Ибо всё вокруг меня, что чувствую, хладно и мертво.
***
Сокджину почти не больно. Почти… Хмуро глядя на то, как его люди, без лишних слов, отдав дань уважения, бережно опускают непривычно неподвижное тело Намджуна в промозглую ледяную землю, омега как будто не здесь. В его голове — совершенно пусто, зато перед глазами — извращённая до предела обратная эволюция мира. Вся та красота, что ещё вчера так сильно радовала его взор, сегодня неожиданно потеряла все свои краски и неумолимо начала поглощаться огромным прожорливым древним червем, вылезшим прямиком из-под земли, облачённый в острые осколки, похищенные у разбитых раздробленных зеркал. Ему бы тоже к лицу был подобный «плащ». Он бы с такой радостью в нём ходил, на нём спал, жил… и, быть может, даже со временем из всей тысячи осколков стал бы самым большим и запоминающимся. Запоминающимся для всех, но не для Намджуна. Увы и ах, его альфа оказался безумным почитателем безвкусно нарисованного «пейзажа», на котором под толстым блеклым слоем «снега» была скрыта сама суть грязи и морального разложения. Мерзкий, мерзкий, мерзкий альбинос! Забрал то, что должно было принадлежать другому, забрал то, что должно было принадлежать ему! Такое не прощается. Никогда. Сокджин в могилу ляжет, но «любимому» братцу с лихвой отомстит за всю боль и слёзы. Увековеченный на погосте, на пути к кладбищенским вратам, курган, придавивший альбиноса, потонув в реке, что течёт в подземный мир, на веки вечные станет предостережением для всех, кто сдуру посмеет пойти против него или же памяти о нём. Да, он монстр. Монстр, которого создало само общество! Он — то, что челядь обычно привыкла обвинять в упадке и социальных проблемах, он — козел отпущения! А почему? Потому что имел власть. Потому что был той самой властью. Только вот если люди его так сильно не хотели и презирали, зачем тогда создали? Зачем столько лет терпели? Бунт ведь дело нехитрое. Полумертвый, в пустошах из стали и цемента, как неудачный эксперимент, загнанный городом без солнца, который никогда не спит, он принял уже своё первое поражение. Южнокорейский сектор о нём ещё вспомнит, но будет уже поздно. Боль от воспоминаний давно уже превратилась в зловещую Тьму в его сердце. Окончательно убив свет в себе, его душа теперь разорвана на части. И с этим уже ничего не поделать. Ну и пусть. Ему ещё не долго мучаться осталось.— Жди, Намджун, я скоро буду рядом. И в этот раз навсегда.
Странные бесформенные образы, некогда бывшие такими знакомыми, словно дикие птицы, хаотично то гнездились на закромах воспалённого сознания омеги, то улетали прочь, не проронив ни «слова». Хищники дичайшие, что словно пауки в небесах свои сети развернули, водовороты, в которых и время, и пространство утонули в бездонном океане Судьбы, неожиданно потеряли в глазах Сокджина своё былое величие. Так чувствуется приближение смерти? Как-то совсем не страшно. С ужасом жизни точно не сравнится. Да и не должно, по сути. Он ведь демон, демон, чьё лицо покрыто тенью; совсем скоро он добровольно заползёт в свой личный зимний гроб, дабы увидеть, наконец, царство беспросветной тьмы. Веками он будет всматриваться в стеклянную землю — прекрасный вид, который он мог бы запечатлеть в своих глазах. Мог, но не стал. Отдав этот пьедестал образу Намджуна. Намджуна, рядом с которым ему было невыносимо и без которого ему не дожить до следующих суток. Словно летучая мышь или волк, он совсем скоро выследит свою жертву, и крысы «любезно» оповестят альбиноса о его прибытии. Или точнее будет сказать — крыса? Хосок. Да уж, прав был ЛаВей, говоря: «Остерегайтесь тех, кто падает к вашим ногам: они могут тянуться к углу ковра». Он верил Хосоку, и вот он результат. Что ж, это его ошибка, и он её исправит. «Кванджу-1» будет гореть чертовски ярко! Настолько ярко, что весь сектор увидит. Увидит и всё поймёт. — Лилит-ши, мы закончили, — негромко проговорил Джунсу, подойдя к омеге. — Все следы копки скрыли? — подняв взгляд на лицо альфы, спросил Сокджин. — Да, — быстро кивнул Джунсу. — Мы щедро засыпали могилу снегом, никто не поймёт, что здесь кого-то недавно хоронили. — Хорошо. Узнали, где альбинос? — Да, он в часе езды от «Кванджу-1». — Сколько людей с ним? — Лишь Чон Хосок. — Как любопытно, — хмыкнул Сокджин. — Спелись, значит. — Наши дальнейшие действия? — не сводя взгляд с лица омеги, осведомился Джунсу. — Люди Хи-нима и участники бунта Вас активно ищут. — Едем по душу альбиноса, — немного подумав, ответил Сокджин. — Убью его по-быстрому и расходимся. — Расходимся? — нахмурился Джунсу. — Почему? — Я в любом случае не жилец, — безразлично пожал плечами Сокджин. — А у вас троих шансы ещё есть. — Лилит-ши… — запнулся альфа, не находя нужных слов. — Я всё сказал, — тряхнул головой омега. — Выдвигаемся. Стойко игнорируя тяжёлый вздох альфы, Сокджин, не глядя на могилу Намджуна, сел на сани и, заведя мотор, взял курс на «Кванджу-1». Вот и он: момент истины. Ещё немного и случатся все молнии, грозы и все дожди. Он так долго этого ждал, радоваться бы, да как-то совсем невесело. Нельзя недооценивать альбиноса, честный бой — это не про него. Поганка хитрый. Хитрый и изворотливый. Зная, что его повсюду ищут, тот поехал в самое очевидное место, ещё и потеряв где-то по дороге своего любовника. Что-то тут не чисто. Ловушка? Вполне возможно. Пока альбинос отвлекает, Чонгук нападает? А это не лишено смысла. Осталось теперь только понять, какая роль во всём этом отведена Хосоку. Информация? Транспорт? Живая человеческая сила? Хм… Медленно затормозив аккурат напротив главных ворот «Кванджу-1», Сокджин слез с саней и, прекрасно видя недалеко от колонии транспорт Хосока, рвано выдохнул. Его бывший друг где-то рядом. Альбинос тоже. В колонию те не заходили — следов нет. Прячутся? Выжидают? Ждут подмогу? Ох, как волнительно. Волнительно и опасно. В паре километров отсюда люди Хи-нима. Чуть ближе — озлобленная толпа альбиносов. И те, и те беснуются, кричат: «ИАО САБАО!». Омеге от этого блевать хочется. ИАО САБАО… Нашли, конечно, героя! Да, да, да! И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. Аллилуйя! Возрадуемся же! Только вот зря сброд позабыл о том, что тот, кто отождествляет Сатану со злом, должен также принять во внимание и всех тех мужчин, женщин, детей и животных, что умерли лишь потому, что на то была «воля Божья». Альбинос их спас? Возможно. Но скольких при этом сгубил? — Братик, выходи играть, — нараспев протянул Сокджин. — Мне не терпится вспороть тебе брюхо. В ответ — ожидаемо тишина. Время подать голос ещё не настало? Дядя команды не давал? «Великий освободитель» никто без своей охраны? Боже! И как только этот шут сектором управлять собрался? Кто из соседей станет воспринимать его серьёзно? Это же сюр какой-то. Репутация их сектора в шаге от краха. Сменить его на жалкого слабака — это же ещё додуматься было нужно. Рядом с ним сами Боги войны неуклонно ступают подле, рядом с альбиносом же лишь изуродованные тела нелепых последователей, где царит порядок, тот сеет раздор. Ни проклятия, ни угрозы не остановят его, альбинос же умеет только прятаться за чужими спинами. Цербер так и норовит схватить его за пятки, изгнанный с губительных полей Аида, он всё ещё силён, альбинос же слаб от рождения, слаб и практически слеп. Он — бунтарь, он никогда не умоляет, не сдаётся, что не даст ему Маммона, он возьмёт силой, альбинос же просто молча примет поражение. Он незыблем, как проливной дождь, альбинос же мелкая лужа. Их даже в шутку сравнивать нельзя! Так куда же смотрят все эти люди? — Чимин-и, ну хоть раз в жизни не будь трусом и выйди ко мне, — теряя терпение, рыкнул Сокджин. — Обещаю убить тебя быстро. — Глупо давать обещания, которые ты не сможешь сдержать, — хмыкнул Чимин, медленно, даже слишком медленно, издевательски медленно выходя из тени. — Такой торжественный момент, а я без фрака. Непорядок. — Есть ли разница, в чём тебя будут жрать черви? — равнодушно пожал плечами Сокджин, внимательно наблюдая за передвижениями брата. — Это ты мне скажи, — склонив голову вбок, выдохнул Чимин. — Я-то пока ещё планирую пожить. Знаешь ли, сектору без главы никак. — Я поражаюсь твоей самоуверенности, — присвистнул Сокджин, ближе подходя к альбиносу. — Дрожишь тут весь и ещё смеешь надеяться на победу? — Не обольщайся, дорогой, — нахмурился Чимин, стараясь успокоить своё дыхание. — У меня адски болят ноги, оттуда и дрожь в теле. — Сделаем вид, что я тебе поверил. — Верь во что хочешь, Сокджин, — показательно закатил глаза Чимин. — Сути это не изменит. Из нас двоих, король — я. — О, я не возражаю, братец, ты — король, но ты тот король, что голый. Мерзкий, мерзкий, мерзкий альбинос! — Не волнуйся, я похороню Намджуна со всеми почестями, — проигнорировал колкость брата Чимин. Мерзкий альбинос? Даже не обидно уже. — Тебя же скормлю сброду. — Похоронишь Намджуна? — во весь голос рассмеялся Сокджин. — Даже не мечтай об этом, мразь! Тебе никогда не найти его тело. — Сам зарыл? Этого стоило ожидать, — покачал головой Чимин. — Не страшно. Рядом с ним ты всё равно лежать не будешь. — Тебе повезло, — хлопнул в ладоши Сокджин. — Я не столь принципиален, как ты, так что могу зарыть тебя в одной яме с Чоном. — Я надеюсь, с тем, который Чонгук? — приподнял бровь Чимин. — Знаешь ли, мне в случае чего совершенно не хотелось бы разлагаться рядом с Хосоком. — Хосок сгорит вместе со своей колонией. Не беспокойся об этом. — Поделом ему, — нараспев протянул Чимин. — Самое то для предателя, да? — Пока я не вышиб тебе мозги и не засунул их в цветочный горшок, — нахмурившись, проговорил Сокджин. — Ответь на один вопрос. — Какой? — Как умер отец? — Намджун столкнул его с лестницы, а я уже добил внизу, — не стал лгать Чимин. Хуже себе он этим уже не сделает. — Вот как… — до боли закусил нижнюю губу Сокджин. Таки Намджун… и вот вроде бы этого стоило ожидать, но окончательно разочаровываться в альфе всё равно больно. Но вот не дурак ли он? — Вы друг друга стоите. — Стоили, — намеренно поправил брата Чимин. — Намджун мёртв. — Как же сброд, скандирующий сейчас твоё имя, похож своими душами, нечистыми и мерзкими, на тебя, братец. Какой «спаситель», такая и паства. — Не тебе о подобном рассуждать, Сокджин. История запомнит тебя как первого главу сектора, которому был объявлен импичмент. — Анафеме ещё не забудь меня придать. — Я подумаю об этом. Понимая, что говорить им больше не о чём, Сокджин немного заторможено закатал рукава на рубашке и, подняв взгляд на альбиноса, невольно нахмурился, заметив у того на шее цепочку с крестиком, которую подарил тому их отец. Как забавно и иронично, распятие. Символ веры. Но что же оно символизирует на самом деле? Мертвенно бледную немощность, висящую на куске дерева. Альбиносу это так подходит. Практически автопортрет. Все религии духовного характера придуманы человеком. Ничем иным, как своим плотским мозгом, он сотворил целую систему богов. У человека есть эго, его скрытое «я», и лишь потому, что не в силах смириться с ним, он вынужден обособлять его вне себя в некоем великом спиритуальном создании, именуемым «богом». «Бог, которому ты поклоняешься, может быть тобой.» До чего же всё очевидно. Да? Как бы то ни было, одного «Бога» люди уже однажды убили. Он же убьёт второго, самопровозглашённого. Резко подавшись вперёд, Сокджин со всей силой, на которую только был способен, одной рукой ухватил брата за горло, второй же, ударив в живот, повалил на землю. Не сдерживая себя, не придерживаясь никакой стратегии, без разбору, он принялся наносить удары, сгорая в своей агонии. Все потуги альбиноса бессмысленны, все попытки выбраться — обречены на провал. Он сильнее и злее. Больше никаких игр, он просто забьёт эту тварь до смерти и пойдёт по своим делам. Тёмные времена настали. Они не могли не настать. Для него, так точно. Темнее, чем все прежние дни. Темнее, чем все прежние годы. Наступил век внутреннего холода. Холоднее, чем все прежние дни. Холоднее, чем все прежние годы. Он словно не в себе. Шум сзади совершенно не интересен Сокджину. Залитое кровью лицо брата — вот что ему любо, вот что он чётко осознаёт. Ибо всё остальное словно в липкой дымке тумана. Время под ним уже практически остановилось, над ним — глубокая тьма, на востоке — боль и отречённость, на западе — тяжелые ворота ответственности, на юге — он почти слеп, лишь на севере — иллюзия ответа. Это — все кроме ошибок. У него не осталось ничего, он — ничто. Он должен показать всем кругом свою правду. Показать и заставить её принять. Он — призрак, которого все боятся. Он — психическая правда и антидот разрушению. Суша встречается с морем, ночь встречается с днем. Земля встречается со льдом, вопрос — с ответом. Звезды блещут во льду, отражаясь от черной поверхности. Оставаясь на краю заснеженного берега, где земля встречается с морем — замерзшая пустошь, может стать его новым началом. Сокджин правда в это верит. Всё можно вернуть к изначальной точке. Нужно только устранить того, кто мешает, кто отравляет кровь семьи Ким. Плотно, двумя руками обхватив шею альбиноса, Сокджин максимально сильно сжал пальцы, неотрывно глядя в распахнутые глаза брата. Тому больно. Ему тоже было больно. Око за око. Всё так, как и должно было быть. Жалко только, что Намджун не увидит его триумфа. Совершенно бессовестно наслаждаясь предсмертными конвульсиями брата, Сокджин умудрился упустить тот момент, когда тот, кого уже не должно было быть в этом мире, разъяренным коршуном налетел на него со спины и вылил на голову и спину что-то по запаху похожее на спирт. Непроизвольно закрыв глаза и рвано выдохнув, омега только было хотел продолжить начатое, как всё его тело неожиданно пронзила острая боль. На то, чтобы понять, что он горит, у Сокджина ушло не больше пары секунд. Подскочив на ноги и повернувшись лицом к «призраку», он, стараясь не паниковать, упал спиной в снег, напрасно пытаясь потушить огонь. Нужно снять рубашку. Срочно! Где там Джунсу с остальными пропал? Ах, да, он послал их следить за людьми Хи-нима. Идиот! Какой же он идиот! Вцепившись пальцами в пуговицы, Сокджин быстро рванул ткань на себя и тут же в голос взвыл от того, с какой силой на него набросился альбинос. Тот не бил его, нет, мразь действовал куда более филигранно. Один выпад, одна новая дырка. Так вот на что надеялся этот ирод… выждать удачный момент и зарезать его. Подло, как же подло. Хотя, чего ещё можно было ожидать от мерзкого альбиноса? Кровь течёт, кровь везде. Его кровь. Это конец? Он проиграл? Как такое возможно? Перед глазами — ужасные тени ныряют прямиком сквозь дымку тумана, напрасно пытаясь вцепиться в его плоть. Он ведь ещё сопротивляется, да? Их когти и зубы совсем скоро осквернят храм его души и доставят его дух к воротам Ада. Раны горят огнём, со спины уже явно слезает кожа, луна над головой такая же бледная, как и распятие на шее альбиноса. Нет, он не будет кричать. Он не доставит такого удовольствия чёртовому отродию. Пусть тот хоть искупается в его крови, он звука не издаст! Да, умирать больно, но и что с того? Потерпеть ведь можно. Он потерпит. Звук затвора — слишком громкий. Джунсу пришёл? Нет, тот слишком далеко. Из последних сил повернув голову в сторону, Сокджин расфокусированным взглядом уставился на Хосока, направившего на него небольшой пистолет, последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в вечную тьму, было: — Прощай, друг. Я буду скорбеть по тебе.