Всё наше существование представляет из себя бесконечную войну за выживание.
***
Очень часто случается так, что сделанный выбор приводит не к самым предсказуемым результатам. Жизненные пути разветвляются, пересекаются и побуждают принимать на ходу множество специфических и не всегда правильных решений. Спешка в таких делах — главный враг. Враг, сразить которого практически невозможно. Всё эти нехитрые переплетения-манипуляции чем-то напоминали Чимину этакое путешествие по длинным мрачным коридорам первозданного хаоса. Какой же выбор для него изначально был правильный? Тот, что он сделал или же хотел сделать? Сложный вопрос. Прямо-таки риторический. Особенно в случае одного конкретного нестабильного омеги. Вновь старые двери отворяя, по кругу блуждая, новую стезю средь стен знакомых маниакально отыскать желая… Так о чём это он? А, да, о выборе. Или нет? Опять дурман в голове. Чёртова течка! Чимин так устал. Устал систематически забывать, откуда он начал свой непростой тернистый путь и какой цели жаждал достигнуть. Почти пустой безликий белый лист. Почему он так глуп и слаб? Почему постоянно допускает одни и те же ошибки, беспрерывно блуждая по кругу? Осталась ли ещё в нём надежда вырваться из этого сопряжения стен и коридоров? Нет? Он будто застрял в собственноручно возведённом лабиринте Минотавра и всё не может найти оттуда выхода. А что, если источником этого треклятого лабиринта являются его собственные мысли-сомнения? Попахивает безумием, да? Но если всё так, то невольно можно и навечно застрять в этих стенах, пусть и поступь внутри них кажется удивительно свободной. Безумие… Опять безумие. Но в нём есть смысл. Безумие и есть главный строительный материал для данных коридоров, что сооружает собою неприступные стены, так хорошо скрывающие взор их узника от объективной реальности и эфемерной истины. Истина… что Чимин знает об истине? Только то, что истина никогда не бывает предопределенной, так как ее формирование очень тесно связано с происходящим здесь и сейчас. Чтобы понять, что истинно, а что нет, нужно найти в себе силы и внимательно вслушаться в мертвую тишину, исходящую из самого хаоса, и аккуратно восполнить ее необходимым смыслом и доступными словами, приправив всё этой толикой собственных приятных воспоминаний. Но что, если в случае неудачи все его самые сокровенные воспоминания окажутся погребены за темнейшим покровом, сотворенным амнезией и мраком? Будет ли ему под силу ощущать себя также, как и ранее? Возможна ли в принципе жизнь без воспоминаний? Для него — нет. Если же ему будет суждено утерять каждый из образов, знакомых с детства, не будет ли это подобно маленькой смерти? Да, будет. Это же целая личностная трагедия в нескольких толстых томах, по несколько тысяч страниц в каждом. Тогда выходит, что, если каждая из дорожек, проложенная воспоминаниями, ведет к тому, что он однажды увидел, а затем потерял, не будет ли это означать, что само бытие этого момента изничтожено навсегда, словно он никогда и не существовал? Словно он умер, так и не родившись на этот свет… Слишком сложно. Откуда только в его голове такие мысли? А вдруг он сейчас медленно и мучительно умирает? Если всё опять-таки так, то что же на самом деле представляет из себя смерть? Куда исчезает жизнь, когда человек испускает последний вздох? Каким образом нечто может во мгновение появиться из небытия и спустя годы также раствориться в пустоте? Что же в действительности подразумевается под словом небытие? Как далеко могут зайти человеческие способности к воссозданию чего-либо? Первозданный материал, из которого была сотворена живая материя… существует ли он? Живая материя. Где он о подобном мог прочитать? В музыкальных эпиграфах «Septicflesh»? Скорее всего — да. Зачастую эти псалмы любопытнее, чем сами тексты песен. Ну вот, опять каша в голове. Выдохнуть бы, наконец. — С каждым днём людей Намджуна вокруг нашего дома становится всё больше и больше, — недовольно проговорил Юнги, оглядывая тропинку, ведущую к дому. — Лезут, как та саранча, изо всех щелей. Достали. Может, облить их всех бензином и поджечь? Или как там ещё саранчу истребляют? — Знаешь, Юнги, согласно Эллинской мифологии, Титан по имени Прометей явился сотворителем первого человека. Он также открыл человечеству секрет пламени, воспротивившись воле Богов властителей с Олимпа, — нехотя вынырнув из своих мыслей, проговорил Чимин, тряхнув тяжёлой головой. — К чему ты это сейчас? — Пламенный дух и по сей день присутствует в каждом из тех, кто находит в себе силы выступить против врага, превосходящего его по силе и мощи, несмотря ни на что. Так что… — Мне сделать вид, что я тебя, наконец, понял? — приподняв бровь, хмыкнул Юнги, стараясь не обращать внимание на голые бёдра омеги. И так член колом стоит. — Помилуй меня, Юнги! Я и так живу в постоянном страхе, что меня поймут правильно, — с трудом сев на постели и чуть задрав майку, прокряхтел Чимин. Как же жарко. Ледяной воды бы. А ещё лучше сразу глыбу льда. — Вот поэтому тебя никто и не любит, Чимин, — недовольно покачал головой Юнги, борясь с желанием открыть форточку. — Ты вечно говоришь загадками. Я более чем уверен, что, наконец поняв тебя, люди изменили бы своё мнение и стали бы относится совсем иначе. — Да неужели? — грустно усмехнулся Чимин, спуская ноги на пол. — В мире был всего один истинный христианин, Юнги, люди его осудили и казнили. Понял аналогию? — Ты не сын Божий. — Я намного лучше, — хищно улыбнувшись, продолжил валять дурака Чимин. — В каждом из людских погибельных маршей я неизбежно воплощусь, ибо я собственная маленькая звезда смерти, я падший и воскресший, я всё и ничего. — Это тебя так от обезболивающего штырит? — лениво отойдя от окна, спросил Юнги, с прищуром посмотрев на омегу. — Или Чонгук опять волшебную травку дал пожевать? — Травка, увы, закончилась. Так что это всё следствие твоих уколов. — Надо бы снизить дозировку. А то я скоро окончательно перестану тебя понимать. — Злой ты. — Не злой, а справедливый, — деловито протянул Юнги, игриво подмигнув омеге. — Пойду к Гуку. Он там волосы помыть хотел. Отрастил себе патлы, а мне с ними мучатся приходится. Грива скоро будет, как у той Рапунцель. — Хочешь я подстригу его? — без задней мысли предложил Чимин. — Я умею. Всё, что ты видел на голове Намджуна — моя работа. — А было бы хорошо! Пойду-ка я склоню нашего сурового альфу к смене имиджа. — Нашего альфу? — гаденько протянул Чимин, соблазнительно прикусив нижнюю губу. — Это прозвучало… так полигамно. — Сколько там ещё до конца твоей течки? — Два дня. — Сил мне! Поближе подкатив к дивану старенькую инвалидную коляску, которую по заказу Гука где-то нашёл сердобольный Минхо, Юнги аккуратно усадил туда Чимина и отправив того в ванную умываться, засеменил в сторону комнаты Чонгука, мысленно намереваясь хоть немного отдохнуть. Три прошедшие дня течки омеги выпили из него все соки и начали уже деловито потягивать через трубочку и его горячую кровь. Мало того, что обычно довольно спокойный альбинос за столь короткое время превратился в капризного ребёнка, так ещё и бессовестно повадился не носить при нём одежду вовсе. О сне в обнимку он вообще предпочитал не вспоминать, ибо… Юнги правда этого не хотел. Честно-пречестно. Но всё же успел рассмотреть тело омеги буквально со всех сторон и в деталях. А там, так, к слову, было на что посмотреть. Округлые бёдра, подкачанное тело, дурманящий запах… Чёрт! Почему его так ведёт? Почему так сильно хочется касаться Чимина? Этот омега же самый настоящий дьявол. А ещё и крайне умелый манипулятор. Временами весьма лживый и корыстный. Не договаривать или же уходить от ответа — главная фишка. Да, Юнги всё это прекрасно знает, но… всё как в той глупой любовной сонете: мои глаза в тебя не влюблены, — они твои пороки видят ясно, а сердце ни одной твоей вины не видит и с глазами не согласно. Прекрасно просто! Он теперь ещё и в романтику ударился. Что дальше? Встанет на четвереньки и предложит омеге воспользоваться собой, как стулом? Или сразу посадит себе на лицо? Вот за последнее Чонгук бы его точно похвалил! Его же школа. Без стука войдя в комнату альфы, Юнги, нахмурившись, громко проговорил: — Твои патлы меня в край достали, вечно забивают сток в душе, давай Чимин тебя подстрижёт? — Э, ладно, — подвис на секунду Чонгук. — Я не против. — Ещё бы ты был против, — словно большой недовольный кот фыркнул Юнги, подходя к кровати Гука. — Там твои люди немного продуктов привезли. Сейчас оденусь и пойду сани разбирать. Надеюсь, со стрижкой справитесь без меня? — Куда денемся. Только окно пошире открой, Чимин всё ещё весьма ощутимо пахнет и… — запнулся Чонгук, совершенно случайно скосив взгляд на пах Юнги. Что? Член его принцессы умеет принимать горизонтальное положение не только с утра? Вот это новость! — Юнги, у тебя стояк. — Я как бы в курсе, — скривился Юнги, ниже опустив подол свитера. — Три дня уже так хожу. Чимин, скотина, вечно одежду на себе задирает. Сил моих уже нет. — У тебя встало на Чимина? — шёпотом переспросил Чонгук, сам офигевая от своих же слов. Ну, Цаца, ну волшебник… — Серьёзно? — Да. — И… всё нормально? — взволнованно проговорил Чонгук, кряхтя и пыхтя ближе подсаживаясь к Юнги. — Хочешь об этом поговорить? Я серьёзно. Без подколов там. — Ты что сейчас распереживался из-за моего кризиса ориентации? — приподняв бровь, осведомился Юнги. Ого… Гук умеет быть внимательным к проблемам других? — Ну, я бы не слабо так обалдел, если бы у меня на альфу вставать начало. — Всё нормально, Чонгук. Я удивлён, конечно, но выходить в окно не планирую. — Если что, я всегда готов тебя выслушать. — Спасибо, я правда ценю это. — А как иначе? — игриво оскалился Чонгук. — Ты же моя любимая принцесса! — Боже… ты, как всегда. Я на улицу. Отмахнувшись от гиеной ржущего альфы, Юнги, полностью его игнорируя, широко открыл окно и молча вышел из комнаты. Торжественно вручив омеге заранее приготовленные острые ножницы и машинку для стрижки, он нехотя поплёлся на первый этаж одеваться. Натянув на себя чёрный потёртый полукомбез и дутую куртку на два размера больше необходимого, Юнги быстро поправил любимую вязаную шапку и, выйдя на улицу, невольно поморщился от сильного ветра. Интересно, а сколько градусов сейчас на улице? Где-то минус семьдесят? Если не больше, конечно. Нужно было проверить перед выходом. Хорошо бы поторопиться, а то потом лечиться от простуды как-то совсем желания нет. Превозмогая ветер и собственную лень, Юнги медленно обошёл длинные массивные сани и, затормозив напротив запряжённых в упряжку хаски, встревоженно проговорил, почесав вожака за ушком: — Бедные собачки, в такую холодрыгу вас по лесу гоняют! Ни стыда, ни совести у этих видоизменённых. Вас же дома держать нужно, перед камином. — Вот! То, о чём я тебе говорил, Минхо, — громогласно донеслось из дома голосом Чонгука. — Никаких хаски. Только олени. — Да, да, да, — обречённо закивал Минхо, страдальчески возведя взгляд к небу. Наша песня хороша, начинай сначала. — И кстати, об оленях, — высунув голову в окно, промолвил Чонгук, немного скривившись от боли в животе. — Что там у тебя за одомашненный олень, Юнги? Почему я о нём не знаю? Даже и не думай отрицать! Минхо мне всё рассказал. — Одомашненный олень? — задумчиво протянул Юнги, в голове складывая «два плюс два» под громкий смех омеги. — А, этот… в окно сейчас выглядывает вместо того, чтобы в постели лежать и красоту на голове наводить. — Не понял. — У тебя бывает, Гук, не напрягайся лучше. — Это я, что ли, олень? — чуть из окна не вывалился Чонгук. — Бинго, — присвистнул Юнги, по очереди тиская всех собак. Может и ему себе пса завести? А Чонгук ревновать не будет? — Вот это хамство, — выпучил глаза Чонгук, повернувшись к хихикающему рядом альбиносу. — Всё, Цаца, ухожу к тебе! — Нафиг надо! — замахал перед собой ножницами Чимин. — Были у меня уже отношения с одним оленем. Ну, такое, если честно… не понравилось. — Ну шо его сказать, если оно кончено, — задумчиво изрёк Чонгук, облокотившись задницей о подоконник. — Как ты философски подметил, — присвистнул Чимин, лишь чудом не закатив глаза. — Даже я лучше бы не сказал. — Да я вообще современный Сократ. — Два идиота… — обречённо покачал головой Юнги, мысленно сбегая куда-то в Африканский сектор. Знать бы ещё, как до него добраться. — Нет, Лапа, ну ты это слышал? Вот, ей Богу, куплю себе красивого высокого брюнета и выселю нафиг Юнги на улицу, — как можно громче проговорил Чонгук, через плечо наблюдая за Юнги. — Будет у меня по дому новый человек в трусах с начёсом ходить и по щелчку пальца член сосать. — А меня куда денешь? — исключительно интереса ради, осведомился Чимин, стараясь не засмеяться. Выселит Юнги на улицу? Кто кого ещё… — Себе оставлю. Ты теперь и моя подружка тоже! — Всего лишь подружка? А я, глупый, надеялся, что ты сначала красиво добиваться меня будешь, а потом мы поженимся и заведём парочку карапузов. — Да не так мне тот человек и нужен, — тут же «переобулся» Чонгук. — Давай пропустим все ухаживания и на зло Юнги, сразу пойдём детей делать? — Что, вот прямо сейчас? — А почему нет? Позу шестьдесят девять ещё никто не отменял. — Кстати, да. Да и напрягаться там особо не нужно. — Говорю же… идиоты, — отходя, наконец, от собак, воскликнул Юнги, даже и не думая воспринимать услышанный лепет всерьёз. Чимин даст Чонгуку? Ага, два раза. — Трахайтесь на здоровье. Мне не жалко. — Ну и иди ты к своим собакам! — обиженно отмахнулся Чонгук, отходя от окна. — Давай, радость моя, поработай немного ножницами. Стойко игнорируя любопытные взгляды вокруг себя, Юнги притянул к себе небольшую картонную коробку с овощными консервами и только было хотел занести её в дом, как на дорогу выехали ещё одни сани. Доехав до дома, те остановились прямо возле него. Вмиг напрягшись от вида огромного лысого альфы, умело управляющего стаей маламутов, Юнги невольно попятился назад. И кто это такой? Тоже человек Намджуна? Им тут что, мёдом намазано? — Мин Юнги? — хрипло пробасил «гость», с ног до головы оглядев человека. — Да, а Вы кто? — рвано кивнул Юнги, не решаясь двинуться. — Я от Лилит-ши. Он передал тебе кое-что. — А? — не сразу понял Юнги, во все глаза глядя на то, как видоизменённый вытаскивает из своих саней большой мешок и бросает его прямо ему под ноги. — Везли аккуратно, сдохнуть не должен был. — Спасибо, — на автомате произнёс Юнги, не сводя взгляда с мешка. Там что… Тэхён? Ой-ё. Как-то не готов он к такой «неожиданной» встрече…