Из князи в грязи

Тонкое пламя свечей колыхалось на ветру, словно шёлковая лента. Тёплый, свежий каравай хлеба, пахучий и мягкий, с твёрдой румяной корочкой, пересечённый крестом, только вытащенный из монастырской печи, Андон положил его на стол и смущённо заглянул в глаза Антонине. Та смиренно улыбнулась и, обняв стоявших подле детей, тихо прошептала: — Идите к столу… Млада и Арей, враждебно посмотрев в сторону Льева, Василя и Радомира, всё-таки встали по обе стороны от непривычно для них высокой мебели. Посол неловко улыбался. Сам понимал что заслужить прощения от них улучшением положения не получится. Он пошёл на это решение лишь потому что не мог больше смотреть на страдания дочери любимой. Ну и по приказу царевича. — Арей, — Андон посмотрел мальчику в глаза и настолько искренне насколько был способен произнёс: — Тебя больше не посадят в клетку и пальцем не тронут, я тебе обещаю… — Я был не прав, ненависть затуманила мой разум, прости меня! Да ты убил моего учителя, но я бы на твоём месте поступил точно так же… — с трудом произнёс Василь. Послу вспомнилась та ночь, юноша не врал, когда Армей замахнулся на его отца, он тоже выхватил нож. Ударил в спину правда позже, своего обидчику — Фаюра. Разговоры с патриархом не прошли даром, Василь переменился, Льев радовался что Александр закрепил успех. Мальчик с недоверием посмотрел на юного васнийца и, сжав свои маленькие кулачки, потупил взор. Андон чувствовал как внутри него всё переворачивается. Его плен кончился, его вытащили из клетки, отмыли, дали новую одежду и вот теперь он стоял в четырёх стенах просторного монастырского зала, за одним столом с теми кто убил его дядю, такой растерянный, с по-детски глупо открытым ртом, но глаза у него были как у взрослого. — Ешьте, — произнёс Льев, помолившись и опустившись на стул, Радомир с Василем по обе стороны от него. Антонина села напротив, приглашая детей последовать её примеру. Млада неуклюже взобралась на стул и уставилась на каравай голодными глазами человека, который никогда не видел свежего хлеба. Она наверное думала что всё происходящее сон, лицо её разрумянилась. Арей же, бледный и дрожащий, остался стоять перед столом, повесив голову. — Я прощаю тебя Василь, я на твоём месте тоже поступил бы так же, а тебе Андон я не верю! — тихо прошептал он и отвернулся, сжался, ему явно было непривычно в таком замкнутом пространстве, трапезой с врагами он брезговал. «Дитя степи! А вот твой отец спокойно сидел со мной за одним столом!» — усмехнулся про себя Андон и аккуратным движением лезвия, разделив каравай, бросил: — Твоё право, вот только я не лгу! — сказав это, Льев посмотрел в глаза Младе и ровным уверенным голосом проговорил: — Я убил вашего отца, я виноват. Но я не допущу чтобы вас кто-то обидел! Арей развернулся и недоверчиво исподлобья сверкнул своими чёрными глазами зверя. Млада тоже явно не поверила сразу, её взгляд бегал от лица матери к лицу Радомира и обратно. «Радоваться, или плакать — выбор за тобой», — подумал Андон, преломив хлеб. Он положил по равному куску перед ними и искренне добавил: — Более того, я не допущу чтобы кто-то убил Армея! Млада с Антониной ахнули, у Арея округлились глаза. Василь с Радомиром молча выразили уверенное согласие с послом. Льев самодовольно улыбнулся и, переведя взгляд на растерявшуюся Антонину, тихо произнёс: — Это не моя прихоть, но приказ царевича Александра! Высшая справедливость — Божий суд! Ни волоска не упадёт с головы Армея, я клянусь! — А как же план царя?! — вскрикнула Млада, в её глазах загорелась надежда, исчезло отчуждение, казалось она стала теплее смотреть на него. Теперь её взгляд остановился на нём и только на нём. В глазах Антонины читался тот же вопрос, но в сопровождении ещё одной мысли, она была благодарна ему. Андон про себя ликуя, опустив кусок хлеба в чашу с вином, спокойно ответил: — Он не справедлив, значит не угоден Господу Богу! Смерть в бою для Кагана это милость, высшая милость на которую способен только Борислав, ни я, ни царевич Александр не обладаем таким огромным сердцем как у него, куда уж иноземным князьям и генералам… Арей непонимающе подался вперёд, облокотился на стол, Млада перевела ему слова посла. Андон с облегчением проследил за реакцией мальчика. В его глазах тоже полыхнула надежда, потом злорадство, в конце концов сын Кагана остановился на удовлетворении. Враждебно глянув на Андона и Радомира, он схватил кусок хлеба и, забравшись на стул с ногами, принялся его жадно уплетать. Повисшая неприятная липкая тишина нарушалась лишь его отчаянным чавканьем. Антонина молча принялась за еду, за ней и Млада. Василь, обрадованный, что хотя бы его простили, тоже впился в хлеб зубами и только Радомир не прикасался к еде, с любовью смотрел на Младу. Андон выдохнул и перешёл к делу: — Завтра последний день Номади, завтра Железный Каганат падёт окончательно! — при этих словах плечи мальчика вздрогнули, Андон беспощадно продолжил: — Да я обещал что не дам вас в обиду, но вы в свою очередь должны определиться! Определиться окончательно и бесповоротно! — Подлый лжец! — Арей беспомощно закашлялся, подавившись последним куском хлеба. Млада бросилась к нему с чашей воды. Льев покачал головой в такт тени, отбрасываемой подсвечником и спокойно произнёс: — Нет, я обещал что не дам вас в обиду, так и сделаю, но я не всесилен — одно слово царевича и я лишусь головы. Александр согласился даровать тебе свободу только при одном условии — ты отречёшься от отца, так же как отречётся твоя мать, она кстати согласна… Арей, долго посмотрев в глаза Андону, с омерзением отвернулся, ушёл в сторону Млады, та растерянно спрятала глаза. Посол, медленно прожевав промоченный в вине хлеб, холодно улыбнулся и убедившись что мальчик прокашлялся и слышит его, отчеканил: — Он бросил вас, предпочёл твоей матери Васнийку, ушёл грабить и разрушать чужие земли! Он годами угнетал твой народ, держал в рабстве, так же как держал в рабстве и Васнийцев! Отрекаясь от него ты не предаёшь тех кто погиб на Кургане, нет, ты остаёшься верен себе, своей семье, своей касифской крови! — по щекам мальчика заскользили слёзы, обхватив голову он захрипел, но Андон не остановился, беспощадно продолжил жечь душу Арея: — Ты видел что он сотворил с этой землёй? Это моя земля, земля Антонины, матери твоей сестры! Всё что осталось — выжженная пустыня! И что же ты прощаешь всё это ему? Повторюсь — он останется жив, для суда! Ты готов встать с ним рядом и ответить за его преступления? — сорвавшийся на крик голос Льева эхом отражался от стен, сын Кагана не отвечал, прижавшись к сестре, часто дрожа, громко всхлипывал и страшно рычал. — Перестань! Он ведь ребёнок! — выкрикнула Антонина и поднявшись из-за стола, прижала к себе Арея и Младу. Андон, глубоко вздохнув, молча поднялся. Они вновь смотрели на него враждебно. «Ну что же, значит так надо….» — подумал Льев и коротко обронил: — Завтра этот ребёнок должен сделать выбор своего будущего! Я сдержу слово и буду до последнего защищать его перед царём и варангами, понадобится — встану на одну позорную скамью с Армеем! — сказав это посол вышел из зала. На душе было гадко и тяжело. Он не соврал ни разу и это было самым страшным. *** — Дорога сплотила наши армии, — Александр обвёл взглядом собравшихся за столом военачальников, Васнийские воеводы, улыбаясь переглядывались с Варангскими, лесянскими и кочевыми. Царевич не врал. Силы союзников пройдя по выжженным равнинам Васнии, получая еду и воду только в монастырях практически сроднились. Да они говорили на разных языках, верили в разных богов, но цель у них была одна и вот сегодня она стала как нельзя близкой. Казалось ещё чуть-чуть и долгожданная победа. — Я думаю для всех очевидно что Кагана надо брать живым… — царевич сложил руки в замок и долго посмотрел в глаза сидевшего напротив посла. Тот молча кивнул. Александр усмехнулся. Он и подумать не мог что самый верный союзник Борислава, его правая рука, его глаза и уши во всей вселенной предадут его план, встанут на его сторону. Андон брал благословение на бой с Армеем, но сам судя по всему изначально не планировал лишать жизни врага. — Конечно, его следует судить за все те преступления что он сотворил против Васнийского народа! — рыкнул Михаил и с благодарностью посмотрел на тут же поддержавшего его князя Эр-Славии. — И против других народов! — Хельги оказался именно таким как его описывал Тюр, Александр с удовольствием подмечал в его речи и повадках звериные черты, так похожие на Армеевы. «Подобное истребляют подобным!» — подумал царевич и перевёл взгляд на лесянского генерала, такого же по сути — зверя. Он что-то затараторил на своём каркающем наречии, тут же находящийся посол Лесной Империи улыбаясь перевёл: — От лица императора Ромеля, генерал Вольх поддерживает это решение! Владыка Номади должен заплатить за всё сторицей, а царь Борислав как триумфатор въехать на его варварских плечах в свою столицу! Его будут бить кнутом на глазах у простого народа! Это будет общей победой всего цивилизованного мира! Александр осклабился и помотал головой чтобы унять головокружении. Всё плыло перед глазами, он был пока слишком слаб, но уже чувствовал огромную силу в собравшихся. Под его командованием оказалось более десяти тысяч отборных ратников со всего света и все они завтра должны были ударить в спину Железному Каганату, получить великую славу и покончить с игом Номади. «Прости брат, но справедливость превыше твоего плана!» Александр после возвращения с того света осознал одно — план брата был слишком удобен и несправедлив. Он даровал свободу, но не справедливость. Царевич чувствовал что его долг, как прозревшего, исправить это. Отмстить за сгоревший Семипалатенск и другие княжества, за всех погибших, за Марфу, за Тюра, за себя в конце концов. — А все воины-Номади не пожелающие принять крещение и присягнуть роду Вершензу окажутся в рабстве у зольдов! Да и сам Каган может стать рабом для царя Васнии, то-то смеха будет: сильнейший владыка во служении у безумца! Так и скажут, но мы-то знаем что наш царь гений! — облизнувшись, пропел кочевой княжич Арсан, гордо выпячивавший плечо с вышитым белым крестом. Царевич тихонько смеялся, глядя на княжича Вершензу, остриженный под васнийца, говорящий на чужом наречии он всё равно оставался Номади, как и Ирфан. — Я думаю их будет достаточно! — осклабился Ведан и, вдруг осёкшись посмотрел в сторону Андона, все замолчав тоже повернулись. Александр прикрыл глаза. Льев был страшен в своей решительной молчаливой ненависти. Раньше он бы красноречиво пел со всеми о грядущей победе, но не сегодня. Александр знал почему. Посол взял на свои плечи слишком тяжёлый груз. Стоял на краю. Завтра скалилось военачальникам не быстрым триумфом, но кровавой бойней в Крестовой Долине. Делить шкуру неубитого медведя было конечно приятно, но это не отменяло потерь, не отменяло того что может произойти. Той цены которую они должны будут заплатить. — Генерал Вольх, спуститесь с гор и ударите по левому краю атакующих крепость, — Александр открыл глаза и, склонившись над картой, начал коротко раздавать указания. — Князь Хельги с варангами справа! — северянин оскалившись кивнул, а царевич продолжил: — Княжич Арсан Вершензу, посол Андон и сотник Радомир спуститесь к тракту, ударите по стану Кагана и объединитесь с войсками князя Аранка! Глаза военачальников заблестели от предвкушения, Александр повернул голову и посмотрел в глаза лучшему другу. Михаил хмуро скалился, ему не требовалось ничего говорить и приказывать. Его дружина должна была ударить по центру и смять Номади. Да они атаковали с тыла, но никого из присутствовавших не мучила совесть, врагов было больше, а союзники пройдя по выжженной Васнии возненавидели Каганат настолько что были готовы поступится честью. Тем более сами Номади не держали слова и воевали по-звериному, в духе остервенелого варварства. — Царевич, позвольте мне поехать с Андоном, — вдруг попросил Николай. Александр с вопросом заглянул ему в глаза. Княжич, не растерявшись, обхватил рукоять меча и произнёс: — У Номади в плену дева Васнийка, я должен спасти её! — Николай осёкся и, переведя взгляд на отца, тихо добавил: — А ещё там наш человек, Бехр, он спас меня! — Хорошо! — царевич похлопал княжича по плечу и, вдруг похмурев, отвернулся и посмотрев на повисшую над пологом шатра луну прошептал: — Нам придётся встретится на поле боя, Ирфан… — Да, Александр, наконец мы с Шаюмовым семенем поквитаемся! — усмехнулся Михаил. Царевича передёрнуло. Он вздохнул. Все приняли идею сохранения жизни Кагана с таким жаром не от милосердия, но от расчёта. И собственно сам Александр тоже. Вот только князь Семипалатенский явно в своих мечтах не ограничивался тем что предлагали другие. Стоявший за его спиной бледный Венимир с горящими чёрной злобой глазами как бы подтверждал это. Казалось Михаил терял человеческий облик, становился похожим на волкообразных Хельги, Арсана и Вольха. Сколько труда стоило убедить его не ссорится с Андоном в чьём обозе были две супруги Кагана. Князя не смущало то что одна из них была на сносях. Он жаждал мести. «Месть и справедливость разные вещи», — царевич, вздохнув, сжал в ладони рукоять меча. Завтрашний день обещал подарить много крови и зла, но послезавтра светило надеждой. Ради такого стоило потерпеть. Так как терпел брат все эти годы. Только теперь окончательно. *** — Всех рабов Касифов впереди строя гоните под вражьи стрелы! — Альмар не смел ослушаться Кагана и никто не смел. Казалось все обезумели от страха, даже глыба Ирфана, закрывавшая от взора Армея остальных князей, казалось пошатнулась. — Каждый воин-Номади должен подтвердить свою верность клятвой Каганату! Клятвой на крови! Слава Фалу! Я не Касиф, я воин-Номади! — Армей носился по стану от одного княжьего шатра к другому. Он был страшен в своём безумном остервенении. Всех кто имел на голове всего одну косу он бил кнутом и забирал у хозяев для своего страшного плана, на ходу срезал волосы и вешал как трофей на пояс. Перепуганные главы родов расставались с рабами легко, кланялись Кагану в ноги и клялись на крови в вечной верности. Альмар не помнил чтобы такое вообще когда-либо случалось в истории Железного Каганата. Наверное потому что никогда во главе Номади не становился настоящий зверь, беспощадный и яростный. Ни Карски, ни Архейн не требовали вечных клятв. Преданный братом Каган мнил что имел право на такое. Все молча повиновались. Армей был в гневе, вчерашний штурм чуть не кончился провалом. На берегах реки сгорели десятки воинов, а крепость стояла, нерушимым монолитом под знамёнами и хоругвями. Что готовил армии Номади и самим Шаюмам новый день? Победу или поражение? Альмар очень хотел получить ответы на эти вопросы и повлиять на тактические решения Армея, но сейчас это было невозможно. — Мы сметём их! Без всякой осторожности — просто бесконечная лавина конницы! С нами Фал и его молнии! — ревел Армей, вздёрнув перст к небу, чёрному и гремящему раскатами грома. Князья, сидевшие на кошме не смели спорить, даже Ирфан молчал. Каган же продолжал свои ужасные речи, хотя не так были страшны его слова как его вид. Вместо вчерашнего обгоревшего панциря и кафтана сегодня на нём была золочённая кольчуга, под неё Каган надел кроваво красную рубаху под цвет плаща и выкрашенного кровью плюмажа на шлеме, пояс украшенный косами предателей сверкал самоцветами и напоминал о предавшем Аркане, рядом с мечом висел второй, тоже в самоцветах — меч Бехра, но не только оружие и жизни забрал Армей у них. На шее у него висело ожерелье из ушей и зубов заговорщиков. Это дополняло образ дьявольского зверя, смотрелось естественно на фоне волчьего оскала и чёрных полных ненависти и безумия глаз. За спиной Кагана у шатра на копьях качались две головы — Бехра и Аркана. Неровная шеренга пеших, голых, обритых рабов выстроилась перед плотной тучей конников, за ними стояли спешившиеся Номади державшие на привязи голодных псов. Альмар ехавший вдоль строя рядом с Каганом, просто не мог поверить своим глазам. Это было похоже на кошмарный сон, на сумасшествие. Больше двух тысяч рабов Касифов — носильщиков, конюхов, кухарей, стременных, все должны были погибнуть под стрелами врага, как щит войска Номади. Это было верхом подлости и расточительности. «На чьих же плечах мы будем вывозить богатства из столицы?» — думал княжич, поглядывая на Ирфана. Тот был бледен и смирен. Ему хватало ума не противоречить дяде. Остальные же князья просто боялись владыку и смотрели на Вершензу с чёрной завистью, из их рабов не было взято ни одного, ибо прислуга рода прошлого Кагана полностью состояла из рунитов и васнийцев. — Я вытравлю Касифское семя! Выдавлю до последней капли из тела нашего Каганата! Ни один Касиф с этого дня не может жить в мире с Номади! — громко выкрикнул Армей и гордо провёл ладонью по узде своего боевого коня, она была украшена отрубленными пальцами предавших, к седлу были приторочены головы Орвоша и Аркана, голова Бехра осталась в лагере. Альмар не мог смотреть на владыку без дрожи. — Не сожалейте о смерти этих неверных псов! Предавших и проклятых! — Каган махнул рукой в сторону крепости, — За этой жалкой горкой находится целая страна в которой мы наберём новых рабов! Послушных и верных! Васняки по натуре рабы! Касифы сохранили в себе кровь Тенгри и взбунтовались, эти же горные псы, жалкие землепашцы станут отличными слугами для вас! Слава Фалу! — Слава Фалу! — неуверенно подхватили князья, а за ними и вся орда. Альмар чувствовал за своей спиной эти тысячи Шаюмов, верящих в победу, но жутко испуганных своим же владыкой. Многие сотники и тысячники были недовольны планом Кагана, никто не хотел погибать на склонах Крестовой крепости в лобовой атаке, все хотели грабить столицу, но оспорить волю владыки так никто и не решился. — Вперёд! К победе! К реке! За этим городом вся Васния, за этим городом тысячи рабов! За этим городом весь мир! — проревел Армей и взмахнул мечом. Тут же зазвучали трубы и послышались команды, на спины рабов обрушились удары сотен бичей. Знамёна с родовыми зверями взмыли вверх. Неровная тонкая шеренга Касифов двинулась вперёд подгоняемая воинами с собаками. За ними следовала гвардия Шаюмов, впереди он — Армей Шаюм, демон, но чёрном коне, а за его спиной триста сотен воинов-Номади и огромные грозовые тучи. — Мы обязательно встретимся… — Альмар выхватил эти слова Ирфана из трубного воя. Княжич, вздрогнув, изгнал из головы плохое предчувствие и, обнажив меч, двинулся вперёд — за своим князем, за своим Каганом. Только вперёд. Только к победе. Иначе было нельзя. Альмар чувствовал как страх сковывает все триста сотен сердец воинов-Номади и только одно не бьётся — каменное сердце зверя. *** Даже опытные охотники иногда промахиваются, даже самые надёжные силки остаются без добычи. Борислав знал что не может рассчитать всё и до последнего надеялся на лучшее из худшего, однако враг смог удивить его. Зверь оказался дьявольски жестоким. Не к врагу, не к его Крестовой крепости, а к самому себе. — Тенгри! Тенгри — с таким воплем несчастные безоружные остриженные на лысо, раздетые Касифы неслись на позиции Васнийцев. Это было тем безумием которое Борислав не мог предположить, не мог даже представить. Жестокость Номади просто не убиралась в рамки его понимания. Не только его. Стоявшие на первой перекладине варанги и царская гвардия, оцепенев от ужаса, не знали что и делать, а белая волна из обнажённых смертников угрожающе приближалась, за ней — чёрная туча улюлюкающих и визжащих Номади. — Что они кричат? — тихо спросил Ингвар. — Они зовут своего бога… — обронил Борислав, не отводя глаз от этой живой человеческой волны. — Прикажите открыть огонь! — Юрий упал на колени перед царём и прохрипел: — Всё как в древних манускриптах, Ливий Старший писал об этом! — Тактика Хуннов, из-за неё пала Руна, — нервно усмехнулся Борислав и, обернувшись, внимательно посмотрел на свою свиту. Ингвар, побелев смотрел в никуда, Бела уже наложил стрелу на тетиву, Доброслав стоял в нерешительности, как и вся остальная гвардия. — Они сметут нас! Одной лавиной — они не будут обходить, не будут отступать, просто задавят массой! — сипел Юрий, хватаясь за края кольчуги Борислава. Тот, сглотнув, вновь повернулся в сторону врагов. Они гнали впереди себя невинных, безоружных, отчаянных. «Господи, неужели мне остаётся только уподобится им?!» — царь сжал зубы до скрипа и, задрав голову, с вызовом посмотрел на чернеющее небо. Сверкающие меж грозовых туч молнии нельзя было принять за ответ Бога. — Даже если они просто лягут на дно рва, из них уже получится хороший ковёр для их орды! Мы должны сбить их на подходе! — уже срывался на крик Юрий, он в ужасе смотрел как чернеет лицо его царя, как кровь от прокушенной губы стекает по поседевшей бороде. Глаза Борислава потухли, руки беспомощно сжимали застывший в ножнах меч, царь сгорбился, плечи его опустились вниз. Он не мог отдать этот приказ. Просто не мог. — Это ад, почище Вальхаллы, — констатировал Ингвар и, развернувшись к своей дружине, грозно, по-звериному прорычал: — Не отступать! Не сдаваться! Стоять и умирать! С нами Бог! Не страшитесь их жестокости, они за всё ответят! — Звери… — выдавил Борислав, глядя на подножье крепости, там у рва уже останавливались первые рабы. На их лицах были гримасы боли и отчаяния, по их следам неслись голодные собаки. Вот один всё-таки рванул в ров и тут же, проткнув ногу вкопанным в землю лезвием, с воплем повалился на расставленные мелкие колья и гвозди. Вопль полный боли заглушил всё. «Надо прекратить их страдания!» — решил царь и громко приказал: — Стрелы на тетиву! Бейте их! Бейте без жалости! Это их спасение! — Стреляйте! Приказ царя! — рявкнул Бела, и не смотря на свою нерешительную дружину, раздвинул щиты и выпустил стрелу по несчастному рабу, извивавшемуся на дне рва. Не успел прозвучать его предсмертный хрип, как воины Васнии приняли своё решение. В сторону несчастных полетели камни, стрелы и дротики. Белая нагая человеческая волна остановилась на краю рва и окрасилась в красный. Первые трупы пали в ров, за ними остальные. Начавшаяся жуткая давка сопровождалась дикими воплями и проклятиями на степном наречии. — Архангел Михаил, помогай нам! — выкрикнул Борислав, затыкая уши, всё его тело прошил леденящий ужас. Он знал этот язык. Он понимал что кричали несчастные, понимал к кому они взывали и кого проклинали. Всё внутри царя перевернулось. Земля ушла из-под ног. Покачнувшись, Борислав облокотился на Юрия, тот молча не отрываясь смотрел в сторону врага и стуча зубами шептал самое простое и известное — «Господи, прости их, ибо не ведают что творят!» — Поджигай! — Ингвар с Белой быстро наложили две зажжённые стрелы на тетивы тугих луков, за ними повторили несколько десятков воинов. Борислав хотел было закрыть глаза, но не смог. Дуга огоньков очертила в воздухе дугу и стремительно упала в ров. Предсмертные вопли рабов взорвались с новой силой. Языки пламени охватившие весь ров по периметру первой перекладины просто сжирали нагих Касифов. Это было похоже на буйство бесов, белое становилось чёрным и в страшных корчах валилось в пропасть. Борислав не знал сможет ли простить себе этот ужас. Всё было по его приказу и горючее и бочки с нефтью зарытые на дне рва. — Слава Фалу! — ревела бесстрашная орда, подоспевшая вслед за рабами. Их не испугало пламя, они дружной волной рванули через ров по обгоревшим трупам Касифов. Минута и первые обгоревшие смельчаки с соколами на кафтанах и щитах уже взбирались на вал и вступали в бой с варангами и гвардией. — Отступи Борислав, — голос Ингвара был холоден как лёд. Глаза ярла остеклянели. Крепко сжимая древко секиры, он орудовал ей, сбивая Номади с коней и отбивая летящие стрелы. Борислав, отмерев, схватил Юрия за плечо и в отчаянии заглянул тому в глаза. Какой из него был победитель? Он весь дрожал, едва сдерживал слёзы и рвоту, в горле стоял ком, а перед глазами всплывали лица искривлённые ненавистью и болью. Писарь не подтвердил его мысли, но и не опроверг. — Я не брошу свою дружину! — наконец рыкнул Борислав, силой выдёргивая меч из ножен. В воздухе пахло кровью, горелой плотью и железом, эти запахи заполняли лёгкие, вызывали страшный кашель с рвотой. Шквал стрел и напор Номади становился всё плотнее и плотнее. Нарастал как утробный вопль степняков и ржание их лошадей. Царя не услышали те к кому он обращался. Бела и Ингвар были на передовой, отражая удары лучших воинов степи. Вся первая перекладина Крестовой крепости сплотилась в едином защитном порыве, ощетинилась копьями, мечами и дротиками, прикрылась щитами и укреплениями, и только царь, архитектор, глава этой обороны был словно лишним здесь. Борислав это отлично чувствовал, но не мог заставить себя сделать хотя бы один шаг назад. На его глазах его гвардия таяла как весенний снег, против каждого воина Васнии было трое воинов Номади, вооружённых и беспощадных. Падал один, на его место приходил новый, ещё более злой и сильный. Хотя не это было самым страшным. Они сразу узнали друг друга. Он поднялся на верх вала одним из первых, в красном плаще с нечеловеческим лицом, разящий двумя мечами и кричащий громче всех, украшенный отсечёнными конечностями. Борислав запомнил Армея Шаюма не таким. За эти месяцы разлуки Номади окончательно потерял человеческое обличье, озверел, от этого Васниец только сильнее врос в землю, не желая уходить. Он хотел увидеть конец этого зверя. Их взгляды встретились, в глазах обоих мелькнула искра невероятной любви и ненависти. Борислав не смог отвести взгляд. Вот он стоял, его главный враг, собравший в себе всё то за что он ненавидел степь. Ненавидел и хотел уничтожить. — Царь-безумец! Я пришёл за тобой и твоей женой! — обрадованно рявкнул Армей, рассекая голову очередному васнийскому дружиннику. Борислав испуганно отшатнулся, но устоял, вытянул перед собой меч. Он не сразу узнал свой голос, в пылу кровавого сражения он звучал по-жалкому хрипло: — Убить его! Убить демона! — приказу подчинились сразу, Доброслав и Юрий смело бросились наперерез Шаюму, к ним вскоре присоединились Ингвар с Белой. Армей, нёсся в сторону Борислава напролом, просто давя всё на своём пути, его воинство не отставало, потихоньку вытесняя своей чёрной волной всё синее воинство Васнии. — Борислав, отступи! — рявкнул Ингвар и мощным ударом секиры остановил продвижение Кагана, тот едва парировав удар двумя мечами, затормозил и страшно хохоча продолжил посылать угрозы в адрес царя. Конь под стать хозяину наровил встать на дыбы чтобы просто затоптать северянина. — Царь, умоляю, отойдём на вторую перекладину! — прохрипел Юрий, обхватывая руку царя, в которой тот бессмысленно и нелепо сжимал меч. Борислав, сжав зубы, отрицательно закивал и проревел: — Ни за что! Зверь будет повержен здесь! Я верю! — Дурак ты! — ответил Армей и, осадив коня, развёл руки в сторону, — Слава Фалу! Я брат Фала! Я бог! Я бессмертен! Меня не убить! Эти слова воем и визгом поддержала вся страшная чёрная волна Номади. В небе блеснула молния. Борислав уже не мог увидеть ров наполненный обгоревшими трупами, передний край перекладины захватил враг. Юрий всё пытался сдвинуть царя с места, но Борислав не отступал, смотрел только на Армея. Он знал что даже если погибнет план будет исполнен. Он знал что никогда не простит себя за ту жертву, которую пришлось возложить на алтарь победы. Ему внезапно очень захотелось просто погибнуть, чтобы больше не видеть этого. «Прости Ольга! Прости Олег! Прости Мирослава! Прости Александр!» — тихо подумал Борислав, с ужасом следя за тем как медленно оседает перед Армеем обезглавленный Доброслав. *** Ирфан не знал что больше подгоняло его за Армеем — страх, или верность? Хотя с другой стороны было всё равно — это был его Каган, глава его семьи. Он должен был быть рядом в такой тяжёлый момент. Он видел как дядя теряет землю под собой, как едва удерживает гнедого коня судьбы за гриву. Удерживает всеми возможными способами. Истребление Касифов было страшной жестокостью, ничем неоправданной, но Ирфан видел Армея насквозь и знал отчего тот так тщательно неистовствует против своей же крови. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. «Он слаб, а хочет владеть миром, я обязан подставить ему плечо, иначе он потеряется окончательно!» — такое решение он принял когда рванул через горящую стену на вал, такое решение он обагрил кровью врагов. Враги вновь были те же — страшный северянин и воевода с медным лицом. Сегодня казалось они были куда менее уверены в себе, уверены в своей победе. Они не ожидали такого напора, они не устояли. Их строй дрогнул и начал отступать. Ирфан радовался этому, но в то же время чувствовал в этой лёгкости горечь. Вокруг гибли воины, но враг не держался. Куда-то делась их воинская северная удаль, сдулась, сдалась под напором лобовой атаки и града стрел. Этому подобала фигура их царя. Жалкий, сгорбленный, низкорослый, даже меч нормально не умеет держать. Князь Шаюм следуя за дядей рвался к нему и вот сцепившись с медно-лицем понял что его так смущает. Под Семипалатенском легло больше пяти сотен воинов-Номади и с самого начала боя враг был хитр и изворотлив, сам Ирфан угодил в плен как раз по этой причине. Семипалатенск дался тяжело. У него были подобающие защитники. Перед глазами встал образ бешеного князя и рассудительного царевича. Вот это были настоящие воины. Здесь же… — Зачем северяне подчиняются бабе? — хохотал Армей, одним ударом сбивая голову молодого витязя. В эту минуту царь, завалившись назад осел на землю. Меднолицый воевода охнул и с боевым кличем обрушил на Ирфана целый град ударов. — Это тебе за Доброслава, пёс! — рычал воевода. Князь, ободрившись, отражал все его удары. Вот теперь пошёл настоящий бой. «Васнийцы становятся воинами, только когда что-то теряют…» — эта мысль приятно обожгла разум, затуманенный боем и запахом крови. — Трус! Трус! — орал Армей, бросаясь на северянина. Ирфан с усмешкой следил как гвардейцы выносят безумного царя с поля брани. Орда, заразившись от Кагана смехом, продолжила втаптывать северян и васнийцев в грязь. Оборона врага таяла и только небольшой пятачёк на скрещении первой перекладины крепости с продольной перекладиной держался мужественно, но, увы, не долго. Злобы и сил меднолицевого хватило не надолго, Ирфан поразил его, когда на первой перекладине не осталось ни одного васнийца. Кто-то бежал, как ярл варангов, кто-то просто погиб. Армей с Альмаром унёсся с бесконечной волной орды дальше, а князь спешился и опустившись перед поверженным врагом, аккуратно снял маску с лица. — Не он! — вздохнул Ирфан и рассмеялся. Нет, на этом поле брани не было того царевича и князя. Те бы не испугались такого зверства, такие бы исхитрились и сами бы нагишом пошли в атаку, а не так глупо полегли, обороняя бессмысленное укрепление. Князь закрыл глаза убитому и, вскочив на коня, понёсся дальше. Вторая перекладину уже тоже тонула в чёрном море из всадников. Когда Номади не щадили себя, за ними ходила победа и Фал. Первая ещё не поцеловала Кагана в губы, но вот второй уже вовсю потешался над жалкими людишками своими молниями. — Слава Фалу! Слава Армею! Васния наша! — рычала, орала, визжала, хрипела орда, сметая всё на своём пути. *** Вторая перекладина скрипнула и тоже поддалась, легионы рунитов и эллинов ощетинившись копьями и закрывшись щитами просто распались на две половины и освободили дорогу к третьей перекладине, где под разноцветными знамёнами Армея ждала она — победа. Никто больше не мог помешать ему пленить трусливого жалкого царя. Распавшуюся вторую перекладину взяли в два кольца роды Фаркаш и Хиуз, остальная орда во главе с Шаюмами ринулась к третьей. Все склоны крепости были усеяны чёрными и синими пятнами человеческих тел. Каган не замечал как рядом с ним падали с лошадей, погибали, отступали его воины. На их смену приходили новые. В какой-то момент уверился что им просто нет числа. Постоянным был только Альмар, следовавший за ним по пятам и размахивающий родовым знаменем. — Не щадите никого! Слава Фалу! — вопил Армей, задыхаясь от предвкушения. Первые отряды его конницы врезались в жалкую разношёрстную дружину Васнийцев на третьей перекладине. Эти витязи и вооружены были хуже чем гвардия и выглядели слабее. Каган не чувствовал в них единства, стержня. Их царь был не просто женоподобен, он был непозволительно женоподобен. «Свалился на поле брани от вида смерти! Трус!» — смеялся про себя Армея, разя врагов двумя мечами направо и налево. Конь под ним устал, но всё ещё покорно рвался вперёд, нахрапом беря одну линию укреплений за другой. Знамёна падали вместе с знаменосцами. Куда-то исчез и воин-северянин и другие достойные его меча. На пути попадалась сплошная мелочь и неурядица. Воеводы руны и эллады спрятались от него за рядами воинов. Нет Армей не искал с ними боя. Он знал с кем хочет сразится. — К реке! — рычал Каган, следя как очередной огненный шар прочерчивает дугу над потоком и приземляется на строй рвущихся к переправе Номади. Это был их Бог, Армей хотел дать ему бой, не такой как вчера — настоящий. Как бы в поддержку этой идеи над его головой гремел гром, сверкали молнии. Чёрное небо как будто спустилось на чёрную орду Номади и помогало потихоньку вытравливать синие, красные и жёлтые пятна сопротивления Васнии Руны и Эллады. Третья перекладина дрогнула. Рассыпалась на множество мелких островков. Да на второй перекладине ещё крупными дружинами держались руниты и эллины, но Армей не брал их в расчёт. От столицы его отделяла всего лишь какая-то грязная река и божок плюющийся огнём. — Фал помоги мне! — проревел Каган и бросился на последнюю линию обороны Васнийцев, отделявшую Крестовую Крепость от бурного потока. Сердце Армея ликовало. Он уже видел себя на другом берегу перед воротами столицы, нет даже не так, в самой столице! В том зале, на троне, а подле — она, жена царя! А сам царь, нет не убит, Армей брезгливо поморщился. Нет! Царь будет сидеть на цепи как жалкий пёс! Примером для всех царей мира сего, чтобы знали как играть в метафоры с Великим Богоподобным Каганом! За стенами этого города было его будущее. Была его надежда. Кагана выбросила из мечтаний секира возникшего словно из ниоткуда северянина. Он вновь встал на пути Кагана, прикрыл собой жалкого царя, прижавшегося к древку своего знамени. — Ты уже проиграл! Если ты сдашься, клянусь — сделаю своей правой рукой и озолочу! — оскалился Армей, глядя в ясные голубые глаза воина. Тот усмехнувшись перехватил секиру покрепче и молча рубанул. Армей увернулся от удара, отступил на пару шагов. Конь изнемогал от жажды, его нужно было как можно скорее пустить к воде. Северянин был слишком мощным препятствием. — Слава Фалу! — промелькнувшись совсем рядом Ирфан на всём скаку врезался в варанга и сбил его с ног, Армей хохоча прорезал последнюю линию обороны на своём коне и приблизился вплотную к царю. — Ты проиграл! — хохотнул Каган, замахиваясь мечом. Но вдруг застыл. На лице Васнийца не было страха, только безумная улыбка. — Нет это ты проиграл! — истерически расхохотался Борислав и взмахнул руками, стоявшее за его спиной знамя загорелось в моновение ока. Армей, как заворожённый, смотрел как синее полотнище с златым львом сжирает жадное пламя. Через секунду он уже не мог смотреть на это, страшный огненный дождь ослепил его. С того берега страшным потоком неслось пламя, сжирающее всё на своём пути. Номади остановились на берегу и отхлынули обратно в крепость, но и там их ждал огонь. Внезапно все разрозненные отряды Васнийцев будто обрели единый разум и с страшным остервенением бросились на замешавшихся кочевников. Со стороны второй перекладины донёсся грозный звук горнов руны. Темнота уступила место сумасшедшему пламени. Там где только был закрыт чёрным цветом Номади синий цвет Васнии воспламенялся громыхающим цветком огонь. Рвы наполнились огнём, который топил в своих волнах воинов степи. Сам царь стоял в нём нетронутой, пламя не переходило на плащ и капюшон. Армей с бешенством смотрел на его улыбку. В эту секунду позади возник Альмар с перепуганным и страшным лицом: — О Каган! Наш лагерь атакован Васнийцами! Вершензу уже бросился спасать его! — прохрипел княжич, пытаясь не задохнуться в чёрном дыме и копоти. Армей повернул голову, с высоты крепости было отлично видно как по горам в Крестовую долину спускаются свежие силы Васнии. Тонкие синие ленты собирались в могучие кулаки, сжимавшие кинжал, готовый ударить в спину. Это оказалось ловушкой. Ловушкой безумного царя. — Подлец! — проревел Армей. Решение пришло сразу. Каган рванул сквозь пламя, скрестив мечи, чтобы одним движением снести голову Борислава, тот не двинулся с места. Шаюм уже было ощутил присутствие смерти пришедшей за царём, но вдруг ощутил как земля уходит из-под ног. Конь под ним повалился на бок, спрыгнув, Армей увидел притаившегося подле царя вооружённого копьём воина, он то и нанёс последний удар. — Выбирай — я, или она? — Борислав кивнул в сторону лагеря Кагана и хрипло рассмеявшись, призывно обнажил меч, приглашая на дуэль. Глаза Армея округлились. София. Он знал. С самого начала знал. И теперь издеваясь над ним стоял в языках пламени, недоступный и страшный. «Его Бог сильнее!» — понял Армей, расстёгивая застёжки. Горящий красный плащ триумфатора пал на земь. Шаюм впервые в жизни по настоящему испугался. Почувствовал себя слабым, беспомощным. Выбор нужно было делать быстро. — Я убью тебя! — прохрипел Каган и, обернувшись на своё разрозненное горящее воинство, зло бросил: — Но потом! Отказываться от поединка со слабым безумцем было унизительно, но Армей пересилил себя, взобрался на коня, которого уступил Ирфан и в последний раз посмотрев на тот берег, где высился город его мечты бросился в сторону лагеря. Ничего больше не говоря, не крича не бахвалясь, молча. Настоящая молитва требует тишины и это Армей знал отлично. На его глазах горела и гибла его армия, оказавшаяся в подлых силках дурака, который был на самом деле гением. «В огне не горит, в воде не тонет, стало быть он тоже бог!» — от этой мысли задыхавшийся от дыма и гари Шаюм злился только больше и из последних сил взывал к богу чтобы тот даровал ему победу. Он не мог позволить чтобы она попала к ним в руки, чтобы к ним попал Фаюр. Его надежда. Его будущее.