Берегись огня. Берегись огня в их глазах. Берегись отменной скользкой лжи, ибо за завесой — правда.
***
— Не сопротивляйся — это бессмысленно, — одними губами произнёс Чимин, посмотрев в глаза Чонгуку. — Я всё решу. Не сопротивляйся. Это же логично. Кто они против Судей? Кто они против безжалостных машин, не имеющих ни чувств, ни эмоций? Судьи — идеальные солдаты без семьи и пары. Их нельзя разжалобить, нельзя переубедить. Если есть приказ, значит, его нужно исполнить. Любой ценой. Жертвы не имеют значения — важен лишь результат. В детстве, глядя на стареньком кассетном магнитофоне потёртую видеокассету с любимым «Судьёй Дреддом», Чимин невольно примерял образ их суровых Судьев на Джозефа Дредда и не находил ничего общего. Судья Дредд — сильный и справедливый. Их Судьи — сильные и безжалостные ко всем без исключения. Они не станут рисковать собой, чтобы кого-то спасти. Они не станут перечить Верховному Судье, если будут не согласны с приказом. Верховный Судья — это царь и Бог. Царь и Бог, на которого у Чимина немало компромата. Поэтому… хорошо бы сейчас успокоиться и начать мыслить здраво, ещё далеко не всё потеряно. То, что отстранили Джеджуна — плохо, но есть ещё шанс договорится с Юнхо. Если его обвиняют в государственной измене, значит, зачитывать приговор будет именно многоуважаемый U-Know. Последнее слово дать ему по закону просто обязаны, и он в это время вполне себе может потребовать аудиенцию с Верховным Судьёй, а там уже дело техники. Ну, или силы компромата. Юнхо и Джеджун — любовники, и это перечит всем уставам Судьев. А ещё у них есть общий ребёнок, что уже практически приговор для обоих. Если Чимин откроет рот, на эшафот поведут не только его, но и Верховного Судью. Удобно же! Без слов наблюдая за тем, как один из Судей сковывает руки Чонгука наручниками за спиной и вполне себе аккуратно выводит альфу из комнаты, Чимин нехотя напрягся пуще прежнего. Что-то тут не чисто. Обычно Судьи так не работают. Обычно им плевать на то, что человек ранен. Скосив взгляд на перепуганных Юнги и Тэхёна, которым почему-то великодушно позволили тепло одеться, омега только было хотел попытаться встать на ноги, как к нему тут же подошёл Судья и учтиво взял на руки. Пардон? Его, преступника, обвиняющегося в государственной измене, с комфортом донесут до саней? С чего бы это? Сокджин бы таких указаний точно не давал. Отправь тот к ним Судьев, те бы тащили их по земле за шкирку и ещё пинали бы в процессе этого. Выходит — это не Сокджин? Тогда кто? Джеджун? Маловероятно, но всё же… Крепко вцепившись в Судью, Чимин, поморщившись от сильного порыва ледяного ветра, юрко пробирающегося ему под одежду, вот зря он утром штаны не надел, внимательно оглядел большую чёрную будку без окон и решеток, установленную поверх весьма мощных и быстрых электросаней, и вообще в своих мыслях потерялся. А не многовато ли чести для обычных преступников? Их же явно хотят довести до места назначения в целости и сохранности. Что уже само по себе — нонсенс. Они практически приговорены к смерти, какая разница, в каком виде они приедут на казнь? Кто-то очень сильно заморочился. И этот «кто-то» явно не Джеджун, ибо нет у того таких полномочий. Неужели Намджун подсуетился? Нет, Судьи бы с ним даже разговаривать не стали, не то, чтобы слушаться… Сложно. — Следующая остановка — Пхеньян, господин, — шёпотом проговорил Судья на ухо Чимину, осторожно посадив того на мягкий пол будки. Чуть в голос не выругавшись от осознания того, куда и к кому он едет, Чимин понуро уставился на свои ноги и весь тут же заметно напрягся. Пхеньян — это плохо. Пхеньян — это родня. Пхеньян — это очень много вопросов, ответы на которые он давать пока ещё не готов. Вот же… И что ему делать? Как перед Чонгуком и Юнги объясняться? Что вообще говорить? Может, просто промолчать? А смысл? Чем это ему поможет? По приезде им всё равно поговорить придётся. И что-то подсказывало омеге, что говорить они тогда будут весьма на повышенных тонах. Ложь очень забавная штука! Но её проблема в том, что она не оставляет выхода, монотонно загоняя лжеца всё дальше в угол, а потом вынуждая того сделать какую-то совсем тупую хрень. И ведь никогда не поздно замолчать, если знаешь, что лжешь. Только вот молчать Чимин отродясь не умел! И в этом вся проблема. Эрос и Танатос — ветви одного и того же древнего древа, вросшего корнями в почву теней и света. И омега — запретный плод с этого самого дерева. Дьявол в аду, о котором мог бы рассказать сам Данте. Рождённый обречённым творением, изгнанный в эти холодные глубины. Время — его единственный свидетель, а боль — песнь чёрного знамения. Мир людской — жар и холод — вершина и низина. И он — аккурат посередине. Его свет — тьма. Цвет его души — кроваво-чёрный. Красный — цвет крови, что начинает кипеть с первым же вздохом — древо жизни, чаша и лоно. Чёрный — цвет земли и древней почвы — древо смерти, сухие корни… Каин, первый сын Адама, убивший брата своего Авеля, вынужден был носить метку божью в своих глазах, а он, похоже, зачем-то опередил время и, не совершив ещё преступления, обзавёлся своей собственной грязной меткой на ногах. Дядя будет недоволен. Дядя в двухсот километрах от него. И это караул на самом деле. Паника. Да, Чимин паникует. Паникует и даже взгляд поднять на свою новую семью всё никак не решится. Нужно что-то сказать. Но вот что? В голове только чушь из разряда: пожалуйста, не высовывайте свои надежды и мечты из кабинки на протяжении всего пути, свобода воли больше недоступна в этой поездке. Вряд ли Юнги и Чонгука устроит такое объяснение. Да и кого бы вообще устроило? Ох, лучше бы Сокджин его тогда сжёг, столько проблем можно было бы избежать. — Вам не холодно? — громко спросил Чимин, нервно бегая взглядом по полу и замечая в углу два толстых тёплых одеяла. — Дорога не близкая. Укутайтесь хорошо. — Насколько не близкая? — хмуро осведомился Чонгук, прекрасно видя тревожность омеги. Всё очень плохо? У них вообще без шансов? — Чуть больше двухсот километров, — честно ответил Чимин, притягивая к себе одеяла и отдавая их Юнги и Тэхёну. — За часа четыре-пять доберёмся. — Двести километров — это куда нас везут? — подвис Чонгук, медленно переваривая полученную информацию. — Не на границу же? — Чуть дальше, — себе под нос протянул Чимин, смотря куда угодно, только не на Чонгука. Интересно, а если альфа его задушить захочет, Судьи ему помогут? — Что-то я не совсем понимаю, Чимин, — чётко выговаривая каждое слово, произнёс Чонгук, внимательно посмотрев на омегу. — Нас обвинили в связи с северокорейским сектором и зачем-то везут на границу. Для чего всё это? Типа следственный эксперимент? Или что? — Нас везут в Пхеньян, — как нечто само собой разумеющееся, проговорил Чимин. — Ты же сейчас пошутил? — приподнял бровь Чонгук. Куда их везут? В Пхеньян? В столицу северокорейского сектора? Зачем? Какой в этом смысл? Судить на родной земле вот вообще не вариант? — Нет, — уверенно кивнул Чимин. — К сожалению, это правда. — Цаца, а расскажи-ка мне, что ты наделал и когда успел? — ближе подсев к омеге, хмуро спросил Чонгук, вообще уже ничему не удивляясь. Чимин — ходячая катастрофа. Дел наворотил, а ему теперь всё это разгребать. Прекрасно просто! — Гук-и, давай во всём этом искать положительные стороны, — слишком очевидно попытался уйти от ответа Чимин. — Сокджин нас не убьёт! Мы будем жить. — Про жить ещё, кстати, не факт, — приобняв омегу за плечи, пробасил Чонгук. — Напомню, нас арестовали Судьи и хрен пойми куда везут. — Всё не так плохо, как кажется на первый взгляд. Поверь мне! — Цаца, хватит увиливать, — строго промолвил Чонгук, даже не пытаясь сделать тон своего голоса мягче. — Что ты натворил? Разговаривать с Чимином — сложно, а верить — практически невозможно. Омега говорит одно, думает другое, а делает вообще третье. Чонгук давно уже это заметил, но только вот раньше большого значения этому не придавал, наивно полагая, что со временем альбинос начнёт ему доверять и перестанет постоянно лгать и недоговаривать. Но, увы и ах, чуда не произошло! Пак Чимин — книга, написанная на иностранном языке, понять который альфе просто не дано! И это бесит! Выводит из себя. Он рискует собой, своим бизнесом, ставит под удар Юнги, а в ответ получает лишь недомолвки и милые улыбки, от которых его сердце в тахикардии заходится. И вот что со всем этим делать? — Ладно, попытаюсь всё объяснить, — неуверенно выдохнул Чимин, явно подбирая слова. — Вы же в курсе, что альбинос может родиться и у абсолютно нормальных, здоровых родителей? — Да, такие сбои случаются, — кивнул Чонгук, краем глаза замечая абсолютное спокойствие Юнги. И с чего бы это? Неужто знает больше него? — Пусть и крайне редко. — Так вот… мой папа и есть этот сбой, — пересилив себя, произнёс Чимин, громко выдохнув. — Его родители не альбиносы. — Ты говорил, что твой папа из питомника, — с прищуром посмотрев на омегу, повысил голос Чонгук. — Нестыковка получается. Опять лжёшь? Не надоело? — Я говорил, что мой отец увидел папу в питомнике, — поправил альфу Чимин. — Это разные вещи. — Хорошо, будь по-твоему. Что дальше? — Родители моего папы люди не простые, а власть имущие, — обдумывая каждое своё слово, произнёс Чимин. — Рождение альбиноса было для них неожиданностью и, конечно же, ударом по репутации. Папу довольно быстро, на хороших условиях определили в большой питомник в соседнем секторе и забыли про него почти на семнадцать лет. А потом родился я — один из наследников этого самого сектора. Дальше продолжать нужно? — Родня твоего папы из Пхеньяна? — Да. — И они хотят прибрать к своим рукам власть в южнокорейском секторе? — Не совсем. Этого хотел мой дед, — негромко выдохнул Чимин, внимательно наблюдая за сосредоточенным альфой. — Он вышел на отца, начал качать права, но своих целей так и не достиг. Отец очень быстро обозлился и, наплевав на все изначальные договорённости, отправил папу в программу размножения, где он и умер при очередных родах. Его труп отправили на родину по почте в яркой коробке с пышным бантом. Дед подарок не оценил, а дедушка — затаил злобу. — А что случилось с твоими братьями? — осторожно спросил Юнги, проигнорировав недовольный взгляд Чонгука. — Они живы? — Без понятия. Их всех продали. — И что сделал дедушка после такого «подарка»? — решая не углубляться в судьбу братьев омеги, пробасил Чонгук. — Взял на себя воспитание младшего сына. К нему-то мы и едем. — Сокджин знает про твоих родственников в северокорейском секторе? — И да, и нет, — неопределённо пожал плечами Чимин. — Он знает, что они есть, но кто именно они — нет. — Да, Цаца, умеешь ты удивить. — Поверь мне, Чонгук, ты удивишься ещё больше, когда увидишь моего дядю. — Что-то я даже не сомневаюсь в этом! — невесело усмехнулся Чонгук. — Подсказку дашь? — Нет, пусть это будет сюрпризом. Игриво подмигнув альфе, Чимин, опираясь на руки, переполз ближе к Юнги и, забравшись к тому под одеяло, обнял за талию. Прохладно. Они давно уже в пути. Ещё совсем немного, и он впервые окажется в Пхеньяне. И это, наверное, даже хорошо. Под боком у дяди они будут в полной безопасности. Там их никто не тронет. Не рискнёт тронуть. Даже если Сокджин каким-то чудом узнает и щедро заплатит. Ну а дальше… будет видно. Вернуться в южнокорейский сектор они всегда успеют. — Ты такой тёплый, — довольно промурчал Чимин, наслаждаясь близостью Юнги. — И пахнешь мандаринами. — Я случайно вылил на себя ароматизатор для свечки, — прыснул Юнги, крепче прижимая к себе омегу. — Полбанки коту под хвост. — Из-за твоей свечки я теперь хочу цитрусов. — Раз хочешь, значит, заставим Чонгука их купить! — Эй, вы охренели? — громко возмутился Чонгук, хмуро посмотрев на обнимающуюся парочку. — Меня похитили! Какие, нафиг, цитрусы? — Не ищи себе оправданий, — хмыкнул Юнги, поцеловав омегу в макушку. — А просто возьми и купи. — Охренеть! — закатил глаза Чонгук. — Всё, Тэхён, теперь ты мой любимый питомец. — А я тут причём? — впервые за последний час подал голос Тэхён. — Сами разбирайтесь. И вообще, Юнги, с каких это пор ты с мужиками обнимаешься? — С недавних, — как нечто само собой разумеющееся, озвучил Юнги. — И мне всё нравится. И мне всё нравится — такие простые слова, но как же сложно их понять Тэхёну. Ему вообще сложно в этом огромном холодном снежном мире. Он здесь чужой. Чужой и такой незначительный. Говорят, что депрессия — это замороженный страх. Если это действительно так, то внутри него целая необъятная ледяная глыба, растопить которую вряд ли кому-то будет под силу. Смириться бы с этим, да как-то не выходит. — Тэхён, всё будет хорошо, — похлопав друга по плечу, прошептал Юнги, сам до конца не веря в эти слова. Всё будет хорошо. Наверное… но не сейчас и не у них.