1-ЫЙ ТУР ГОЛОСОВАНИЯ НА ПОЗИЦИЮ КОРОЛЯ ХАНТЕРА:
ПЕРВОЕ МЕСТО — ЛИ ДЖЕНО
ВТОРОЕ МЕСТО — ХВАН ХЕНДЖИН
ТРЕТЬЕ МЕСТО — КРИСТОФЕР БАН
ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО — СТИГ ХАРИНГТОН
ПЯТОЕ МЕСТО — ДЖОРДЖ ЛОЙД
— Хана всех порвала и в этом году! — донеслось откуда-то сбоку, из-за чего я невольно вздрогнула, будучи поглощённой детализированностью кошмара, нашедшего своё диаметральное воплощение и в реальности. — Королева лучше всех, нашу Хану ждёт успех!.. Вперёд!.. — Вперёд, Хана! Вперед! По толпе пронеслась волна воодушевленных криков, окончательно лишивших почвы из под ног и вынудивших отступить от злополучного списка, имена на котором троились, приобретая самые разнообразные оттенки, подобно фигуркам в калейдоскопе. Хотелось броситься наутёк, и я тут же двинулась против огромного скопления людей, теряя очертания холла, пространства в целом и поближе натягивая козырёк кепки к глазам. Слезы пекли веки, и в следующую же секунду я ощутила мягкое прикосновение руки, побудившее изменить траекторию и подобно путеводной звезде избавившее от бренных оков несметного количества людских тел. Я чувствовала себя как ватная кукла, бесцельно следуя за высоким силуэтом, пока не распознала знакомый синий кафель уборной. Сумка невольно рухнула под ноги, пальцы коснулись козырька, и я тут же столкнулась с выразительными серыми глазами Феликса, взиравшими без тени всякого предубеждения. По коже побежали мурашки, и я мгновенно отпрянула, цепляясь за раковину и пытаясь восстановить дыхание. — Эй, тихо!.. Тихо! Это всего лишь я, Хана. Видишь? Это я… Его руки механически нашли мои плечи, и я инстинктивно уперлась лбом ему в грудь, прикусывая губу, дабы притупить нарастающую боль в сердце. — Ты меня-… до смерти напугал, — прохрипела я, цепляясь за рубашку и обретая силы поднять взгляд. — Нет, это ты меня до смерти напугала! — пожаловался он, забавно хмурясь. — Я думал ты там упадёшь на ровном месте!.. Я болезненно стала озираться по сторонам, распознавая, что мы в женском туалете, и устало села прямо на тумбу рядом с раковиной, прислоняя затылок зеркалу. — Ты не по адресу — уборная для парней рядом. Если нас тут вдвоём заметят, это будет выглядеть, по меньшей мере, странно. Феликс безмолвно прошагал к тележке уборщицы, оставленной в самом углу, с совершенно бесстрастным выражением лица выудил табличку «Не работает» и повесил ее с внешней стороны двери. — Теперь сюда точно никто не прорвётся, — деловито оповестил он, пронизывая швабру через ручку и запирая нас изнутри. — Очень даже креативно вышло, не находишь? — Даже знать не хочу, зачем ты запер нас в одном из самых непримечательных мест этого благопристойного заведения, — съязвила я, наблюдая, как зрачки парня вспыхнули мягким тёплым огнем. Он практически бесшумно сел рядом, и я просто не могла мысленно не отметить, как завораживающе он выглядел с этими светлыми отросшими локонами и разделённой челкой, загадочно спадавшей на длинные трепетные ресницы и оттенявшей веснушки на атласной загоревшей коже. — Ты улыбнулась, — вдруг заметил он, разворачиваясь всем телом и участливо склоняя голову набок. — Я давно не видел твоей улыбки. Где ты была все эти дни? Бан Чан не давал мне покоя и сказал, что ты сбежала с вечеринки с ключом от его машины, но так им и не воспользовалась. В чем вообще дело? — Я облажалась, Ликс, — безэмоционально откликнулась я, чувствуя, как неясность зрения снова возвращается под влиянием эмоций. — Братство же на сегодня организовало эту идиотскую благотворительную акцию с автомойкой, да? Ты участвуешь? — Да, а по мне разве не видно? — хмыкнул он, осматривая растянутую белую футболку без рукавов, которая была чертовски ему к лицу. — Сегодня какая-то бабуля на автобусной остановке приняла меня за бездомного, дала доллар и сказала, что в таком юном возрасте я должен работать, а не бродяжничать по улицам. — Она так пошутила, наверное. Ты слишком хорошо выглядишь для бездомного. — Нет, это ты просто чересчур хорошего мнения обо мне. И вообще-… не меняй тему! Я звонил тебе раз десять точно за последние несколько суток!.. Почему пропадаешь, не выходишь на связь, а потом заявляешься в школу в таком виде, словно все это время была в запое? Тебя же снова номинировали на первое место в этом году! Я так чертовски горд! — Это ничего не значит. Я планирую на днях сдать жетон в секретариат. — Что?.. Погоди, в каком это смысле-… сдать? — Хочу отказаться от участии в выборах на позицию Королевы Хантера, Ликс. Мне нечего дать Совету, и я больше не возьму на себя ни единой роли — достаточно лжи и масок. — Какой ещё лжи, Хана? О чем ты? Все сестринство держится на тебе одной, люди продолжают искренне верить в твою кандидатуру, а ты решаешь так резко все бросить? На кого ты все оставишь? Неужели на Наоми, которая тоже резко решила баллотироваться? Да месяца не пройдёт, как она все угробит! — Наоми — это вторая причина, по которой я ухожу. Она была моей лучшей подругой, и даже сейчас-… я не могу пойти против неё. Просто не сумею, понимаешь?.. — Послушай, но ты же можешь переизбрать сестринство, в конце концов, набрать другие кадры… Тут столько людей, которые мечтают с тобой работать!.. К тому же ты сама говорила, что Совет — это твой второй дом. Ты так много в него вложила за все эти годы, что даже братство под начальством Хенджина выглядело ничтожным и беспомощным. Здесь все признают твоё лидерство, и это факт! Признайся: это все Хван, да? Из-за него ты уходишь? — Нет, — резко отрезала я, и Феликс взволнованно распахнул веки, должно быть, перебирая сотню причин в голове и не находя ни одной стоящей. — В моей жизни впервые появился человек-… присутствие которого я не могу игнорировать. Он помог мне осознать глубинные ошибки, в основе которых крылось все несчастье, поэтому ради него я хотела бы все оставить, пока не стало слишком поздно. Парень удивленно приоткрыл губы, и, поддавшись немного вперёд, невесомо подцепил мои пальцы. — Пожалуйста, не говори, что этот человек, — именно тот, о ком я сейчас думаю. — Именно он, — без колебаний ответила я, и вместо ожидаемой маски ошеломлённости Феликс неожиданно погрузился в глубокую задумчивость, столь же пронзительно смотря и считывая каждую эмоцию безмолвного крика сверхъестественно чарующим взглядом. — Я не Королева Хантера, — никогда ею не была — Феликс, и все, что ты когда-либо знал обо мне, сущая ложь. То, что я сотворила с Ли Джено, вознеся его на первое место рейтингов, величайшая ошибка, которую я теперь просто не знаю, как искупить. — Сейчас ты ошибаешься в одном — говоря, что я совершенно тебя не знаю. Поверь, мне достаточно знать того, что ты один из самых талантливых и искренних людей, которых мне доводилось встретить. Все, особенно в старшей школе, обычно любят плыть по течению, мнить себя теми, кем не являются, навязывать убеждения, в которые сами не верят, но ты всегда была борцом, и, как бы долго я не наблюдал за твоей деятельностью, всегда поражался стойкости и силе, которой не нашлось бы ни у меня, ни у единого члена братства или даже Совета. В любом внеклассном мероприятии я нахожу частицу тебя, потому что ты всегда служила для всех нас вдохновением. Хенджину чертовски повезло иметь тебя в качестве девушки и наставника, потому что все, что свершается в этих стенах, дышит жизнью только благодаря тебе. Если все дело в этом парне-… Ли Джено, то, должно быть, он действительно тебе дорог, раз ради него ты готова пожертвовать всем, что имеешь. — Поверь, ничего из того, чего ты стал свидетелем, не должно было произойти: ни первенство Ли Джено, ни это идиотское соперничество с Хенджином, ни-… — Послушай, но ты же понимаешь, что Хван любит тебя и пойдёт на все лишь бы удержать? Я отлично его знаю — ему глубоко плевать на все эти регалии, потому что он не находит в них смысла, если тебя нет рядом!.. Ты же-… ты разобьешь ему сердце, если он узнает, что отказалась от титула Королевы Хантера ради Джено… Последняя реплика настолько сильно полоснула по сердцу, что я мучительно склонилась прямо над ладонями Феликса, которые инстинктивно подхватили меня под руки и крепко прижали к себе. — Я просто использовала его, Ликс! — взревела я, что есть сил стараясь подавить крик, рвавшийся откуда-то из самых недр грудной клетки. — Джено был просто проектом, придуманным мной, Жизель и Наоми, чтобы позлить Хенджина после того проклятого видеоролика с Миной! Мы поспорили, что я смогу сделать из него Короля Хантера за кратчайший срок и я просто сделала все как обычно: стала для него незаменимым человеком, чтобы затем-… затем растоптать и бросить. Я такой человек, понимаешь?.. Я пользуюсь людьми, как вещами, иду по головам, использую любые средства, которые могут себя оправдать и мне плевать на чувства других!.. Думаешь, как я стала Королевой этой школы? Я пользовалась такими, как ты, как Джено, как Хенджин, поэтому не говорили мне, что я самый искренний человек, которого когда-либо видел или что-то в этом духе!.. Я монстр! Феликс резко сомкнул чашу рук на моем влажном и покрасневшем от ужаса и гнева лице и тихо прошептал: — Если бы ты была монстром, то не была бы здесь и не доверила свои чувства. Я изначально говорил, что на твоей стороне, невзирая на обстоятельства, помнишь?.. Так вот послушай: ещё до переезда в Сеул, когда я готовился к вступительным экзаменам в Австралии, я встретил удивительного человека, которого ты чертовски напоминаешь. Эта девушка на протяжении года помогала мне по всем четырём предметам, в которых я был просто отвратителен: такая же перфекционистка до мозга костей, идеальна во всех отношениях, неприступна снаружи, но настолько удивительна, как личность, изнутри, что я был безгранично ослеплён её аурой, которая все больше и больше толкала меня на разного рода безрассудства. Я слепо тянулся к ней, находил буквально нечто свящённое во всем ее облике, к чему запрещено было прикоснуться, — такой ее видели все, пока она все же не открылась мне. Она была прекрасна, но изнутри безумно несчастна, потому что все сознательные годы убила на то, чтобы создать этот непогрешимый образ Холодной Королевы, который стал служить ей щитом от лжи, предательства и огорчений. Чаша страданий от недосказанностей переполняла чашу желания быть счастливой — она так и не призналась, что чувствует ко мне на самом деле, в то время как я сказал, что действительно полюбил ее всем сердцем. Если бы это чувство было ответным, я бы бросил все: визу, паспорт, чемоданы и вернулся к ней, поэтому, если этот Ли Джено делает тебя живой, не бойся сорваться и влюбиться по-настоящему, — бойся не сделать этого. Раньше мне всегда казалось, что в человеческих руках безграничное количество времени, но я никогда так не ошибался: если в твоей жизни появляется что-то поистине важное, то времени всегда становится недостаточно. Его подушечки пальцев невесомо коснулись век, смахивая застывшие слезинки и посылая сотни импульсов по всему телу. — Так вот о какой усовершенствованной версии ты тогда упоминал в автомобиле, — рассеянно пробормотала я, чувствуя, как сердце ускоряет ход с сумасшедшей скоростью. — Такие эпизоды жизни просто напоминают, что нельзя жить только будущим, бездумно представляя исход тех или иных событий, и что я не хочу терять ни секунды, когда могу быть с тем, кого люблю. Человеческая природа такова, что мы больше склонны сожалеть о том, что не совершили. Вечно сталкиваемся с какими-то барьерами, препятствиями, но лучше питаться воспоминаниями, чем сожалениями, поэтому я отдаю предпочтение бессонным ночам рядом с любимым человеком, а не фантазиям, что так или иначе под каким-то волшебным предлогом я мог бы найти в себе мужество высказать ему все, что на самом деле чувствую. — Я никогда не забуду этих слов, Феликс, — прошептала я, и парень улыбнулся, сражая своей всеобъемлющей теплотой, от которой каждая клетка напитывалась живительной силой. — Я знаю. Ты умная девочка, Хана, и не допустишь моей же ошибки. Я нервно сглотнула, взволнованно прильнув крепче и попытавшись понять, как его слова могли транслировать столько трепета и правдивой полноты, от которой просто невозможно было дышать — он словно знал меня, как будто мы действительно могли быть близко знакомы в какой-то другой параллельной Вселенной, где он играл роковую роль незаменимого элемента, в то время как сюда был направлен в качестве хранителя, о котором я и мечтать не могла. Точность его слов носила совершенно сверхъестественный характер, поэтому я мучительно прикрыла глаза, обнаруживая успокоение в его руках, от которых хотелось брать все больше и больше.***
В воздухе витал небывалый запах свежести и чистящего средства, от которого невольно пробрало на мурашки. Со всех сторон доносился раскатистый гомон, вселявший оттенок оживлённости в пеструю атмосферу, устланную вуалью белой пены, покрывавшую большую часть автомобилей, стоявших в хаотичном порядке. Я давно не видела, чтобы какое-то благотворительное мероприятие возбуждало столь колоссальное количество азарта, однако то, с каким энтузиазмом скрип тележек с необходимой атрибутикой становился частью общей какофонии, подтверждало каждое предположение, всплывавшее в сознании. Я приметила несколько знакомых лиц из Совета, парочку членов братства, неустанно развешивавших постеры с лицом Хенджина на каждом неопечатанном иными объявлениями месте, и поежилась, испытывая натиск контрастов и холод проточной воды, рассыпавшейся многочисленными лужами у подножия кроссовок. На площадь перед зданием учреждения высыпало по меньшей мере человек пятьдесят из каждого корпуса, и я шокировано стала озираться по сторонам, ловля на себе насмешливые взгляды Феликса. — Готова искупаться? — довольно поинтересовался он, с тем же восторгом наблюдая, как многие студенты хватаются за шланги, поливая друг друга вместо того, чтобы приступить к делу и наконец взяться за эти жалкие куски металла, до которых никому на самом деле не было дела. — Даже не вздумай, иначе я собственноручно промою тебе рот с мылом, — засмеялась я, распознавая неподалёку деловитый силуэт Бан Чана, который, должно быть, заметил нас с Ли с момента появления на горизонте и выжидающе созерцал, когда мы все-таки соизволим объясниться. — Похоже, по мою душу уже нашёлся кандидат, который с удовольствием займёт первое место в очереди, чтобы оторвать голову, — хмыкнул парень, бережно приобнимая за плечо и не позволяя фонтану брызг оставить следы на пока ещё сухой одежде. Неподалёку от Криса стояла Жизель, забавно склонившись над капотом чьего-то внедорожника и предприняв несколько тщетных попыток всучить своему очевидно до ужаса раздосадованному партнеру по мойке тряпку и губку. Однако стоило ей в очередной раз насупиться и подготовить шквал искрометных ругательств в его адрес, как при виде Ликса ее лицо тут же просияло подобно утренней заре, и ещё больше засветилось при обнаружении моей сконфуженной физиономии, явно не одобряющей все происходящее. — Вы что ограбили один и тот же магазин одежды? — воскликнула она, побросав предметы из рук и тут же безапелляционно оттеснив моего верного спутника в сторону. — Что вообще за безвкусица? Откуда вы понабрали этих маек? Наши с Феликсом голоса слились в единый залп безудержного смеха, от чего девушка ещё более оскорбленно схватила меня за плечи, начиная упорно утягивать ближе к входу в служебное помещение. — Я оценил твоё стремление превратить из этой автомойки подиум, — улыбнулся Ли, демонстративно натягивая на руки перчатки и вынуждая девушку мгновенно заредеть. — Если намекаешь на то, что я хорошо сегодня выгляжу, то просто так и скажи, — фыркнула она, намеренно поправляя крупные блондинистые локоны и с неприкрытым вызовом складывая руки на груди. — Просто потрясающе. Ты превзошла саму себя. В воздухе на секунду повисло гробовое молчание, от которого глаза Чейз грозились в любую секунду повылетать из орбит, но Чан вовремя подоспел с помощью, хлопая друга мокрой тряпкой прямо по спине и хитро заявляя: — Бампер на тебе, мачо. Флиртовать будешь только после того, как ототрешь то пятно на покрышке. — Думаю, Эль, с удовольствием поможет мне в этом, не правда ли? Однако девушка ребячески показала ему язык и тут же схватила меня за запястье, направляя нас обеих к главным дверям, лестничный пролёт перед которыми был непривычно пуст в силу того, что все устремились поглазеть на парад самых разнообразных автомобилей, чьи владельцы из кожи вон лезли, чтобы покичиться достатком своих обеспеченных родителей. Я достаточно скептически относилась к этому мероприятию, устраиваемому ежегодно, потому что далеко не всегда средства, вырученные за помыв нескольких десятков автомобилей, шли в фонд или на пожертвования, что изначально гарантировала администрация. Всеобщая атмосфера располагала к вечеринке: не хватало только алкоголя и диджея, но при таком колоссальном количестве людей, воды и музыкальных колонок благотворительная акция больше приобретала черты фестиваля, и в каком-то смысле мне нравился этот небольшой праздник, потому что он напоминал о тех моментах, когда мы с Хенджином слонялись вокруг, только и делая, что постоянно отлынивая от обязанностей и имитируя занятость, в то время как находились субъекты, которые действительно добросовестно выполняли работу. Это были минуты настоящей беззаботности и счастья, которое невольно испытываешь в силу полноты чувства, распирающего изнутри благодаря человеку, совершенно неосознанно дарящему частицу собственной души. Без Хенджина это мероприятие внезапно потеряло свою красочность и смысл в целом — только он имел власть над тем, чтобы вдохнуть жизнь даже в такие мелочи, поэтому с каждым пройденным шагом я утрачивала энтузиазм, не имея смелости признаться в этом Жизель. Мы быстро преодолели несколько коридоров и оказались напротив шкафчика, сплошь забитого какими-то пакетами и другой бесполезной, по моему скромному мнению, мелочью, которая тем не менее для подруги представляла важность общемирового масштаба. В любом случае, единственным плюсом всего этого барахла, неуемно складируемого на протяжении учебного года, был тот факт, что на случай апокалипсиса у Жизель обязательно найдётся все необходимое для выживания на период нескольких ближайших месяцев. — Переодевайся, — провозгласила она, неожиданно втискивая в руки джинсовые шорты и именную майку школы, на которой крупными буквами было выведено «Hunter’s babe will hunt you»*. — Очень патриотично, — улыбнулась я, разворачивая края и невольно вспоминая, как все черлидеры на прошлогодних играх были облачены в эти футболки, сыскавшие колоссальную популярность в сети. — Теперь Эль значит… Какой такой важный эпизод в этой жизни я пропустила, когда вы с Феликсом стали настолько близки? Должно быть, Чейз догадывалась, что я не упущу столь важную деталь из виду, поэтому с ещё большим остервенением стала подбирать упавшие на пол вещи и утрамбовывать их внутрь несчастной поскрипывающей металлической коробки. — Когда весь этот мир резко решил сойти с ума! — вдруг воскликнула она, захлопывая дверцу и судорожно зачёсывая вьющиеся блондинистые локоны назад. — Ты пропала на несколько суток, и в этих стенах начался просто апокалипсис! Клянусь богом, не знаю, с каких пор я стала подручным-дипломатом, но Хенджин совершенно извёл меня: не отставал ни на секунду, спрашивал здорова ли ты и почему тебя по-прежнему нет в списках избирательной кампании, когда все уже давно записались. После циркового шоу Наоми и ее поразительно высокого рейтинга люди как с цепи посрывались!.. Я вижу лицо Картер буквально на каждом баннере и-… и-… боже мой, я правда не понимаю, как это все вообще могло произойти с нами, Хана? Как так получилось, что Наоми резко решила подать заявку? Она никогда особо не тяготела к подобной деятельности, постоянно ругалась на работу Совета и говорила, что только ты можешь держать весь этот обезьянник в узде… И что же теперь получается?.. Мы враги? Я молча припала к стене, возводя глаза к мучительно пустому потолку, освещаемому ослепляющим светом от стёкл, за которыми столь безмятежно разыгрывались ребяческие баталии за последнюю губку или моющее средство. — Может, нам с ней поговорить? Все выяснить? Этому же должно быть какое-то конструктивное объяснение?.. Она на втором месте после тебя, в то время как мы ничего не предпринимаем и-… — А не нужно ничего предпринимать, Жизель! — с надрывом воскликнула я, чувствуя, как струны души натянулись до предела, а руки предательски задрожали, сжимая ткань одежды. — Меня нет в списках, не потому что это какая-то ошибка, а потому что я не вносила собственное имя! — К-как это не вносила?.. Т-то есть намекаешь на то, что больше не хочешь управлять школьным сообществом? Ты уходишь? Ее глаза вдруг посветлели на несколько оттенков, становясь прозрачными и от этого ещё более трагичными — до неё дошёл смысл моих слов, однако она никак не могла воспринять их на веру, теряясь в домыслах и тут же протягивая руки, подобно ребёнку, жаждущему теплоты. — Тебе никогда не казалось, что мы заигрались? — продолжила я, грубо хватая подругу за плечи и пытаясь сосредоточить все ее внимание не на потрясении от произошедшего, несомненно посеявшего раздор в сознании, а на отчаянном призыве, который не решалась озвучить все эти годы. — Не задумывалась ли, что, может быть, то, что мы сделали с Ли Джено — фатальная ошибка, за которую никогда не сумеем расплатиться? — Причём тут вообще этот бестолковый социопат? К третьему туру он все равно вылетит, и о нем позабудут так же быстро, как внезапно решили вспомнить! Первое место ничего не значит, и даже если решит ляпнуть что-то в твою сторону, ему все равно никто не поверит. Ты же знаешь, что я всегда тебя прикрою! Главное, ты и Хенджин — вы снова вместе!.. Ну же, Хана, не говори глупости… Мы все уладим, поговорим с Наоми, я соберу девочек и мы организуем самую мощную избирательную кампанию в твою честь! Вся школа точно проголосует в твою пользу!.. Хана?.. Хана, ты меня слышишь?.. Ее слова сводили с ума, и я совершенно не обретала сил на ответ, понимая, что она меня не поймёт, пожалуй, первый раз в жизни — просто посчитает сумасшедшей. Все это время я настолько трепетно оберегала Джено, что сам факт наших с ним близких отношений может быть не воспринят в серьез, не понят — не оценён. Для кого-то он стал образцом для подражания, для кого-то — неожиданным подвижным звеном, внезапно внёсшим серьезный корректив в наш крохотный мир страшных эгоистов, поражающих своих снобизмом и косностью сознания. В сущности он был диким львом, которого бросили на арену перед сотней зрителей, изголодавшихся по животрепещущему зрелищу, и я играла прекрасную роль укротителя — не хватало только хлыста. Однако по современным меркам это было чем-то самим собой разумеющимся: использовать, подчинять, пожинать результат и как ни в чем не бывало идти дальше. Я больше не могла следовать по данной траектории — не в отношении человека, который перекроил мою Вселенную, научил, как принять настоящую себя, не стыдясь прошлого, показал, что есть совершенно иная сторона жизни, где не нужно скрывать свои недостатки из страха быть отвергнутым. Он наглядно продемонстрировал, что за недостатки действительно можно любить — и я любила, причём так сильно, что даже не знала, сумею ли вынести всю ту силу чувств, которую он во мне пробуждал, наполняя до краев и вынуждая захлебываться в безграничном океане его исключительности. Я попыталась отступить, теряясь в пространстве и окончательно утрачивая веру во взаимопонимание, когда взгляд невольно скользнул за спину подруги по тонкой линии тени, практически слившейся с рядом шкафчиков, примыкавших к противоположной стороне коридора — за нами следили. — Послушай, я понимаю, что ты сражена горем и предательством Наоми, но я по-прежнему здесь, и ты всегда можешь на меня положиться. Я с тобой, Хана, не взирая ни на какие обстоятельства, поэтому приму с уважением любое решение, ты же знаешь, — с мольбой в голосе вторила Чейз, и я виновато поджала губы, искренне желая принять ее слова поддержки, но напряженность момента не позволяла этого сделать. Я практически бесшумно наклонилась к ее уху и прошептала: — Возвращайся к Феликсу и передай Чану ключи от машины. Они в моей сумке. Я скоро вернусь. Девушка шокировано уставилась на меня и через секунду уже была готова взорваться в новом залпе шока и негодования от моей бестактности, однако я вовремя поднесла палец к ее губам, жестом указывая на соседний проход, и она испуганно кивнула, делая несколько растерянных шагов в противоположную сторону, давая мне пространство для манёвра. Не желая терять времени и отдавая предпочтение застать нежданного гостя врасплох, я тут же сорвалась с места — тень вздрогнула и бросилась вдоль коридора, невольно распаляя такое колоссальное количество гнева, что я не могла сделать ни единого вздоха и видела перед собой лишь мрачный тонкий силуэт, трусливо срезавший углы и отчаянно пробивавший каждую дверь плечом в страхе быть настигнутым. Кажется, в это мгновение весь мир прекратил своё существование — я слышала лишь собственное биение сердца, чутко откликавшееся на каждый удар, сопровождавшийся столкновением с дверным проемом, однако ни единого спазма боли так и не ощутила — только обезоруживающую волну исступления, побуждавшую бежать ещё быстрее. Ещё ни разу я не испытывала, что приблизилась настолько близко к грани развенчания своей самой пугающей тайны, поэтому даже не допускала мысли, что упущу из виду живую мишень. Тем не менее стоило преследователю выпрыгнуть прямо через открытую оконную раму на первом этаже, как от болезненного приземления на стопы я чуть не потеряла равновесие. Грунт был мягкий от влаги, а резиновая подошва страшно скользила, из-за чего на очередном повороте я чуть не врезалась в алюминиевые стенки огромного мусорного бака, маневрируя в сторону и тут же сталкиваясь с чем-то твёрдым. В глазах потемнело, и все тело пронзила электрическая волна, вынудившая обмякнуть и ощутить под пальцами волнующую прохладу травы с примесью чего-то живого — лихорадочно содрогавшегося в унисон беспокойному дыханию. Щеку укрыла дурманящая волна теплоты, от которой я внезапно ощутила, как все барьеры оказались сорваны — больше не было сил бороться. В горле сформировался тошнотворный ком обиды, от которого захотелось взреветь, что есть сил, однако чей-то сдавленный хрип мгновенно отрезвил, вынудив широко распахнуть глаза и подозрительно быстро прийти в себя. Приподнявшись на испачкавшихся от чернозема ладонях, я чуть не рухнула обратно, увидев в нескольких сантиметрах от себя исказившееся в гримасе боли лицо Джено, которое через пару жалких секунд просветлело, являя из себя сублимацию чего-то абсолютно несуществующего, что могло сконструировать лишь только мое больное воображение. Хотелось схватить себя и ущипнуть, чтобы тут же избавиться от этого безумного видения, однако призрачно прекрасный лик с каждым мгновением стал приобретать все более реальные черты, нещадно крадя из легких последний кислород. — Ты в порядке? Его губы были чересчур реальными, поэтому я обессиленно упала на локти, робко примыкая к широкой груди и невольно обнаруживая убаюкивающую мелодику сердца, от которой на душе вдруг стало так спокойно, что вся боль начала постепенно стихать. — Тебе ответить, как принято или сказать честно? — выдохнула я, посекундо борясь с адским желанием обнять его. — Скажи так, как чувствуешь. «Я чувствую, что люблю тебя», — тут же откликнулось сознание, зов которого не прекращал оставлять горькое послевкусие на языке. Я предприняла трусливую попытку подняться, но Джено тут же расположил одну ладонь на затылке, а другую — на талии, в принципе лишая какой-либо возможности пошевелится и окончательно подчиняя все мое самообладание себе. Внутри не осталось ничего, кроме ужасающей пустоты, которую мог заполнить только он один, и, сколько бы я не боролась с этой неумолимой тягой, вечным канатом на шее, он был единственным, кто обладал волей избавить от удушающего узла и вдохнуть жизнь в то, что, как казалось, мне уже не принадлежало. — Остановись, — прошептал он, и я почувствовала, как его пальцы ласкают прядь за прядью, путаясь и побуждая блаженно прикрыть глаза. — Остановись, прежде чем снова уйдёшь. Ничто из того, что я делала с Ли Джено не было правильным, однако тогда мне казалось, что он — самое правильное, совершенное существо, которое вынуждает поставить на кон все, что я когда-либо имела, и я до смерти хваталась за этот риск, потому что знала — ни один человек не сможет заставить меня испытать то же самое, что пробуждал во мне он. Ради него хотелось вести ещё более дикую, грязную игру, бросаться в крайности, сталкиваться со всеми страхами, в которых на протяжении всей жизни даже самому себе не признаешься, чтобы, в конце концов, урвать этот крохотный кусочек рая. Что бы меня не убивало, в итоге делало живой, и теперь я была подлинным рабом этого чувства, зная, что вовеки не надышусь его любовью, стремясь забрать её всю себе, осушить до дна, чтобы он первый отступил — дал повод поставить точку в этом безумии. Однако я никогда ещё кого-то так сильно не дооценивала — в принципах Ли Джено просто не было понятия о капитуляции. Если он чего-то хотел, он это получал. — Просто попроси, — слабо откликнулась я, отбрасывая бразды контроля и смотря ему прямо в глаза. — Я останусь — тебе нужно только попросить. Его глаза были неясные и завораживающие в своей туманности, однако столь же проникновенные — он считывал меня со сверхъестественной скоростью, поджигая подобно спичке и опустошая каждый мрачный угол в душе. Если раньше сложные морально-этические категории, которыми он не прекращал мыслить и которые делали его таким желанным, подвергали сомнению мои спонтанные высказывания, то теперь какая-либо рациональная критика отсутствовала — только магический контакт, оттенки которого мы могли делить одинаково, распознавая по любой крохотной вспышке в зрачках.***
— Боже, Джено, я ничего не вижу!.. Куда ты нас ведёшь?.. Я взволнованно делала каждый шаг, пытаясь нащупать ногой ступени, и в то же время испуганно пользовалась любой попыткой схватить Ли за руку, плотно накрывавшую глаза и помогавшую сохранять координацию. Чувство инстинктивного соизмерения пространства притупилось, и я не ощущала ничего, кроме крепкой груди против собственной спины, пребывавшей в постоянном напряжении от необъяснимого трепета перед неизвестностью. В воздухе витал терпкий запах лаванды с примесью свежести, которая ещё больше сбивала с толку, потому что я была просто убеждена, что мы находились в закрытом пространстве. Однако пальцы Джено не прекращали навевать непонятную тоску, поэтому я вжалась в него с ещё более острой жадностью, не решаясь шагать дальше и в то же время терзаясь мыслью, что эта холодная темнота может мгновенно забрать его у меня. — Что за шутки?.. Почему мне кажется, словно мы попали в какой-то фильм ужасов?.. — снова сорвалось с уст, и мягкий смех парня невольно завёл каждый механизм сердца, избавляя от болезненного чувства бесприютства. — Мы пришли. Только не пугайся, ладно?.. Не хочу, чтобы ты посчитала меня сумасшедшим, — вдруг откликнулся он, лаская бархатной интонацией ухо. — Здесь пахнет чем-то странным, — удивительно, что не машинным маслом или бензином, — поэтому склонна верить, что ты все-таки привел меня куда-то в ещё куда более подозрительное место. Не говори, что у тебя есть какая-то страшная тайна, о которой никто никогда не был осведомлён, и ты внезапно решил посвятить в неё меня. Я не готова стать партнером по убийству, — смеялась я, явственно распознавая, как на его нежных губах застыла тихая скромная улыбка, свидетелем которой я становилась так редко. — А что если это окажется правдой? Ведь каждому человеку есть что скрывать. Тогда испугаешься и убежишь? — Сомневаешься во мне? — с замиранием сердца выдохнула я, накрывая его ладонь своей и через касание различая крохотную долю подозрения, рассредоточившуюся по коже, бесконечно впитывавшей тепло его тела. — Мы все являем из себя смесь темного и белого, — невозможно ценить кого-то только за добродетельную сторону, потому что порой даже порождение добра может зиждиться на сублимации чего-то негативного. Ты принимаешь меня любую, и я-… тоже хочу научиться этому — хочу знать и видеть тебя во всех проявлениях, какими бы они ни были. Торжественное молчание наполнило пространство, и я, затаив дыхание, невольно почувствовала прохладу, как только Ли отступил, отняв ладонь и резко предоставив меня самой себе. Я робко подняла ресницы, замечая, как мрак рассеялся под сиянием крохотных золотистых огней, украшавших тонкие нити, на которых были развешаны сотни фотографий самых разнообразных размеров и форм. Они больше напоминали длинные ветви густого древа с сочной листвой, тщательно хранившей тайны существ, скрытых от глаз обывателей, и тянувшейся, заполоняя все пространство и без того небольшого, но крайне уютного помещения, носившего стойкий отпечаток уюта и старины, которую обычно замечаешь в тех местах, где жар от семейного очага поддерживается поколениями из столетия в столетие. Нити практически невидимыми линиями воссоединялись, образуя паутину, сливавшуюся со стенами, рассказывавшими одну историю за другой — это была отчаянная попытка сохранить тепло в безграничном временном отрезке, безжалостно уносившем вслед за собой людей и воспоминания. Оно носило характер холодного величия, какое порой испытываешь при виде массивного монумента, в граните которого люди пытаются заключить все самое лучшее, что когда-то видели сами — так и в каждом этом снимке, с первого взгляда, с суровой неприступностью было сокрыто что-то крайне важное, застывшее навечно в одном единственном моменте, но рассказывавшее детали целой жизни — может быть даже и не одной. Некоторые карточки были ещё совсем свежими — влажные они весели подобно красочным полотнам в музее, побуждая приблизиться и зачарованно вглядеться в детали: вот Сара, бережно складывающая подарки под рождественскую ёлку, вот она на празднике, очевидно, в честь перехода в среднюю школу, вот пейзаж моря в тот самый день, когда мы с Джено впервые оказались на пляже в его отремонтированном ретро-автомобиле, а вот снимок того самого двора, когда он отыскал мой настоящий адрес и вернул одежду после похода в конюшню. Безумие — ещё тогда я чуть не утонула в пучине стыда, когда он внезапно заявился на пороге дома с самыми бескорыстными намерениями, в то время как каждое мое действие было подчинено цели втереться к нему в доверие и привязать к себе. И кто же в итоге в этом преуспел: он или я? Кто теперь жертва? Я невольно сделала шаг в сторону и столкнулась лицом к лицу с портретной фотографией, где я и Индиго стоим в обнимку вдвоём в конюшне. Внутри все налилось свинцом, и я чуть не угодила ладонями прямо в воду, рассеянно обводя взглядом оборудование, которое, должно быть, видела впервые в жизни. Джено оказался рядом, предотвращая последствия неловкости и тут же нарушая тишину убаюкивающим тембром: — Все хорошо? — Так вот почему ты везде таскал с собой этот допотопный фотоаппарат и не хотел делиться всем, что снимал, — взволнованно выдохнула я, распознавая, как предательски дрожит голос от неконтролируемого пламени в груди. — Мне жаль, если показал тебе все это так поздно. На самом деле эта проявочная досталась нам с сестрой после отца, и я долго не мог навести тут порядок, хотя постоянно продолжал фотографировать. Ты вдохновила меня придать этой комнате более-менее удобоваримый вид и отсортировать картотеку, поэтому я не мог выкинуть из головы мысль, что ты все-таки должна тут побывать. К тому же, я посчитал важным передать тебе это. Он вдруг вручил небольшой квадратный альбом в изысканном бархатном переплете, в углу которого была аккуратно высечена надпись «To Hannah from Jeno»**. Я растеряно провела по ней большим пальцем и шокировано воззрилась на парня, который стоял совершенно неподвижно, сопровождая каждое движение ещё более трогательной улыбкой, находившей своё отражение в серо-голубых полушариях, приобретших бирюзовый оттенок под слабым светом оранжевой люстры. — Ч-что это?.. — Открой и увидишь, — без тени насмешки просто откликнулся он, пожимая плечами, и я неловко подняла мягкую материю, воочию сталкиваясь с крупной черно-белой фотографией, на которой был изображён мой безмятежный силуэт, устроившийся на капоте на фоне пышных бурлящих волн. Я сидела в пол-оборота, обняв себя за колени, и практически отвернулась от объектива, должно быть, абсолютно позабыв о присутствии Джено и окончательно погрузившись в собственные мысли. С каждым новым разворотом я обнаруживала все больше и больше моментов, которые не нашли приюта в памяти, поскольку ни один снимок не был постановочным — Ли фотографировал незаметно, подлавливая в самых разных местах и с самых разнообразных ракурсов. Ни одна из карточек не производила впечатления стандартного фото и больше напоминала открытку, где все изображения носили характер художественной иллюстрации, нашедшей своё материальное воплощение благодаря руке талантливого художника. Отсутствие красок привносило лишь больше ностальгичности и предоставляло шанс самостоятельно отыскать в голове эти эпизоды, окрасив их в собственные краски. Для меня они были нежно-голубыми, потому что увиденное я созерцала через глаза Джено, которые так тонко улавливали проявления красоты, что на его фоне я чувствовала себя слепой и жесткосердой. Он видел меня такой, какой я себя ни за что бы не увидела, и этот совершенно чуждый взгляд на вещи взбудоражил внутри столько эмоций, что хотелось плакать навзрыд. — Этот снимок мне нравится больше всех, — вдруг откликнулся он, смущенно указывая на другой портрет, где эмоция неподдельного счастья была идеально схвачена в тот самый момент, когда я, должно быть, смеялась над его спонтанной шуткой, не имевшей ни крупицы смысла, но представлявшейся самой остроумной из всех. — Думал оставить себе, но потом подумал, что ты сумеешь сохранить его лучше. — Почему тебя нигде нет? — с надрывом прошептала я, судорожно переворачивая лист за листом и не обнаруживая ни единого изображения, где можно было бы констатировать присутствие Ли. — Ты же делал много совместных снимков… Где они все?.. — Вышли никудышные, и мне пришлось от них избавиться. Ты что забыла, что на моей доисторической камере нет фронтальной камеры для твоих идеальных селфи? — засмеялся он, и я с досадой отложила альбом на дубовый комод, взволнованно обвивая его шею руками и пряча лицо в изгибе шеи. — Мне не нужно идеальное селфи, Джено. Мне нужны все те самые снимки, на которых мы вместе и которые ты по какой-то загадочной причине посчитал никудышными. — Месяц назад ты так, между прочим, не думала. Не переживай!.. У нас ведь будет так много времени запечатлеть кадры получше, — произнёс он, однако его ободряющий тон оказывал ещё более болезненное воздействие. Я взволнованно обняла его ещё крепче, страшась, что в любую секунду он действительно может растаять подобно миражу, и с каждой секундой все мои самые безумные предположения со сверхъестественной скоростью стали подтверждаться: он был воплощением всего, что я когда-либо могла желать в этой жизни, реализация всего самого как доселе представлялось несбыточного. Я чувствовала аромат дома, который когда-то посещал в детстве, когда я оказывалась на руках родителей, чьё внимание и любовь облагораживали, заставляя осязать подлинный свет каждым участком тела. Однако почему же так больно? Почему кажется словно он не то, что может мне так легко принадлежать?.. Беспокойный взгляд невольно упал на массивную раму, стоявшую на комоде и украшавшую фотографию мистера Ли — я тут же узнала в высоком обаятельном мужчине его отца, лучезарно улыбавшегося в лицо. Джено действительно обладал разительным сходством с ним, только выглядел, как ещё более усовершенствованная версия, поскольку некоторые черты перенял от матери, очевидно, смягчившие и придавшие внешности аккуратности и благородства. Чем крепче он удерживал меня, тем невыносимее становилось, поэтому я неловко уперлась ладонями ему в грудь, не находя мужества взглянуть в глаза. — В чем дело, Хана? Что с тобой?.. Ты-… ты плачешь? Я попыталась закрыть глаза, дабы избавиться от жжения, пробуждавшего в груди неуемное количество досады и гнева. Я ненавидела себя всей душой и не хотела, чтобы он становился свидетелем моих стенаний, однако, когда его руки мягко усадили дрожащее тело на небольшой диванчик в темном углу комнаты, напоминавший мебель из тех самых сказочных рекламных роликов с Санта Клаусом, я поняла, что больше не смогу держать все при себе. — Мне так жаль, Джено!.. Мне правда так до смерти жаль! — вторила я, хватая его за воротник рубашки-поло и не позволяя дотянуться до коробки с салфетками. — О чем ты говоришь, Хана? Не нужно извиняться!.. Почему просишь прощения? Ну же, не плачь и не разбивай мне сердце! Если бы я знал, что на тебя так повлияет этот альбом, то ни за что бы не потянул сюда, — горько посмеивался он, поспешно помогая стереть слезы, пока я жадно глотала воздух, не в силах отвести от него восторженного взгляда. — Дело не в альбоме, а в тебе!.. — Во мне?.. Он взволнованно замер, располагая пальцы на скуле и посылая сотни электрических разрядов по коже, побудивших с нуждой прильнуть влажной щекой к его горячей ладони. — Я так сожалею, что не сказала этого, когда мы были вместе на пляже… Только оскорбила, наговорила кучу всяких глупостей, которые ты тем не менее смиренно снес… Я не заслужила ничего из того, что ты сделал и продолжаешь для меня делать… Мне так жаль!.. Т-так жаль!.. — Нет, даже не озвучивай подобного, потому что ты заслуживаешь даже большего и-… — Я не заслуживаю тебя, потому что даже вообразить себе не можешь, как много дал мне!.. Это не покупается и не продаётся, понимаешь? Ты подарил самые лучшие моменты юности, заставил почувствовать настоящее счастье от тех вещей, которыми люди не привыкли делиться. Я впервые за долгие годы ощутила, что могу быть по-настоящему кому-то нужна, что способна помогать, не потому что это может сулить какую-то выгоду, а просто потому что это привносит чувство полноты в сердце… Благодаря тебе мне хочется открыться, делать все то, что раньше ни за что бы себе не позволила из страха осуждения!.. Мне впервые хочется бросить все, что составляло неотъемлемую часть жизни, потому что я осознала низость и бесполезность этого глупого титула, фальш друзей, которые в сущности никогда не знали и не понимали меня… Все, что было близким, вдруг резко стало таким далеким и ты-… ты дал мне надежду! Надежду на то, что я действительно способна изменить свою жизнь и отказаться от призраков мнимого величия!.. Ты был так чертовски прав, когда сказал, что у меня образ пустоголовой куклы — ведь это сущая правда! Никто не решался сказать, никто-… — Послушай, я сказал это по глупости, потому что тогда еще совершенно не знал тебя, — поспешно заявил он, ласково накрывая второй ладонью челюсть и с виноватой улыбкой заглядывая прямо в расширившиеся зрачки. — Я вёл себя, как придурок, и страшно раскаиваюсь, поэтому даже не думай принимать те слова близко к сердцу. Не хочу, чтобы ты отказывалась от титула или от своих друзей, потому что вижу, как светятся твои глаза при упоминании о внеклассной деятельности — ты всегда горела этим, и я просто не имею права лишать тебя самого ценного. — Нет, ты не понимаешь, Джено! Вся эта погоня за статусом только разрушает!.. Эта как вечный бег в темном туннеле, где нет места даже крохотному свету в конце. Все, кто ступает на этот путь, утрачивают себя, поэтому я борюсь каждый день, чтобы оградить тебя от этой грязи. Мы не мыслим категориями о настоящей дружбе, верности, любви и элементарной заботе друг о друге!.. — Но ты не такая и я вижу это! — с ещё большим жаром воскликнул он, что окончательно привело меня в упадок. — Почему вечно подчеркиваешь отрицательные качества, которые и близко не имеют к тебе ни малейшего отношения? Почему постоянно пытаешься выставить себя плохой? Со мной ты настоящая, и я люблю это! Я люблю тебя и каждый твой идеальный миллиметр, которому вечно пытаешься приписать несуществующий недостаток, ясно?!.. Я нервно сглотнула, окончательно теряя дар речи и чувствуя, как ладони самопроизвольно упали, вытянувшись вдоль тела. — Я тоже люблю тебя… Настолько сильно, что даже не знаю, смогу ли справиться с этим чувством. В следующую секунду мне показалось, словно он не расслышал меня — должно быть, я сказала это чересчур тихо в сравнение с громкой интонацией его последней реплики, пронзившей насквозь подобно металлическому штыку. Однако в миг, когда я набрала в легкие побольше кислорода, чтобы повторить признание, с криком рвавшееся откуда-то из недр грудной клетки, он неожиданно накрыл губы большим пальцем, заставляя шокировано замереть. — Тогда вверь его мне. Если чувствуешь, что не справляешься, — просто доверься и я сберегу это чувство, как ты сберегла моё. Я кротко кивнула, пытаясь обрести хотя бы единственную опору внутри себя, однако за тягостным ощущением страха внезапно последовала обезоруживающая волна пустоты и слабости, внушаемой непредсказуемой баталией, развернувшейся в потемневших зрачках парня, за долю секунды лишивших почвы из под ног. Я никогда не видела его таким прежде: решительным, сильным и, казалось, абсолютно всевластным, сосредоточившим в руках всю Вселенную, включая мое совершенно израненное сомнениями и предрассудками сердце. Я опасалась, что все попытки уберечь его в итоге выльются только в бескрайний водопад тревоги, потому что, чем сильнее испытывала притяжение, тем выше он становился в моих глазах, совершенно утрачивая связь с той стороной испуганного мальчишки, которым узнала его несколько месяцев назад. Он больше не выглядел сломленным и потерянным — мы словно поменялись местами, и я чувствовала себя подобно полуразрушенному кораблю, попавшего в самый апогей шторма. Однако это ощущение не привносило одиночества — Джено был последним из вырождающегося рода людей, подле которого я ощущала истинное спокойствие. Но его независимость резко превратилась для меня в красный сигнальный огонь — я никогда не допускала факта доминации над собой, а признание в любви и вовсе казалось чем-то из рамок вон выходящим — добровольная капитуляция и подъем белого флага. Я никогда не говорила ничего подобного даже тем, кого крайне ценила, поэтому столь безрассудная тяга стала тревожным звонком, ударом гонга пронзившим барабанные перепонки. Его безукоризненная правильность ослепляла, делала рабом, поэтому я даже не успела выстроить логичную цепочку мыслей, как его пальцы уверенно сомкнулись на подбородке, не позволяя сдвинуться с места. Губы в несвойственном его характеру порыве впечатались в мои, и я инстинктивно ухватилась за плечи, дабы не потерять равновесие и окончательно не упасть навзничь, однако Джено не только не сыграл роль сдерживающего элемента, но и поспособствовал тому, чтобы я случайно задела рукой небольшую металлическую тележку, с поверхности которой с шумом посыпалось все оборудование, необходимое для проявления фотографий. — Ч-черт, прости, я случ-… Не успела я произнести что-то членораздельное и оценить взглядом масштаб сотворённого беспорядка, как Ли снова безмолвно притянул меня к себе, накрывая ладонью шею и вынуждая отступнически сдаться под тяжестью его беспокойной груди, пригвоздившей к стене. Каждую секунду я вступала в отчаянную борьбу с мыслью, что он вот-вот сведёт меня с ума: его шокирующая бескомпромиссность была подобно крохотной спичке, обратившей сотни гектаров в пламя — так и я воспламенялась предательски быстро от любого прикосновения, предполагая, что он, должно быть, прекрасно понимает, что делает. Однако его, похоже, впервые не волновала ни моя подорванная гордость и ни достоинство. Хотя о каком к черту достоинстве может идти речь, когда я даже не в силах сопротивляться в силу того, что он окончательно умертвил во мне рациональную сторону разума? В эту секунду я любила его, ненавидела и хотела одновременно, но, чем глубже и требовательнее становились поцелуи, тем скоропостижнее убеждалась, что его воле вполне подвластно распылить меня на крохотные атомы и развеять по воздуху. Он был слишком хорош и непостижим в своей чувственности, от которой все тело горело, с нетерпением принимая ключи от замков, приоткрывавших завесу самых мрачных тайн. Когда его язык ласково скользнул по нижней губе, проникая внутрь и выводя таинственные узоры на нёбе, я мучительно застонала, медленно сползая вниз по стене и более не чувствуя поддержки на пояснице благодаря руке, внезапно переместившейся на бедро. Какого черта он думает творит со мной?.. Я с усилием расположила ладони против грудной клетки, мягко отпрянув и столкнувшись с затуманенным взором, чарующе влекущим вслед за собой и гипнотически посылавшим немой зов, на который я неосознанно шла, судорожно делая вздох, который мы делили на двоих. Он ввергал меня в такую непозволительную стадию дурмана, словно я приняла несоизмеримую с потребностью дозировку наркотического вещества, испытывая совершенно иной спектр ощущений, накрывавших одно за одним ещё более беспощадными волнами. Не требовалось прикладывать усилий, чтобы распознать, что он испытывал в точности то же самое, утрачивая слаженность действий и беспрекословно подчиняясь моему намерению, откидываясь на спинку дивана и с жадностью принимая трепещущее тело в крепкие объятия. Поцелуи стали непозволительно медленными, смелыми и сладкими как сахарная вата — укрытие из его рук казалось таким родным и привычным, словно каждый сантиметр кожи был идеально скроен только для меня одной. Я не понимала, как он может быть таким смертельно нежным, не ведя животную борьбу за территорию, а возводя меня в ранг своего главного союзника, с которым мог делить больше, чем общую победу. Пальцы невольно скользнули по линии ремня, приземляясь на металлическую бляшку, и Джено резко прервал поцелуй, болезненно покусывая и без того опухшую губу, слизывая крохотные капельки крови, оставлявшие едва различимый металлический привкус на языке с примесью его родного вкуса, который невозможно было спутать ни с чем. Мне нравилась его непредсказуемая реакция, одновременно льстившая честолюбию и в то же время страшно дразнившая, заставляя проделывать путь к неповторимому телу ещё более нелегальными путями. Я мягко запустила ладонь под футболку, лаская каждый миллиметр упругих мышц, и распознавая растущее напряжение, которое совершенно не знала, как трактовать: он словно чуждался прикосновения и в то же время не выказывал ни единого знака сопротивления, будто тестируя на прочность и выжидая, как далеко я ещё сумею зайти в своих неприкрытых манёврах оставить его без верхней одежды. Это будоражило сознание, и я покорно откликнулась на инициативу устроиться прямо на бёдрах для более лёгкого доступа к губам, однако его планы шли в полную рознь с моими и я рвано выдохнула, когда он поспешно стал оставлять дорожку из поцелуев на челюсти, плавно переходя к шее и плечам. Чаша желания заполнялась намного стремительнее, поскольку ему удавалось выводить меня из строя намного быстрее, чем можно было предположить, поэтому каждая минута была на счету, и я решительно не знала, как сдержать эту череду маленьких смертей, в которую ввергали его неторопливые действия. Как только хлопковая ткань футболки, бессовестно скрывавшая все совершенство горячего тела, оказалась где-то позади, я окончательно выпустила из рук бразды самообладания, вжимая точеные плечи в мягкую обивку и припадая губами к пылающей коже. Атласные, совершенно сверхъестественные изгибы ключиц, рёбер, пресса, не перестававшие поражать воображение под отблесками золотистых фонарей, порождали такую жажду, что я не знала, как восполнить эту ужасающую засуху внутри — чем упорнее пыталась заглушить невыносимую потребность, скрупулёзно выверяя каждый сантиметр, вслушиваясь в потрясающую мелодику его сбивчивого дыхания и спускаясь все ниже, тем хуже становилось. Ничто из того, что должно было якобы удовлетворить и привести в равновесие, не срабатывало, лишь усиливая голод в геометрической прогрессии. — Ты напряжен, — прохрипела я, ощущая, как его хватка на бёдрах значительно усилилась, стоило оставить очередной влажный поцелуй на покрасневшей от укусов шее. — Что-то не так? Остановиться?.. — Лучше тогда пристрели меня, — с гортанным отзвуком в голосе откликнулся он, нетерпеливо помогая избавиться от кардигана и майки, однако как только последний элемент одежды оказался беспечно отброшенным на пол, парень неожиданно замер, не сводя сияющей радужки с моего растерянного лица. — Это как-то связано с твоей болезнью? Может правда лучше-… — Нет-нет, — порывисто прошептал Ли, тяжело дыша и с потаённым замыслом блуждая взглядом по моему телу, от чего я невольно ощутила себя абсолютно обнаженной. В пронзительности и открытости его глаз не промелькнуло ни тени похоти или слепого вожделения — только подлинное восхищение, от которого неожиданно перехватило дыхание. — Я никогда не испытывал ничего подобного, — продолжил он, путаясь пальцами в непослушных локонах. — Ты первая, кому сумел открыться и-… кого хочу знать ближе, насколько это возможно. Я хочу подарить тебе больше, чем просто лучшие моменты юности, Хана. — Тогда может не стоит торопиться? Если не готов, то нет нужды спешить, — растрогавшись, робко произнесла я, однако ответом на каждое произнесенное слово служил отрицательный кивок. Ли переплел наши губы в болезненном исступлении, с лёгкостью приподнимая мое обмякшее тело с собственных колен и укладывая на подушки, прохлада которых побудила принять парня с ещё большим неистовством и упоением. — Ты даже представить себе не можешь, что делаешь со мной, — отрывисто бормотал он при кратких перерывах меж поцелуями, приобретавшими характер отчаянной мольбы. — Даже не догадываешься, как сильно нуждаюсь в тебе, в твоём присутствии, в голосе, как часто мечтаю, чтобы ты оказалась рядом, чтобы вторая половина кровати не выглядела настолько чужой и пустой по ночам… — Джено-… — Я думал, что, может быть, тебе наплевать, что, может, не смею просить о большем, но это не так — твоё тело говорит намного громче и правдивее, чем слова… Раньше я терпеть не мог те короткие обтягивающие юбки, которые ты вечно сочетала с деловыми пиджаками и делала вид, словно это нечто само собой разумеющееся и является частью твоего безукоризненного «я», в котором мне объективно нет места… Но теперь я чертовски хочу поспорить на этот счёт. Весь вес его крепкого волнующего тела ощущался с поразительной невесомостью, и я не сумела сдержать гортанного стона, когда он полностью накрыл меня собой, смыкая кольцо из тонких пальцев на шее. — А ещё я чертовски хочу узнать, каково это-… любить кого-то настолько, чтобы без сомнений отдать все, что есть… Без жалости к самому себе и ко всему, что возносится в ранг самого ценного. — Ты отдаёшь мне всего себя — это главное богатство, которое я могла бы обрести, — с придыханием прошептала я, пытаясь избавиться от мутной дымки, но магический лик Джено сиял подобно сотням созвездий в калейдоскопе, вовлекая в немой диалог, где два тела сумели облечь в невербальную форму все те самые сокровенные тайны, которыми невозможно обменяться совестно. Я чувствовала его глубоко под кожей, словно он не был скроен из плоти, завладевая каждой артерией изнутри и внушая бескрайнее чувство левитации. — Я подарю тебе весь мир, если позволишь. — Т-ты и есть мой мир… — Значит, я подарю тебе себя. На губах застыло какое-то совершенно дикое ругательство, утонувшее в волне беспорядочного шёпота, и я инстинктивно выгнулась навстречу, позволяя Ли избавить себя от назойливых лямок бра, сковывавших движения. Градус окружающего пространства будто перенёс нас на несколько уровней ниже Преисподней — дышать было просто невозможно, и я чувствовала, как стремительно плавлюсь под его страстным напором, превращаясь в безвольной материал, из которого художник мог слепить все, что угодно. Теперь я была готова сыграть для него любую роль — музы, натурщицы, персональной модели, лишь бы он не останавливался, потому что каждый его поцелуй был вкладом в величайший шедевр, который невозможно было увидеть — только прочувствовать. Он был живым определением к слову искусство, и мне невольно стало казаться, что я действительно увидела в нем больше, чем простую человечность и доброту. Он был даже выше этих понятий, что свидетельствовало о той форме самоотречения, которая встречалась, разве что, на страницах старых книг. Когда его тёплый язык скользнул по внутренней стороне бедра, лаская чувствительные участки кожи, я поняла, что если он сейчас же что-нибудь не предпримет, то я достигну пика даже раньше, чем предприму попытку сделать следующий вздох. — Д-Джено?.. — внезапно донёсся тонкий призыв буквально из ни откуда. Сердце болезненно содрогнулось, когда широко распахнувшиеся веки парня тут же нашли мои. Он резко отпрянул, пряча мое полуобнаженное тело за своей широкой спиной и тут же разворачиваясь к дверному проёму, в котором стояла абсолютно сбитая с толку Сара, чьё лицо окончательно приобрело оттенок белого мрамора при виде моей исказившейся от шока физиономии. — Х-Хана?! — воскликнула она, очевидно, теряя управление над собственным голосом от столь непредсказуемого открытия и накрывая распахнувшийся рот ладошкой. — Вы-… вы-… что тут-… — Я разве не учил тебя стучать в дверь, прежде чем входить?! — вспыхнул Ли, тут же бросаясь к сестре и оттесняя ее к выходу. — Так я стучала, а ты-… то есть вы даже не услышали! — пуще прежнего запричитала девочка, не зная, куда деть собственный взгляд. — Я сто раз тебе повторял не лезть ко мне в гараж и в проявочную! Какое из этих слов ты не поняла? — Но там приехала мама!.. — Мама?! — вскрикнули мы с Джено в унисон, и он тут же вытолкал Сару за порог. — Скажи ей, что я сейчас поднимусь! — поспешно пролепетал он, даже не обращая внимания, что она не в силах сдвинуться с места, бесслышно шевеля губами и не спуская с меня поражённого взгляда, пока дверь с шумом не захлопнулась и не донёсся характерный лязг от поворота ключа. — Черт возьми, мне так жаль, Хана!.. Я правда-… понятия не имел, что Сара придёт так рано и что маму принесёт прямиком из Швейцарии за неделю до Рождества!.. Его губы тут же нашли тыльную сторону ладоней, и я, растрогавшись, мягко притянула его ближе, параллельно подцепляя пальцами футболку с пола и приглаживая растрепавшиеся локоны на раскрасневшемся от волнения лице. — Не нужно извинений. Лучше иди и встреть ее, как подобает, хорошо? Все-таки это твоя семья. Он виновато повесил голову, мучительно прикусывая губу, и потянулся к моей майке, бережно помогая одеть ее обратно. — Черт возьми, я так не хочу, чтобы ты уходила, — прорычал он, смыкая чашу из рук на щеках и порывисто целуя в губы снова и снова. — Я подвезу тебя до дома. — Нет, и ещё раз нет, — прохрипела я, делая судорожный вздох и останавливая взгляд на его сузившихся зрачках, придававших ещё больше безумия и притягательности бирюзовым глазам. — Как хороший мальчик и благовоспитанный сын ты пойдёшь наверх и встретишь родственников, которых не видел целый год, а до дома я доберусь и без твоей помощи, договорились?.. — А может я больше не хочу быть хорошим мальчиком и благовоспитанным сыном. Что тогда? — Тогда я помогу тебе уладить этот вопрос немного позже, — улыбнулась я, и встречная ухмылка окончательно перевернула всю мою галактику — он точно не упустит шанса воспользоваться этим обещанием.***
— Как хорошо, что ты вернулась, — донёсся мамин приветственный голос из кухни, как только я закрыла дверь, сбрасывая с плеч куртку и пытаясь не выглядеть перед ней как чокнутая с дурацким выражением лица, на котором слишком очевидно траслировалась каждая неадекватная мысль, посещавшая сознание. — Давай-ка иди скорее обедать. Тебе, кстати, передали какое-то письмо — подбросили прямо под дверь. Я открывать не стала. Подумала, что лучше тебя дождусь. Выглядит, как все те открытки, которые присылала школьная администрация перед праздниками. Я радостно прошагала в гостиную, выхватывая конверт и падая на диван, украшенный новыми вязанными подушками с оленями. — С прошлого года они отменили такую массовую рассылку, — произнесла я, с нетерпением срывая защитный слой и доставая содержимое. — Может быть, оставили только для членов Со-… Голос резко оборвался прямо на середине мысли, как только в ладони оказались три фотографии, на которых были изображены мы с Хенджином в бассейне в тот самый вечер, когда Кайла устраивала вечеринку в честь своего дня рождения. Воздух словно под влиянием мощного удара пропал из легких, и я закашлялась, замечая на обратной стороне одной из карточек подпись:«Джено определённо оценит такой шедевр. Не хочешь забрать каждый? Завтра. Кабинет 324. Без выкрутасов, иначе вся школа благодаря одному единственному клику по кнопке «отправить» увидит эти миленькие снимки.
С Рождеством, Королева хохо» — Ну что там? Действительно открытка? Красивая? — сказала мама, выглядывая из-за угла и вытирая влажные руки полотенцем. — Д-да, очень!.. Я натянула самую что не на есть довольную улыбку, имевшуюся в арсенале, в то время как внутри все окончательно обмерло. Это конец.