Танец злобного гения На страницах произведения Это — игра, без сомнения Обреченных ждёт поражение.
***
Присутствие Намджуна рядом далось Чимину куда сложнее, чем он предполагал изначально. И это так странно, если честно. Странно и возмутительно. Выдержка ни к чёрту. Самоконтроль — тоже. Омеге нестерпимо больно. И не только физически, но и морально. Морально, наверное, даже больше. Неужели те чувства всё ещё живы в нём? Возможно. Слишком многое их связывало. Слишком много секретов поровну поделено на двоих и надёжно зарыто в вонючей трясине совести. Ворошить то вязкое запретное болото никому нельзя. То, что скрыто на его дне, навсегда должно остаться там! Тот проступок… та случайность. Кто был виноват на самом деле? Он? Намджун? А есть ли разница? Им обоим по гроб жизни не отмыться от той крови. Такое не забывается, такое не прощается. И да, им это ещё обязательно аукнется. И не раз. Открыт роман, читатель пьян разлив вино шагнул в окно. Но тот ли «читатель» вышел вон? И был ли он один? Кто даст гарантии? Чимин прекрасно понимал, что никто. И именно это монотонно сводило его с ума. Как же это банально и бессовестно бояться быть наказанным за содеянное, но при этом не ощущать даже намёка на чувство вины. Что сделано, того уже не исправить? Кого убили, того уже не воскресить? Да? Удобно, однако. Однажды Бог создал человека, потому что глубоко разочаровался в обезьяне. После этого он отказался от дальнейших экспериментов. И глядя на себя, Чимин прекрасно понимал почему. Каждый живет, как хочет, и расплачивается за это сам. Вот только расплата, как известно, хромая особа, и поэтому вечно опаздывает. В ожидании неё и с ума сойти недолго. И омега уже практически в шаге от этого. Чувства людей зачастую гораздо интереснее их мыслей. Ведь мысли вполне себе можно контролировать, а вот чувства чаще всего нет. Чимин же не способен контролировать ничего из вышеперечисленного. Он — корабль без якоря, неумолимо уносимый куда-то штормом во тьму. Напороться бы уже, наконец, на высокий хищный айсберг, да тяжёлым грузовым судном, уйти на дно, но, как назло, всё его «море» гладкое, будто дорогущий шёлк. В своём извечном одиночестве-бреду омега то и дело забредал всё дальше в некогда девственный лес своих деяний и совершенно ничего не чувствовал при этом. В объятьях печали и депрессивных мыслей, он нехотя посещал небесные своды мёртвой природы и тоже ничего не ощущал при этом. Ноль чувств. Ноль эмоций. В блеске чёрного зеркала, во сне, он бесчувственнее камня. А вот наяву… Наяву голоса в его голове упрямо, на грани не то бреда, не то безумия, практически захлёбываясь собственным ядом, продолжали твердить о том, что настало время начать молиться, что настало время поднести освященный пистолет к своему виску и не колеблясь спустить курок. Покаяние. Принятие. Смерть. Только так всё закончится. Только так все демоны уйдут из его гнилого нутра. Но кто именно эти демоны? Кем он одержим? Сатаной? Абаддоном? Вельзевулом? Левиафаном? Астаротом? Асмодеем? А может всеми и сразу? А почему, собственно, и нет? Это вполне себе в его духе. Не зря же Сокджин так нагло величающий себя Лилит, всё время называет его шлюхой. Здесь должен быть скрытый смысл. Раз в его постели никого кроме Намджуна не было, значит в душе — тот ещё проходной двор. Люди, пренебрегающие им, часто любили говорить, что Бога нет, что никто никогда не сможет наказать их за совершённые грехи. Но разве смогут они и дальше так считать, если Чимин покажет им истинного Дьявола? Покажет себя. Да, он — тот, кем не является. Омега это сам одновременно и отрицал, и подтверждал. Двуликость — вот в чём он действительно хорош. Да, он нарушил уже все мыслимые и немыслимые законы — это истинно! И что? Ему должно стать стыдно за это? Ни в жизни! Вокруг него давно уже лишь невзрачные лица, те самые, что словно теней портреты, иллюзорные кривые храмы — как картина чужой веры, чужих идолов. Морали, запреты, законы, заветы. Кому всё это нужно? Точно не ему. Невольно скосив слегка расфокусированный взгляд на притихшего Юнги, аккуратно помещающего его израненные ноги в ледяную воду, Чимин не сдержавшись, громко выдохнул, поморщившись от соприкосновения стоп и дна пластмассового тазика. Неприятно. Неприятно, но боль всё же немного облегчило. Взяв из рук человека пустую чашку, омега не без усилия над собой, зачерпнул воды и осторожно принялся поливать ею роспись ожогов на своих ногах от колена и ниже. Шрамы, конечно, останутся знатные. Чёртов Сокджин, шляк би тебе трафив! — Знаю, что вода сейчас мало чем тебе поможет, — негромко проговорил Юнги, внимательно оглядывая каждый миллиметр пострадавшей кожи. Может стоит не тянуть и наложить повязку с антисептическими и йодсодержащими препаратами? Нет, это долго. Да и все раны ещё обработать хорошенько нужно. — Но пока только так. Первым мне придётся заняться Чонгуком. — Я понимаю, — уверенно кивнул Чимин, стараясь не морщиться от боли. Он сильный, он справится. — Его рана посерьёзнее моей будет. — Ты ранен не меньше, — нежно взяв омегу за руку, виновато прошептал Юнги. — Единственная разница, что ты ещё можешь чуток подождать, а он нет. Я вколю тебе обезболивающее. Без него тебе будет нелегко. — Не люблю уколы, — тут же нахмурился Чимин, не зная, как реагировать на столь очевидное сожаление в словах Юнги. Человек чувствует себя виноватым из-за того, что заставляет его ждать? Как такое возможно? — Других вариантов нет? — Почему же нет? — нехотя отпуская руку омеги, хмыкнул Юнги, потянувшись к лекарству. — Есть ещё один способ. Вроде даже действенный. Многие именно так раньше и делали. — Так — это как? — Поссы себе на ноги, — на полном серьёзе промолвил Юнги, набирая в шприц лекарство и выпуская оттуда лишний воздух. — Моча лучшее средство заживления поврежденной поверхности кожи. — Юнги, ты серьёзно? — скривился Чимин, от брезгливости передёрнувшись всем телом. — Это же отвратительно! — Абсолютно, — глядя омеге прямо в глаза, добродушно улыбнулся Юнги. — В старых медицинских справочниках фигни не пишут. Да и в состав мочи же входит мочевина и желчная кислота. Желчная кислота разрушает и поглощает поврежденные при ожоге клетки, а мочевина обладает антисептическим свойством. Так что… — Какая гадость, — перебив человека, пуще прежнего скривился Чимин, даже о Намджуне на время забывая. — Знаешь, как Марк Твен говорил? Будьте осторожны при чтении книг о здоровье. Вы можете умереть от опечатки. — От мочи ты точно не умрёшь. — Лучше укол, — выставляя руку вперёд, выдохнул Чимин, запоздало вспоминая, что так и не оделся. Сидит себе тут практически голый и о пользе урины слушает. Попахивает конкретным таким извращение. Дожил! — Коли! — Как скажешь! Медленно введя омеге в вену довольно сильное обезболивающее, Юнги машинально похлопав того по плечу, подошёл к столу и расстелив на нём чистую простынь, принялся подготавливать нужные ему инструменты. Главное только ничего не забыть. Помочь ему будет некому. Итак, пинцеты: хирургические, анатомические, лапчатые, анатомические длинные — есть. Зажимы кровоостанавливающие — тоже. Ножницы Купера, ножницы, изогнутые Рихтера, щипцы, скальпель, игла, шовный материал, непосредственно ящичек с медикаментами. Вроде всё. Вроде… но не факт. А что, если кровотечение усилится? Или начнутся судороги? А вдруг пуля не прошла насквозь? Или какой внутренний орган серьёзно повреждён? Что тогда? В панике скосив взгляд на Намджуна с поистине королевским видом, небрежно положившего Чонгука на стол, Юнги нервно икнув, тут же бросился торопливо разрезать ножницами одежду на теле альфы. Большого босса Чимин и без его непосредственного участия прогонит в мгновение ока, сейчас значение имеет лишь жизнь Гука. Откинув в сторону окровавленную ткань, Юнги оценив размеры раны и убедившись в том, что пули в теле нет, принялся осторожно обрабатывать порванные швы и свежее ранение. Работы предстоит много! И хорошо бы Чонгука в чувства привести, так будет куда проще контролировать его состояние. — Сильно больно? — присев на корточки напротив омеги, хрипло спросил Намджун, ужасаясь от картины перед своими глазами. Это всё точно заживёт? — Больно мне было, мой милый Намджун, когда ты мне ту таблетку в рот совал, — равнодушно выплюнул в лицо альфы Чимин. — А это так… мелочи. — Не начинай, — строго проговорил Намджун, отбирая у омеги чашку и самостоятельно начиная поливать водой ожоги. — Сам же знаешь, что это была вынужденная мера. — Называть предательства вынужденной мерой… — громко прыснул Чимин, глядя альфе прямо в глаза. — Самому не противно от этого? — Рано или поздно ты меня поймешь, — тоном, не терпящим возражений, проговорил Намджун. И как ему забрать отсюда омегу? Силой не получится. Сам тот ни за что не пойдёт. Выходит… а это может сработать. Если, конечно, Чон очухается. — Ты же умный мальчик, Мини. — Не могу сказать того же и о тебе. — Мне тоже было не легко, — мысленно призвав себя собраться и не давить на омегу, прошептал Намджун, краем глаза поглядывая в сторону полуживого Чона. И вот с этим он должен оставить своё сокровище? Исключено! Толку с того сейчас, как с козла молока. Нужно позвать его людей. И своих ещё неподалёку оставить. Мало ли. — Не делай из меня животное. — Ты хуже животного, Намджун, — неожиданно спокойно произнёс Чимин, чувствуя, как боль постепенно начала отходить на второй план. Лекарство подействовало? Похоже на то. — У тебя даже мнения своего нет. Ты сделал именно то, что тебе велел Сокджин. Ни больше, ни меньше. — Почему ты вечно винишь во всём Сокджина? Может я сам всё решил? — Сам? Да неужели? — горько усмехнулся Чимин, нехотя прокручивая в голове тот злополучный вечер. — Как же тогда было? А, да, сначала ты мне клятвенно обещал, что всё будет хорошо и что ты всё решишь, и даже пошёл там, что-то решать, но потом… как бы это помягче выразиться? В трактир зашёл аббат! Ну, да и шут бы с ним, если б не странный факт — то, что и шут был с ним. И, оглядев людей, пищу сварили всем из шутовских затей и Богословских тем. — Интересная аналогия, Чимин, — замерев с кружкой в руках в миллиметре от ног омеги, невольно нахмурился Намджун. Шут — это он? Как ожидаемо. — Я должен оскорбиться? — Ты должен пойти вон отсюда и больше никогда не возвращаться. — Пока ты в таком состоянии я и не подумаю уходить. — Но тебе всё же придётся, — громче, чем следовало бы, проговорил Юнги, антисептиком обрабатывая свежие швы. — Мне нужно привести Чонгука в чувства и твоя наглая рожа — это последнее, что он хотел бы увидеть проснувшись. Так что, до свидания, не скажу, что был рад познакомится! — Борзой, да? — вернув чашку омеги, рыкнул Намджун, выпрямляясь в полный рост. — Чон твоим воспитанием вообще не занимался? Так я сейчас это исправлю. — Ой, милый мой, после психов Чонгука, мне уже ничего не страшно, — щедро смачивая вату нашатырём, отмахнулся Юнги, даже и не думая пугаться. — Показать, где выход? — Слушай сюда, — грозовой тучей надвигаясь на человека, рвал и метал Намджун. Хамить ему… это же додуматься ещё нужно было! Хотя чему он удивляется? Какой хозяин — такой и питомец. — Ещё одно слово и… — Ещё одно слово, Джун-и, и дело ты будешь иметь со мной, — чётко выговаривая каждую буквы, ядовитой коброй прошипел Чимин, накидывая на голые плечи плед. — Пошёл вон, пока ещё есть на чём. Иначе я сочту это за нарушение договора. Сам же знаешь, что Сокджин тебе сделает за это. — Хорошо, — сквозь зубы процедил Намджун, крепко сжав руки в кулаки. — Сейчас я уйду, но мои люди останутся внизу и будут там до тех пор, пока шестёрки Чона не возьмут на себя охрану этой помойки. Возражения есть? — Нет, — ответил за омегу Юнги. — Он со всем согласен. — Я запомню тебя, человек, — проходя мимо Юнги и намеренно толкнув того плечом, пробасил Намджун. — Ходи и бойся. — Пренепременно, — широко улыбнулся Юнги, поднося вату к носу Чонгука и неторопливо начиная приводить того в чувства. Медленно водя нашатырём под ноздрями альфы и осторожно похлопывая того рукой по щекам, Юнги внимательно наблюдая за каждым неосознанным движением тела, краем уха отметил то, что входная дверь, наконец, захлопнулось, а значит Его Величество Ким Намджун ушёл. Давно бы так. Ещё раз проверив пульс и убедившись в том, что он прощупывается максимально хорошо, Юнги мысленно поблагодарил Госпожу Эволюцию за то, что она сделала видоизменённых такими крепкими и живучими, и вновь принялся бить альфу по лицу. — Чонгук, хватит спать! — над самым ухом протянул Юнги. — Там Цаца в одном белье на диване сидит. Неужели посмотреть не хочешь? — Хочу, — донеслось раньше, чем Чонгук успел открыть глаза. — Только я мало, что вижу. — Вот же животное похотливое, — цыкнул Юнги, возвращаясь к пулевому ранению. — Это нормально, зрение скоро восстановится. Старайся больше не спать. — Как я здесь оказался? — расфокусировано глядя на Юнги, спросил Чонгук, морщась от головной боли и сильной тошноты. — Я же победил? — Скажу так, мы пока все относительно целы, — не отвлекаясь от раны, ответил Юнги. — А сюда тебя Намджун на руках принёс. — Ого, — закашлялся Чонгук, чувствуя, как к головной боли и тошноте, добавляется ещё и озноб. — Насколько круто я выглядел в этот момент? — Как Диснеевская принцесса в объятиях принца, — не смог промолчать Чимин, действительно радуясь тому, что альфа жив. Пока ещё жив. — Никаких принцев! — попытался возмутиться Чонгук, толком не чувствуя своего тела. — Я согласен только на Жасмин в объятиях Джафара. — Слышь ты, Жасмин, как самочувствие? — перевязывая рану, осведомился Юнги, прекрасно видя, что альфе не так хорошо, как он пытается это показать. — Вижу плохо, всё тошнит и ещё блевать охота, — коротко отчитался Чонгук, стараясь максимально точно излагать свои мысли. — Что там с Цацей? — Ноги до колен обгорели в хлам. После тебя лечить буду. — А чего не его первого? Омегам нужно уступать. — Пока я бы обрабатывал его раны, ты бы уже умер. — Но… — Без «но», Чонгук, — повысил голос Юнги, попутно гадая, всё ли он сделал. — Я так решил. Возражения не принимаются. — Вот так всегда, Цаца, — почти обиженно надулся Чонгук. — Когда я и Юнги расходимся во мнениях, мы обычно поступаем так, как хочет он. Моя детка называет это компромиссом. — Чон, у меня для тебя плохие новости… — себе под нос прыснул Чимин, немного удивляясь разговорчивости Чона. Это на того так лекарства действуют? — Да знаю я всё, — попытался поднять руку Чонгук. Не получилось. Зато гул в голове громче стал. — Но как ему откажешь? — Никак, — уверенно кивнул Чимин, сильнее кутаясь в плед. — Понимаю. — Цаца, всё нормально? Джун тебя не обижал? — Жить буду. — Чудно. Не кисни, Чимин, всё будет, — морщась от боли, прокряхтел Чонгук. — Хочешь набодяжим спирта и будем всю ночь горланить песни Modern Talking? — Я тебе сейчас набодяжу! — несильно треснул альфу по плечу Юнги. — Единственное, что тебе сегодня светит — это обезболивающее. Двойная доза. — Тоже неплохо! Меня вон уже вштырило. Чтобы нам спеть? — Ты же сейчас не серьёзно? — посмотрев на альфу, словно на идиота, нахмурился Чимин, удивляясь спокойствию Юнги. — Почему это? Юнги, давай нашу любимую споём, — хрипло выдохнул Чонгук, всё ещё напрасно пытаясь пошевелится. — Она бредовая, она неверная и от бессонницы когда-нибудь, наверное, с ума сойдёт, а я люблю её. — Боже, Чон! — закатил глаза Чимин. — У тебя рана на пол живота, а ты песни горланишь! — Она тигровая, она пещерная и я убью её когда-нибудь, наверное, под Новый год и воскрешу её, — не унимался Чонгук. Да и зачем? У них же всегда так с Юнги. Пока детка его лечит, он несёт всякий бред. Обоим так удобно. — Юнги, не халтурь! Вместо слов про мою любовь я кричу от боли. — Тропикана-женщина горяча и бешена, а внутри солёная словно кровь Текила-любовь, — не сдержав смешка, запел с альфой Юнги, прекрасно видя, что тот не может пошевелится. Нерв задет? Или лекарство тело сковало? — Вы два идиота! — не веря своим ушам, покачал головой Чимин, зачерпывая чашкой воду. — Она река моя, я посреди неё стою на якоре, не видя берегов лишь небо синее. Невыносимое, — начиная чуть отчётливее видеть Юнги, прокряхтел Гук. — Принцесса, наша любимая часть, давай вместе! Четыре танца с ней танцуют демоны, но этот пятый танец мой, уже за облака зашла луна игра окончена. — Вместо слов про мою любовь я кричу от боли! — Кричу от боли вот прямо буквально, — совсем по-омежьи пискнул Чонгук. — Юнги, давай полегче, а? — Тропикана-женщина горяча и бешена, а внутри солёная словно кровь Текила-любовь, — проигнорировал писк Чонгука Юнги. — Готово. Лежи и периодически подавай признаки жизни, а я пока займусь Чимином. — Спать хочу. — Нельзя, Чонгук. Не сейчас. Тщательно вымыв руки под проточной водой и обработав их антисептиком, Юнги уселся задницей прямо на пол и расстелив у себя на коленях чистую пелёнку, аккуратно вынул ноги омеги из воды и положил их на себя. Поближе притянув к себе ящичек с лекарствами, Юнги недолго порывшись в нём, приступил к обработке ран. И с чего ему начать? И как вообще трогать альбиноса? Бедный… Взять бы того неадекватного Лилит и тоже в печь желательно целиком засунуть! Столько бед из-за одного урода! — Будет больно, если самочувствие ухудшится, сразу говори мне. Хочешь тоже песни пой, — как можно ласковее проговорил Юнги, наконец, касаясь омеги. — Какая твоя любимая? — Крик подобен грому: — дайте людям рому! — нервно затараторил Чимин, первое, что пришло ему на ум. — Нужно по любому людям выпить рому! — А я так посмотрю, ты прибухнуть любишь, Лапа, — сонно протянул Чонгук, с пятой попытки пошевелив пальцем. Как же ему плохо. И как же много вопросов в голове. Что произошло после того, как он потерял сознание? Кто их спас? Не Намджун же? — Я тоже! — Пиво люблю, — стараясь не смотреть, что там Юнги делает с его ногами, прошептал Чимин. — Светлое. — Если не сдохну куплю тебе бочонок. — И перепёлок! — Для покупки перепёлок мне придётся продать свою почку. — Хорошо, что у тебя есть тот, кто сможет её аккуратно вырезать. — И не говори! Юнги мастер на все руки! Негромко усмехнувшись, Чимин устало прикрыл глаза и немного расслабившись, попытался ни о чём не думать. Сорок дней. У них есть всего сорок дней. А дальше что? Где прятаться? Что делать? Действовать по изначальному плану? А это ведь возможно. Только ключевых игроков придётся поменять. Долой Намджуна, Чонгука на передний план. И всё получится. Должно получится!