Из князи в грязи

Паук под троном. Усердный прядильщик или же палач? Казалось какая ещё нужна была компания? Армей свыкся с одиночеством сразу. Клетка городских стен, клетка дворца, стальная клетка у трона, в конце концов клетка тех оков, которые сдерживали его. Единственного его родича отняли через день, после суда, увели, утащили, даже не дали попрощаться. Ирфан ничего не сказал. Теперь Армей был точно один. «И хорошо!» - уверял себя Шаюм, проваливаясь всё глубже и глубже в пучины отчаяния. Смерть теперь казалась недостижимой мечтой, милосердием, жить было невозможно, унизительно и гадко. Больше омерзения Шаюм испытывал не к победившим его Васнийцам, а к самому себе. Как он мог превратится в такое? В молчаливый закованный скот, в жалкую муху, которую трудолюбивый охотник окутывал сетью и, нет, не убивал, а давал жить, откладывал на потом. Страшный Борислав был изобретательней паука. Не давал покончить с собой, не давал умереть от голода или жажды. Первое не допускали путы, сломить которые не было сил, второе и третье насильно впихивали в рот, который освобождали от стального грызла, не дающего в обычное время говорить. Пёс. Жалкий и оскоплённый. Он был не властен ни над чем. Армей быстро потерял счёт времени. Сколько прошло дней с суда над его родом? Не знал. Не считал. Тронный зал ежедневно заполняли государственные мужи и так по нескольку раз, рассветы, закаты, быстро сбился. Проклинал Антонину за знание этого языка. Мог слышать, мог понимать что обсуждают. Жалкие подлые Васняки словно каравай делили своими слабыми ручонками его Родину, его степь. Зольды получили половину земель Каганата и множество рабов. От разговоров о том что стало с его воинством Армея бросало в дрожь. Его непобедимая орда теперь восстанавливала всё то что разрушила, была просто толпой предавших его и род рабов. Хотя как их можно было обвинить - простых воинов? Армей люто ненавидел Аранка и Келара, они тоже появлялись на этих царских советах. Как бабы — без мечей и кольчуг. Так Вершензу показывал свою покорность новому владыке. Омерзение. Хотя Армей пал ниже его. Его в отличии от нового Кагана вообще не почитали за человека. Слабак, не смог погибнуть в бою. А ведь мог так красиво нарваться на меч блистательного царевича или Семипалатенского князя. «Он хотя бы отомстил бы за свою жену и город, это было бы справедливо...» - эта мысль обжигала сознание и опадала листвой вместе с остальными. Шаюму казалось что он уже и не способен думать. В памяти путались имена и события. Лица родичей как обломки древка родового знамени тонули в кровавых лужах сознания. Неизменным оставалось только одно — он приходил каждый вечер и говорил с ним. Это точно не поддавалось подсчёту. Львиная доля ненавистной подлости Васнийского царя была в этой исполнительности. Он не давал Армею забыться, растворится в бессмысленном бытии. Словно паук шевелил крылышки погибавшего сознания своими отвратительными длинными лапами. Его большие глаза сверкали какой-то жуткой, сверхъестественной радостью. Он рассказывал ему обо всём что с ним было за годы до их встречи. - Знаешь, а ведь ты был обречён уже тогда когда впервые был посажен своим отцом на коня! - так он начал их первый разговор. Оцепенение. Ужас. Армей и подумать не мог что такое возможно. Юный Борислав с детства грезил о смерти его народа. О победе над Железным Каганатом. Пока он учился быть воином, Борислав уже был гением и победил его уже тогда. - Я знал что век Карски не вечен, ждал кто возглавит Каганат, кто придёт в расставленную мной ловушку! - улыбался царь и в подробностях рассказывал как подготавливал почву для победы, как чудил, чтобы не открыться миру раньше времени, как уступил военное первенство брату, как сдерживал любовь к юной княжне севера, как вёл переговоры с зольдами. - Когда я стал царём, подумал — вот и всё! Скоро победа! - глаза его неприятно погасли, он с тоской перебирая пряди седой бороды произнёс: - Пришлось ждать почти десятилетие, прежде чем будут готовы союзники. Прежде чем можно будет открыться. На этот момент я уже знал всё о степи, о войске Каганата. Хотел чтобы дети росли свободными. Не получилось… - голос его сорвался, он продел руку через прутья и проведя ладонью по отросшим волосам проговорил: - А потом появился ты! Пришёл с посольством! Я сразу понял что именно ты станешь тем самым, заветным Каганом, которых угодит мордой в мой капкан! Его смех и напоминание о таких казалось недавних событиях впились в душу сотней клинков. Армей хотел было завыть, но не смог. Кошмар. Пришедшее осознание унизительно ударило в голову. Он скот. Изначально Борислав словно пастух выкармливал его орду, холял и лелеял богатой данью и всё ради одного — чтобы в нужный день зарезать для триумфального пиршества. Нет он не был слабым и жалким, он был сильным, гениальным. Превратить степного волка в овцу, а жалкое стадо обменять на кинжал, это было чудо. Свершившееся. Он не щадил его. Тихо, встреча за встречей рассказывал что делал ради того чтобы выиграть в войне. Как всегда был на шаг впереди. Как превращался из дурака в сильного царя. Как казнил. Как миловал. Как решал что делать. София оказалось просто оружием в его руках. «Она никогда не любила меня!» Разум Армея заполыхал. Если бы она убила его. Всё бы кончилось не так. Да позорно, но подобно вождю Хуннов - Этилю. Всё лучше случившегося. - Она носит ребёнка от твоего брата, которого ты убил! Он тоже был на моей стороне! - эти слова царя заставили бессмысленно дёрнуться, задрожать, заплакать. Уже было не стыдно. Просто горько и больно. А он улыбался и продолжал рассказывать, будто и не были они врагами, будто всегда были закадычными друзьями делящими и радости и невзгоды. Это пугало. Это высушивало изнутри. От этого было не сбежать. Иногда казалось будто голос царя начинал звучать изнутри головы, даже когда самого Борислава нет рядом. Армею ничего не оставалось кроме как терпеть. Он желал смерти, но та, не торопилась к нему. Явно была разочарована что его косы достались какому-то земному царьку, а не ей. - Я не убью тебя, на мне не будет твоей крови! Тебя судит Бог! А уж какой — мой, или твой, на том свете поймёшь! - смеялся Борислав. Он будто читал его как открытую книгу. Армей беспомощно рыдал. Он не был способен ни на что. Ему оставалось только это — жить и слушать. Больше ничего. *** Борислав нёсся из храма обратно во дворец не помня себя от радости. Первые дни весны ознаменовались настоящим счастьем. Свершилось. Семя проросло. Надежда на новое поколение, на прекрасное великое будущее. Вот оно. Его можно было потрогать. - Мальчик! - повитуха склонила голову, царь проскользнул мимо неё словно ветер. Припал к кровати супруги, обхватил её руку. Заплакал. - Илья, в честь отца! - тихо прошептала бледная Ольга, её рука была мягкой, ослабленной. Царь обхватил её, целовал пальцы. Свершилось. Родился новый человек, который не будет унижаться перед кочевниками и платить дань. Его третье дитя. «Бог троицу любит!» - промелькнуло в голове, а с уст спала только одна фраза: - Я люблю тебя! После был праздник. После был пир на весь мир. Васния, едва оправившись от страшной войны, пережив голодную зиму, была рада ликовать вместе с царём-победителем. В столицу вновь ринулись послы всех держав с поздравлениями и дарами. Казалось сам народ радовался этому обновлению. Победная весна. Теперь можно было засевать поля не боясь что урожай сожгут коченивки. Борислав не мог найти себе места от счастья. Боле не мучился совестью — знал, всё было ради этого. - Это знак мне! Всё — завтра к Михаилу, посватаюсь к Елене! - смеялся Александр обнимая брата. За него Борислав был счастлив в тройне. Царевич положил всю юность и стать на выполнение подготовки к его плану, на войну с пиратами и устроение армии, ему было некогда искать себе спутницу. «У Андона всё наладилось и тебя старого-бобыля Господь не обидел!» - утирал слёзы царь. Льев писал из Мирновки длинные дружеские письма, которыми не баловал в бытность свою послом. У него всё было хорошо. У Софии родилась девочка, назвали Надеждой. Царь помня слова и тосты про метафоры горько смеялся. В такие моменты груз ответственности на плечах как будто становился легче. Запад страны заново строился. Герои войны трудолюбиво восстанавливали свою родину. Род Семипалатенских князей заслужил породнится с царским. «Они сделали для победы многое!» - это царь знал отлично, так что быстро благословил Александра. Была надежда. Она жила в нём. *** Бог не просто оставил его. Он встал на сторону палача-мучителя. Армей так видел свою судьбу. Фал издевался над ним, дерзнувшим назваться его земным братом. Его бог переметнулся к распятому и его рабу-царю. Это было наказанием. Пыткой. Куда более жестокой чем загон собаками. - Что же ты так горько воешь? Когда убивал мать не выл, когда убивал жену отца не выл, когда убивал сотни женщин не выл, а теперь когда тебя настигла та же участь — воешь! - тихо и ровно спрашивал царь. Он вновь пришёл к нему вечером. На этот раз не один. На руках у него был маленький свёрток. Чёрные волосы, испуганные чёрные глаза и душераздирающий плач недавно родившегося младенца. Армей чувствовал как его разрывает изнутри. Его ребёнка держал на руках враг, а он был неспособен ни на что. - Ты же Касиф, растил брата Бехра как Номади, вот и я Артемия выращу как Васнийца! Он будет другом и слугой моему сыну Илье! - шептал Борислав, в глазах его сияло умилённое жестокое счастье. Шаюм вновь неслышно рыдал, не имея возможности ответить, только вой и дрожь, больше он ничего не мог. Его враг забрал больше чем всё. Он забрал надежду на будущее. - Это ты убил её! Тринадцатую, - Борислав любовно качал в руках кричащий свёрток, - Перед смертью она сказала что этот мальчик от Бехра! Она погибла только из-за тебя! Ты убил её любовь! Когда она увидела отрубленную голову Бехра она чуть не умерла от горя! Ты виновен в её смерти! «И она никогда не любила!» Армей перестал чувствовать под собой твердь, словно повис в неизвестности. Его первая любовь погибла в логове врага. Сердце его разрывалось, душа выла. Унижение. За что? Что он сделал, чем прогневал богов что его так втаптывают в грязь, вынимают душу? Ответа не было. Была только страшная боль и застилавшая глаза кровь. Беспомощная ненависть и уже навязший на зубах гнев и ярость. Он ничего не мог сделать с этим. Отныне у него не было ничего. Его род не пресёкся, но был захвачен. Проклятые Касифы, проклятая мать, зачем она дала ему свою кровь? Для чего он родился? Для этих страданий? Армей не был способен ответить даже в голове, вместо слов был лишь предсмертный крик, но смерти всё не было. Каждый раз когда Шаюм осознавал что хуже уже быть не может, отчего-то палач-мучитель опровергал это ещё более страшной пыткой. Смерти воистину была милосердием. Вот только враг был не милосерден к нему. *** Две колыбели. Два дитя. Оба родные. Ольга не помнила себя от радости. Сад вновь цвёл. Дождливая осень и зима пронеслись незаметно. Каждый камень в дворце до сих пор пел о победе, о свободе. Огромные потери, дыра в душе после смерти отца, теперь она была заполнена. Ей было достаточно одного взгляда на своё новорожденное дитя чтобы понять что всё было не зря. Он победил. Нет. Они победили. Доказательством этого была вторая колыбель. - Он завещал чтобы новое поколение исправила ошибки предков — вот Илья с Артёмом и исправят! - грустно улыбался Борислав, пока его сад цвёл, сам он казалось таял. От звериного облика не осталось и следа. Пришедшая весна будто не захотела растапливать снег на его голове, оставив волосы седыми. Внутри него до сих пор горел пожар войны, он-то и сжирал его. Она не могла остановить его. Знала — старается ради будущего их детей. Эти тяжёлые послевоенные полгода он был на ногах круглые сутки, надолго уезжал на восток и на запад, вёл переговоры с соседями. Руководил восстановлением страны. И только в эти тихие минуты у колыбели сына он мог отдохнуть и порадоваться. - Дядя Игорь обещал что прибудет в Семипалатенск на свадьбу дяди Александра вместе с князем Хельги! - радостно выкрикнула Мирослава, бросаясь на руки отцу. Тот аккуратно поднял её, нежно обнял, любовно наклонил к колыбели. - Поможешь мне показать Илье Семипалатенск? - серьёзно спросил Борислав, глядя на дочь. Та уверенно замотала головой и спустившись с рук отца, бросилась к матери. Обняла, прижалась щекой, к ней, к ослабленной и уставшей. - Мама, я так соскучилась по Олегу! - прошептала она, заглядывая ей в глаза. Ольга, тяжело вздохнув, улыбнулась. Сын прилепился к Александру после победы и так и не отлип, уехал вместе с ним на границу, обучаться ратному делу. От этого на её сердце было неспокойно, но она утешала себя. Вновь оставшись в столице единственной из ближнего круга царя, к сожалению патриарх захворал, она не могла давать слабину. Борислав теперь правил и без её опоры, взял двор в железные рукавицы. Это не отменяло его переживаний. Сгорая в трудах, он всё равно пылал вдохновенным взглядом. - Дети злейших врагов будут лучшими друзьями! Разве это не величайшее счастье? - тихо спрашивал он по вечерам перед тем как уйти к зверю. - Это чудо. Наше чудо, - отвечала Ольга. *** Чужое счастье в минуты падения ненавистно. Армей знал что унижения никогда уже не кончаться. Прошло неизвестно сколько. И вот его провели по местам «боевой» славы. В памяти страшными картинками запылали те события. Всё изменилось до неузнаваемости. Крестовая крепость — место его позора заросла как и вся долина, превратилась в хаотичный лабиринт из валов и крестов. Деревушка недалеко от горного монастыря вернулась к жизни и даже семья Софии осталась при довоенном положении старейшей. Подле их дома подлые Васнийцы похоронили Бехра. - Тот кого ты казнил упокоился с миром, а тебе не достанется даже придорожная канава, это я тебе обещаю! Вот такая метафора! - хрипел царь, дёргая за поводок. Шаюм следовал за ним, сгорбленный, не способный боле стоять прямо, за этот неизвестный срок он разучился ходить, скованные в клетке руки и ноги не слушались. Теперь приходилось унизительно передвигаться на четвереньках. На глазах у простого люда. Все смотрели на него как на животное. Чем он заслужил такое? Что он сделал небесам? Выжженный в войну тракт зеленел и цвёл. Хотелось чтобы глаза просто вытекли. Не было сил смотреть на жизнь сквозь прутья клетки. Невыносима была сама мысль что она не погибла, та страна которую он так тщательно стирал с лица земли. Он положил в плодородную почву их лучших воинов, цвет их народа, но всё равно спустя время не порядела царская охрана, а деревни на окраинах полнились жителями. - Мой брат женится на Семипалатенской княжне, ты принёс в их дом горе, но благодаря тебе они сблизились! На пиру ты будешь свидетельством этому! - скалился седой царь. Он отощал и от этого только выиграл, теперь он был похож на человека с стержнем и каменным сердцем, а не на мягкого дурака, его обветренное лицо и мозолистые руки показывали что он не тратил время только на переговоры. Его край жил. Его страна цвела. Армей ненавидел его. Не понимал за что ему такое наказание. Хотелось умереть. Постоянно. Волнительно. Смерть не спешила. На подъезде к Семипалатенску Шаюм почувствовал страшный удар. Его не было. Кургана Фаюра. Место у ворот было сравнено с землёй и украшено крестом в честь погибших защитников. Но не было того высокого статного последнего дара учителю. Подняв голову на ворота, Армей чуть не закричал от боли. Да, они просто разрыли могилу его наставника, отсекли голову великого воина и насадили на копьё в назидание другим. «Подлецы! Я бы посмотрел как бы вы повоевали с ним живым!» - пронеслось в голове и тут же рухнуло под грузом действительности — Фаюра и так убили Васнийцы. Он проиграл им. - Слава царю Бориславу! - впервые за столько времени, (Борислав говорил с ним на Васнийском) услышать родную степную речь казалось подарком, но, увидев кричавших, Армею захотелось чтобы пропало не только зрение, но и слух. Бывшие воины-Номади, ныне обритые по-васнийски рабы колоннами покидали город, таща на своих спинах большие тюки. - Вы свободны! Восстановили то что разрушили! Теперь идите на свою родину и стройте там своё царство! - кричал им Борислав и краем глаза, насмехаясь, смотрел на Шаюма. Тот уже просто устал злиться и вариться в собственной ненависти. Провалился в бессознательные воспоминания о том как брал город, как ловко запрыгивал на стену, как бился спина к спине с лучшими воинами, как пытал посадника. Всё ведь было так хорошо. Так за что ему всё это? Из ностальгического плена вытянул радостный клич. Глаза открылись. Детинец было не узнать. Всё было украшено. Собор починен, а за столом сидела царская семья и власти Семипалатенска, к своему ужасу среди собравшихся за столом Армей узнал Ирфана, в васнийском кафтане с восьми-конечным крестом, в его взгляде было смирение, он не стал псом, остался человеком. - Именно на этом месте злодей Армей Шаюм и воздвиг свой пиршественный стан на костях защитников Васнии, ругал Бога и сам называл себя богом! Теперь же здесь свадьба! Семипалатенск жив! Васния жива! Мы победили демона! Справедливость восторжествовала! - громко выкрикнул Борислав и поднял чашу. - Горько! - заголосили гости. Армей уставился на молодых. Тот самый царевич, что погубил его армию, ударив с тыла, и юная прекрасная княжна, дочь той самой дерзкой княгини что бросилась из башни. На том месте теперь стоял камень и крест. Шаюм не стал смотреть на поцелуй, зажмурился. Всё тело трепетало. Да. Именно здесь он объявил себя богом. «Так может за это?» - мелькнула мысль. Армей открыл глаза. Точно, именно за это. Все страдания были от его дерзости. «Я не Касиф и не Номади, я жалкий пёс!» - это осознание обожгло голову изнутри, по щекам покатились слёзы, зубы вновь беспомощно сжали стальное грызло. Захотелось страшно закричать на этих счастливых жалких Васнийцев, которые пировали на месте его клятвы братания с богом. Получился лишь хрип. Дерзость. Зачем тогда было объявлять себя земным богом? На этот вопрос Армей не сумел найти ответа. *** - Пусть мертвецы хоронят своих мертвецов… - Борислав склонился над каменным гробом в котором покоился Апостол. Он прожил всего год после победы. Захлебнулся кровью, лекари ничего не смогли сделать — внутри тела патриарха на протяжении годов копились страшные язвы и вот когда наступило первое послевоенное лето он отдал Богу душу. Его наставник. Сподвижник его отца. Тюр ушёл первым, Апостол как верный друг северного ярла последовал за ним. Умер с улыбкой на лице. Он оставил после себя живую страну, живую церковь и надежду на будущее. Только царю от этого было не легче. Он не чувствовал внутри себя никаких язв, но знал что есть вещи страшнее — истерзанная душа, упиваясь надеждой, не заживала. Раны войны, призраки с пепелищ и мертвенно бледное лицо отца, который ведь тоже ушёл очень рано - от стыда за то что не смог освободить свой народ. Борислав сотворил обратное, но тоже предвкушал дыхание смерти. Кровавое зарево перед глазами, отсечённые головы. Нет, счастье от подрастающей смены, восстанавливающейся страны и устроения жизни брата не могли закрыть этого. Только разговоры с зверем выручали. В них царь чувствовал что облегчает ношу. - Вот и осиротели мы… - Андон опустился на колени рядом с Бориславом. Его было не узнать. Окрепший, загорелый он был полной противоположностью затухающего Борислава. Царь чувствовал что надорвался. Что силы на исходе. Смерть наставника была подтверждением этого. Ему давно не было так больно. Так одиноко. - Он бы выпорол тебя за такие слова! Пока Бог с нами, мы никогда не осиротеем, - хрипнул Борислав и обнял друга. - Прости что бросил тебя вот так, - Льев виновато склонился над столом. В покоях было неестественно тихо. Даже дети почувствовали боль от утраты духовного наставника державы. - Да ничего! Ты заслужил, семья, счастье, я украл это у тебя… - царь отпил из чаши и заглянул Андону в глаза. Стало легче. В самые трудные минуты он всегда был рядом. Друг детства. - Ничего ты не украл! Если бы не ты, я бы погиб, в бессмысленной попытке спасти любимую, а так ты дал мне всё! И семью тоже! - горячо заявил Льев и спросил: - Так кто в итоге займёт место Апостола? - Митрополит Семипалатенский Уриил! - выдохнул Борислав и обрадованно заметил как загораются искорки в глазах друга. Льев почтительно покачал головой и обронил: - Из горнила войны родилась новая элита Васнии, как же радует что двор царя Олега составят такие люди как Уриил, Михаил, Николай и Ингвар, а не какие-нибудь подлецы из боярской клики! - Да уж, тем более владыка не простой, он после свадьбы Александра, прямо в Семипалатенске князя Эр-Славии Хельги покрестил, Ильёй! - Борислав расплылся в горькой улыбке. Они ушли, старая гвардия - Тюр, Апостол, Бела, Юрий. Но Андон был прав — на их место пришли другие. - Слишком много Илий, тебе не кажется? - Андон был вполне серьёзен, но Борислав всё равно рассмеялся, страшно и хрипло. - Нет! Илий много не бывает! Упокой Господи душу усопшего раба твоего, святейшего патриарха Апостола! *** Не снилось ничего. Время потерялось вместе с разумом. Армей перестал не только считать дни, но и различать сон и бодрствование. Первое было словно мгновение, затухание огонька, а второе превращалось в пытку тлеющего уголька, который всё никак не мог погибнуть. Шли дни, месяцы, годы. Мучения не прекращались, но приобрели обычную форму. Его боле никуда не вывозили, лишь иногда выводили на прогулку в зеленеющий сад. Из памяти медленно стирались имена, лица, события. Казалось ещё чуть-чуть и Шаюм бы забыл кто он такой и вообще зачем он. Но тут вступал в силу царь. Он напоминал. Ежевечерне. Рассуждал о жизни и смерти. О справедливости. О нём. Не давал забыть. - Я не могу себе представить — какого это, убить свою мать! Моя умерла очень рано, от болезни. Меня воспитывали церковники и придворные. Мне и в голову не могло прийти в юные годы причинить кому-то боль, кроме себя конечно… - тихим убаюкивающим голосом говорил Борислав. А перед глазами Армея проносились те события. Мама. Как её можно было забыть? «Я не Касиф и не Номади, я пёс!» поставление перед фактом. Армей и к этому привык. Прошло слишком много времени. Он свыкся за что — за дерзость перед богом. Фал предал его. Он был совсем один. Только он и его злейший враг, который истязал его душу, постоянно, исполнительно и бесконечно. - Родного отца убить из-за девушки, из-за зависти и желания власти. Мой, уступил мне трон, умерев от тяжести ответственности. Он был тем кто всю жизнь платил дань, я прекратил это. Думаю он сейчас радуется на небесах, а что твой отец? Которого ты даже нормально не захотел хоронить? - Борислав почти любовно водил ладонью по его щетине на темени. Он единственный кто видел в нём человека. Армей и с этим свыкся. Царь не давал отрасти волосам. Каждый раз когда они вступали в силу на голову он доставала лезвие. Когда Шаюм увидел что на пол опадают только белые волоски он не испугался. Наоборот обрадовался — седина путеводитель для смерти. «Поскорее бы она пришла!» - эта мысль уступала в его голове только одной, нерешённой, «Всё-таки за что?» Когда казалось боль стала привычной частью жизни, Борислав тут же почувствовал это и вонзил отравленный тонкий клинок в спину. Армей уже устал проклинать его за подлость. Следя с каким упорством царь истязает его столько времени Шаюм даже пропитался каким-то уважением к нему. Перед глазами вставало лицо Семипалатенского посадника. Он сломал ему все кости, обрил, унижал, но он делал это с его телом. Царь же пытал не жалкую оболочку Шаюма, а его душу и делал это с нарастающей изобретательностью. Чем слабее Борислав становился по виду, тем сильнее был его дух. Он просто давил им Армея и никогда не давал забыть ему о свершённых злодеяниях. - А кто это? - чёрные степные глаза, такие же волосы, росточком едва по пояс его палачу. Армей выкатил глаза. Сколько же прошло времени? Неужели эта пытка длилась уже столько лет? Всё-таки надо было считать сколько раз цвёл сад. Царь любил сидеть в тени арки и вот сегодня он привёл туда своих отпрысков. На Армея смотрел подросший сын. Вот только он говорил на языке слабых подлецов и одет так же. Борислав, осклабившись, тихо произнёс: - А это, Артемий, враг рода человеческого, которого я победил и сделал своим рабом! - Это он хотел уничтожить нашу страну и род? - громко спросил второй мальчик, точная копия жалкого царька, только с голубыми глазами северянина. Армей готов был поклясться что из него вырастет такой же страшный воин как дед. - Он… - помотал головой Борислав и дёрнул поводок, Шаюм, скорчившись от боли, преклонил голову, - Но теперь нам не грозят варвары! Илья, Артемий, вы будете расти в свободе и мире! - Олег говорил что будет война с Эллинским царём вернувшимся в Василиполь… - Армей готов был проклясть этого крикливого мальчишку, дитя палача. Его сын был тише, спокойней. Он не сводил с него глаз. Смотрел прямо в душу, не боясь. «Сынок! Это я! Твой отец! Молю — убей меня!» - всем видом просил Шаюм. Нет. Смерть не спешила. - Да, сынок, я думал ударят лесяне, но Ромель оказался слишком ленив! А вот император Киприан… он победил Парсу, а я Номади, двум царям-победителям не жить в мире под одним небом… - вздохнул Борислав и веселее добавил: - Ничего! Князь Хельги поможет нам — говорит давно руки чешутся прибить свой щит к воротам Василиполя! - Отец, почему ты не убьёшь этого зверя… - вдруг тихо спросил Артемий. Армей было вскинулся, но Борислав ногой остановил его. Сил не хватило чтобы добраться до сына. Удар у царя Васнии был сильный, даже не оттого что на сапогах были стальные подковы, а от вкладываемой в удар злобы. Армей знал этот взгляд. Взгляд воина. Взгляд правителя готового убивать за свою страну. Он видел такой же у сотен Рунитских командиров, у Семипалатенского князя. И вот теперь такой же был у его палача. Уважение. Пока Армей падал Борислав поднимался. «Сейчас мне было бы не стыдно выйти с тобой на дуэль!» - подумал Шаюм и тут же скривился. «За что?» - Потому что он не заслужил! Пол жизни он творил зло, теперь искупает его страданиями. Я не жду от него покаяния и извинений. Я просто хочу чтобы он понял что всё возвращается… - философски произнёс царь и, растрепав Артемию волосы, нежно добавил: - Зверь должен быть на поводке, а не в могиле. Мёртвый зверь рождает новых в своём роде-племени, живой — служит примером, назиданием другим… Он верно говорил. Мудро. Теперь Армей понял откуда в его стане стало столько предателей. Он просто убил отца и Карски, а ведь мог бы так же поработить. Их смерть породила таких зверей как Бехр и Аранк. Царь был прав. Жаль Армей понял это слишком поздно. «Почему я разглядел это только сейчас? Могли ведь править миром вместе как братья...» - мысль вырвала с мясом кусок души, перемолотила его в дорожную пыль и пепел. Армей согнулся. «За что?» - Отец! Ну сколько раз тебя просила — не выводи пса в сад. Маме это не нравится, так тут ещё дети… - Шаюм поднял взгляд и хрипло выдохнул. Он ничего не чувствовал. Ни телом ни душой. Раньше при виде молодой красавицы он загорался в одно мгновений. «Хочу!» - захватывало сознание. «Я не Касиф, я воин-Номади, что-то понравилось бери!» - девиз на всю жизнь. Сейчас же когда он видел красавицу дочь палача, его тело никак не реагировало, да и сам он тоже. Только стыд. Не хотелось чтобы девушка видела его таким слабым. Как она была хороша, выросла за эти годы, стала похожа на свою прекрасную мать, которая спустя годы осталось той же. Ничего. Унижение. Это тоже было унижением. Все действия Борислава с годами становились понятными. Так вот зачем он оскопил его, вот зачем сохранил жизнь, чтобы показать что царь отнял у него. «За что, только ли за божье самозванство?» - Прости-прости! Просто давно не выводил его на прогулку, а тут ещё Илья с Артёмом, - запротестовал Борислав, но заметив гневный взгляд дочери сдался, пошёл на мировую. Армей провожал царевну долгим безразличным взглядом. Внутри себя пытался разбудить того самого зверя. Не получалось, даже фантазия и воспоминания будто от боли старались не напоминать о прошлом. О тех красавицах. «За самозванство ли? Может ещё и за это? За сотни разрушенных семей?» - К ней сватается весь свет, она отказывает, вся в мать! Внимательная! - Борислав блаженно улыбнувшись, вдруг с страшной силой наступил на руку Шаюму, тот, взвыв, упал на землю, - Что не нравится когда сына воспитывает враг? Да? А каково было Тринадцатой смотреть как ты уродуешь Арея? «Может ещё и за это?» - Армей корчась от боли вдруг осознал возможность этого. Борислав не унимался, насмехаясь натягивал поводок, не опасаясь за себя. Армей был настолько слаб, что он выводил его в сад даже без охраны. Шаюм не знал как он выглядит со стороны, понимал одно — очень жалко. Как сутулая собака. - Кстати о нём! Он стал прекрасным юношей и во всём помогает Андону! Тому который победил тебя, слышишь? Вот она — справедливость! Каким судом судите, таким и вас судить будут! Эти слова впечатались в голову Армею. «А может и за это?» Боль в руке была невыносимой, но её всё равно заглушала боль в душе. Как он дожил до такого? Жалкий пёс, закованный так что нельзя причинить себе вреда, нельзя пригласить смерть. Он не заслужил этого свидания. У него не было волос. Смерть не придёт за ним как за воином. Борислав не врал. Ему не достанется даже собачья канава. Он уже показывал, где он будет похоронен. - Сюда сливают отходы со всего города! Вот сюда и бросят твоё бездыханное тело, а в летописях напишут что курганом для великого кагана Номади стала гора нечистот! - Борислав не зажимал нос, запах его не смущал, как и сотни круживших вокруг мух. Армей с ужасом смотрел на глубокую яму на дне которой копились отходы. Собачья канава была милосердием. Даже в степи не могли дойти до такого зверства. «Мой дух не сможет присоединится даже к простым людям! Фал не берёт тех кто уснул не в земле!» - это осознание убило в Армее надежду на смерть. Теперь и её ждать было бессмысленно. Она не даст облегчения. Мучения не кончаться, продолжаться уже в загробном мире. Ладно царский пёс, но вот похороненный в нечистотах. Такого низвергнут на самое дно. Надежды не было. Только боль. *** Борислав внимательно следил за боем. Олег вырос в настоящего воина, каким не был ни он, ни отец, ни Александр. Сильный, ловкий, храбрый, он не уступал в бою никому из царской дружины. - Дыхание, царевич, сколько раз говорить — в бою главное совладать с дыханием, в этом залог победы! - Ирфан ловко орудовал мечом, отражая все атаки Олега. Борислав ни разу не пожалел что разрешил Александру освободить родича Кагана из плена. Тот доказал свою верность много раз и искупая вину за прошлое обучал Васнийцев объезжать коней и сражаться на мечах. Он стал настоящим наставником для Олега, как и Ингвар с Александром. Они сидя рядом тоже с упоением следили за боем. - Он метнул копьё через всё поле, Киприан как увидал такую силу, тут же свернул боевые порядки и рванул обратно в город! - смеялся Александр, ему вторил Ингвар: - Тоже мне, усмиритель Парсы! Эх зря эти Эллинские мастера выдали нам рецепт огненной смеси, ой зря! Борислав смеялся вместе с ними. Войны удалось избежать. Василипольский император, увидев в Мраморном проливе драккары Эр-Славии, а прямо под городом большую Васнийскую армию испугался и решил заключить вечный мир. Собственно царь Васнии был не против, да и Уриил настаивал на том что война между христианами это зло. Царь усох за эти годы. Угроза новой войны спустя долгие восемь лет после триумфа заставила вновь напрячь все мышцы и вот теперь — когда всё обошлось он был рад просто отдыхать глядя за сменой. Рядом с Олегом всегда был Николай и ещё целая поросль молодой Васнийской знати, готовой положить жизнь за такого царевича. - Быстро же я тебя нагнал, надеюсь мои дети послужат нашей державе и будут верными слугами твоим детям! - Александр крепко обнял брата за плечо. Борислав долго посмотрел ему в глаза и поправил: - Друзьями! - Вот-вот! И мои тоже! Думаю перекочевать из Ругиланда в Эр-Славию, чтобы почаще видится! - хохотал Ингвар. Борислав согласно помотал головой. Он был спокоен. Поседевший. Высохший. Он был счастлив что всё сложилось так. Маленькие радости, только это сейчас заботило его. За остальное он не переживал. Он врос в трон, стал опорой для всей державы. Было тяжело. Невероятно. Но видя достойную смену и чувствуя что их ждёт светлое будущее Борислав боле ни о чём не думал. Не боялся смерти. Знал что даже представ перед Богом сможет сказать что-то кроме мольбы о пощаде за все те грехи что он сотворил. Они побледнели. Это кровавые пейзажи. Казалось больше не хватают ночью руки умерших, не душит чёрный дым и не болтается перед глазами отсечённая голова. Борислав смирился, жил с этим. Силы оставляли его с каждым днём, но он не показывал этого. Бодрость. Хотелось уйти с высоко поднятой головой. С чувством выполненного долга. Мешали неподвластные события. Руна схватилась с Лесной империей. Ведана убили заговорщики, Ромеля тоже, на трон взошла хранительница леса, не желавшая смотреть как укрепляются восточные державы. Больше было не на кого положиться в этой ситуации. Вершензу отстроив своё царство требовал спасти братьев-христиан от варварской империи. Легионы леса стояли уже под самой Руной. Борислав пока бездействовал. Понимал что ещё одну войну не переживёт. Не сдюжит. - Ему тоже придётся воевать, но я уверена он справится, - Ольга целовала его сухие щёки, он обнимал её. Его царица как будто и не изменилась с того дня. Она быстро оправилась после рождения Ильи и сейчас отдавала себя всю его воспитанию. Нарадоваться не могла на подросшую Мирославу и Олега. Рядом с ней он чувствовал себя живым и свободным. Она сделал его таким, а он её такой. Они были одним целым. Так не хотелось покидать её. Нет. Нельзя было отчаиваться. Всё было не зря. Он сделал всё чтобы новое поколение жило свободным. - Да, но я не допущу чтобы они вновь стали рабами! - тихо ответил царь, закрывая глаза. «Каким судом судите», - он судил целый народ страшным судом. Неужели уже при его жизни такой же суд постигнет его народ? Нет! Он этого не допустит. - Пока моя рука может сжимать меч я буду диктовать свои условия всем соседям! Руниты наши братья по вере, а лесяне по договору о делении земель Каганата, вторые предали наше братство! Мы выступим на стороне Руны! - громогласно заявил царь на совете. Никто не имел смелости возразить. Все молча приняли его сторону. - У меня есть план! - Борислав знал что не вернётся из этого похода, так что загорелся не на шутку, лебединая песнь. Последний рывок. Его отец ушёл тихо и стыдно, в свете лет от болезни. «А я уйду красиво, как истинный царь-победитель в походе! Не дам Олегу воевать, разгромлю всех пока живой!» - Как всегда! А мы с тобой, царь-батюшка! - улыбнулся Александр. - У меня давно руки чешутся ободрать эти хреновы штандарты со зверями! Эти гады когда под Семипалатенском стояли, капище в одной деревне разбили! Язычники! - рычал Михаил. - Куда ты, туда и мы, царь! - подытожил Ингвар. Они все видели это. Знали что он не вернётся. Как же Борислав был благодарен им за это молчание. Но с ней он не мог так. - Прости… - за эти годы он привык и к кольчуге и к мечу на поясе и к смерти и к лишениям, но никак не мог привыкнуть к этому — к прощаниям. Она тихо улыбнулась, обернулась в сторону окна, где на подоконнике дремал Илья сжимая в руке свиток с трудами Ливия старшего. Борислав зажмурился от боли. Через секунду ощутил на губах поцелуй. - Прощаю! Ты настоящий герой! Настоящий воин! Как мой отец! - она не плакала, сильная, уже проводила одного дорогого мужчину в поход, а вот по его щекам катились слёзы. Он больше никогда её не увидит. - Помни Олег, мой последний довоенный урок! - на прощание наказал сыну царь и вложил в его руки ключ, - Это от клетки зверя! Помни — его судить будет Бог! Эти десять лет он верно служил нашей державе как пёс, заслужил спокойной смерти! - Я не подведу, отец! Ты только вернись живым… - он осёкся, сжал зубы. Борислав крепко обнял его и прошептал: - Я люблю тебя! Береги мать, Миру и Илью с Артемием! Помни — Александр твой меч, Ингвар твоя правая рука, Николай твой голос, Михаил твой сердце! Все кто служат тебе станут частью тебя, не казни их без вины! Дрожь сына не передалась ему. Уже высохли те слёзы, да и он сам. Знал что не вернётся. В нём было ровно столько силы сколько надо для этой очередной великой победы. В этот раз ему предстояло реализовывать свой гений на море, в степи, в горах, на чужой земле, без еды, воды и в окружении врагов. Он был готов. Это пролетевшее десятилетие примирило в нём эти две сущности — воина и человека. Он обуздал зверя и внутреннего и внешнего. Смирился со всем, в первую очередь сам с собой. Он обещал себе что его дети не будут рабами, он исполнит это. Да не вернётся, но даст им ещё одно мирное десятилетие. А там уж подрастут Илья с Артемием и целое поколение тех кто родился после его коронации. Почти двадцать лет власти из которых половина была томительным ожиданием. «Смерть это милосердие, да?» - подумал Борислав когда выехал из столицы со своей дружиной, в последний раз обернулся. За мирное небо над этим городом было не жалко и умереть. *** Он не пришёл тем вечером. И следующим тоже. Тут уж Армей начал считать дни. Последний смысл его жизни, последний кто видел в нём человека, его палач скрылся и не объявлялся. Сперва неделю, потом месяц. Шаюма продолжали кормить и поить, но боле никто с ним не говорил. Тут-то Армей понял что такое настоящее одиночество. Настоящая страшная болезненная пытка. Один. Даже палача нет. Его судьбу теперь решал только бог, отвернувшийся от него, проигравший распятому слабаку. Оставшись с собой наедине Шаюм многое обдумывал. Слова царя не выходили у него из головы - «Каким судом судите, таким и вас судить будут!» Как это было похоже на правду. Мама. Папа. «За что?» он нашёл ответ и от этого только больше страдал. Он никогда не был воином-Номади и как оказалось Касифом тоже. Зверь. Всю жизнь он был всего лишь шакалом возомнившим себя львом. Скольких он убил. Скольких судил. «А теперь судили меня!» Так вот что такое справедливость. Стыд. Боль. Страх. Ненависть. Он всё это заслужил. Он убил своего родича Ичкира, потом мать, потом Пятую, её ребёнка, потом в походах убил сотни людей, потом отца, кучу родичей, ещё походы. Он убил Кагана Карски. Он убил сотни рабов. Сотни Васнийцев. Он убил родного брата. В конце концов он убил самого себя. Всё произошедшее было его виной. И смерть Фаюра, и смерть Альмара, и смерть Дьявы, и смерть Тринадцатой. Не Борислава. Капкан того было легко обойти, избежать. Просто не идти в Васнию войной. Где настигла справедливость. Ведь можно было не убивать этих людей. Можно было жить иначе. От этого знания Армей сгорал изнутри. Если бы небо дало ему шанс, он бы прошёл этот путь по другому. Перед глазами стояло родное стойбище, терпкий запах лошадиного навоза и самих красивых лошадей. Тень шатров и теплота домашнего очага. Трудолюбивые рабы и гордые воины. Тёплые ковры, лошадиное молоко и мясо. Мама. Зачем он убил её? Чтобы что? Доказать что не Касиф, а Номади? Глупость, от крови нельзя было убежать. Отомстить за предательство? Ну так мать была не виновата что отец отдал её Ичкиру. «А ведь я точно так же отдал Антонину Старху! Вот отчего Млада отреклась от меня! И Арей тоже!» - Армей тихо рыдал. Осознание пришло не вовремя. Слишком поздно. Было бы лучше сварится в ненависти чем понять это. Невероятная боль и беспомощность. Мысли сами приходили как озарение. Бороться с ними не было ни сил ни желания. Просто окунался в этот ледяной пронизывающий поток. Он никогда не убивал из силы, наоборот, из слабости. Хотел доказать кто он. Не доказал. Стал тем кем был изначально — зверем. Только вот ручным,заключённым в клетку. Его как бешеного пса загнали охотники и посадили на цепь. Справедливость. Так вот какая она была. Смерть была милосердием, это было истиной. Если бы он погиб в бою он бы никогда этого не понял. Да и как понял то? Уже в старости? После неизвестно скольки лет после победы? Это было бессмысленно, как и его бытие. Зато это было справедливо. Он не мог искупить этот грех, не мог даже покаяться. Не перед кем и незачем. Так не хватало царя. Он своими историями мог бы заглушить съедающую боль. Армей чувствовал как силы его покидают. Годы брали своё, за три месяца одиночества он оброс. Его вынесли из царского зала в темницу, так что он не мог видеть и слышать что происходит снаружи. Зубы раскрошились о грызло, зрение стало затухать, боевые былые раны постоянно ныли. Всё тело превратилось в один сгусток боли. Как хотелось перед смертью увидеть его. Выплюнуть сжимаемое голыми почерневшими дёснами грызло и прохрипеть: - «Я всё понял!» Этому не суждено было сбыться. ...Он пришёл, вернее не он. По подсчётам Армея прошёл ровно год с их разлуки с Бориславом. Клетку отворил его старший сын — Олег, настоящий воин, достойный наследник отца, Шаюм уважал его. Отчего-то он был решителен и хмур. Выволок его из клетки, освободил рот от пут, руки и ноги тоже. Молча протянул чашу наполненную вином. По щекам Армея потекли кровавые слёзы. Он всё понял. Обхватив чашу, тонкими прозрачными пальцами он опрокинул её содержимое себе в глотку. С трудом проглотил. Закрыл беззубый рот руками чтобы не выпустить горячий как кровь напиток наружу. Олег в это время прибавил света в фонаре и присел напротив Шаюма. - Он погиб в бою с лесянами, как истинный царь-победитель и воин! Он разбил на голову войско Леса и отогнал их от Руны! - тихо проговорил Олег, только сейчас Армей заметил что на его голове царский венец. Он с наслаждением слушал человеческую речь, но её содержание причиняло невероятную боль. Он больше никогда не увидит его. Теперь он точно потерял смысл жизни. - Его последняя воля — освободить тебя от пут и из заточения! Ты верно служил псом царю Бориславу! Он простил тебя, Бог тебе судья! Ты свободен! - с трудом выговорил царь Олег. Армей, выронив чашу, ошалело посмотрел ему в глаза и впервые за долгое десятилетие искренне рассмеялся. Страшное эхо отразилось от стен. Ни способный сказать ни слова Армей сам забрался в клетку. Теперь точно всё было кончено. Милосердие и справедливость. Царь Васнийский знал в этом толк больше чем в метафорах. - Воля твоя… - прошептал царь и покинул комнату. Армей закрыв клетку, сомкнул глаза. Представил его. Своего злейшего врага. Низкий рост, большие глаза, седая борода, слабый, жалкий Васниец. Он ушёл как воин. Что же Армей? Он наконец почувствовал её поступь. Обхватил седые косматые волосы стал пытаться собрать их хотя бы в одну косу. Не получилось пальцы не слушались. Вино изверглось из его тела вместе со всем содержимым желудка. Он не смог удержать его. Боль парализовала тело. Сердце застыло. Армей распахнул глаза. Перед его глазами была странная долина на пересечении двух рек, каменные строения, пасущиеся лошади, люди похожие на северян. А на горе стоял юноша на вороном коне, глаза его сияли решимостью, в руках был меч. Где он видел эти глаза? Ну конечно! Такие же глаза были у Борислава! Глаза воина. Глаза гения. - Мама! Мама! Мама! - сознание затухало. Армей силился вспомнить её лицо, родные черты, волосы. Нет. Ничего не получилось. Перед глазами была одна картина. Одни глаза. Глаза гения.