Прах и угли. Ближе, ближе. Прах и угли.
***
Здесь декабрь. Каждый день — декабрь. И Тэхёну от этого как-то не по себе. На стене — старый потёртый календарь с навечно замершим на нём десятым декабря, за окном — сильная метель и адски громкий вой ветра, над головой — выключенная люстра, которая автоматически не зажжётся в шесть утра, давая понять, что наступило утро, и не погаснет вновь ровно в двадцать один ноль ноль, призывая ложиться спать. Здесь светом нужно управлять самостоятельно. На электронных часах — девять утра, а на биологических — не больше двух часов ночи. Двух часов ночи середины октября. Совсем скоро Хэллоуин — любимый праздник всех детей их колонии! А затем финальный сбор урожая и большой праздник по этому случаю. Но кому здесь до этого есть дело? Пару часов назад Юнги сказал ему, что видоизменённые не следят за «временами года» и что для них всегда декабрь. Триста шестьдесят пять дней декабря. И это так… дико? Совсем не похоже на то, как привыкли и живут люди в колониях. Видоизменённые какие-то совершенно нелогичные и сумбурные. Интересно, а дни недели у них есть? Или тоже вечный… понедельник? Триста шестьдесят пять понедельников в году. Так и озвереть недолго! Может поэтому они и такие злые? Спорное утверждение, конечно, но всё же… почему с ними так сложно? С людьми вот всё куда проще: человек — враг человека, но при этом, человек — лучший друг человека. Люди — единственные в своём роде. Люди способны любить, лгать, мечтать, ненавидеть, надеяться, а видоизменённые, какие они? Какие чувства испытывают? Помимо похоти, разумеется. Знакомо ли им понятие родства, страха за своего ребёнка или же пару? Как они воспринимают себя и окружающий их мир? Любят ли они? Или только ненавидят? Боятся ли кого-то? Кто их враг? И есть ли он вообще? Как они относятся к дружбе? Дружба. Юнги и те двое — друзья? Почему это звучит как нечто совершенно абсурдное? Потому что это не может быть правдой? Потому что во всём этом непременно есть подводные камни? Тот видоизменённый — Чонгук, странный и отталкивающий. Постоянно сексуально домогается всех вокруг и явно себе на уме. Второй — Чимин, та ещё тёмная лошадка, пусть в его случае — это и звучит как издёвка. Как там говорил Хосок? Одно из условий сдачи «Тэгу-5» было сохранение жизни одной белобрысой бляди, которую и закопать живьём не жалко? Речь же здесь шла об альбиносе, да? Тогда выходит, что между Юнги и этим Чимином что-то есть? Но как такое возможно? Юнги же стопроцентный натурал! Он чего-то не понимает? Что-то не замечает? Или это Хосок что-то не так понял? Ревновать бывшего лучшего друга к двум подозрительным видоизменённым — странно и глупо. Тэхён в курсе. Да. Но всё же… он имеет на это полное право! Они выросли вместе! И не просто выросли, а прожили в соседних «комнатах» двадцать три года своей жизни. Они куда ближе друг другу, чем кто-либо в этом доме! Юнги — его пристань, его якорь. Никто не способен дать ему то, что давал и даст ещё Юнги. Никто никогда не поймет Юнги так же хорошо, как и он!— Тебя не должно быть в списках на поверхность. Там какая-то ошибка!
— Успокойся. Пока ты отвечаешь за двери, мне бояться нечего.
Первое условие исправления — сознание своей вины. Тэхён никогда не забывал и не забудет о том, что сделал. Он предал, бросил умирать, даже не попытался спасти… И он готов ответить за это. Только вот почему у него такое чувство, будто мстить ему Юнги не намерен? Все трещины их отношений ведут лишь к нему одному, все трещины их обещаний заползают лишь в него одного. Тэхён почти что в шаге от того, чтобы окончательно взорваться и извергнуться на пол сотнями острых ядовитых осколков. Сейчас он — странница во мраке, где нет света, ни искорки. Вязкая тьма сожаления плотно овладела его сердцем и травит, травит, травит всё нутро. Он не противится, знает, что заслужил. Но всё же всё чаще от безысходности безмолвно кричит в пустоту. Обожжённая душа в полумраке прошлого. Реанимировал бы кто… Ау, Юнги, приди же, наконец, на помощь! Однажды в одном странном монохромном сне к Тэхёну прилетел красивый чёрный ворон, о, Боги, какое же это было гордое создание! Птица держалась в стороне и в руки не давалась, только лишь пристально смотрела в глаза. Поистине завораживающее зрелище! В ту ночь, пусть и не сразу, ему всё же удалось разглядеть глубину души ворона и позавидовать его гордости. Но, увы, ничего из этого ему тогда ещё не было нужно. Кому в колонии есть дело до ран на его душе? Кому в колонии есть дело до истерзанной гордости? Он — марионетка столетиями выстроенного режима, без чувств и совести. (не)Идеальный солдат. Муляж на ножках. Тот, кто по щелчку пальцев решит все проблемы в «Тэгу-5», так и не разобравшись со своими собственными тараканами. Фальшивка. На следующую ночь к нему «прилетела» сова, старая и мудрая. Она вонзилась своими острыми когтями прямо в его юность и разворотила все трепетно хранимые воспоминания в мясо. Поутру Тэхён покорно выучил все её уроки, позавидовал её разуму и просто отпустил. Ибо опять-таки ничто из того, что у неё было, ему не было нужно. «Уроки» отец и так регулярно «преподавал» ему, причём с особой страстью, а знание — это понятие относительное, да и не всегда оно благо. Особенно в «Тэгу-5». Меньше знаешь — крепче спишь. Лжец. Затем была голубка, без страха она села к нему на плечо и что-то проворковала. Тэхёна задело её спокойствие, он даже позавидовал её любви, но ничто из этого ему не было нужно. Спокойствие синоним равнодушия. Как смеет он быть равнодушным, когда речь идёт о «Тэгу-5»? Ну а любовь… какой от неё толк? Любовь равна слабости, а у главы колонии слабостей быть не должно. Семья — лишь галочка, значение имеет лишь наследник, и то не сразу. Бесчувственный. Белоснежная лебедь приплыла к нему последней. Её красота отражалась в глади глубокого голубого озера. Тэхён любовался её шеей, восхищался её изяществом, но ничто, что она могла предложить, ему не было нужно. Красота — лишь иллюзия. Изящество — удел женщин. Мужчине всё это ни к чему. Для мужчин приемлема лишь сила и авторитет. Кто станет уважать и бояться смазливое недоразумение? Слабак. Сотни огней прямо под ногами. Сотни людей — сотни сердец. Сотни грёз — и так много слёз, и только одно лицо у страха. Все огни в жизни Тэхёна всегда неизбежно сливаются в единое сияние, в одно чувство — злость. Вот он — навеки безымянный. Все его потуги — это последняя попытка отыскать потерянную линию жизни. Новый курс взят. Пусть изначальные координаты вводил и не он. Но всё же… отца больше нет, «Тэгу-5» тоже осталось где-то далеко позади, впереди одна неясность. Неясность и смерть. Обрыв, разрыв. На этом пути ему так необходим проводник. Но кто станет с ним возиться? Станет ли Юнги с ним возиться? Не без усилия над собой поднявшись с тёплой постели, Тэхён, натянув на себя объёмный вязаный свитер и мягкие угги, выданные ему вчера Юнги, тихонько вышел из комнаты и, оглядев трёх притихших «сожителей», вальяжно попивающих кофе за столом, хрипло проговорил: — Доброе утро. Давно я столько не спал. — Поначалу сложно вовремя просыпаться без света, потом организм привыкает, — улыбнувшись, проговорил Юнги, поднимаясь из-за стола. — Кофе будешь? Ещё блинчики есть. И тосты. — Да, кофе и тост, пожалуйста, — на автомате ответил Тэхён, подходя к столу и замечая на диване целый пакет с нижним бельём. — А это что? — Намджун вчера оскорбился, что Цаца в моих трусах ходит, и через своих людей бельишко передал, — с полным ртом протянул Чонгук, хитро посмотрев на альбиноса. — Но там нет ничего интересного. Ни одного секси комплекта. — Без начёса и на том спасибо, — отмахнулся Чимин, игнорируя Тэхёна. — С этим не поспоришь, — заржал Чонгук, едва успев прикрыть рот рукой. — Начёс — это жёстко! — Оставьте мой флис в покое! — рыкнул Юнги, наливая горячий кофе в чашку. Боже… сколько ему ещё это терпеть? — Иначе в следующий раз я забуду охладить вам кофе. — Юнги, у тебя трусы на флисе? — неуверенно садясь на свободный стул возле Чонгука, спросил Тэхён, мысленно уже сбегая обратно в комнату. Почему этот видоизменённый такой страшный? Причём страшный отнюдь не внешне, а скорее исходящей от него аурой. И что за духи у него такие сильные? Чем-то древесным пахнет. А вот от альбиноса — наоборот, цветами за километр несёт. Без парфюма на поверхности никак? Странно, что Юнги ещё ничем похожим не увлёкся. — Да, у тебя какие-то проблемы с этим? — ставя чашку на стол перед другом, выдохнул Юнги, всем своим видом наглядно демонстрируя своё недовольство. Трусы на флисе — это святое! — Нет, круто же и наверняка тепло, — принюхиваясь к кофе, без задней мысли протянул Тэхён. Вот же… от Юнги сегодня тоже цветами несёт. — Тоже такие хочу. — У меня есть ещё одни неношенные. Поделюсь с тобой, — возвращаясь на своё место, проговорил Юнги, скосив взгляд на задумчивого Чимина. И о чём это их белокурая прелесть думать изволит? Не жалеет же о вчерашнем? — О, спасибо! — тут же оживился Тэхён. — А то у вас тут холодновато. — Цаца, караул! — не своим голосом взревел Чонгук, схватив омегу за руку. — У нас в доме теперь два анти-секса в трусах с начёсом ходить будут! — Люди такие странные! — чуть ближе наклонившись к лицу Гука, прошептал Чимин, каждым волоском на теле чувствуя тяжёлый взгляд Юнги. — Ой, и не говори, радость моя, — заговорчески закивал Чонгук, лбом уткнувшись в лоб омеги. Юнги его убьёт! Как пить дай, убьёт! — Я вот вчера ночью поссать хотел выйти, а Юнги зарядкой заняться удумал. Так кряхтел… пришлось терпеть, а то мало ли, гантель упала бы ещё. И не факт, что на ногу. Представляю, как ему было жарко в этих махровых труханах! Наверное, три пота сошло. Бедняга. — Не было ему жарко. Он их снял. Не переживай, — даже в лице не изменившись, проговорил Чимин, мысленно призывая себя успокоиться. Чонгук их слышал? Вот же встряли… — Да и не только их. Всё снял. — Он занимался зарядкой голым? — не поверил своим ушам Чонгук. Голый Юнги? Вот реально голый? Да быть такого не может! Цаца лжёт! — Он же даже душ принимает в одежде! — Да ты гонишь? — чуть воздухом не подавился Чимин. Мыться в одежде? Это как? — Не может такого быть. — Да бля буду, вот крест тебе на пузе, — эмоционально воскликнул Чонгук. — Своими глазами видел! И не один раз! — И после этого он нас называет извращенцами… — То-то же, Цаца. Страшный он человек. — Я только волосы мою в одежде! — не выдержал такой наглой клеветы Юнги. — Идиоты! — А зачем раздеваться ради зарядки? — неуверенно подал голос Тэхён, не поняв логики в услышанном. — Чтобы не испачкаться! — наконец, окончательно отлипнув от омеги, гаденько протянул Чонгук, поворачиваясь лицом к Тэхёну. А человек-то ничего так. Почти в его вкусе. Высокий, статный, с красивым разрезом глаз и приятной улыбкой. И волосы ещё такие на вид пушистые. Пушистые и чёрные, как небо над головой. Ну, или как душа Ким Сокджина. Эх, был бы красавчик омегой, он бы к нему точно подкатил, а так… нафиг нужно? — Не вижу взаимосвязи, — поймав на себе заинтересованный взгляд видоизменённого, нервно выдохнул Тэхён. И чего тот на него так пялится? Сожрать, что ли, хочет? Одного кофе на завтрак мало? — А ты вдумайся. И увидишь её. — Так ты поссал или нет? — теряя терпение, рыкнул Юнги, положив руку на бедро омеги. Он сейчас же очевиден, да? Все уже поняли, что он ревнует Чимина? — Да, но не сразу, — теряя всякий интерес к человеку, кивнул Чонгук. — Со стояком — это делать крайне сложно. Ещё и в бутылку. Вот как чувствовал, что надо было к зарядке присоединятся, но был шанс закончить всё золотым дождём. — Я этого не слышал, — закатил глаза Чимин, плечом прижимаясь к Юнги. Боже, лучше бы их спалил этот индюк Тэхён. Проблем бы явно было меньше. А так… Удобнее устроившись в объятиях Юнги, Чимин сонно прикрыл глаза и, максимально расслабившись, попытался мысленно разобраться во всём, что случилось с ним прошлой ночью. Секс с человеком. Нет, не так: секс с Юнги. Как такое могло случиться? Он поддался похоти из-за течки? Очень вряд ли. Он прекрасно себя контролировал и мог остановиться в любой момент. Да и течка почти закончилась. Значит ли это, что он просто захотел Юнги? Звучит как самое настоящее безумие, но на деле всё так и есть. Человек ему небезразличен. Это отрицать глупо. Когда тот рядом, омега почти что наяву слышит, как гром гремит в его сердце, и как никогда ясно видит, как молнии ярко сверкают в душе. Самая настоящая буря. Из-за Юнги, из-за обычного человека он внутренне полыхает. И что делать со всем этим омеге совершенно не ясно. Он не готов к новым чувствам. Не готов к новым отношениям. Его сердце все ещё болит по Намджуну. Нельзя резко разлюбить кого-то просто захотев этого. Он повёлся на заботу и ласку Юнги? Повёлся на то, что к нему прислушиваются и верят всему, что он говорит? Как же это глупо! Больше половины сказанного им в этом доме — не прямая ложь! За которую ему ещё только предстоит ответить. Почему всё так сложно? Как же хочется заснуть и больше никогда не проснуться. Но, увы и ах, с его везением несчастный Морфей утонул в погребальной песне плачущей тени и больше никогда не заманит его в своё царство. Так что разбирайся со своими проблемами сам, Чимин. Что ж, не впервые. Громкий шум на первом этаже не на шутку раздражает. Омеге очень бы хотелось проигнорировать его, но как-то не получается. И что там опять случилось? Опять Намджун пожаловал? В питомниках совсем заняться нечем? Нехотя отлипнув от тёплого бока Юнги, Чимин ровно сел на стуле и только было посмотрел на дверь, как та тут же широко открылась, пропуская на второй этаж пятерых высоких альф, с ног до головы закутанных в кожу. Лица их скрывали плотно прилегающие к черепу шлемы, а в руках сложно было не заметить крупнокалиберное оружие. Судьи. И зачем они здесь? Ещё и без Джеджуна. Сокджин послал? Но зачем? — Пак Чимин, Вы обвиняетесь в государственной измене и работе на северокорейский сектор, — пробасил один из Судей, встав аккурат напротив омеги. — Вы и Ваши соучастники будете доставлены на место проведения казни, и ровно в двенадцать ночи Ваш приговор будет приведён в исполнение. — Наш приговор? — едва слышно переспросил Чимин, во все глаза глядя на Судью. В чём его обвиняют? В измене родине? А доказательства у них хоть есть? — Какой это? — Смерть. Всем четверым. — Я требую встречи с Ким Джеджуном. — Исключено. Судья Ким отстранён от ведения Вашего дела. Джеджун отстранён? Почему? Как Сокджин смог всё это подстроить и куда в это время смотрел Намджун? Нужно срочно что-то придумать. Но вот только что?