Сладкие сказки в шприцах стеклянных, В книгах, которые прочитаны не будут.
***
В этом проклятом Богом и Дьяволом покинутом мире было не так уж и много вещей и ощущений, которые на дух не переносил Чонгук. И сомнение определённо одно из них. Сомневаться в ком-то — горько и неприятно. Сомневаться в том, кому ты поверил и доверился — сродни добровольно выпитому яду. Кто в своём уме станет осознанно травить себя же? Кто в своём уме примет из чужих незнакомых рук, «чашу» доверху наполненную не то сладким нектаром-ядом, не то мутной, словно стоячая вода правдой? Кто в своём уме усомнится в словах верного друга? Кто в своём уме слепо захочет защитить того, кого родили на убой? Цаца, Цаца, Цаца, как же много ты о себе умолчал? Не омега, а какой-то лишённый цвета ларец с сюрпризами. Но вот только с приятными ли? Личность человека — это сад, а его воля — садовник. Отчего же у Чонгука такое чувство, будто он застрял в своём же доме, аккурат между этажами, в маленьком неухоженном саду чужой грешной души? Пак Чимин. Чимин Пак. Совершенно незнакомое для него имя. Незнакомое, но при этом весьма отталкивающее. Всё дело тут ведь в фамилии, да? Пак. Пак Джунки. Питомник Пака. Лилий белых хрустальные слёзы. Питомник. Питомник, коим сейчас заведует Намджун. Это же совпадение? «Отец владел одним таким… небольшим». «Там папу он увидел и возжелал». «До десяти лет я рос в питомнике». 1310 — сынок Пак Джунки? Если да, то… они действительно в полной жопе. Но ведь это невозможно! Не мог ему так просто попасть в руки кто-то из семейства Пак. Здесь определённо есть какой-то подвох. Но вот какой? Человек — это животное, стремящееся возвыситься до бога, и большинство его бед — неизбежный побочный эффект, направленных на то усилий. Понять бы теперь, где именно просчитался сам Чонгук. Что, если Цацу ему банально подсунули конкуренты? Что, если это чей-то хитрый тщательно спланированный план? Альбинос слуга омеги Намджуна? А когда тот это прямо говорил? И говорил ли вообще? Хм… — Кто этот Пак Чимин такой и почему ты так нервничаешь, Хо? — как можно спокойнее, спросил Чонгук, стараясь не делать поспешных выводов. Наши сомнения — это наши предатели. Они заставляют нас терять то, что мы, возможно, могли бы выиграть, если бы не боялись попробовать. Пока всё относительно просто. Альбинос ему либо солгал, либо Хосок просто обознался. Второе, конечно, куда желательнее будет. Уж больно симпатичен ему омега. — Дьявол, — ни секунды не раздумывая ответил Хосок. — Бездушный дьявол. — Ёмко, но вот только ни черта не понятно, — сложив руки на груди, проговорил Чонгук, не сводя с Хосока внимательного взгляда. — Детали будут? — Нет, пока нет. Сначала мне нужно убедится, что это действительно он. — Хорошо, — намеренно выждав несколько секунд, хмуро кивнул Чонгук. — Пошли тогда на чердак. Но предупреждаю сразу, наша общая с Юнги детка, явно не будет рад вторжению на свою территорию. Он, знаешь ли, у нас с характером. — О, друг мой, не сомневаюсь! — натянуто улыбнулся Хосок. — Видел уже на что он способен. — Интригуешь, Хосок. Напрасно стараясь держать себя в руках и не окатить трёхэтажным матом всех вокруг, Юнги до крови прикусив нижнюю губу, резко развернулся и не дожидаясь друзей, торопливо двинулся к лестнице. 1310 — это некий Пак Чимин? С каких это пор альбиносам дают полноценные имена? Все, кого он встречал до этого, откликались либо на свой порядковый номер, либо на глупую кличку, придуманную хозяином. Докси, Пинки, Тайни, Витти, Скреппи, Руди, Фрида, Марта. Как угодно, но никогда не по имени и фамилии. Может Хосок обознался? Не один же 1310 пахнет иланг-илангом. Да и не похож тот на кого-то властного и влиятельного. На подлого, так уж точно! Обычный испуганный слабый альбинос, крепко обиженный на жизнь. Обозлённый — да, но точно не опасный. Быстро преодолев ряд скрипучих ступенек и без стука войдя на чердак, Юнги отыскав взглядом расслабленного омегу, вальяжно сидящего под открытым окошком, и негромко проговорил: — Прости, пожалуйста, не уделишь нам пару минут? — А у меня есть выбор? — нараспев протянул омега, мило улыбнувшись. Пападос. Но ничего, и не с таким дерьмом справлялся. Хосок — это плохо, но не смертельно. — Мы… — запнулся Юнги, растерянно оборачиваясь на шум в дверях и сразу же упираясь взглядом в непривычно хмурого Хосока. — Чуда не произошло, — как-то немного отстранённо выдохнул Хо, на автомате чуть отойдя в сторону и пропуская на чердак Чонгука. — Это всё-таки ты, Чимин. — Разве не произошло, пёсик Хо-Хо? — даже не пытаясь скрыть гаденькую улыбочку, ярким пышным цветком распустившуюся на своём красивом лице, довольно промурчал Чимин. Какие люди и без охраны. Не блевануть бы. — Вот ты стоишь прямо предо мной и как никогда смело смотришь. На задние лапки встанешь? Хвостиком повиляешь? Или такая честь только для Сокджина? — Мне даже в одной комнате с тобой находиться неприятно, — сквозь зубы процедил Хосок, силой сжимая руки в кулаки. — О каких задних лапках может идти речь? — Раз неприятно, тогда выйди, — мило нахмурившись, прошептал Чимин. — Я никого здесь не держу. — Тебе самому от себя не противно? — потерев переносицу, спросил Хосок. — А? — Увы, себя люблю я. Но за что? За то добро, что сам себе я сделал? О нет, скорее на себя я зол. За мной самим содеянное зло! Да, я злодей, нет, я солгал, неправда! Дурак, хвали себя! Дурак, не льсти! — громко, с выражением, продекламировал Чимин, любимый отрывок из «Ричарда III». — У совести моей сто языков, и каждый о себе напоминает, и я во всех рассказах их — злодей. Я клятвы нарушал — какие клятвы! Я убивал — кого я убивал! И все грехи — ужасные грехи! — Вопят суду: «Виновен! Он виновен!» Отчаянье! Никто меня не любит. Умру — не пожалеет ни один. И в ком бы мог я встретить жалость, если во мне самом нет жалости к себе? — К чему эта комедия, Чимин? — не меняясь в лице поинтересовался Хосок, скосив взгляд на притихшего Юнги. Тот в шоке? Забавно. А он ведь ещё толком даже ничего не сказал. Да и вряд ли скажет. В подробностях, так точно. — Пытаешься сойти за великомученика? Бедный несчастный альбинос, да? — Грехи других судить Вы так усердно рвётесь, начните со своих и до чужих не доберётесь, — пренебрежительно фыркнув, прохрипел Чимин, лениво поднимаясь на ноги. Пора бы с этим театром абсурда заканчивать. И так слишком многое этой дворняге позволил. Зазнается ещё. — Ты мне тут Шекспира цитировать надумал? — не ожидая такого поразительного спокойствия от омеги, скривился Хосок. Удивительное хладнокровие. Альбинос что, совсем ничего не боится? Так уверен, что всё будет так, как задумал? — А о чём ещё с тобой разговаривать? Ты такой мерзкий человек, Хосок. — Чья бы корова мычала. В «Лилии» дров наломал, теперь решил и здесь гадостей наделать? Хочешь натравить Чонгука на Лилит? Всё никак не уймёшься? — Гнусному и доброта, и мудрость кажутся гнусными; грязи — только грязь по вкусу, — облокотившись спиной о стену, спокойно проговорил Чимин. — Я не буду перед тобой оправдываться. Ты никто, и зовут тебя никак. — Собственно, как и ты, Чимин, — прыснул Хосок, запоздало вспоминая о непривычно молчаливом Чоне, так и не сделавшем ни шагу от двери. Ох, зря он поддался на провокацию омеги. Теперь вопросов не избежать. Вот же чёрт! — Что ты из себя представляешь без Намджуна и Лилит? Н-и-ч-е-г-о. Смирись. — Что представляю? — по-детски надув щеки, наигранно задумчиво протянул Чимин. Вот же сволочь! На эмоции выводит. Что ж… Выстрел на поражение? А почему, собственно, и нет? — Как минимум наследника клана Ким. — Разве что только в твоих мечтах! Тебе не занять место Лилит. — А тебе никогда не стать ему равным. Без особых эмоций, глядя в окно, Чонгук всё никак не мог переосмыслить услышанное и подобрать, наконец, нужные слова, дабы в слух озвучить все свои нехитрые вопросы. Их Цаца наследник клана Ким? Каким это боком? Бред же! Абсолютно все братья Лилит мертвы. Даже двоюродные. Да и не было среди них альбиносов. Тогда, возможно, омега дальний родственник? Тоже маловероятно. Власть в клане передаётся исключительно от отца к сыну. Выходит… так, нет, стоп! Слухи! Что там говорили о любовнике Намджуна? Что он сынок очень непростых родителей? Практически аристократ? Был даже слушок, что он кровный брат Лилит. Получается… вот же действительно у всякого безумия есть своя логика. И как он не понял этого раньше? Ну, Цаца, ты и даёшь! — Хватит! — повысил голос Хосок, устав спорить с омегой. — Сейчас мы с тобой немного прогуляемся. — И куда же? — напрягся Чимин, неосознанно двинувшись в сторону Юнги. Как же опрометчиво! Чем человек ему помочь может? Рожу Хосоку набьёт? Очень вряд ли. А вот ему самому — вполне вероятно. — Верну тебя в родные места. Лилит будет, ой, как рад тебя видеть! — Вынужден отказаться, — высоко задрав голову, фыркнул Чимин, нагло выглядывая из-за спины Юнги. А Чон всё молчит. Мотает на ус? А это хорошо или плохо? — Твоё мнение мне не интересно, — сощурившись, прорычал Хосок. Прячется дрянь! И ещё за кем! Слабым человеком. Совсем отчаялся? — Уяснил? — Моё мнение тебя тоже не интересует? — слишком отчётливо чувствуя напряжение Юнги, проговорил Чонгук, наконец, отлипая от двери. — Что-то ты раскомандовался, Хо. Мой дом тебе не «Конджу-1». — Гук, ну ты чего? — устало прохрипел Хосок, уже раз тридцать пожалев, что родился на свет Божий. — Давай по-быстрому отвезём альбиноса Лилит и выпьем после этого чего-нибудь покрепче. Виски, например. — Чонгук, нельзя 1310 к Лилит, — полностью закрывая собой омегу, громко проговорил Юнги. — Знаешь же! — Юнги, ты не за того заступаешься, — как можно спокойнее прошептал Хосок, чуть улыбнувшись. — Он не жертва. Поверь мне. — Я верю своим глазам, Хосок, — чётко выговаривая каждое слово, промолвил Юнги. — И они сейчас видят испуганного омегу, которого ты хочешь отвезти на смерть. — Он заслужил. — Возможно. Но я всё равно не отдам его тебе. — Боже, Чонгук, скажи же ты ему! — неопределённо махнув рукой, взревел Хосок, теряя последние крохи своего самообладания. Вот за что ему всё это? За какие такие грехи? Может он непонятно изъясняется? Говорит недостаточно прямо? — Подружка Юнги — моя подружка, — как нечто само собой разумеющиеся, озвучил Чонгук, взяв Хосока под руку и почти вежливо направив того к выходу. — Цаца остаётся. И это не оговаривается. — Ты пригрел змею. — Ну и пофиг, — равнодушно пожал плечами Гук. — Мне нравятся пресмыкающиеся. — Чонгук, пока он здесь, и ты, и Юнги в опасности. — Хо, я уже довольно взрослый мальчик и со своими проблемами в состоянии разобраться сам, — вытеснив Хосока в коридор, пробасил Чонгук, стараясь выглядеть максимально спокойно. — То, что Цаца обаятельный лжец, я уже уяснил. Спасибо за беспокойство, но дальше я как-то сам. — Ты совершаешь роковую ошибку. — В первый раз, что ли? — Окей, — развёл руки в стороны Хосок. — Будь по-твоему. Но с этой дрянью в одном доме я находится не буду. — Тогда тебя проводить? — Будь так добр. Не сводя внимательного взгляда с хмурого Хосока, торопливо кутающегося в широкий вязаный шарф, Чонгук каким-то шестым чувством ощущал приближение чего-то нехорошего. Он же сейчас поступает правильно отпуская Хо? Тот же не сдаст их Лилит? Нет, исключено. Они не первый год уже дружат, и Хосок ещё ни разу не дал повода в себе усомниться. Доверие — как нервные клетки: практически не восстанавливается. Нельзя идти на поводу у обострённых до предела чувств. Не сейчас. Слова — ветер; крупные слова — сильный ветер; крупные слова, произнесенные вслух — сильный сквозной ветер, а Чонгук так боится простудиться. Простудиться и ошибиться. Он же сейчас поступает правильно, выбирая Цацу, а не Хосока?