Прокляты небом, землёю не приняты, Дьяволом брошены и Богом покинуты.
***
«Надежда умрет, когда опустится занавес и заглушит собой всю боль». Хосок — само сомнение. На правильном ли он сейчас пути? Верное ли решение принял? Может стоит притворится великим слепым? Но есть ли в этом хоть какой-то смысл? Нельзя одной задницей усидеть сразу на двух стульях. Рано или поздно всё равно придётся сделать выбор. Сделать выбор и смириться с последствиями. Хороший для одного, плохой для другого, проклятый для третьего. Предатель — для самых близких. На кол его! Сколько уже раз он слышал подобное? Сколько раз карал неверных? Сколько раз прощал «еретиков» и из последних сил пытался направить их на путь праведный? Сотни? Тысячи? Миллионы? Замкнутый круг. А он аккурат посередине. Сам себя туда загнал. Будет ли этому когда-то конец? Ночной воздух никогда ещё не причинял так много боли, едва слышно шепча восхваления страданию, утаенному в одиноком сердце. Да, Хосок на распутье. Да, Хосок сделал уже выбор, за что и проклинает сам себя. Но мог ли он поступить иначе? Мог ли принять ту сторону, которую так яростно хотел? Цепи крепки, а его руки — слабы и беспомощны. Ночь так безжалостно длина. Увидит ли он когда-то столь долгожданный «рассвет»? Шагнёт ли туда, куда так рвётся сердце? Вряд ли. Очень вряд ли. Толстые цепи внутри него нельзя сломать. Особенно внутри мнимых стен горького опустошения. Хосок давно уже выгорел, запертый в абсолютном одиночестве. Поражённый своей же слепой преданностью. Прости, Чонгук, другого варианта здесь быть не могло. Пусть от этого и горько. Хосоку горько. Горько, а ещё обидно. Друг выбрал не его. Друг выбрал беспринципную падаль. Чимин… как же сильно он ненавидел каждую букву в этом проклятом самим Дьяволом имени. Чимин — бледная лилия в лазури ярких васильков, которая затаясь во мраке, вкушает агнцев, отбившихся от стада своего. И Хосока бы вкусил. Не окажись он чуток умнее. Видеть и чувствовать — это быть; размышлять — это жить. Не доверять Пак Чимину — основы всех основ. Он себе это острым кинжалом прямо на глазных яблоках вырезал. Хосок видел на что способен этот альбинос. Видел, как искусно тот манипулировал глупым влюблённым Намджуном. Видел сколько боли это причиняло Сокджину. Любовь… есть ли чувство гаже? Есть ли чувство опаснее? Любовь — домовой, любовь — дьявол, любовь — самый злой из всех злых духов. Но тем не менее она искусила Самсона, а ведь он обладал несравненной мощью; она соблазнила Соломона, а ведь он был отменно мудр. Перед стрелой Купидона не устояла даже палица Геркулеса. Играть на чужих чувствах — удивительно гадкое умение, коим 1310 овладел в совершенстве. Чонгука нужно спасать. Юнги нужно спасать. Если очистить пруд, лилии умрут. Клан Ким — основы мироздания, а Чимин — из тех, кто не успел. Дурная кровь, дурное семя… Но наступил, наконец, предел! Хосок собственноручно, с удовольствием, поставит жирную точку в длинном списке «подвигов» омеги, а затем столь долгожданно выдохнет. Он устал. Глупо это отрицать. Он устал физически, он устал морально. Устал молчать, устал… что ему не верят. Когда это произошло? С года два назад? В тот вечер Чимин в одно рыло всосал бутылку виски и упал с лестницы. Хосок был свидетелем этого несуразного полёта. Видел всё в мельчайших деталях. Проснувшись на утро с внушительным синяком на лице, альбинос вполне осознанно обвинил во всём Сокджина. И Намджун ему поверил. Двое против одного. Он и Сокджин против Чимина. Намджун тогда даже слушать их не стал. Закатил такой скандал, что Сокджин лишь чудом остался жив. Намджун — рвал и метал, а 1310 — сидел в кресле и не без удовольствия наблюдал за происходящим. Лилия нежна, благоуханна, как будто соткана из белого тумана, как будто с неба спустилась манна, всегда прекрасна и всегда желанна! Как же смешно это звучит особенно на фоне Чимина. Земля и пыль смешавшись со слезами — не иначе как болотная трясина. Трясина, из которой всецело и состоит омега. Дрянь, дрянь, дрянь. Великолепный мерзавец без стыда и совести. Но ничто не вечно под луной. Даже Его Высочество Пак Чимин. — Хосок-ши, Лилит готов Вас принять. — Благодарю. Дорога до кабинета, где совсем скоро решится чужая судьба — совсем короткая. Всего каких-то жалких десять шагов. И Хосок весьма рад этому. Молчание — убивает, а сомнения — ранят. Он всё сделал правильно. Он всё продумал. Лишних жертв не будет. На костре сожгут всего одну ведьму. 1310 — виновен, виновен, виновен! И обжалованию этот приговор не подлежит! Да, Хосока можно расстроить, но играть на нём — нельзя. Зря Чимин не учёл этого, столь очевидно нарываясь. Ну что, альбинос, хотел вывести на эмоции? Так получи и распишись. Только не плачь теперь в конце! Тик-так, время вышло. — Привет, Хосок, я не ждал тебя, — устало улыбнувшись хмурому Чону, проговорил Сокджин, нехотя отвлекаясь от очередного отчёта. Так много беспорядков в секторах. Может стоит стать жёстче? — Что-то случилось? — Я нашёл Чимина, — вот так сразу. Браво, Хосок. О подготовке почвы ничего не слышал, да? — Ого, Намджун знает? — немного заторможено отложив отчёт в сторону, спросил Сокджин, напрасно пытаясь совладать с волнением. — Нет, я сразу пришёл к тебе. — Он жив? — потерев переносицу, нахмурился Сокджин. Чимин. Чимин. Чимин. Неужели ему, наконец, повезло? — Да, цел и невредим, — чётко выговаривая каждое слово, произнёс Хосок, проходя вглубь кабинета и присаживаясь в кресло, напротив омеги. — Почему я не удивлён? — злобно прыснул Сокджин, готовый в любой момент сорваться с места. — Эта тварь нигде не пропадёт. — Ну недаром же говорят, что дерьмо не тонет. — Где он? — не видя смысла и дальше откладывать свой главный вопрос, осведомился Сокджин, внимательно посмотрев на Хосока. — Я скажу тебе это при одном условии… — опасливо потупил взгляд Хосок, прекрасно понимая, кому он тут свою волю диктовать удумал. Ставить условия Сокджину… Кто идиот? Он идиот. — И при каком же? — приподняв бровь, хмыкнул Сокджин, прекрасно видя, насколько Чон взволнован. — Говори, не бойся. Чего ты хочешь? Денег? Больше власти? Новых людей? Может женщин? Или красивого юношу? — Пообещай сохранить жизнь людям, у которых сейчас Чимин, — на одном дыхании выпалил Хосок, запоздало понимая, что своей прямой просьбой, он буквально назвал Лилит координаты альбиноса. Вот же чёрт! — Так он у того дурня Чонгука? — стукнув ладонью по столу, довольно воскликнул Сокджин. — Я так и знал! Даже людей к нему отправлял. Но они пока не вернулись. — И не вернуться. — Чон убил их? — не то спросил, не то утвердил Сокджин. — Сколько же в нём силы? — Так что там с моей просьбой? — не без усилия над собой, подняв глаза на омегу, тихонько просил Хосок. Как же страшно. Страшно и душно. — Если Чон быковать не будет, обещаю, что не трону их, — немного подумав для вида, кивнул Сокджин. — Это всё, что ты от меня хочешь? — Чонгук ранен, а Юнги не представляет для видоизменённых опасности, — собравшись с силами, прошептал Хосок, стараясь не выдать своего недоверия. Лилит же точно их не тронет? — Да, это всё. — Будь по-твоему, Хосок, — уверенно проговорил Сокджин, потянувшись к рации лежавшей справа от него. — Можешь быть свободен. — Ещё один момент, Сокджин, — прокашлявшись, выдохнул Хосок. — Намджун увёл у Чонгука одну из последних поставок, а там были мои люди. — Я тебя понял, — не раздумывая, легко кивнул Сокджин. — Завтра утром тебе передадут деньги. — Спасибо, — поднимаясь на ноги, немного неуверенно улыбнулся Хосок. — И до встречи! — И тебе спасибо, мой милый друг. Удачной дороги. Кратко кивнув на слова омеги, Хосок быстрым шагом вышел из кабинета, успев при этом услышать напоследок: «Готовь людей, через пятнадцать минут выезжаем». Пятнадцать минут. И два часа до дома Чонгука. Два часа и пятнадцать минут. Может стоит тут задержаться? Хотя… это не совсем разумно. По прогнозам во второй половине «дня» ожидается снежная буря. Лучше всё же поспешить в колонию. А за намечающейся потасовкой и его люди понаблюдать могут. Если что, он узнает первый. Вот только хорошо ли это? Ответил бы кто…***
Да, над нами только небо. Небо глубокое и тёмное. Непроглядное и такое же холодное, как и мрачные воды далёкого прекрасного северного ледовитого океана. Когда-то очень давно Чимин мечтал посетить Арктику и побывать на северном полюсе. Он даже координаты его запомнил. 90°00′00″ северной широты. Долготы полюс не имеет, так как является точкой схождения всех меридианов. Это так любопытно, правда же? Омеге казалось весьма романтичным поужинать при свечах прямиком на дрейфующей многолетней льдине. Сидишь себе спокойно, пьёшь вкусное вино, а под тобой 4261 м 1 водной пропасти. Чимин плавать никогда не умел, и вряд ли уже когда-то научится, поэтому глубина всегда воспринималась им куда острее, чем должна была бы. 4261 м 1 — это сколько же времени займёт погружение на самое дно? И на каком именно отрезке пути он задохнётся и его сердце перестанет биться? В самом начале? Вероятнее всего. А дальше что? Плач об утрате, рвущиеся крылья. И… новая надежда? Но вот только на что? Счастливую жизнь? Как прозаично и как глупо. Чимин проходил уже всё это. С Намджуном проходил. Слепо верил. Доверял. А что получил в результате? Удар в спину. И что теперь? Как быть? Стоила ли игра свеч? Стоило ли мнимое счастье всей этой боли? Нет. Определённо нет. Как же жаль, что нельзя повернуть время вспять. Как же жаль, что нельзя ничего изменить. Как же жаль, что нельзя очистить озеро судьбы. Как же жаль, что… он так беспечно подарил своё сердце не тому альфе. Но… имеем, что имеем. Ошибки уже совершены. И вот теперь Чимин насмерть замерзает на поверхности своего иллюзорного озера без дна и совсем ничего не может с этим поделать. Где-то вдалеке он неизменно видит Намджуна. Они вроде и стоят рядом, а вроде и на разных концах жизни. Достаточно близко, чтобы видеть гибель друг друга, но слишком далеко, чтобы уйти вместе. Мрачный пейзаж — это наследство эпохи, гасившей источники света. Их наследство. Наследство, ставшее прахом. Концом единственной надежды. Но ведь этого и стоило ожидать. Это было понятно с самого начала. Они оба осознавали, что эта ледяная могила в конце концов растерзает их. Теперь они — неспящие лебеди, замерзшие на поверхности озера-любви. Вечная зима ловко овладела их сердцами и разорвала на части. Земля, цветы — все гибнет перед глазами, тихий шепот доносится из тишины за гранью. Конец… Сейчас Чимин — не более, чем тень своей былой любви. Пустая картина в серебряной раме. Так символично. Пусть и отталкивающе. Гниющие лилии пахнут намного хуже, чем сорняки. Ничто не является хорошим или плохим — всё зависит от того, как человек смотрит на вещи. Это же очевидно, но… всегда есть это чёртово «но». Пора бежать. Пора спасаться. Но как? Где? Уйти в лес? Под землю? Воду? Слишком опасно оказаться одному. Слишком опасно оставаться здесь. Слишком тревожно за чужих сердцу людей. Чонгук. Юнги. Тогда… — Что ты на меня так смотришь, Чон? — хрипло выдохнул Чимин, устав играть в молчанку. Сложно. Почему так не хочется разочаровывать этого альфу и притихшего человека? Они ведь ему чужие. Или… — А ты оказывается лжец, Цаца, — расслабленно произнёс Чонгук, не сводя с омеги внимательного взгляда. Нервничает. Так заметно. 1310 — нервничает, а Юнги на грани обморока. Хм… — Не договаривать — не значит лгать, — себе под нос рыкнул Чимин, нахмурившись. — Согласен, — кивнул Чонгук, прикрыв глаза. — Но недоверием здесь всё же чуток попахивает. Что будем с этим делать? — Станем более честными друг с другом? — несмело предложил Чимин. — Бинго, сладкий, — довольно хлопнул в ладоши Чонгук. — Сейчас мы спустимся вниз и дружно утилизируем всё трупы, но, а потом… ты мне расскажешь о себе всё, что сочтёшь нужным. — А если я не захочу? — Тогда я и Юнги умрём в попытке защитить тебя. — Я… не уверен. — Свои обещания, Цаца, я всегда исполняю. Что насчёт тебя? — Будь по-твоему Чонгук. Меня зовут Пак Чимин и я младший брат Лилит, — хладнокровно произнёс омега, даже в лице не изменившись. — А ещё, я тот самый трепетно охраняемый омега Намджуна. Что ещё ты хочешь узнать?