Из князи в грязи

Синее знамя с златым львом колыхалось над ущельем, словно пытаясь своей тенью закрыть дружину от чёрных грозовых туч. Воины Васнии с нетерпением вглядывались туда — в лежащую словно на ладони долину, где шёл бой не на жизнь и на смерть. Они ждали сигнала. С сожалением и горечью смотрели как тают синие ленты пехотинцев-соотечественников на вале под напором чёрной конной орды кочевников. — И когда брега озарит огонь, бейте врага в спину мечом справедливости наотмашь, — Александр, сморщившись от боли, с волнением всматривался в контуры Крестовой Крепости. Ему не терпелось завершить этот пир кровавого безумия, закрыть, заколотить в гробу проклятую кочевничью орду, перевернуть страницу исторического манускрипта на новую — пустую. «Её будут писать победители!» — эта мысль подогревала решимость царевича. — Ты будешь держать этот меч? — тихо спросил Михаил, в глазах его был такой же огонь предвкушения, но так же в нём было и волнение с жалостью. Александр видел своё отражение в его глазах — бледный, с страшной чернотой вокруг глаз, сухими потрескавшимися губами. Разве таким должен быть триумфатор? Царевич усмехнулся, князь не говорил этого и даже не думал. Лишь беспокоился за его жизнь. Сам-то Михаил идеально подходил на роль лидера засадного полка, на ту длань которая сожмёт рукоять меча справедливости. Но Александр не мог уступить, он знал что его ждут на поле боя, что Борислав там, что Ирфан там. Там проклятый Каган, которого надо взять живым, чтобы восторжествовала правда. — Удержу, можешь не сомневаться, — твёрдо произнёс царевич и улыбнулся. Словно цветы, над потоком реки зажёгся букет пламени перекинувшийся на крепость. Воины с облегчением выдохнули, их время пришло. Вся Крестовая Крепость по периметру загорелась, оделась в жёлтые и красные одеяния, сжиравшие черноту орды. Царевич, ободрившись, набрав воздуха в грудь выкрикнул: — Ну что, братцы, спасём Васнию?! Спасём царя! Спасём мир! С нами Бог и всё его небесное воинство! Слава Васнии! — Слава Васнии! — подхватила дружина. Александр, борясь с болью в плечах, обнажил меч и взмахнул им, направляя лезвие в сторону долины. — Слава Гению царя Борислава! — проревел Венимир, пришпорив коня, конники подхватили этот клич как знамя и понеслись вслед за ним. Царевич, сдержав слёзы, сжал зубы и обернулся. За его спиной стояло больше трёх тысяч верных державе витязей, верных ему, верных его брату. Их день настал. Наконец-то. Конница вырвалась с гор в долину словно поток молодого ручья. Совсем рядом разливалась зелёная река лесной тяжёлой кавалерии леса, а у входа в долину занимался пламенем огромный стан Номади. Молнии рассекали небо, а чёрные тучи вот-вот были готовы разверзнутся страшным ливнем, но это не пугало воинов. Они знали что победа будет за ними. Александр, остановившись на пригорке, обвёл взглядом поле брани. Над крепостью столбом поднимался дым и синее словно адское пламя. Царевич благодарил Бога за хороший шлем, он бы точно не выдержал тех воплей, которые возносились к небу и потом падали на голову гибнущей орде. Из огня вырывались маленькие чёрные отряды Номади и тут же понимали что попали в полымя. Спустившиеся с гор катапульты Васнии разили их тем же огнём что поднимался над рекой, а собирающиеся из ручьёв спускающейся с гор пехоты и конницы дружины васнийцев, лесян и варангов встречали их со всем радушием, плотным строем во всеоружии — стрелами, копьями и мечами. — Вот и захлопнулись силки! Этот волк на века отучится лазить во дворы Васнии! — рассмеялся Михаил и, посмотрев в глаза Александру, попросил: — Веди нас, отец родной! Главный удар нанесём мы! Александр, чувствуя как раскрываются раны, сжал зубы ещё крепче и, подняв меч над головой, пронёсся перед строем конников, готовых броситься в бой. — Вперёд! И только вперёд! С Богом, братцы! Кагана брать живым! — хрипел Александр, чувствуя как силы оставляют его. Перед глазами всё плыло. Остались только синие и чёрные пятна и окружающее их пламя. Это не смутило царевича, развернув лошадь, не видя лиц врагов, он всё равно бросился в их сторону на острие атаки. Ослеплённый, готовый отдать свою жизнь. Всё ради плана Борислава. Ради свободы Васнии. Ради справедливости. Ради правды. *** Казалось чёрный отдающий горелой плотью и серой дым пронизывал всё тело, проникал в глотку, заполнял нос, рот, уши, слепил глаза. Ирфан не сумел одолеть северянина, но не сдался в плен — бросился за своим владыкой. Ни он, никто из Номади не мог на равных бороться с врагом которому подчинялся сам огонь, который словно по приказу менял своё направление и лился прямо на головы бесконечной рекой. Перед слезившимися глазами Ирфана стояла эта картина: застывший прямо в огне царь-безумец с улыбкой как у спятившего и подобающим смехом, который до сих пор звенел в ушах. Так не смеются проигравшие, так не смеются победители. «Только гении!» — с ужасом подумал князь Шаюм и продолжил пытаться вырваться из бесконечного потока дыма и пламени. Это была преисподня, только так это было можно назвать. Вокруг царила паника и смерть. Воины-Номади бросались друг на друга, пытаясь прорубиться через людской поток к свету, к воздуху. Вся отхлынувшая от третьей перекладины орда теперь застряла на второй, безрезультатно пытаясь выбраться из тисков эллинского и рунитского легиона. Эти две дружины, скрывшись от дыма и огня под плотно сжатыми щитами, ощетинившись копьями, теперь сходились на перемычке между продольной и поперечной перекладиной крепости, угрожая оставить всех Номади наедине с огнём и отчего-то не горящей дружиной Васнии. Оказалось вся крепость по периметру охвачена пламенем и лагерь тоже. От него Номади отделяла не только иноземный легион, но и спускающаяся с гор засадная дружина. «Это ловушка, гениальная ловушка!» — подытожил Ирфан и, всё-таки полностью открыв глаза, всмотрелся в бесконечное чёрное море соплеменников, пытающихся вырваться. Он искал его — Кагана, обгоревшего и лишённого красного плаща. Князь едва держался в седле, но не оставлял попыток обнаружить его. Голова шла кругом, всё горло и кожа горели от жара, все внутренности, вся утроба словно просилась наружу. Ирфана спасал только отрывок плаща смоченный своей же кровью, который он прижимал к рту. Нет, это точно был ад. То самое место где нет места Богу, где нет места надежде. — Фал с нами! Он потушит это пламя! Мы не проиграли! Бейте этих уродов! — этот рёв словно вернул в Шаюма жизнь. Вновь открыв глаза, Ирфан с облегчением заметил среди рубящихся на переднем крае обороны рунитов своего владыку. Армей не сдался, а значит и он не имел права. Это чувствовала вся орда. Роды Фаркаш и Хиуз, бьющиеся на второй перекладине сумели сохранить порядок в строю и с остервенением боролись с подвижными крепостями иноземных врагов, желая спасти Шаюмов, которых с каждой минутой становилось всё меньше и меньше. Тех кто смог вырваться из огня ждала смерть на концах длинных копий и лезвиях клинков рунитов. Воины не успевали даже вдохнуть свежего воздуха, как падали с взбесившихся коней под ноги беспощадным легионерам. — Не сдаваться! — рёв Кагана скорее пугал чем бодрил, но воинство начало собираться вокруг своих князей и командиров. Ирфан с надеждой видел как вновь поднимаются брошенные знамёна, как играют горны и как заходится в страшном, но таком привычной визге и улюлюканье его родная орда. «Мы не проиграли!» — решил князь и, скинув свой покрывшийся копотью серебрённый шлем, бросился к Кагану. — С нами Фал и его брат! Мы победим! — прокричал Ирфан, как только оказался рядом со своим владыкой. Шаюмы, увидев что оба их лидера живы, окончательно ободрились и с новой силой бросились в бой. Их было ещё достаточно для того чтобы стереть с лица земли всё царство Васняков, да многие сгорели и пали, но оставшиеся пройдя это испытание стали только сильнее. Особенно рядом с Каганом, Ирфан чувствовал это. Его орда была ещё жива. Их были десятки тысяч. У них ещё был шанс на победу. *** Николай беспрекословно следовал за ним. За таким же юным как он, но уже таким взрослым. Одетый в платье Номади он сперва вызвал отторжение, но когда княжич понял что на их стороне сражаются тысячи кочевников с белыми крестами на кафтанах, смирился с этой особенностью. Тем более за спиной Василя тоже стоял плен у Номади, тоже стояли потери. — Ты тоже хочешь спасти сестру, значит мы друзья! — оскалился он перед самым боем, а потом пришпорив коня, понёсся по тракту вслед за Андоном и Радомиром. Княжич не жалел что присоединился к ним. Он должен был вернуть долг Бехру, тот дважды спас его, теперь наступила очередь Николая, он верил в это. Так же здесь, далеко от отца, он не мог его разочаровать своей нерешительностью. Он должен будет убивать, это неизбежно. Не месть, но справедливость, всё как говорил царевич. «Они убили маму, они сожгли дом, они заплатят!» — думал княжич, глядя на прямую спину Василя, тот уже обнажил клинок и казалось напрягся как тетива лука, готовый к спуску, готовый к смерти. Номади не ожидали этого. Удара в спину от казалось уже проигравших. Тем более они не ожидали удара в спину от своих же. Часовые, стоявшие у входа в стан, не успели и слова сказать как пали под градом подожжённых стрел, выпущенных Вершензу. Их кочевники приняли за своих, не подозревая что значат белые кресты. Стан занялся неожиданно быстро, одновременно со всех краёв. Всё по плану царя Борислава. Николай не жалел валившихся под ударами Номади, они заслужили это. Жалко было только запасных лошадей, которые теперь носились по лагерю не зная где найти выход из огненного круга. Княжич усилием воли поборол желание бросится к ним и спасти хотя бы несколько. Нет у него была другая цель. На горизонте поднимался чёрный столб дыма над Крестовой Крепостью, теперь его собрат кривой дугой взметнулся и над станом. Оставшийся в лагере резерв кочевников было растерявшийся быстро пришёл в себя и вот уже на пути варангов встала стена воинов-Номади. Николай, широко раскрыв глаза, чтобы не зажмурится от страха, всё-таки вытянул из ножен отцовский меч. — Слава Васнии! Правда с нами! — проревел Радомир и вклинился в строй Номади, разя врага ловко и беспощадно. Варанги рвались к стоящему в центре стана шатру Кагана. «Я спасу Софию!» — эта мысль била набатом в голове княжича. Он не имел права прятаться за спинами воинов, поравнявшись с Василем он с размаха обрушил на голову Номади удар. Совсем молодой кочевник вскрикнул и упал. Запах гари смешался с запахом крови. Николай, зарычав, продолжил беспощадно наносить удары. «Это за маму! Это за Святомира! Это за Семипалатенск! Это за княжество!» — перечислял княжич, прорубаясь сквозь плотный заслон Номади с орлами на кафтанах, оставляя за собой ковёр из мёртвых. Это были Шаюмы. Те самые которые штурмовали детинец его города. Те самые которые расстреляли его дружину. — Справедливость! — диким голосом прохрипел княжич и, сбив последнего в линии кочевника с ног, прорвался на кошму перед Кагановым шатром. Крик застрял у него в горле. Николай, застыв, поднял голову вверх. Это был он, его нельзя было не узнать. Среди и огня и дыма, изуродованный и страшный. Его спаситель. В глазах потемнело. Этого не могло быть. Он не мог погибнуть. — Бехр! — прохрипел княжич и, спрыгнув с коня, с яростью бросился на последних защитников Кагановой ставки. Перед глазами стоял он. Ещё живой. Кочевник с искренними мальчишечьими глазами бескорыстного спасителя, он хотел убить Армея. Спасти Софию, остановить эту страшную орду. Как же так получилось? А ведь Николай хотел отплатить ему, хотел уговорить не убивать Кагана, стать участником суда, который задумал царевич, теперь же… Княжич чувствовал как по щекам градом катятся слёзы, только в этот раз он не прятал их, ничего не видя из-за них бросался на врагов и разил их не щадя себя. Они падали, чёрные пятна, бывшие людьми. Теми людьми которые сожгли его дом. Теми людьми которые убили Бехра. Теми кто перестал быть в его глазах людьми. «Звери!» — эта мысль укоренилась в голове Николая. *** Альмар с ужасом смотрел как волна закованный в броню конников в зелёных хитонах и блестящих латах вклиниваются в строй только вырвавшихся из крепости Шаюмов. «Зольды?» — пронеслось в голове у княжича, но он не успел сделать выводы. Армей, не растерявшись и даже не удивившись, рванул его за собой напролом. Казалось ему уже ничего не страшно. Почерневший от ненависти, прошедший через огонь он не боялся смерти, казалось он сам был ей. — Против нас весь мир! Одолеем в этой битве одолеем в следующей! — орал Каган, а ему вторила осатаневшая орда. Удар не сломил их. Лёгкие конные лучники просто перескочили через угасающие пламя обратно в крепость и оттуда стали осыпать зольдов стрелами и копьями, оставшиеся же сформировали могучий кулак, который в ответ ударил по атакующим. Тяжёлые латники зольдов оказались лёгкой добычей для Номади, да кочевники были хуже защищены, но были проворнее и злее. Звуки пения и оркестра врага они перекрикивали диким визгом. Срывая голос на острие атаки был Каган, от которого казалось отлетали стрелы, он нёсся напролом, несмотря ни на что, раны, потери, боль, всё это как будто исчезло. — Армеюс тотен! Армеюс тотен! — хрипел одноглазый зольд в богатом панцире и шлеме украшенным фазаньим пером, явно военачальник. Он, обнажив клинок, явно призывал Кагана на бой. Армей, зычно расхохотавшись, прошил строй его защитников как варёную конину и одним могучим ударом вышиб зольда из седла. Он рассёк его серебрёный панцирь на две половины, меч чернеющий от сажи покрылся свежей кровью. — Кричи-кричи! Много вас тут иноземцев! Всех созвал царь-дурак на пиршество! Вот только вы не гости, а закуска! — с пренебрежением пророкотал Каган, пересаживаясь с своего коня, на вражеского и замахиваясь мечом для последнего удара. Одноглазый зольд вскрикнул. Латники стеной встали на защиту павшего военачальника, но Армей лишь рассмеялся им в лица и продолжил прорубаться к лагерю, его не интересовал какой-то жалкий зольдский генерал. Альмар последовал за ним. Он с покорным восхищением лицезрел как его владыка выгрызает их победу. Странное бревно с совиной головой и флагами пало на земь. Шаюмы прорвались сквозь зольдское кольцо и двинулись дальше неся смерть и ужас. Почерневшие от сажи, все в крови, с горящими звериными глазами, они стали подобны своему Кагану. Альмар чувствовал это и знал что выглядит так же. Он боялся этого. Надеяться оставалось только на него — ехавшего впереди Ирфана, у него единственного были пока ещё человеческие глаза. Надолго ли. *** — Княже уймись! Княже уймись! Николай! Николай! — хрипел Василь, сжимая в объятьях княжича, который глядя на мир невидящими глазами, продолжал размахивать мечом, пытаясь поразить невидимого врага. На кошме не осталось ни одного живого Шаюма. Все они лежали вокруг окровавленного юноши, а он, израненный и избитый, всё продолжал как заведённый приговаривать: — За маму! За Семипалатенск! За Бехра! — Берсеркер, — с восхищением бросил Радомир и, смахнув с лезвия кровь, долго посмотрел на полог Каганова шатра. Собравшиеся вокруг варанги застыли в нерешительности. Молнии рассекали небо освещая голову насаженную на копьё у входа. Это воистину было страшным зрелищем — обритая, с отрезанными ушами и вырванными зубами, почему-то ещё не выклеванные остекленевшие глаза смотрели с равнодушием. Только демон мог сотворить такое зверство. — Чувствуется горячая кровь Весельевых, — рассмеялся Андон и, выбив меч из рук княжича, тихо обратился к Василю: — Иди к ней! Тело Василя пробила страшная дрожь. Выпустив Николая, передав его послу, он не долго думая бросился в шатёр, не обращая внимания ни на знакомую голову брата Кагана, ни на остерегающие крики варангов. Он победил, выполнил завет учителя, он говорил что они увидятся и сдержал слово. «Значит я сдержу своё и останусь человеком!» — решил Василь и, одёрнув полог, ступил внутрь шатра. Сердце его упало. Она стояла перед ним, бледная и дрожащая, но в глазах её было счастье. Он сразу всё понял, очертание её фигуры подтвердило все его догадки, но он не отчаялся. Раскрыл объятья. Им хватило всего одного взгляда чтобы понять через что они прошли, что всё закончилось, почти… — Я вернулся! — прошептал Василь, по его щеке скатилась слеза, она тоже заплакала и, упав к нему в объятья, радостным хриплым сломавшимся голосом произнесла: — Я скучала! Горящий стан, Крестовое поле, план царя, всё это как будто испарилось. Василь чувствовал только её и только её. Плевать что будет дальше, плевать что было до этого. Нет, не плевать, они запомнят это, но сейчас они должны просто молча вот так постоять, чтобы ощутить это. Тепло друг друга и стук таких родных сердец. — Мы люди! Люди! Господь не оставил нас! — шептал Василь, прижимая её к себе, пытаясь согреть. Она вся дрожала и тихо плакала, она не могла ничего сказать, а он успокаивающе продолжал: — Мы люди! Мы победили зверя! А значит и он не будет зверем! Клянусь я не допущу этого, чтобы мой племянник был зверем! Василь опустился на колени и, прижав к себе Софию, замолк. Ком вставший в горле не давал говорить. Вдруг сестра подняла голову и, посмотрев ему в глаза, тихо сказала: — Я знаю! Они не звери! — с этими словами она отпрянула от него и бросилась в угол шатра. Только сейчас Василь разглядел сжавшуюся там Номади. София обхватила её и, подняв на ноги, привела к нему. — Это Илди! Она моя сестра по несчастью! — прохрипела София. Василь смерил кочевницу долгим взглядом и, вздохнув, тоже обнял. Она была такой же жертвой как и они, как Тюр, как жизнь гения положившего всё на этот план. На это Крестовое поле. Полог вновь колыхнулся и к их сердцам присоединилось ещё два. Василь, открыв глаза, увидел в зареве стана Номади Антонину и Младу. Они молча окутали Софию своими руками, на глазах их были слёзы, у полога, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял Арей, с тоской смотревший на них. Василь, обернувшись к нему, улыбнулся и кивнул. В глазах мальчика загорелась надежда. Он тоже присоединился к объятьям. Так среди страшного боя, среди кровопролития зародился мир. Та человечность которую завещал сохранить Тюр. *** Звериный вопль застрял в глотке Ирфана. Только прорвавшись через заслон из зольдов, отряд гвардии Шаюмов столкнулся с Васнийской конницей, такой знакомой, такой роковой. Они словно напоминание о Семипалатенской осаде оказались у них на пути, но не это оборвало голос князя. Он был среди них. Бледный, худощавый с лицом искривлённым жуткой болью, тот самый царевич который спас ему жизнь. Рядом — Семипалатенский князь, обещавший поквитаться. Душа Шаюма заволновалась, он не знал что делать: следовать за Каганом? Или дать бой обидчику? — А вот и старые знакомые! — проревел Армей и, дьявольски смеясь, словно чёрный коршун набросился на белого царевича в красном плаще и золотом панцире. На защиту того тут же соколом бросился Васнийский князь. Всё перевернулось. Вот так выглядел триумфатор Васнии. Эта встреча окончательно погубила надежду в душе Ирфана. Тот кого считали погибшим ожил и вёл своё войско возмездия прямо в капкан, добивать пойманного. Номади как загнанный зверь носились по этим силкам и если самого Кагана появление зольдов не смутило, то вот у князя возникли вопросы. «А ведь чтобы прийти из империи Леса в Васнию такой дружиной нужно пройти через земли Номади», — эта мысль обожгла сознание и Ирфан разбитый ею, бросился в бой следом за Каганом. Армей замолк и это было наверное самым страшным. Вся его звериная натура напряглась для последнего рывка до родного логова. Он не издевался, не оскорблял Васнийцев, не подбадривал воинов, просто сосредоточенно и хладнокровно бился, стараясь одолеть Семипалатенского князя. Тот тоже молчал и был страшен в своей решительности, отражая все удары Армея. Рядом бившийся молодой боярин сцепился с Альмаром, Ирфан же, не глядя на то как уже уставшие Шаюмы из последних сил налетают на бодрую дружину Васнийцев, бросился к царевичу. Звон стали начал их разговор. — Вижу ты жив, рад! — усмехнулся князь, удивляясь тому как слабо враг держит удар. Лицо Александра вдруг просветлело, он, с трудом улыбнувшись, прохрипел: — Тоже рад! Вот и свиделись! Спасибо что молился за меня! — в это мгновение внезапная стрела сбила шлем с головы царевича, он как будто не заметил этого. Теперь они были на равных. Ирфан чувствовал что внутри него что-то надломилось, чувствовал что ещё не долго сможет рубится и следовать за Каганом. Тот, краем глаза заметив их поединок, одобрительно рявкнул: — Ирфан! Отомсти этой Васнийской шавке! Слава Фалу! — Слава Фалу! — заревели Шаюмы и казалось это был их последний возглас. Хриплые голоса стихали под громом молний, многие воины останавливались прямо посреди боя и вскидывали голову к небу, моля высшие силы о дожде, который мог бы напоить их и лошадей. Но небо не слышало молитвы кочевников, лишь тучи зло переговаривались молниями, становясь всё чернее и чернее под стать Номади. — Выполни приказ! Будь послушен Кагану! — расхохотался Михаил и начал теснить Армея. Ирфан, скрипнув зубами, вновь пошёл в атаку. Он уже почти ничего не думал, голова горела от страшных предположений, нос обожжённый в крепости сочился кровью, гром рычал в ушах, а во рту было так сухо, что казалось ещё немного и Шаюм выплюнет высохший язык. — Отмсти, но тогда ты погибнешь! Я единственный не хочу тебя убивать, не для того спасал! Вы проиграли — сдашься останешься жив! — парировав удар клинка, выплюнул царевич и, отступив, долго посмотрел в глаза Ирфана. Тот знал что Александр говорит правду, то с какой уверенностью он это говорил не оставляло сомнений. Силки были расставлены гениальным охотником, который так же мог оказаться и жестоким судьёй. Князь почувствовал как начинает колебаться и, тоже отступив, посмотрел на небо: чёрное, мигающее молниями, оно не собиралось помогать ему искать ответ. — Мы сохраним жизнь всем кто сдастся! За нами правда и справедливость! — Александр пришпорил коня и бросился к Ирфану. Мечи вновь пустились в звонкий пляс. Шаюм уже не мог смотреть на происходящую вокруг резню, для него остался только этот поединок. Царевич был так близко, до него можно было дотянуться рукой, да что там, он был так слаб, а его защита так зияла прорехами, что если бы Ирфан нанёс удар кинжалом, победа была бы за ним. Но зачем ему была победа? — Я не предатель! — тихо рыкнул Шаюм. Царевич внезапно страшно рассмеялся и, остановив меч в замахе, отчеканил: — Ты уже предал свой народ на смерть, придя на чужую землю! В глазах Ирфана потемнело. Перед глазами встали лица убитых под Семипалатенском гвардейцев, многих он знал лично. Александр был чертовски прав. Сейчас его семья гибла под ударами Васнии и делала она это по его приказу. Это он не противостоя Кагану завёл их в эти силки, которые сам не заметил. Это его вина в том что половина Шаюмов сгорела в крепости, а оставшиеся сейчас лягут в поле. — Мы оставим в живых всех кто сдастся. Выбирай — гибель или жизнь! — голос царевича звучал будто уже внутри головы Шаюма. Князь почувствовал как в нём закипает кровь. Так не хотелось это признавать, так не хотелось ещё больше позориться. «С другой стороны если мы все здесь ляжем наши семьи пропадут в степи!» — уверял разум, его гасила верность Армею и ненависть. Последняя казалось теперь текла по жилам смешиваясь с кровью. Их как скот привели на убой Васняки. Так подло заманили в ловушку, так хитро всё продумали, преследовали, выжигали свои же земли, бросали города и всё для одного — ради победы. Нет гением был не только царь, весь народ напился гениальной жестокости, в первую очередь к себе. — Прости, я выбираю гибель! — в чёрной ярости прошипел Ирфан и с звериным воплем бросился на Александра. Тот отчего-то не стал отражать удар, а, бросив меч, раскрыл объятья. Князя передёрнуло. Лицо. Такое же как у его брата. — царя Васнии. Они стоили друг друга. Безумцы. Если Армей был самой смертью, то эти люди смеялись ей в лицо. Меч застыл в пальце от шеи Александра. — Я не убью безоружного! — рыкнул Ирфан в беспомощной злобе к себе. Он не забыл плен, не забыл как царевич дважды спас его и хотел спасти трижды. В эту минуту звон мечей молчаливой сечи заглушил остервенелый вопль. Шаюм повернул голову в сторону его источника и от страха застыл пронзённый страхом. Крик принадлежал Армею. — Псы! Жалкие псы! — орал Каган, в бешенстве пытаясь потеснить Семипалатенского князя и прорваться к молодому боярину, тот победоносно держал в руке за многочисленные косы голову, голову Альмара. — Это тебе за отца! — рявкнул Васниец и сам бросился к владыке Номади. Тот озверел, на этот раз окончательно. Из его ударов и движений полностью пропало всё разумное, человеческое. Он просто в остервенении засыпал Михаила ударами, не прекращая страшно выть. Его примеру последовали все Шаюмы, потеряв княжича который вёл их в бой под Браном они решили сразу отомстить за него. — Мы возьмём его живым, ты не предашь его сдавшись сейчас, — коротко бросил царевич, бросаясь к Михаилу на помощь. Ирфан застыл как вкопанный, не отводя взгляда от страшного боя. Кому он всё это время служил? Кому? Из-за него погибли теперь уже тысячи Номади, Армей всегда был беспощаден к своим, к семье, он убил отца, он убил мать, он убил брата. Теперь у его ног лежало тело ещё одного родича. «Сколько зла мы сотворили, это ни чем не искупишь!» — князь выронил меч и обхватил голову, он понял это только сейчас. Слишком поздно. Шаюмы, прорубившись сквозь строй Васнийцев, не обращая внимания на заслоны из пехоты и живого огня понеслись к горящему лагерю. Но Ирфан уже не видел этого. Он не видел как обезглавленный, пал юный боярин, как Армей сбив с лошади Семипалатенского князя понёсся напролом дальше. Князь Шаюм ничего не видел, на глазах его были слёзы. Силы покинули его. Надежда умерла. Он признал своё поражение. Сдался. *** Позади больше не было никого, ни Ирфана, ни Альмара, ни даже гвардии Шаюмов. Армей вырвался далеко вперёд, снося всё на своём пути, неся смерть и разрушения. Конь под ним уже был весь в мыле и то и дело пытался сбросить его, но Каган только крепче сжимал поводья и больнее ударял пятками сапог по бокам. Он больше не слышал боя, не слышал грома, не видел врагов, не видел ничего кроме знамени с соколом над его шатром. Это был знак. Они ещё были живы. Значит есть надежда. «Фал! Владыка, умоляю, сохрани их! Дай мне победу! Пролей кровавый дождь над этим полем! Дай армии победу!» — эта молитва циркулировала по всем венам в голове. Только этого он и хотел. Победы. Голоса больше не было, Армей мог только беспомощно хрипеть, горло раздирало от боли и жажды, всё тело: израненное и уставшее молило об отдыхе, но он не мог остановится. Вокруг были только огонь и смерть. Крестовая крепость оказалась далеко позади. Подъезжая к лагерю Армей с радостью заметил небольшие отряды конников Вершензу, которые деловито обстреливали кого-то внутри дымового столба в который превратились окраины огромного стана Номади. «Знал что на него можно положится!» — надежда укрепилась на своих позициях. Каган с теплотой вспомнил лицо презренного Аранка. Он и подумать не мог что тот кого он так унизил может ему так помочь. По пепелищам среди дыма носились обгорелые лошади, где-то ближе к центру ещё слышались отзвуки боя. Армей не хотел оборачиваться в сторону Крестовой крепости. Он знал что сейчас его войскам там будет не просто. Он в одиночке прошил целую армию, спустившуюся с гор. «Ничего! Сейчас мы с Аранком им покажем!» — подумал Армей, зажмурившись от едкого пахнущего горелой человечиной дыма. Глаза не были нужны ему. Сейчас, даже на чужом коне он мог найти путь к своему шатру из любой точки лагеря. Это был его стан. Его орда. И она была жива. У неё была надежда. Пока была жива София, пока был жив Фаюр в её утробе, Армей чувствовал что у него есть будущее. Есть цель. Шаюм почувствовал что до шатра осталось совсем чуть-чуть и открыл глаза. Душа его возрадовалась. Он ещё отомстит проклятым Васнийцам. На окровавленной кошме стоял князь Аранк Вершензу. *** — А вот и он! — Андон опустил полог шатра и улыбнулся стоявшим рядом Василю Николаю и Радомиру, они со всей серьёзностью сжимали в руках большую покрытую стальными шариками сеть. Льев отлично помнил как Борислав читал ему и Александру про гладиаторские бои в древней Руне. Судя по тому что эти силки оказались в обозе царевича он хорошо запомнил те разговоры. Посол перевёл взгляд на собравшихся у очага, теперь никто не смотрел на них как на врагов, ни Млада, ни Антонина, ни тем более София, которая с тревогой глядя на брата, беззвучно молилась. — Ты сделал свой выбор, Арей? — наконец спросил посол, давая мальчику через щель в пологе увидеть своего отца. Армей словно зверь спрыгнул с коня, приземлился на все четыре конечности и направился в их сторону. У Андона задрожали поджилки, враг был страшен, гораздо страшнее чем месяцы назад. Настоящий зверь. Чтобы не думать об этом Льев заглянул в глаза Арею, тот не отводя взгляд тихо хрипнул: — Вы уже победили, вам решать! — Хорошо, — вздохнул Андон, жалея что ни изуродованная голова родича, ни внешний вид отца не открыли мальчику глаза. Сделать выбор было бы проще если бы не одно «но», его к сожалению не удалось избежать. Армей в своём страшном сгорбленном зверином обличьи подошёл к Аранку и крепко обнял. Глаза его сверкали чистой ненавистью и безумием. Приняв из рук Ёви чашу с кумысом, он осушил её и было направился к шатру, но Вершензу остановил его, достал из-за спины холщовый мешок. — Неужто уже добыл голову командира врага? — хрипло рассмеялся Каган, его голос был просто отвратителен, как ржавое железо. Андон сморщившись с усмешкой стал следить как враг принимает роковой подарок. «Момент истины!» Арей отпрянул от щели в пологе, закрыв рот руками. Женщины сжались от ужаса. Снаружи доносился нечеловеческий предсмертный хрип. Это была та самая справедливость про которую говорил Александр, та правда, тот суд. Каган, упав на колени, в отчаянии сжимал в руках голову брата, того самого, которого оставил охранять свой дом, которому передарил жену. «Ты заслужил это!» — подумал Андон и дал условный сигнал. Через секунду они с воинами уже вынеслись наружу и накинули сеть на Армея. Радомир громко свистнул на кошму из укрытий со всех сторон вынеслись варанги и кочевники с белыми крестами на кафтанах. — Слава Бориславу! — выкрикнул Аранк, знамя Шаюмов спикировало с верхушки шатра на своего Кагана как вторая сеть. Воины ликующе поддержали этот крик. Василь с Николаем начали связывать края сети, чтобы замкнуть врага в мешке. Радомир под одобрительные крики занёс ногу над поверженным Каганом. Они победили. — Рано! — Андон не успел предостеречь самоуверенных сторонников. Вдруг небо рассекла яркая молния, ослепившая всех. Не успели воины опомнится как тут же знамя вместе с тяжёлой сетью взлетели вверх словно пёрышко. Льев в ужасе отшатнулся. Зверь выскочил из ловушки и, обнажив меч, бросился в свой последний бой. Да он был один, но явно не собирался вот так сдаваться. Из его чёрных глаз сочилась кровь, на лице застыл страшный безумный оскал. Первым от его меча пал самый самоуверенный и неосторожный — Радомир. Каган, обхватив его ногу, одним ударом отсёк сотнику варангов голову. Никто не успел бросится на помощь, Армей, поймав второй рукой сеть, закрутив её, использовал как щит. «Бой только начался!» — успел подумать Андон, перед тем как повалится на землю от мощного удара. Последнее что он слышал был плач Млады, стоявшей у полога. Она видела всё. *** Это было похоже на страшный сон. Он узнал их всех, посол который неизвестно куда делся после их последней встречи в столице, жалкий раб приведённый вместе с Тюром в родное стойбище, Васниец которого взял силой Фаюр и юный Князь из Семипалатенска. Они убили Старха. Они убили Фаюра. Они подговорили Аранка предать. Армей не чувствовал ничего кроме боли и жажды мести. Он уже видел это — разорённое стойбище, убитые старики, рабы, женщины, его дети. «Арей!» — свернула в голове мысль и тут же погасла под напором ненависти и отчаяния. Это был конец. Или же… Они его уничтожили. Всё что он любил, всё чего хотел. Царь-дурак победил его. Народ жалких слабых землепашцев разгромил его могучую орду. Пробрался внутрь её. Разъел касифским и васнийским ядом. Они совратили Старха и предали его, эти касифско-васнийские холуи. Вершензу тоже нельзя было доверять с самого начала, жена-васнийка околдовала его. Он предал в самый важный момент. Те же кто бы не предал уже погибли. Даже Бехр, возможно он тоже был просто подставлен этими жалкими псами, касифскими выродками. Эти мысли и предположения кипели в голове Шаюма. Перед глазами была красная пелена и лица. О как он ненавидел эти лица. Как жалел что не решился разделаться с их царьком на берегу огненной реки. Армей не собирался сдаваться. «Убью вас всех и разгромлю! Отомщу! Построю новый Каганат на пепелищах Васнии! София родит мне новых детей!» — думал Шаюм, бросаясь на Вершензу, тот, жалкий и испуганный метнулся за спины варангов, которые тут же пали под мечом Кагана. — Предатель! Я проклинаю тебя! — хрипел Армей, вращая сеть над головой, не подпуская к себе врагов вооружённых копьями. «Самонадеянные твари! Трусы!» — Ты подлец Аранк, побоялся меня на дуэль вызвать на совете! — истерически расхохотался Шаюм, прорубаясь за Вершензу, тот наконец остановился и, обнажив меч, оскорблённо бросился в бой. — Таков был план! Каганат пал, теперь в степи буду править я! — прорычал князь и ободряюще обратился к воинам: — Не бойтесь зверя братья, с нами Бог! — Я бог! — рявкнул Армей и едва устоял на ногах. Со всех сторон по нему одновременно ударили копьями. Поломав их, он отступил. Бросил сеть в сторону предателей. Она была слишком тяжёлой для оружия. Бежать было некуда. На кошму всё прибывали и прибывали бодрые сытые воины. Ноги скользили от крови. На защиту князя Вершензу встал его племянник Арсан, Армей, сбив его с ног, пожалел что Ирфана нет рядом. Так не хватало человека готового стать спиной к спине, на которого можно было бы просто опереться. Силы покидали его, Армей чувствовал это явственно и не знал где искать резерв. — Брать живым! Судить зверя! — кричали со всех сторон командиры и это пугало Армея. Это было бы страшным позором, попасть в плен. Меч не стремился к собственному горлу лишь по одной причине — он хотел спасти Софию. Перед глазами всё плыло. Из последних сил Шаюм бросился в сторону шатра, но тут на его пути встал проклятый посол. — Вот и свиделись зверь! Я верну тебе долг! — усмехнулся Льев и обратился к остальным воинам: — Дайте мне сразится с Каганом в честном поединке! Перед пленом я хочу доказать ему что в Васнии есть сильные воины! — Ты лжёшь! Все вы слабые подлые червяки! Не может воин-Номади честно драться с бабой! — прорычал Армей, бросаясь на Льева, тот как ни странно выдержал силу удара и контратаковал. На его стороне была одобрительно кричащая толпа сторонников и казалось само небо. «Ты смеёшься надо мной Фал! Неужели ты как и я проиграл какому-то обабившемуся мужичёнке?» — с отчаяньем подумал Шаюм, бросаясь всё в новые и новые бешеные атаки. Бессмысленные и беспощадные. Враг уворачивался, отражал удары и атаковал сам. Самым страшным было то что он не старался даже ранить его, просто изматывал. «Не хочет портить шкуру!» — не успел Шаюм так подумать как в голове вновь всплыл голос отца, того кто научил его охотится на степную дичь. — Я проклял тебя и твоё семя зверь! Ты падёшь от руки того кого презирал, Касиф! Ты никогда не был Номади от этого и пал! — рокотал Аргер с того света, так искренне и радостно, что Армей сам не заметил как начал ему отвечать: — Я не Касиф! Я воин-Номади! Я победитель! Я покорю весь мир! — Тронулся! — зло гоготала толпа, а Андон всё продолжать наносить хлёсткие удары забирая у Шаюма последние силы. Тот выдохся окончательно. — Я воин-Номади… — не успел Армей договорить как всё тело сковала страшная боль, бросило в шар, потом в холод, все члены размякли, расслабились, по коже прошёлся нехороший мороз. Шаюм с ужасом понял что не удержит меч. К горлу подкатила рвота с кровью. «Аранк! Что ты подмешал в кумыс?» — Армей, обхватив меч, обоими руками решился на отчаянный шаг — лучше самоубийство от безысходности в поединке чем позорная смерть от отравления. В глазах потемнело, утихли голоса, звуки, запахи. Осталось только одно ощущение — двух ручейков слёз по щекам. — Не плачь сынок, это был лишь страшный сон! — голос матери звучал так спасительно сладко. Армей попытался разлепить глаза чтобы увидеть её. — Мама! Прости меня! Я не смог стать как дед! Я не Номади! — эти слова сошли с уст сами, веки наконец разлепились. Свет. Просто поток света. Армей впервые в жизни почувствовал такой покой и тишину. Тепло. Её тепло. — Не плачь, ты это ты, тебе не надо равняться на кого-то, ведь ты не зве… — слова матери оборвались звуком лязга стали. Вновь вернулись запахи, зрение, чувство боли и полное смятение. Это был позор. — Ты не Номади, а зверь! Мы гордый народ выбравший свой путь! — усмехнулся Аранк, наклоняясь к нему. Армей с ужасом увидел что он лежит придавленный к липкой от крови кошме, а отцовский меч находится в руках у скалящегося Вершензу. Это был конец. Конец всего. Он проиграл. — Убей меня! — простонал Шаюм, с стыдом ощущая на губах соль. Нет, в этот раз из его глаз шла не кровь, нет, обычные слёзы. — Тебя будут судить! — бросил Аранк и, склонив голову, отошёл. К Армею наклонился Андон. — Ты говорил что мы слабы и недостойны жизни? — тихо поинтересовался посол, в глазах его сияли искорки триумфатора. Он оказался прав, он победил. Молнии освещали его словно небесного судию. — Говорил! — рыкнул Шаюм, чувствуя как душа холодеет от стыда. Полог шатра отворился и на кошму вышли они. Армей зажмурился. Это было выше его сил. Хотелось умереть. — Не я буду судьёй зверю, но его жертвы! Это справедливость! — коротко отчеканил Андон. Армей, жалостливо завыв, про себя стал умолять бога чтобы пошёл дождь, чтобы всё это кончилось, чтобы всё смыло, потушило пожар, окончило битву и главное — скрыло его позорные слабые жалкие слёзы. — Он взял меня силой у своего отца, я ношу от него дитя, — голос Тринадцатой было слушать невыносимо. Враг оказался не столько подл сколько жесток. Шаюм с ужасом ощутил как на его косах замыкаются пальцы Аранка, а пальцы Андон давят на веки. — Смотри зверь! Смотри на правду! — прошипел Льев и спросил: — Твой приговор? — Я отрекаюсь от него, он не мой муж и не отец моих детей! Пусть его судит царь! — Тринадцатая улыбалась. Та которую он когда-то любил больше жизни, та к чьим ногам он положил весь Каганат. Армей попытался откусить язык, чтобы не отвечать, но этому воспрепятствовал Арсан, схвативший его за бороду. Это было так унизительно. — Он похитил меня, убил мою семью, взял силой, а потом отрёкся! Я отрекаюсь от него! Бог ему судья! — отчеканила Антонина. «Предательница! Предала Старха и меня тоже!» — Армей беспомощно хрипел. — Он похитил нас с сестрой, разлучил, изуверствовал! Пусть его судит наш царь! — рыкнул Василь. «Мало тебя Фаюр лечил!» — Шаюм с дрожью посмотрел на Софию, та с презрением глядела прямо ему в глаза. — Я отрекаюсь от зверя! Дитя во мне от его брата, которого он убил! Во мне нет его крови! Пусть его судит Господь Бог! Армей завыл от боли. Он хотел положить к её ногам всю вселенную, а она… И тут только Шаюм увидел среди судей Арея. Всё внутри Кагана перевернулось и разрушилось. Он прочитал всё по глазам. — Он не отец мне! Я отрекаюсь от него! Я Касиф! — тихо прохрипел Арей и бросил: — Пусть его судят победители! — Нет! Нет! Нет! — начал хрипеть Шаюм, пытаясь вырваться из-под державших его воинов. «Проклятие! Надо было вырвать отцу язык перед смертью!» — мысли в голове уже путались. Это было уже не отчаяние, не боль или унижение, это было что-то абсолютно другое, более страшное, более безумное. Армей вдруг почувствовал себя тем самым мальчиком рабом которого выпускают в чистое поле а за ним спускают собак, наверное, когда его раздирают на части он чувствует что-то похожее. Шаюм хотел умереть, он молил об этом небо. Этот страшный сон должен был когда-нибудь закончится, но он не кончался. Вокруг стояли суровые воины смотревшие на него как на червяка, смотревшие как его втаптывают в грязь, как его судят. — Я его дочь! — Армей с удивлением посмотрел на вышедшую вперёд девочку. Она сказала эту фразу без отвращения, нерешительно, но твёрдо. «Млада…» — Он отрёкся от меня и от матери… — тихо продолжила она и вдруг сорвалась на крик, — Отец, молю скажи — ты нас любишь? Армей ошалело застыл и, посмотрев на удивлённые лица мучителей и воинов, гулко расхохотался и без сожаления выплюнул: — Нет! Твоя мать отреклась от меня! Вы предали Старха! Я её ненавижу и тебя тоже! Все вы предатели! — Могло быть хуже… — эти слова девочка выронила как будто нечаянно, на глазах её были слёзы, но взяв себя в руки она уверенно и чётко проговорила: — Я отрекаюсь от него! Пускай зверя судят люди! — Да будет так! — подытожил Андон и наклонившись совсем близко шепнул: — Ты говорил что тебя не интересует что будет через тысячи лет, что нужно жить, ну что же, поживёшь! А в историю ты войдёшь как проигравший зверь, как жалкий злодей! Армей ничего не успел ответить. Небо всё-таки услышало его молитвы и начался дождь. Нет не кровавый, но и его хватило чтобы скрыть его слёзы. Он проиграл и это было не самым страшным. Он проиграл им, слабым и жалким подлецам. Нет даже хуже. Он проиграл самому себе. Гром и молнии продолжали поражать небо. Где-то вдалеке шла битва, но Армей уже точно знал одно — это конец. Больших унижений что были только что, он не мог представить. Они всегда были рядом. Они же и предали. Его семья. Вот так погиб он. Вот так погибла его надежда, цель и орда.