Это конец начала? Или же начало конца?
***
Сколько нужно слёз, чтобы вырастить розу? Несколько литров? А сколько нужно шипов, чтобы разорвать человеческое сердце на части? Достаточно будет и двух? Или же потребуется целая жменя? Все люди разные, но подсчитать примерный результат всё же можно. Как? Путём сравнения и проведения параллелей и прямых. Предположим, что один шип равен одному предательству, нанесённому в самое сердце. Ножи предательства режут глубоко и больно, они никогда не церемонятся со своей жертвой. И в этом вся суть. Для кого-то всё закончится ещё на первом ударе, а кому-то и десятка будет недостаточно. Кто-то сразу же сдастся и неизбежно сломается под гнётом своих собственных чувств и эмоций, а кто-то даже не шелохнётся, сразу же начав мысленно взращивать благодатную почву для мести. Чимин — второй тип. Пусть он и не всегда им был. Хрупкая роза в ледяном Аду… Весь мир омеги — это скользкий риф в кольце морских чудовищ. Упасть в воду — не страшно, страшно больше никогда не выбраться на сушу. Розе ведь не нужно много воды, ей и 2/3 с лихвой хватит. Будь на то воля Чимина, он бы с радостью иссушил все водоёмы вокруг себя. Пресные, солёные — неважно, нет воды — нет чудовищ, нет чудовищ — он в безопасности. Но, увы, — это так не работает. Его чудовища пусть и обитают на запредельной глубине, но при этом они так же и сухопутны. Они достанут его везде. Даже в этом кошмарном мареве наркоза. Он ведь сейчас толком и не соображает вовсе, так почему же картинки перед его глазами настолько реальны? Это ведь всё бред. Всё не по-настоящему. Всё кругом — лишь дом, построенный на зыбком песке. Нужно всего лишь дождаться прилива. Совсем скоро всё закончится. Совсем скоро всё… начнётся с начала. — Чимин, ты меня слышишь? Юнги? Это голос Юнги? Нет, Юнги здесь нет и быть не может, это лишь очередной самообман, очередная игра хронически больного разума, полностью поглощённого метастазами. Слезы — холодное стекло. Нельзя позволить им пролиться. Не сейчас! Розе не нужно много воды. Розе… а причём здесь розы? А, да, всё дело в цвете. Ведь цвет розы зачастую выдает ее натуру. Белые розы означают невинность, целомудрие, верность, чистоту, любовь. Чимин — белая роза, насильно выкрашенная в чёрный цвет, каждый его лепесток — иллюзия, а каждый шип — реальность. Он — всеобщий хаос, письмена на стене, прокажённый в притче про святого. Неосознанно культивируя зло, которое уже так долго живёт в его душе, он всё глубже погружается в этот мрак, сотканный собственными исколотыми веретеном пальцами. Вот бы взять в руки острые ножницы и бездумно разрезать всю чёрную материю кругом. Да кто же позволит? У старых грехов длинные тени. И именно из этих теней и состоит почти вся «пряжа» омеги. Узелок за узелком, узелок за узелком… Петля. Жаль только, что не на шее. Хотя гильотина, конечно, была бы предпочтительней. Раз и всё. Больше не больно. Интересно, а это сейчас конец начала? Или же начало конца? Кто решает, на чьей стороне Бог? Почему его вдруг начали так сильно волновать эти вопросы? Бред, наконец, достиг своего апогея? Похоже на то. Холодно. И пить охота. Воды бы. Вода. Нельзя осушать водоёмы. Роза не может без воды. 2/3 ей будет недостаточно, чтобы выжить. 2/3… Стоп. Он ведь сейчас противоречит сам себе? Да? Любопытно. Или нет? Нельзя пытаться сбежать в море: там легко можно захлебнуться. Даже ему. А он кто? Лишь прах и тень. Лишь прах и тень. А жив ли он вообще? В своём ли уме? Ответил бы кто. — Чимин, ты меня слышишь? Не спи! Открой глаза. Не спать? А он что, спит? Да, наркоз. Было дело. Всё закончилось? А не быстро ли? Сколько он пробыл без сознания? Несколько часов? Открыть глаза — почти великий подвиг. Сфокусировать взгляд на обеспокоенном лице Юнги — как отыскать под водой Атлантиду. Но Чимин справился. Пусть и не сразу. В ушах такой сильный гул, что даже дышать больно, да и тело будто и не его вовсе. Это реакция на наркоз? Возможно. Он в палате? Да. Самое страшное уже позади. Можно выдохнуть. Интересно, а как там его ноги? — Всё закончилось? — едва слышно прошептал омега, пальцами хватаясь за руку Юнги. — Мои ноги вновь прекрасны? — Твои ноги на пути к этому, — вымученно улыбнулся Юнги, наклоняясь к лицу омеге и губами прикасаясь к его лбу. — Температуры вроде нет. Пить хочешь? — Да, очень, — слегка кивнул Чимин, все ещё до конца не идентифицируя себя как одно целое. — Что сказал доктор? — Операция прошла успешно, — наливая в чашку воду и прислоняя её к губам омеги, проговорил Юнги. — Приблизительно через десять дней кожа приживется. А чтобы на месте ожога не образовались рубцы, через пять-шесть дней нужно будет начать разрабатывать суставы. Это не больно, но неприятно. — А когда я вновь смогу жить полноценной жизнью? — неуверенно скосив взгляд на свои ноги, спросил Чимин. Одни бинты, ничего не видно. — Месяца через три. — Значит, ты ещё немного поносишь меня на руках, — попытался неумело пошутить Чимин. Три месяца… долго. Неужели этот процесс никак нельзя ускорить? Такой простой может стоить им жизни. — И на руках поношу, и Чонгука за розами пошлю, — добродушно улыбнулся Юнги, отставляя чашку в сторону. — Всё, что захочешь. — Розами? — вмиг напрягся Чимин. Он что, бредил вслух? Боже! Как же много лишнего он мог сболтнуть в этот момент. — Почему именно розы? — Ты когда выходил из наркоза, всё про розы и морских чудовищ говорил, — прекрасно видя перемену настроения омеги, спокойно промолвил Юнги. — Но не переживай, в палате кроме меня никого не было. Но все же осушать водоёмы я не советую. Вода нужна не только чудовищам. Но и мне, например. — Вот как, — стыдливо потупил взгляд Чимин. Идиот! Какой же он идиот! Чем только думал, идя на операцию? Почему не предвидел этот момент? Ничему жизнь не учит. — А ещё что-то я говорил? — Нет, Чимин, больше ты ничего не говорил, а я ничего не спрашивал, — посмотрев омеге в глаза, прямо сказал Юнги, не видя смысла ходить вокруг да около. А их милая Цаца не на шутку разволновался. Есть что скрывать? — А хотел спросить? — Да, — не стал лгать Юнги. — Пока ты был на операции, приходил Чонгук. И у него было пару вопросов к тебе. Но я не стал их задавать. — Почему? — Хороший вопрос, — равнодушно пожал плечами Юнги. — Наверное потому, что это подло по отношению к тебе. Да и пользоваться чужой слабостью как-то совсем не круто. Можно же поговорить и позже. — Ты слишком добрый, Юнги, — хмыкнул Чимин, сам не понимая толком, что чувствует. Благодарность? Какое непривычное чувство. Как бы не привыкнуть. — Это однажды может выйти тебе боком. — Моя доброта распространяется только на тебя. Я доверяю тебе, Чимин, — как нечто само собой разумеющееся проговорил Юнги, словно губка впитывая в себя каждую эмоцию на лице омеги. — И да, это может выйти мне боком. И даже больше. — И вот что мне с тобой делать? — устало улыбнулся Чимин, отчего-то смущаясь. Юнги ему доверяет? Это… странно. Странно и глупо. Чёртов человек! — Честно ответить на мои вопросы? — приподняв бровь, легко предложил Юнги, прекрасно понимая, что тем самым загоняет омегу в угол. И нет, ему не стыдно. Даже замки из песка падают в море в конечном счете. Чем не повод, наконец, всё прояснить и начать доверять друг другу по-настоящему? — Они не сложные, Чимин. — Ладно, я попробую, — немного подумав, неуверенно кивнул Чимин. Что ж, ответить на вопросы совсем не сложно. Главное только не вдаваться в подробности. — Спрашивай, пока я добрый. — Что ты собираешься делать со мной и Чонгуком, когда всё закончится? — даже и не думая как-то помягче задавать свои вопросы, хмуро спросил Юнги, присаживаясь на кровать рядом с омегой. — Ничего. Чонгук смело может пойти на все четыре стороны, а ты… я бы хотел, чтобы ты остался со мной, — сдержанно ответил Чимин, так вовремя вспомнив о том, что слова подобны листьям: дерево, рождающее их очень много, приносит очень мало плодов. Сейчас он в очень шатком положении. Чем меньше он расскажет, тем лучше. Но при этом Юнги не должен усомниться в искренности его слов. Задача, конечно, со звёздочкой, но он справится. — Вот так просто? — явно не особо веря омеге, хмыкнул Юнги. — И никаких подводных камней нет? — С моей стороны нет, — спокойно ответил Чимин. — С Чонгука — не факт. Он согласился мне помочь на определённых условиях, которые до сих пор не озвучил. А это, увы, наводит на определённые мысли. Мне стоит их озвучивать? — Нет, — отрицательно покачал головой Юнги, делая себе мысленную пометку поговорить с Чонгуком. — Но я всё же не думаю, что его условия будут чем-то из ряда вон выходящих. — Я на это очень надеюсь, — устало протянул Чимин. — Что тебе ещё интересно? — Кто крот в доме Сокджина? — Судья. И я уже говорил об этом Чонгуку, — прохрипел Чимин, удобнее устраиваясь на кровати. — Ему нужно имя? Хорошо — Ким Джеджун. Он заместитель Верховного Судьи. Скажу даже больше: ИАО САБАО — это в равной степени я и он. Круто, да? — ИАО САБАО — это два человека? — не смог скрыть своего удивления Юнги. А Чонгук об этом знает? — Как такое возможно? — Да, я — мозг, он — тело. Я придумываю план, он его реализует. Я ставлю цели, он их достигает, — не без гордости проговорил Чимин. — Все подорванные питомники и бордели Намджуна — это его рук дело. — И ни Сокджин, ни Намджун его до сих пор не подозревают? Как так? Всё же происходит буквально у них под носом. — Мой дорогой братик свято верит в то, что контролирует Судей, — довольно фыркнул Чимин, хитро посмотрев на Юнги. — Но это не совсем так. — Не понимаю. — Как бы это объяснить, — закусив губу, прохрипел Чимин. — Ты же знаешь, что Судьям нельзя вступать в отношения и заводить детей? — Да, я слышал об этом. — Их с младенчества растят как идеальных солдат, без чувств и слабостей. Они не знают ни жалости, ни усталости, ни родительской любви, даже течки и гона у них нет, всё блокируется ещё в подростковом возрасте. Но Джеджун и Верховный… они вместе, причём очень давно. И даже ребёнок у них есть. Это своеобразный прокол моего отца. Сокджин в деталях знает об этом. И это его главный козырь. — Судьи сделают всё, чтобы защитить своего ребёнка. Это логично. — Да! — хлопнул в ладони Чимин. — Но! Сокджин немного перестарался с демонстрацией своей силы и забрал у них ребёнка. Джеджун этого, естественно, не оценил. По идее, малой сейчас должен быть в специальном центре, где готовят будущих Судей. Но… его там нет. — Сокджин об этом знает? — начиная понимать довольно много, осведомился Юнги. Да уж, неведение, действительно благо! — Нет, конечно, — оскалился Чимин, даже не пытаясь скрыть своего веселья. — Почти год назад я через Хичоля вывез его в северокорейский сектор. — Ты подменил детей? — Да, кто там разберёт этих младенцев? Они все на одно лицо. — И теперь Судьи вынуждены быть на твоей стороне, — невольно нахмурился Юнги. — По другому им ведь никак не вернуть своего ребёнка. — Нет, Юнги, ты немного не понял, — наконец, начиная отдалённо чувствовать свои ноги, прошептал Чимин. — Я никого ни к чему не принуждал. Джеджун сам пришёл ко мне и попросил об услуге. Признаться, я хотел ему отказать, но… у него был своеобразный рычаг давления на меня. Пришлось согласиться. — И что это за рычаг? — Всё тебе расскажи, — игриво повысил голос Чимин. — Он увидел кое-что, что могло бы очень сильно навредить мне и Намджуну. Откажи я ему тогда, умер бы практически сразу. Намджун, возможно, тоже. — А увидел он? — Какие сложные у тебя вопросы, Юнги, — потупил взгляд Чимин, слишком очевидно сомневаясь, стоит ли рассказывать человеку эту часть своей биографии. — Это было в день свадьбы Сокджина и Намджуна. Отец застукал нас вместе и закатил скандал. В какой-то момент… Намджун столкнул его с лестницы. Он упал, травмировался, но не умер. Пришлось мне ему помочь отойти в мир иной. Джеджун всё это лицезрел буквально из первых рядов. — Ты убил своего отца? — на гране слышимости произнёс Юнги, медленно переваривая услышанное. — Можно сказать и так. Ты разочарован? — зачем-то спросил Чимин, уже и так прекрасно зная ответ. — В свою защиту скажу лишь то, что мой отец был ужасным человеком. Я не сожалею о содеянном. Он… отдал меня Намджуну, как какую-то вещь. Сказал: резвись, пока не женишься на Сокджине. На мои чувства ему всегда было плевать. В ту ночь… когда Намджун трахал Сокджина, он пришёл ко мне и с улыбочкой выдал: «Тебе больно? Вижу, что больно. Запомни эту боль и больше никогда не доверяй альфам». Урок тот, к слову, я усвоил на отлично. Только теперь я не только альфам не доверяю. А всем кругом. Забавно, да? — Самую сильную боль нам зачастую причиняют именно родные люди, — шёпотом произнёс Юнги, забираясь на кровать и ложась рядом с омегой. Лицом к лицу. — Не ты плохой, Чимин, а те, кто тебя таким сделали. Если после свержения Сокджина тебе станет хоть чуточку легче, я помогу тебе всем, чем только смогу. И Чонгук поможет. Куда он денется? — Хочешь вернуться в дом к Чонгуку? — ближе прижимаясь к Юнги, едва слышно спросил Чимин. — Я всё понимаю. Это нормально. — Поцеловать тебя хочу, — улыбнулся Юнги, зарываясь пальцами в волосы омеги. Чимин — птица, чьи крылья покрыты нефтью. Как бы ему хотелось до блеска очистить его «перья» и навсегда остаться рядом. Омега — его откровение, его крест. Эти чувства в груди настолько сильные, что совладать с ними просто невозможно. Прости, Чонгук, многого ты так и не узнаешь. — Так целуй. Так целуй. Насколько же у Чимина всё просто. Но может это и к лучшему? Зачем усложнять то, что и так идёт своим чередом? Чуть подавшись вперёд и нежно поцеловав омегу, Юнги закрыл глаза и, вдыхая полной грудью любимый запах, постарался ни о чём не думать. Он полностью повержен. Чимин — шторм в его мыслях, память наоборот, слёзы и бетон, цветы минных зон. Поэты, напрягая одурманенные абсентом мозги, никогда не смогли бы во всех красках описать все те чувства, которые сейчас столь яростно бушевали у него в сердце. Ни один мученик, умирающий от боли, не произнёс бы подходящих слов, описывающих весь тот грех, в который они погрузились с головой. Назад дороги больше нет. И никогда не будет. Только вперёд. Тело агнца. Бог, Дьявол. Песнь ночи. Вечный ад. Аллилуйя!