так же это значило что рвы и валы будут им не по зубам. Там их встретят сытые и отдохнувшие варанги, васняки, эллины и руниты. «Я отомщу за тебя отец! Приму твой пост и стану Олегу вторым отцом, как ты стал вторым отцом для Борислава!» — решил ярл, он словно видел будущее. После победы будет мир, но недолго. Лет десять, не больше. — Господи, дай нам ещё одного безумного царя! — шепнул Ингвар. — Мне не даёт покоя вчерашние слова царя… — оказавшийся рядом Бела приподнял забрало шлема, в виде устрашающего лица. Ингвар заглянул ему в глаза и просто ответил: — Как видишь ни Юстин, ни Август не упросили его убрать их с второй перекладины на первую! — Я не про это! А про Кагана! — озабоченно обронил воевода и, крепко сжав рукоять меча в кольчужной варежке, процедил: — Многое бы отдал чтобы эту тварь, разорившую наш запад, затравили собаками или прилюдно били кнутом! — Я тоже, но это удовольствие нам будет дорого стоить! Царь радеет за победу, а не за наслаждение справедливостью. Номади умрут за него… — Так они же его сами боятся… — перебил Бела. — Вот в этом и дело! — усмехнулся ярл и натянул шлем поглубже на голову. Ненависть кипела в нём, он бы сам многое отдал чтобы к нему в руки попал этот зверь, тот из-за кого погиб его отец. Орда построившись под десятью огромными знамёнами с зверями и птицами двинулась на крепость. Ингвар с удовлетворением выцепил тех на чьём флаге был конь, они остались подле лагеря, остальные разделившись ринулись вперёд. Ярл давно не чувствовал такого, с тех пор как сражался с кочевниками на Данейских порогах, всё его тело напряглось в одно мгновение. Да это были они. Истинные варвары сносившие целые цивилизации. От стука копыт их коней тряслась земля, от их визга и улюлюканья закладывало уши, от боевых кличей и угроз стыла кровь в жилах. Их не смущали валы и рвы, им было плевать на дружинников и стрелы. Единая лавина, они неслись только вперёд. — С нами Бог! — выкрикнул Бела и задрал щит вверх, в него тут же вонзились три стрелы. Первая волна Номади остановилась у рва и, развернувшись, отстреливаясь унеслась в обратном направлении. На их место пришли новые. Смельчаки сигали через ров на конях и начинали подъём по валу, под их прикрытием другие — спешившиеся спускались в рвы и вырывая колья наводили переправу из остовов кибиток. Ингвар, сбив с лошади первого поднявшегося на вал воина топором, оценивающе посмотрел на орду. Всё внутри сжалось. Их владыка был не глуп. Никто из конников не двинулся в пространство между перекладинами, нет. Все силы были сосредоточены на краях и торце. Номади не шли в ловушку, где легко могли попасть под перекрёстный огонь, нет, они сами вставая по разные стороны от краёв перекладин обстреливали васнийцев со всех сторон. — Доброслав, несись к царю! Номади не клюнули, нужно перестраивать силки! — гаркнул ярл и рванул к щитам, которые вот-вот должны были пасть под напором лошадей прорывавшихся кочевников. Ингвар удержал их и, выхватив меч, стал двумя руками рубить дерзких Номади. Рядом билась его дружина. Верные воины севера. Гвардия царя и гарнизон столицы. Он знал что они не сдадут первую перекладину, но вот за Юстина и Августа на второй не ручался, так же как и не ручался за восточных князей с третьей. «Господи, помоги нам!» — молился Ингвар, с злостью следя как по наведённым с помощью кибиток переправам на укрепления несутся конные оравы под знаменем с соколом. *** Ирфан взлетел на своём верном коне на вал следом за Армеем. Он просто не мог отстать от своего владыки. На душе было тяжело от предательства Бехра, но зато теперь прояснилась картина — он должен был следовать за своим владыкой до конца. До самой смерти. Как тот Васниец Александр не предал своего друга Семипалатенского князя, так и он не мог предать своего дядю. Укрепившись в этой мысли, он с гордостью повёл воинов гвардии в атаку. Все князья родов доверились ему. Ирфан никогда не чувствовал такого груза ответственности. Только он мог вернуть Кагану человеческое обличье, больше никто. — Слава Фалу! — страшно вопил Армей, пытаясь прорубиться через стену щитов, Ирфан остановился рядом и прикрыл его щитом от назойливой стрелы. Из-за щитов мечами и топорами огрызались воины в странных шлемах, не похожих на васнийские. — Это северяне, владыка! Мы тут не прорвёмся! — увещевал князь Шаюм, следя как из-за щита к ноге коня высовывается копьё с крюком на конце. Его ловко обрубил Армей и, зыркнув на племянника, прогудел: — Прорвёмся! Что север, что юг, всё слабаки! Номади сила! Слава Фалу! — Слава! — визжала и орала орда, она казалось сплотилась за спиной своего владыки в единый организм, тучи стрел ежеминутно падали на головы оборонявшихся, а смельчаки, преодолев ров, кололи и ломали их заграждения. Ирфан без толку рубил по крепким северным шлемам, они лишь звенели, но не пробивались. Это было плохо. — С нами Бог! За Васнию! — рявкнул в ответ на клич Номади Васниец в шлеме с забралом в виде устрашающего лица. Ирфан увидел в нём местного командира и не долго думая метнул в его сторону короткое копьё. Оно вонзилось в щит витязя, он даже не покачнувшись выпрямился во весь рост из-под крыши из щитов и с боевым кличем бросился в сторону Кагана и князей. — Ваш Бог слабак! — сплюнул Армей, всё пытавшийся пробиться через северян, его не пускал и отражал все атаки высоченный северянин с топором и мечом. Ирфан столкнутый с вала успел удержать коня от падения и, съехав на нём до рва осмотрелся. Поле брани кипело страшной бойней. Палящее солнце освещало тысячи чёрных воинов Номади, борющихся с синими полками Васняков. Это выглядело как будто в чистую речную воду попала кровь, много крови. Её запах пьянил князя. Первая перекладина крепости не сдавалась, стояла на смерть, истыканная стрелами, избитая атаками, не сдавалась и не отступала. «План не сработал!» — вздохнул Шаюм и вдруг, подняв голову увидел страшное — конь под Каганом пал с страшным ржанием. Ирфан тут же метнулся наверх и с облегчением увидел что Каган успел спрыгнуть с коня и уже скрыт от стрел и копий за стеной щитов гвардии. То что было дальше князь не мог передать словами. Армей, вырвавшись из клетки из щитов собственных воинов, бешено вереща рванул на вражескую стену и проломил её. Щит пал под его напором и он прорезал оборону северян скрылся в их строю. За ним тут же рванул Альмар и остальные, Ирфан за ними. Смятение охватило северян, они не ожидали такого. — Слава Фалу! Мы победим! — ревел Каган, бешено рубя изо всех сил, от каждого его удара падал один враг и Армей продолжал своё наступление по их телам. Ирфан следовал за ним, расширяя образовавшуюся брешь. С высоты вала было отлично видно царские синие знамёна в васнийском лагере. До него было так близко и так далеко. Ирфан радовался одному — что не дал загнать своих воинов в ловушку. Эти щели меж перекладинами теперь были бесполезным разделением крепости которая играла против обороняющихся, они не могли быстро прийти на помощь передовой, это обнадёживало. Часть крепости уже взяли в тиски и душили. Победа была не за горами. *** Солнце клонилось к закату. Орда продолжала попытки разбить крепость. Первая перекладина стояла у Номади костью в горле. С второй и третьей доносили что бой складывается в пользу кочевников, что враг слабеет и сдаёт укрепления. Некоторые всадники каганата даже смогли набрать воды у реки под штормом вражьих стрел и камней. Васнийцы держались достойно при том что были в меньшинстве. Они явно подготовились и подготовились умно — с валов на атакующихся лился огонь, кипяток и раскалённый свинец, но Номади не отступали, продолжали упрямо штурмовать укрепления и разбивать дружины. Уставшие после долгого перехода и боя, они хотели одного — грабить столицу. — О Каган, отряды Шаюмов попытались форсировать реку, но с другого берега на них спустилась стена огня! Это их божок! — это донесение Армей воспринял со смехом, он чувствовал как за его спиной кроме туч Номади собираются и настоящие тучи, даже если их распятый слабый мужичонка умеет кидаться огнём — Фал испепелит его молнией. Каган верил в это. — О Каган, на второй перекладине крепости замечены странные воины с длинными копьями! Это не Васняки и не северяне! — это донесение Армей принял как вызов. Три часа беспрерывного боя на передовой лишили его сил. Обожаемый племянник тоже выдохся. Они вдвоём пытались сломить северян, но те не сдавались хотя уступили половину позиций на вале. Больше всего Кагана раздражали командиры этой дружины, это были сильнейшие воины. Вдвоём этот северянин и васняк с страшным медным лицом удерживали его — владыку степи. Не давали продвинутся. Первое время Армей чувствовал наслаждение от хорошей сечи, но вскоре ему наскучило упрямство врага. На каждый клич о Фале они отвечали своим, на каждое посланное оскорбление — стрелой. Уже через час этот бой надоел Кагану, он не мог понять почему они не сдаются, почему не бегут как обычно? Как бегут слабаки… — Что северяне забыли на востоке в земле слабых мужей? — громко на васнийском спросил Армей. Северянин застыл в удивлении, но быстро отмерев, рассмеялся и, ещё раз рубанув своим топором по плечу врага, проревел: — Свои семьи и веру! — Слава царю Бориславу! — вторил ему воевода Васнийцев. Те угрожающе загудели. Каждую секунду затишья боя во время диалога военачальников они использовали для отдыха. — Ваш бог слаб! И царь ваш дурак! — прорычал Армей, отразив удар топором и отступив на несколько шагов. На валу уже лежало больше сотни убитых бойцов, сколько их было во всей долине Каган не мог представить. Видел лишь только что здесь бой затянулся и идёт уже не на силу, а на выдержку и тут как на зло природа была на стороне Васняков, они оборонялись и были бодрее Номади, они стояли здесь всё то время пока кочевники преодолевали огромные расстояния, у них была вода и еда. — Наш Бог всесилен, а царь гений! — рыкнул князь-северянин и бросился на Армея. Тот с трудом отразил его удар и отступил ещё на шаг. К своей злости и ненависти он осознал что не победит здесь. Глаза оборонявшихся горели решимостью, они были готовы были умереть, а где-то на второй перекладине ещё и были неизвестные помощники. Стиснув зубы, Каган принял тяжёлое решение. — Ирфан, добей северян! — приказав это, Армей скрылся за щитами гвардейцев, через минуту уже седлал свежего вороного коня и нёсся в сторону объезда. Никто не кричал ему вслед о трусости, но Каган чувствовал что смалодушничал, не решился дожать северян. Он давно не чувствовал подобного. Они были настоящими воинами, но не это было главным, Армей не чувствовал доверия к собственным собратьям, чувствовал предательство за каждым покорным взглядом степных глаз. «Ты размяк Касифский выродок! Я проклял тебя! Ты не будешь владеть миром!» — эхом слышался в голове голос отца. Шаюм гнал его, но он не уходил. Первая перекладина огромной крестовой крепости держалась стоически. Объезжая её Каган удивлялся как крепко вгрызаются в каждый край укрепления северные воины и васнийские витязи. В голове всплыл образ убитого богатыря опершегося на камень. Бехр тогда заметил его. Свои же слова теперь казались глупостью. Землепашцы всё-таки узнали что такое боевое братство, это было горько признавать, ярость разгоралась в душе, кровь кипела. Армей уже не видел ни своих ни чужих, лишь цветные лоскуты пятен и кровь. В ушах звенело от звуков стали, свиста стрел и ржание лошадей. Шлем и латы давили страшной тяжестью. Перед глазами среди пятен то и дело вставал отец. — Касиф стал Каганом Номади, твой дед бы долго смеялся! — хрипел Аргер и звонко смеялся, как тогда, когда Армей принёс из похода свою первую голову — голову рунитского князя. Вдруг всё прояснилась, Шаюм осадил коня у самого рва укреплённого края второй перекладины. Над валом развивались знакомые флаги с орлами и молниями, а саму крепость в крепости обороняли до боли знакомые воины вооружённые короткими копьями и щитами. Каган расплылся в счастливой улыбке. Вот этот враг был ему по плечу. — Слава Фалу! Бей рунитское рваньё! — заревел Армей и бросился через ров на прямоугольные щиты слабых жалких воинов, к которым он уже давно привык, которых годами убивал и грабил. Они не были воинами, в отличии от северян не держались до конца. «Один раз надавлю и они разбегутся!» — на лице Кагана застыл кровожадный оскал, солнце клонилось к закату. Крепость стояла до последнего. *** Борислав сгорбился в кресле и с тяжёлым сердцем смотрел на вернувшихся с поле брани командиров. Голова Болеслава качалась от ветра в свете луны. Первый и второй день натиска Крестовая крепость выдержала достойно. «А завтра Номади падут!» — царь молился об этом, план шёл своим чередом, но от этого плечам владыки Васнии не становилось легче. Он чувствовал их дыхание, сотен и тысяч тех кто сегодня погиб из-за него, за него, за его план, за его державу. А на плечах были его незримые ладони. Того самого Тюра, который рассказывал о походах и войнах. — Враг отступил, их Каган появлялся у каждой перекладины и даже пробовал форсировать реку… — коротко отчеканил Ингвар, на него было страшно смотреть, обгоревший под беспощадным солнцем, потный, весь в крови он был так похож на своего отца. Борислав, сжав виски руками, тихо спросил: — И почему же вы его не убили? Военачальники переглянулись, все взгляды направились сперва на Белу с Ингваром, а потом уж и на Юстина с Августом. Все четверо имели честь биться с владыкой степи, все были живы, как и Армей Шаюм. Царь чувствовал как желание мести заполоняет его разум, как лишает голову холодности, он не хотел этого, так что просто бессильно злился что план шёл не по самому лучшему пути. — Клянусь кровью гвардии варангов что пытался! — рыкнул Ингвар и, положив на стол измочаленную изрезанную кольчужную рукавицу, процедил: — Вот только это сложновато! Он сильный как медведь и вёрткий как гадюка. Он хороший воин, меч в его руках не оружие, а продолжение руки! — Мы потеряли больше двух ста воинов сражаясь с его гвардией, а потом он отступил, оставив вместо себя князя — такого же сильного и изворотливого! Ни его ни самого Кагана мы не смогли убить, они мастера и воины гибнут за них с радостью! — хрипнул Бела и, кивнув в сторону иностранцев, бросил: — А вот почему воины Руны и Эллады не поразили его как в древних мифах для меня загадка! Борислав зло посмотрел на стратега и легата, они невозмутимо переглянулись, как будто не было никакого боя, как будто они чуть не сдавшие вторую перекладину и не причём. Слово взял эллин: — Василевс Васнии, я лично рубился с этим зверем, он чуть не отсёк мне руку и только длинные копья и строй фаланги спас меня! Он изворотливее гадюки, как только увидел нашу стену копий сразу сбежал! — Отступил! — поправил Август и, раскрыв ворот рубашки указал на глубокую рану: — Это он меня так, чуть не снёс голову! Тебе ли не знать Цезарь что он огромного роста и силы? Не-е-т! Его просто так не убить… «Лучше бы и вправду отрубил!» — Борислав вздохнув даже не стал смотреть в сторону своих князей, они потупив взор молчали и только один из них, поставленный управлять катапультами и камнемётами в лагере ликующе поглядывал на остальных. Если бы его мастера были немного поудачливее Кагана не стало бы уже сегодня, он бы просто сгорел в эллинском огне. Царь, прикусив губу, поднял взгляд на военачальников и ободряюще заметил: — Ну что же, убьёте завтра, сейчас нам главное заманить их внутрь крепости и дождаться удара от Александра! Все словно ожили. Никто не хотел подводить итоги битвы. Они были страшными. Они были неутешительными. Победа должна была достаться огромной ценой и каждый дружинник выбивал эту цену на перекладинах Крестовой крепости своим оружием, своей кровью. Борислав закрыл глаза. Представил эти тысячи воинов чьи тела теперь беспорядочно усеяли склоны валов и рвы на чёрном поле, истерзанные, их будут клевать птицы. А души ровными шеренгами вернутся в лагерь и будут сидеть у костров рядом с своими ещё живыми братьями. Никто из них не пойдёт на небо пока не увидят конец вторжения. Триумф своего народа, своего царя. Как он был бы рад если бы все они просто исчезли, но он знал их, видел их. Каждая пролитая за него капля крови наполняла сосуд на одной из чаши весов, на другой была его жалкая душа. Неравноценно, но как верно. «Господи, прости меня!» — унимая дрожь думал Борислав, он знал что завтра всё кончится, но до завтра надо было ещё дожить. *** Он пришёл в шатёр как обычно внезапно. Абсолютно другой. Обгоревший, чёрный от грязи, крови и копоти, от него пахло смертью и ненавистью. Она знала что он вернётся и ненавидела себя за это. Лучше было бы сойти с ума чем осознавать такое. — Они устояли! Устояли слышишь?! Ну ничего… — шептал он покрывая её щёки поцелуями. София едва сдерживала рвотные позывы. Он был отвратителен, но она не могла ничего сделать. Дорога и неизвестность окончательно подкосили её. Под сердцем рос его ребёнок, а выше, в голове помирала надежда на будущее. София верила что всему настанет конец и будет этот последний день Номади, но она не видела себя там. Хотелось просто закрыть глаза и исчезнуть. Он опустился ниже, к животу, положил на него ухо и восхищённо захрипел на степном: — Слышишь меня Фаюр?! Я сегодня вновь столкнулся с трусами из Руны, их спасли какие-то трусы с длинными копьями похожие на васняков, только с круглыми щитами! Мне пришлось отступать, а потом я бился с их божком, он стрелял в меня огненными шарами с другого берега реки! Это он опалил мой плащ и доспехи! Ну ничего, завтра Фал пригонит свои чёрные тучи и мы поразим их молниями! «Безумец!» — подумала София, по щекам её скатились два ручейка солёных горьких слёз, слёз беспомощных и отчаянных. Зверь обезумел и уже не видел дальше своего носа, жил в мираже, иллюзии. Она была в центре этого самообмана. «Завтра ты падёшь и я вместе с тобой!» — подумала София и, открыв глаза, подняла голову и посмотрела на него — жалкий, скрючившийся, он прижался к её животу и всё шептал что-то восторженно-безумное, словно ребёнок, огромный и страшный. София, собрав все оставшиеся силы в кулак, подняла руку с кольцом. Всё как тогда в темноте кибитки — она одна, этот зверь и лезвие. «Надо закончить начатое!» — это был последний порыв отчаяния. София, вытянув лезвие уже было прицелилась в шею зверя, но тот вдруг поднял на неё глаза и зверски улыбнулся. — Ты последнее что у меня осталось! — нежно шепнул он и погладил её по животу, — Ты и Фаюр! Мои сокровища! — по его щекам скользнули две красные полосы, зверь обнажив клинки прохрипел: — А больше у меня ничего нет! Все предали меня! Как быстро он перешёл от рассказов про захват света на жалобный собачий вой. Силы покинули её. Лезвие скрылось в кольце. Нет время ещё не пришло и никогда не придёт. София провела слабой рукой по его щеке и прошептала: — И у меня ничего нет! Все предали меня… — зачем она это сказала? София уже не знала. Это было одним безумным кошмаром, из которого не было выхода. Зверь обхватил её руку и, начав её целовать, нежно зарычал: — Я найду твоего брата! Клянусь! И семья твоя будет с тобой! Клянусь! Только не бросай меня! — Не брошу… — прошептала София и закрыла глаза. Она уже не верила ему. И никому. Знала лишь одно — «Могло быть и хуже», уроки Млады не прошли даром. Теперь она отлично понимала как выживали её соотечественницы в рабстве. В этом бесконечном безумном аду.