Teenage Dream

Под тусклым светом неоновых ламп казалось словно время остановилось, а вместе с ним и люди — безликая толпа двигалась в такт усыпляющей музыке как в замедленной съемке, и я бессознательно уставилась в несуществующую точку в стене, пока ее невольно не заменили Феликс и Жизель. — Сколько ты уже выпила? — донёсся голос Кристофера со стороны, однако я даже не посчитала нужным повернуться и уступить ему место, из-за чего парень через несколько секунд протиснулся в узкое пространство между мной и подлокотником дивана, властным движением тут же сгребая полупустые бутылки из под соджу на противоположную сторону стола. — Хана, ты совсем с катушек слетела? Ты же завтра вместо потолка увидишь звездное небо!.. Слышишь? Ну-ка взгляни на меня! Сколько пальцев видишь? — Они выглядят такими счастливыми вместе, — прохрипела я, не в силах оторвать взгляда от танцующей пары друзей, которые, как казалось, совершенно забыли о присутствии других, как будто были предоставлены самим себе. — Я так рада за них. — Прозвучало не особо убедительно, — усмехнулся парень, продолжая махать ладонью, пока я не поморщилась от очередной неожиданной вспышки прожектора, останавливая его за запястье и завороженно вкладывая в руку пальцы, сравнивая длину и замечая, как ловко они перехватили мои, сплетаясь в сложном узле, посылающем приятные импульсы по обмякшему от алкоголя телу. — Нет, я правда рада, потому что давно не видела Жизель в таком состоянии: она постоянно говорит о Ликсе, и это даже хорошо — помогает верить в то, что хотя бы кто-то из моего окружения способен выстроить нормальные отношения, — прохрипела я, аккуратно оттесняя локтем бархатную подушку и дотягиваясь до небольшого стакана с водой. Прохлада стекла немного отрезвляла, но не избавляла от ощущения, словно очутился под вакуумом — музыка извне по-прежнему была приглушена, как, впрочем, и чувства, которые смешались в завораживающем танце розовых иллюзий, в которых лицо Кристофера терялось с фантомной неясностью, то расплываясь, то воссоединяясь заново в заманчивом свечении. Блики играли с поразительной дерзостью и нестабильность зрачков поощеряла схватывание каждого крошечного движения, погружая сознание в негу, состоящую из тёплой вуали облаков и обжигающего аромата его парфюма с нотками апельсина и сандалового дерева. — У тебя теперь в планах прославлять удачу каждого, чтобы в отместку каждый раз напоминать себе о случившемся? Это называется самобичевание, знаешь ли, — деловито бормотал он, снова кладя на колени подушку и недовольно провожая взглядом темный силуэт незнакомца, растаявший в толпе. — Ты забыл, что разговариваешь с главной путаной Хантера? Без самобичевания и блистательного образа невинной овечки мне не удалось бы обвести вокруг пальца всю школу, — улыбнулась я, замечая на застывшем лице нотку замешательства, переросшую в раздражение. — Никакая ты не путана!.. Прекрати нести всякий бред и читать то, что пишут в этих поганых сообществах! Никто тебя таковой не считает — теперь все наоборот верят в твоё воссоединение с Хенджином так сильно, как никогда прежде. Разве это плохо? — О нет, больше я не ступлю по этой кривой дорожке, — протянула я, причмокивая губами в неосознанном желании снова сделать глоток чего-нибудь покрепче. — Мои отношения с ним совершенно иррациональны и больше не функционируют на уровне диалога. Не знаю, как мы дошли до стадии «бей или беги», но он был совершенно прав, когда сказал, что во мне не осталось мужества бороться за эти отношения. Не знаю, как теперь можно охарактеризовать то, что между нами происходит, но мне страшно — думала, что впервые в жизни свернула по стандартной схеме «любовь живет три года», но ни черта подобного: единственное, что нас может спасти, это безопасная дистанция, потому что я ни за что не сумею признаться глаза в глаза, что отказываюсь от него. Да и он ведь не виноват: я сама заварила весь этот сумбур с Джено… Карма дала мне хорошую, вполне заслуженную пощёчину в размере общественной огласки и всего причитающегося, так что даже не смею жаловаться-… Я заслужила и все эти слухи, и эту ненависть… — Послушай, но ты же не планировала в итоге унижать Ли или пользоваться его слабостями. Почему делаешь из себя монстра? — допытывался Крис, крепче сжимая ладонь и в итоге утягивая к себе на плечо, на котором я бессознательно расположила голову, снова невольно обращая взгляд на сияющую в коротком коктейльном платье Жизель в укрытии рук Ликса. — Это именно то, чем и занималась все это время, — понапрасну растрачивала себя, чтобы втереться ему в доверие. Я подозревала, что он и без того разбит каким-то событием в жизни, заставившим резко повзрослеть, в корни изменить своё мировоззрение и избрать стиль жизни отщепенца, и предпочла самый гнусный путь — превратилась в мнимый пластырь, который способен зарубцевать любую рану. Но проблема оказалась не в нем, а во мне, понимаешь? Я думала, что уйду из его жизни так же легко, как вошла в неё, но каждое принятое в его адрес решение резко стало работать против: словно все совершаемое стало изобличать не его, а меня!.. — Это не изобличение, Хана, — выдохнул Бан, задумчиво склоняясь ближе и аккуратно смахивая с глаз несколько назойливых прядей. — Просто в попытке стать для него лекарством, пусть даже не из самых честных побуждений, ты не подозревала, что сама нуждаешься в лекарстве. Ты испытываешь всю эту боль сейчас, потому что в глубине души осознаёшь, что все это время не ему требовалась помощь, а именно тебе. Он никогда не нуждался, чтобы к нему с небес сошёл ангел-хранитель, некое подобие идеального человека, способное восполнить брешь в сердце, но для тебя он идеален, не так ли? Так может все это время это он перекраивал себя, чтобы излечить твои раны, потому что ты по-настоящему ему важна? Никогда не задумывалась об этом?.. Я нервно сглотнула, вслушиваясь в каждое слово, срывавшееся с его уст и позволявшее в озарении прорваться через мрак мыслей, разрывавших изнутри. Тени перед глазами внезапно рассеялись и под градом блестящих капель дождя, соскальзывавших с диско-шара, я внезапно рассмотрела сияющий профиль, воссоединяющийся с тонкими очертаниями шеи Чейз. Джено был все таким же воздушно красивым, пленительным, не отступая от собственного стиля и скользя пальцами по шёлковым отросшим прядям, вспыхивавшим в игривом блеске с хаотичными лучами, нежно ложившимися на молочную кожу. Все тот же неприступный высокий силуэт, за острыми пиками которого скрывается мягкое бьющееся сердце, резкость движений и непростительная близость, никогда не пробуждавшая ни секунды сомнений, голубые глаза и этот бескрайний взгляд мечтателя, который невозможно было постичь, — о да, он был идеален и даже больше. Он был всем этим пространством: этим клубом, этими людьми, этим воздухом, этим коктейлем, и я готова была пожертвовать всем, чтобы воссоздать его по крупицам и навечно присвоить себе. Его руки крепче обвили стан Жизель, оставляя невесомый поцелуй на виске, и я тут же зажмурилась, пряча лицо в ладонях и пытаясь избавиться от образа, неотступно преследующего подобно тени. В груди вспыхнул пожар, и я окончательно утратила почву под ногами, не зная куда себя деть, пока пальцы Кристофера снова не нашли мои плечи, тут же сжимая в спасительной хватке. — Знаешь ли, на моем опыте насчитывается только твоё спасение из туалетного толчка, и судьба ни за что не готовила к тому, что застану тебя с разбитым сердцем, но просто хочу, чтобы ты не винила и не кляла себя за все ошибки — на твоём фоне я чертов грешник, поэтому просто знай, что тебе не нужно быть супергероем, чтобы быть лучшей. Я был свидетелем наших взлетов и всех наших падений, и в какой бы, как казалось, безвыходной ситуации мы не оказывались, ты всегда была в моих глазах самой лучшей. Не возлагай на свои хрупкие плечи столько ответственности и не думай, словно должна была спасти нас всех — никто не был застрахован от лицемерия Наоми, и все, что действительно принадлежит тебе, никогда никем и ничем не будет отнято. — Ты даже представить себе не можешь, сколько раз я пыталась дозвониться до Сары, но она так и не ответила ни на единый звонок. Клянусь, она ненавидит меня ещё больше, чем Ли, и никогда не про-… — Если Джено твой человек и по-настоящему дорожит тобой, то не сможет так запросто отпустить, понимаешь? Когда очень ценишь кого-то, то, несмотря на обиду и недопонимание, в первую очередь, мысленно обращаешься к тем моментам общего единения, в период которых вы оба были счастливы. Он не выглядит, как придурок, и точно не позволит вашим воспоминанием стать только частью прошлого и обратиться в прах, — произнёс Бан, взволнованно смыкая ладони на влажных от слез щеках. — Ты же знаешь, что человека можно просто любить или нет без всяких троеточий или условий, не так ли? Так дай же Джено время разобраться в себе, и поверь, он сам вернётся, когда даже не будешь этого ждать. — Я сильно недооценивала тебя, Крис, — тихо прошептала я спустя несколько минут молчания, не чуждаясь его касаний и обессиленно примыкая лбом к правой скуле. — Это значит, что ты все-таки рассмотришь мое предложение пойти вместе на итоговый вечер по случаю избрания Короля и Королевы Хантера? — улыбнулся он. — И даже поболею за твою победу. Чан с благодарностью обнял меня ещё крепче, примыкая всем телом и позволяя невольно ощутить всю степень его нужды в поддержке, которую он невольно проецировал на меня. И хотя мир казался шатким, в его руках я ненадолго приобретала стабильность, игнорируя пугающие картины, которые рисовало сознание, и находя опору, блуждающим призраком следовавшую за прозрачным образом Джено в танцующей толпе.

***

Последнюю неделю я жила в комнатёнке, снятой в небольшом двухэтажном мотеле на отшибе Нью-Йорка, куда не смела бы нагрянуть ни одна знакомая душа и где меня точно не отыскала бы мама, который я просто не смела взглянуть в глаза после звонка, поступившего от главного секретаря директора, в красочных подробностях расписавшего детали произошедшего накануне собрания всех членов братства и сестринства. У меня не было сил ни отчитываться, ни отвечать на вопросы — к тому же я бредила мыслью, что теперь все устремятся отыскивать дом по моему реальному адресу, и не смела допустить идеи, что в один прекрасный день упрусь лбом в дверь, обложенную гневными записками или уничижительными плакатами с собственным изрисованным лицом. В добавок, слишком многое даже в собственном доме напоминало о Джено, поэтому, в первую очередь, я бежала не столько о себя, сколько от воспоминаний о нем. На душе лежал непомерный груз вины, и я уже даже не могла разобрать границ собственной печали, безмолвно переводя истерзанный взгляд от альбома с фотографиями, подаренного накануне, к пустынному потолку, на котором играли мрачные тени от штор, слегка вздымаемых порывистым ветром, пробивающимся через приоткрытую форточку. За окном шёл проливной ливень, и казалось, словно моя однокомнатная квартирка вот-вот будет брошена на растерзание дождю и влаге — мощный удар бесприютства глодал изнутри, и я бережно отложила альбом, намеренно скрывая под ним телефон, на который продолжали поступать многочисленные уведомления. Резко пахнуло свежестью, и я поежилась, переворачиваясь на бок и бросая угнетенные глаза в сторону вязаного пледа — последнего маминого подарка на Рождество. Лунный свет магическим проблеском скользнул по подоконнику, и я невольно вздрогнула, заслышав глухие шаги и резкий стук в дверь. Живот скрутило в болезненном спазме, и я поспешно натянула джинсовые шорты, глухо ругаясь, что курьера с едой принесло так поздно, хотя я оформляла заказ на более ранний срок. Однако голод одолевал сильнее, чем какое-либо негодование, поэтому я тут же набросила на тонкие лямки майки шерстяной кардиган и повернула ручку, аккуратно приоткрывая дверь, и чувствуя, как каждый дюйм тела мгновенно покрылся морозом не столько от внешней стужи, сколько от удивления, опьяняюще накрывшего с головой. Удары тикающих настенных часов стали непозволительно громкими и пробили полночь, когда ладонь безвольно упала с рукояти, вытягиваясь вдоль тела. — Впустишь? — донёсся мягкий шёпот, и пухлые губы, потрескавшиеся от порывистого ветра, изогнулись в едва различимой улыбке, поглощаемой тенью от насквозь промокшего капюшона. — К-как ты нашёл меня?.. Я растерянно отступила, нащупывая кончиками пальцев переключатель от небольшой лампы, расположившейся на комоде, и тут же столкнулась лопатками с противоположной стеной прихожей, кротко рассматривая стройный силуэт Хенджина, облачённый в свободного кроя толстовку, от впитавшейся влаги висевшей на плечах подобно бесформенному куску материи. Узкие кожаные брюки и метал куртки были усеяны множеством капель, источавших запах холода и загадочной чужеродности, которая тем не менее нисколько не пугала — его тёмные глаза под крохотным потоком оранжевого света приобрели цвет расплавленного золота, и я невольно расслабилась, с трудом пытаясь сообразить, где под рукой могут оказаться бумажные салфетки. — Я нашёл бы тебя в любом межгалактическом пространстве, даже если бы ты решила сбежать с этой планеты, — с тягучей интонацией откликнулся он, и плавность голоса показалась оглушающей — моментально пригвоздила к земле без всякого дозволения на вздох. — Не переживай, никто не знает, что мы здесь. Он произносил это с такой легковерностью, словно найти меня действительно было делом одной секунды, в то время как мама вторые сутки уже пытается выведать адрес и вернуть меня домой. Я не хотела знать, как он определил верное местоположение и заявился сюда в столь поздний час подобно преступнику, которому я вдруг посчитала себя обязанной предоставить укрытие, но его присутствие граничило с чем-то фатальным, и я чувствовала себя абсолютно поверженной, будучи готовой моментально поднять флаг и капитулировать. Во мне больше не было прежних барьеров, регулировавших самообладание, и больше всего было страшно сорваться с цепи до начала какого-либо конструктивного диалога — однако, казалось, Хенджину он был и не нужен: он спокойно избавился от солдатских полуботинок на толстой подошве, параллельно стягивая куртку и практически мокрую до нитки толстовку, оставаясь лишь в белой футболке с коротким рукавом. — Ты тут без сушилки, я так понимаю, — прохрипел он, порывисто смахивая блестящие от дождевой влаги локоны и замечая, что я окончательно оробела под его душераздирающим взглядом Джеймса Дина*, из под которого уже столько раз стремилась сбежать — но каждый побег обращался в ошибку и очередной замкнутый цикл, по итогу которого мы оказывались друг подле друга снова и снова. Может это знак судьбы и нужно просто перестать бежать? Вдруг Кристофер прав, и я действительно ничего не потеряла в результате этой войны, наоборот приобретя для себя лучших союзников и лучших врагов? Тогда кто же такой Хван Хенджин? Неужели мой самый стойкий солдат, снесший каждый удар на первой линии фронта и в итоге оказавшийся рядом в том же лагере спасения? Я робко взяла из его рук вещи, аккуратно развешивая их на батарее и испытывая острый укол вины: он снова здесь со мной в богом забытом месте где-то в параллельной Вселенной, отделенной от реального мира непроглядной шторой ливня, в то время как я терзаюсь мелочными мыслями, что давно уже не заслуживаю ни секунды нежности, которую дарит его сердце. Не знаю, чего даже боюсь больше: любить его с тем же безрассудством как прежде или после всего свершившегося с тем же безрассудством бросить? Я усмехнулась, испытывая привкус горечи на языке и не обретая сил вынести нам обоим приговор, потому что это не то, что могло быть решено только по моей воле — между мной и Хенджином давно была больше, чем любовь, основывавшаяся на обоюдной зависимости двух совершенно безумных полюсов. Это было духовное родство, приобретаемое только со временем и взращиваемое подобно особенному дару. Только в нем я могла видеть и главного союзника, и главного соперника — любить, восхищаться, уважать, злиться, испытывать самый богатый спектр чувств, но только не ненависть. — Можешь скрываться от кого угодно, — вдруг прошептал он, оказываясь совсем близко, — но не забывай, что я был бы первый, кто организовал тебе побег, если бы ты хоть немного посвящала меня в свои планы. — Я думала, ты не заговоришь со мной после всего произошедшего, — откликнулась я, робко оборачиваясь и слабо улыбаясь в ответ на его искрящийся взгляд. — Я всегда ставил нас выше этих пустых школьных толков и не хотел ничего кроме правды. Больше всего в череде этих событий я боялся потерять тебя. А чего боишься ты?.. — Одиночества, — честно призналась я, капитулирующе складывая руки и касаясь подбородком груди. — Меня все время окружало так много людей, и я создавала мнимую потребность общества в себе, но когда подлинные мотивы Наоми начали вскрываться, то поняла, что в сущности со времён средней школы и беспризорного прошлого ничего не изменилось — я как была одна против целого мира, так и осталась. — Хочешь бросить ему вызов? — произнёс Хван, и я взволнованно подняла взгляд, отрицательно кивая головой, чувствуя, как сердце наполняет лишь отравляющее ощущение пустоты. — Раньше хотела, но не теперь. Я больше не стремлюсь быть обожаемой всеми и самоутверждаться за счёт мышления, что все общество можно разделить по принципу селекции. Люди не материал. Достаточно экспериментов. Я хочу только-… под конец дня осознавать, что не одинока. Холодный металл колец обжег скулу, и я рвано выдохнула, когда его пальцы замерли на губах, скурпулезно изучая каждый миллиметр контура и ввергая в транс, от которого невозможно было сделать ни единого вздоха. Это просто проклятая ловушка, в которую я никогда не устану попадаться — просто откройте двери, я в неё прыгну. — Ты знаешь, что я могу помочь решить этот вопрос-… как впрочем и воплотить твоё желание обратить этот мир в пекло. Я тихо улыбнулась, теряясь от пронзительности взгляда, красноречиво вызывавшего на немой диалог, и той невообразимой степени очарования, которую дарила его собственная загадочная улыбка, становившаяся все шире от попытки успокоиться и отдернуть себя от вереницы совершенно неподобающих мыслей. — Если хочешь поджарить каждого члена Совета, то я собственноручно сооружу ему по индивидуальному костру. — Нет, я искренне желаю твоей победы в этом году, поэтому не хотелось бы убивать тех, кто все-таки отдал за тебя голос, — пробормотала я, невольно оставляя невесомые поцелуи на кончиках пальцев, игравших в заманчивую игру, собственного положения в которой я пока не могла определить. — Нет никакой победы, Хана, — снова протяжно прохрипел Хван, хмурясь, скользя губами по тыльной стороне ладони и неожиданно вкладывая в неё маленький бархатный мешочек. — Есть ты и только ты. Если решила уйти из этой деятельности, то и меня в ней ничего не держит. — Ч-что ты такое говоришь?.. — испуганно пролепетала я, не до конца понимая смысла его слов и судорожно оттягивая конец тонкой веревки. В руку внезапно упало кольцо — то самое с гравировкой «08.10.19», которое подарила Хенджину на последнее День Рождение, вечеринку, ставшую отправной точкой вереницы совершенно безумных событий, в результате которых мы стали лишь отчаяннее и ненасытнее. В груди все содрогнулось, и я болезненно сжала металл, чувствуя, как он прожигает ладонь до самого основания. — Моя победа — это ты. Ты — и победа, и поражение, поэтому плевать, какую позицию занимаю. Если нет тебя, то ничего из этого не имеет смысла, а я не хочу строить из себя того, кем не являюсь. Мы создавали Совет и поднимали его с колен вместе, но, если чувствуешь, что больше не принадлежишь ему, то и мне там нет места. Ты дополняешь меня, и в этой команде не существует понятие «я». Есть только «мы», поэтому я сообщил директору Хиллс, что не собираюсь принимать участие в финальном туре. — Ты уш-шёл?.. — заплетающимся языком выпалила я, практически не вникнув в суть произнесённого, когда его жаркие пальцы кольцом сомкнулись на шее, спасительным захватом поддерживая затылок. — Я сделал то, что должен был сделать уже давно — ещё тогда, когда ты открыла глаза на сложившуюся ситуацию и сказала, что мной движет эгоизм. Ты была права, и я поклялся, что все исправлю — я правда исправлю, Хана, только-… протяни мне в руку ответ, хорошо? Дай знать, что я не один в этой борьбе. Подай сигнал… Можешь не надевать кольцо обратно, пока не будешь готова, я не настаиваю, но-… не отпускай меня. Не сейчас, когда я так же сильно боюсь остаться в одиночестве под конец дня, как и ты. Я судорожно выдохнула, теряясь меж вереницы самых безумных догадок, параллельно пытаясь не уронить головы, когда его губы в трепетном порыве нашли мои, касаясь со сверхъестественной мягкостью, словно он сам был скроен из воздушного шёлка, а не крови и плоти. — Они говорили прекратить валять дурака и бежать от тебя, потому что рано или поздно ты обязательно разобьешь мне сердце, но я не верю ни единому их слову, — выдохнул Хван, переплетая наши пальцы и оставляя невесомую дорожку из поцелуев на костяшках. — Мир считает меня сумасшедшим и иррациональным, но в ответ ему могу лишь сказать, что лучше предпочту быть иррациональным рядом с тобой. — Ты должен научиться жить без меня, Хенджин, — тихо прошептала я, попытавшись воздвигнуть меж нами барьер из собственных рук, но он лишь с большим ожесточением закивал головой, демонстративно отказываясь принимать любое слово на веру. — Ты должен двигаться дальше независимо ни от кого, должен быть сильным и черпать эту силу из себя, а не из кого-то другого. Умоляю тебя-… — Не говори ни слова, — вдруг наперерез прохрипел он, ещё крепче сжимая в объятиях и оставляя на губах сладкий поцелуй, пропитанный исступлением. — Я все знаю, поэтому не говори ни слова. Я не хочу ничего слышать. У него точно были магические способности сверхъестественного существа, потому что в данную секунду я снова готова была полноправно называть его своим: как будто он ничего не знал, ни о чем не догадывался, словно мы были прошлыми нами без сожалений и горькой пилюли под языком. И тем не менее он идеально подходил на роль врача, готового под пеленой этого непроглядного ливня зарубцевать любую рану с такой страстью, словно делает это в последний раз. В этом мраке бесприютства и пронизывающего холода он был моим маяком, тёплым лучем света, указывающим путь домой и сжигающим вслед за собой все следы. Не было запаха пепла, но был он — такой же до боли родной, сладкий и всепоглощающий. Я не знала, сколько ещё моих страданий он сумеет в себя вобрать, но даже не хотела проверять, желая видеть перед собой не жертву собственных манипуляций, не продукт, а настоящего Хенджина — жертвенного и столь отчаянно рвущегося навстречу. Горизонт озарился тонкой линией лунного света, отразившегося в искрящихся зрачках, и я с самоотречением вручила ему бразды собственной воли, позволяя взять над собой вверх, что он с тончайшей чуткостью распознал, в головокружительном танце сплетая наши губы и властно подхватывая под ягодицы. Я мгновенно утонула в его запахе, чувствуя, словно вместо кровати оказалась выброшена с вертолета в открытый океан — он был слишком силён, заполнял собой все пространство, не позволяя дышать и ввергая в себя, как в смертельную воронку, посылая электричество по телу и вспыхивая так же сильно, как мятежные молнии за окном. — Это ты… Это все ты!.. — судорожно нашептывал он, поспешно отбрасывая майку в сторону и волнующе нависая сверху. — Я бессилен перед чувствами к тебе, бессилен даже перед самим собой, потому что-… вся власть в тебе, понимаешь? Вся твоя власть надо мной-… выше моей собственной, выше меня. Я ненавижу это, но ты лучшее, что могло случиться в моей жизни, поэтому я здесь и я твой… Всецело твой… Более не соизмеряя сил, он резко вжал меня в подушки, погружая запястья в холодные простыни и не позволяя свободно дышать. Я забилась подобно поверженному зверю, балансируя на тонкой грани умопомешательства, когда страстно желалось сделать свободный вздох, но спасительную долю от него поставляли лишь губы Хенджина, жадно увлекающие за собой в какое-то неизведанное измерение, где мои силы сводились к нулю и он становился полноправным господином. — Ты ведь знаешь, чего я хочу больше всего на свете. Так-… почему не можешь мне дать этого? Почему?.. С каждым вопросом он становился все неподконтрольнее, и я самым бессовестным образом пользовалась этой секундой, зная, что не существует момента, когда он более уязвим. Он с противоборством генерала пытался совершать наступательные действия и с послушанием солдата поощерял каждое мое действие, цепляя края воротника, избавляясь от футболки и с затуманенным взглядом наблюдая, как мои губы жадно скользят по его груди и рёбрам. — Клянусь богом, ты убьешь меня, — прохрипел он, грубо смыкая пальцы на подбородке и с шипением впиваясь в искусанные в кровь губы. — Я не выйду из этой комнаты живым. Это твой план?.. Лопатки столкнулись с холодной дубовой поверхностью подголовника, и я мучительно сползла вниз под бескомпромиссным весом парня, цепляясь за его плечи в капитулирующем жесте и невольно оставляя на пылающей коже красные следы от ногтей. — У меня есть шанс дать тебе то, что ты так хочешь, — слабо откликнулась я, будучи грубо прерванной градом поцелуев, обрушившихся на челюсть, шею и лихорадочно вздымающуюся грудь. — Тогда отдай мне все, — задыхаясь, произнёс он, накрывая скулу ладонью и устанавливая зрительный контакт, от которого все тело покрылось мурашками. — Отдай лучшее и худшее, что в тебе есть, и я заберу все без остатка. — Забирай к черту. — Отлично. — Отлично, — просипела я, зарываясь пальцами в его волосы и страшно боясь, что он в любое мгновение может исчезнуть, однако его действия доказали обратное — он резко выпрямил корпус, властно потянув бедра на себя и принявшись с победной полуухмылкой расстегивать пуговицы на шортах. Я прогнулась навстречу, чувствуя, как в груди начало печь словно после нескольких одновременно выпитых шотов алкоголя — так было всегда: Хван заставлял все тело неметь лишь от одного единственного касания, и я ненавидела себя за то, что все естество реагирует на него подобным образом. Сколько бы не взывала к собственной сознательности, все тщетно: он был грёбаным наркотиком — усовершенствованной версией амфетамина, который невозможно употреблять дозировано, только в безрассудных порциях и главное — разом. Я знала, что тут только выбор продолжать приём и позволять этому чувству поглощать себя снова и снова или все бросить и подвергнуть себя ужасающей ломке. Но разве Хван Хенджина возможно бросить? — Ты готова все отдать, лишь бы я трахнул тебя? Это чересчур грязно даже для тебя, крошка, — прошептал он на ухо, и при попытке обругать его чрезмерную самоуверенность, от которой в сущности каждый орган самопроизвольно перестраивался изнутри, с губ сорвался предательский всхлип — холод металла от колец на внутренней стороне бедра посылал электрические разряды прямо под кожу, и я мучительно накрыла ладонью его запястье, когда пальцы оказались непозволительно глубоко внутри, невольно подводя к стадии, когда безумство казалось чем-то нормальным. — Хочешь помочь мне? Тогда не сдерживайся и-… кричи, потому что если тебе вдруг снова взбредёт в голову уйти от меня, ты будешь помнить собственные крики и как я заставил тебя кончить меньше, чем за пять секунд. — З-заткнись!.. — простонала я, чувствуя, что даже не могу злиться на него или сопротивляться, когда язык дразняще ложится на нижнюю губу, рисуя полукруг, варварски проникая в рот и лаская верхнее небо, от чего каждая клетка резко объявляет о капитуляции. — Ты моя, Ю Хана, и всегда будешь принадлежать только мне одному. Будешь послушной, да, сладкая?.. Я из последних сил сжала меж пальцев влажную от пота простынь, второй ладонью накрывая рот и тем самым разрушая какие-либо барьеры между нашими телами, действуя себе же в ущерб и предоставляя Хенджину пространство для манёвра — он тут же пригвоздил руки по обе стороны от висков, не давая пошевелиться и упорно нашептывая: — Работай громче, Хана, иначе я обеспечу нам развлечение на всю ночь. — Будешь главным ведущим?.. Не много ли берёшь на себя? — Хочешь избавить меня от главного удовольствия и поменяться местами? Я нервно сглотнула, медленно кивая и в ответ на заговорщическую улыбку мягко толкая его в плечо. Хван, повинуясь взгляду, жадно блуждающему по его богоподобным чертам, безвольно оперся на подголовник, ласково принимая трепещущее тело в объятия и усаживая к себе на бёдра. Я самозабвенно коснулась губами его шеи, не зная, как он может быть таким непостижимо прекрасным и заставлять меня идти на совершение всех самых ненормальных поступков, которые только могло выдумать сознание. Хотя он сам был не более, чем плод воображения, скроенный из слепого обожания и нежности. Я ни на секунду не верила, что все происходящее между нами реальность, потому что его любовь не казалась реальной — рядом с ним этот мир не был той действительностью, к которой я привыкла. Я буквально жила мечтой. — Я всегда буду любить тебя, — вдруг прошептал Хван, укрывая щеки в чаше ладоней, — даже если скажешь, что все это в последний раз-… даже если вдруг стану твоим последним разом. — Хёнджин-… — Ш-ш-ш, — указательный пальцев его правой руки лёг на губы, и я взволнованно притихла, ощущая, как дурман его касаний окончательно лишил меня сознательности. — Просто не дай ничему из этого пропасть, хорошо?.. Я верю тебе.

***

Я неожиданно проснулась на рассвете, когда первые лучи ласкового солнца легли прямо на плечи, укрытые в кольце рук безмятежно спящего парня. Тонкая вибрация телефона на прикроватной тумбе вынудила очнуться и пошире раскрыть глаза — мамино имя снова и снова высвечивалось на экране попеременно от каждого звонка и, мучимая потенциальным желанием сбросить вызов, я все-таки нажала на зелёную кнопку. — Алло?.. — Где тебя носит?!.. Джено рядом? — тут же взорвалась она, и я, поморщившись от острого потока света, потянулась к часам, которые показывали семь утра. — Скоро буду дома и нет, Джено не со мной, — прохрипела я, пытаясь говорить как можно тише, но бесконечный поток неизвестных голосов в динамиках не на шутку настораживал. — А в чем, собственно, дело?.. — Умоляю, возвращайся как можно скорее!.. Мальчик пропал и отсутсвует дома уже трое суток! К нам пришёл шериф, и ему необходимо тебя опросить, так как ты одна из последних, кто вообще видел его! Прошу, приезжай!.. — К-как это пропал? — болезненно отозвалась я, тут же опуская ноги с кровати и бросая виноватый взгляд на мирно покоящийся между подушек лик Хенджина. — Вы уверены в этом?.. Может он отъехал просто куда-то ненадолго? — Я разговаривала по телефону с госпожой Ли, и она сообщила, что Джено не переступал порог дома с четверга! Он не отвечает на звонки, и Сара убеждена, что просто так он ни за что не уехал бы из дома на такой долгий срок!.. К тому же при нем нет толком ни денег, ни тёплой одежды! — Хорошо, поняла. Скоро буду, — шумно выдохнула я, озабоченно потирая переносицу и тут же отбрасывая мобильник на подушку. В горле сформировался ком горечи, и я практически беззвучно опустилась рядом с ничего не подозревающим Хенджином, смахивая несколько прядей с его точеного лба и приглушенно шепча: — Мне срочно нужно уехать, и я знаю, как больно тебе будет, когда проснёшься и снова не обнаружишь меня рядом… Но я не могу ставить под риск жизнь Джено, как бы сильно ты не переносил его на дух. Я должна сделать выбор и делаю выбор в его пользу, Хенджин-и. Я не прошу понимания, хотя знаю, что с такой широтой души, как у тебя, ты непременно все поймёшь — поймёшь, но, надеюсь, не простишь. Мне так жаль… Я оставила невесомый поцелуй на его плече и отстранилась, чувствуя, как слезы вот-вот полностью заполонят весь взор. Пока сознание и мысли были свежи, я поспешно оделась и тут же села за крохотный письменный стол в углу комнаты, доставая из скрипящего ящика небольшой лист и формируя ручкой несколько строк, рвавшихся откуда-то из недр грудной клетки:

«Ещё на вечеринке в честь твоего Дня Рождения я призналась себе, что нет тайны глубже и непостижимее, чем ты, — ведь это правда, потому что я, наверное, никогда не сумею понять, почему и за что ты так сильно меня любишь. Тебе никогда не нужны были причины — ты просто был рядом, забывая о предрассудках этого мира и даже о своих собственных. Для меня это действительно на всю жизнь останется величайшей загадкой, потому что ты потрясающий — настолько сильный и всепрощающий, что невольно задаюсь вопросом, как нас вообще угораздило влюбиться друг в друга? Что ты нашёл во мне, когда я всю жизнь только и делала, что шла по головам, а к тебе поначалу относилась больше, как к подопечному, нежели чем к возлюбленному?

Знаешь, ты сказал, что готов забрать все лучшее и худшее во мне и не скрою — стало страшно, потому что я никогда никому не отдавала себя полностью. Это та высшая степень самоотдачи, до которой я, должно быть, ещё не доросла в отличие от тебя — я так тобой восхищаюсь, что ты даже не можешь себе представить!.. Похоже, чтобы разгадать тайну всей красоты твоей души, которая стала мне так дорога за все эти годы, я должна научиться любить себя так, как ты любишь меня. Я очень хотела бы взглянуть на себя твоими глазами и понять: так что же во мне такого особенного? А может быть этот путь является невозможным абсолютно намеренно, потому что если бы смогла доверять себе так, как все это время доверял мне ты, то не решилась бы уйти?

Но я ухожу. Я ухожу насовсем, Хенджин, и пишу об этом, потому что знаю, что никогда не отважусь сказать тебе об этом в глаза. Никогда не любила признаваться в своих слабостях, но ты одна из них, поэтому я просто не сумею сказать, что вынуждена уйти. Ты знаешь почему — знаешь это даже лучше, чем я сама, и не скрою — мне жаль: жаль, что предаю твою веру в меня, но и лгать тоже больше не намерена. Ты заслуживаешь лучшего, и я не смею кормить тебя надеждами о несбыточном. В моей жизни появился человек, который ставит этот вопрос о несбыточном на грани жизни и смерти, поэтому я и делаю этот выбор.

Больше всего на свете я хочу, чтобы ты был счастлив, Хван Хенджин, поэтому даже не думай искать недостатки в себе. Дело во мне и только во мне. Помнишь наши первые уроки по воспитанию духа Короля Хантера? Так вот: не принижайся и помни, что ты прекрасен. Уверена, обязательно найдётся тот, кто оценит эту красоту по достоинству.

С любовью,

Хана»

С ресниц сорвались несколько капель, и я взволнованно натянула на ладонь рукав, аккуратно промокая бумагу, чтобы чернила окончательно не растеклись по поверхности. Бережно отложив письмо в сторону, я достала из кармана дорожной сумки мешочек, выуживая из него кольцо с гравировкой «08.10.19», и аккуратно повесила его на цепочку, пряча под толстым воротником свитера. — Прощай, — слабо прошептала я, склоняясь над парнем и бережно целуя его в висок. Он лежал совершенно безмятежно подобно младенцу, и лишь изредка его губы забавно вздрагивали во сне. Внутри что-то замерло в сопротивлении, и я застыла, зная, что больше не смогу взглянуть на него с такого близкого расстояния — это была последняя возможность из сотни всех других последних возможностей. Наперекор всем внутренним крикам я подхватила ремни сумки и покинула комнату, чувствуя, что где-то там с Хенджином по-прежнему остался фантом моей души.

***

— Господи, ну как все прошло? — взволнованно пролепетала мама, подскакивая с насиженного места, когда дверь гостевой комнаты открылась и мы с шерифом оказались на пороге. — Наш отряд непременно продолжит поиски, мисс, но в качестве помощи следствию я попросил бы вас держать телефон при себе, если нам понадобится что-то ещё узнать дополнительно, — твёрдо заявил сотрудник, и мама поспешно закивала, подтверждая каждое его слово. Я рассеянно набросила на плечи куртку, замечая возле крыльца разбитый силуэт Сары, которая как-то отстранённо и с презрением проследила, как полицейский садится в салон своего автомобиля под многочисленные увещевания. — Это все без толку, — поверженно прохрипела она, шмыгая носом, и я болезненно улыбнулась, мысленно радуясь хотя бы тому факту, что она все же заговорила со мной после всего произошедшего. — Ты так считаешь? — поинтересовалась я, судорожно наблюдая за каждой вздрагивавшей чертой ребёнка, который с ещё более побледневшим от внутреннего противоборства лицом обернулся, срываясь на крик: — Они уже опросили всех, кого только возможно и что с того? Это ни на йоту не приблизило их к Джено, который сейчас бог знает где в этот мороз без еды, воды, нормальной одежды, денег и-… — Ну же, Сара, тише-… Тише, не плачь… Ее руки затряслись, и я порывисто заключила ее в объятия, замечая, как мама обратила на нас жалостливый взгляд, наблюдая за вздрагивающей от рыданий фигурой девочки и произнося несколько финальных реплик шерифу. — Ты же последняя, кто видел его, не так ли? Ты видела, как он уезжал, да? — не унималась она, резко вцепившись в мои предплечья. — Он общался только с тобой, Хана, так найди же его!.. Он доверял тебе больше всех на этой планете!.. Найди моего брата, Хана! — Пойдём внутрь, дорогая, — упрашивала мама, пытаясь увести Сару обратно в дом. — Тут очень холодно, и вы обе запросто можете простудится. — Он так любил тебя, что сто процентов доверял абсолютно все, что знал сам! — кричала девочка, судорожно глотая слезы. — Не может быть, что не знаешь, где он!.. Верни Джено, Хана! Умоляю!.. Верни моего бр-рата!.. Я испуганно отступила, когда маме все-таки удалось оторвать ее от моей куртки, буквально утягивая к лестничному пролёту и параллельно набирая номер госпожи Ли. Я обессиленно припала к забору, чувствуя, как на лицо падают холодные снежинки, и чисто механически вытянула руку, когда в метре от бордюра проехало такси. — Куда едем? — откликнулся водитель, когда я в совершенно бессознательном состоянии очутилась в салоне, понимая, что если сейчас же не предприму хоть что-нибудь, то сойду с ума намного раньше, чем этот же таксист вышвырнет меня из собственного автомобиля. — Западное побережье Гудзона, — выпалила я. — Когда будем подъезжать, укажу, куда точно нужно подъехать. Мужчина задумчиво пораскинул бровями, впечатывая адрес в навигатор и неутешительно провозглашая: — В такую метель будем там только через часа два. К тому же это не очень безопасно, и карты показывают, что там кроме голой равнины ничего нет. — Прошу вас, мне правда нужно попасть туда настолько быстро, насколько это возможно, — стараясь сохранять самообладание, ответила я, и мужчина, сосредоточенно стуча по подлокотнику и замечая подлинный страх в глазах, решительно сжал руль. — Ну раз настолько серьезно, то засекайте таймер. Будем все делать быстро. Я невольно улыбнулась в ответ на его бодрую реплику и мучительно прикрыла глаза, молясь всем существующим и несуществующим богам, чтобы Джено действительно оказался там, куда меня неподконтрольно вела интуиция.

***

При подъезде к пункту назначения машину резко тряхнуло, и я с трудом разлепила глаза, едва ли отдавая себе отчёт в том, что по чистой случайности уснула. Буран за окном более-менее поутих, и я приметила знакомую дорогу, которую мы так часто преодолевали вместе с Ли по пути к пляжу. В зимний период она ещё больше преобразилась, а ели, стоявшие особняком и сгибавшиеся полукругом в приветственном поклоне, благожелательно указывали путь, невзирая на увесистые скопления снега. — Дальше я доберусь сама, — к удивлению водителя произнесла я, попросив его остановиться возле небольшого поворота, ведущего прямиком к речному спуску. — Вы уверены, что стоит здесь выходить? — обеспокоенно отозвался он. — Может вас подождать несколько минут, если всё-таки решите убраться отсюда. Тут ведь ни души!.. Я с сомнением прикусила губу, благодарно кивая и все таки соглашаясь на приглашение, потому что, если Джено тут действительно не окажется, то в такую температуру я вряд ли выберусь из этого места живой. Захлопнув дверь и покинув тёплый салон, я тут же обогнула лесную зону, выходя на, как казалось, привычную дорожку, которая, однако, оказалась заметена, поэтому очутилась по колено в снегу, пока не вышла на более-менее ровную поверхность. К сожалению, это не облегчило задачу, потому что чем ближе я приближалась к побережью, тем гуще становилась мгла и крепче — мороз. Возле воды было значительно холоднее, и от высокого уровня влажности туман казался просто нестерпимым: в радиусе нескольких метров уже ничего не было видно, кроме призрачно желтых фонарей, свисавших подобно неестественно крупным светилам без формы и материи. Я поежилась, замечая, как каждый выдох превращается в сгусток горячего пара, и стала с большим остервенением продвигаться вперёд, чтобы обнаружить хоть какие-то признаки присутствия автомобиля, потому что Джено просто не мог забраться так далеко без помощи транспорта. Я понадеялась, что обнаружу следы шин на снегу, но ничего похожего не давало о себе знать — пейзаж казался таким же пустым и безжизненным, как моя душа, мечущаяся в поисках человека, очевидно, не желающего быть найденным. В безысходности я сделала ещё несколько шагов, замечая, что грунт стал заметно мягче и был покрыт лишь тонким слоем инея — видимо, где-то под землей пролегали трубы, поэтому лёд не скапливался, практически тут же тая и формируя тончайшую корку. Хруст собственной поступи воодушевлял, и я бегом пробежала несколько метров, неожиданно замечая в мгле очертания серого внедорожника Ли, внушившего столько воодушевления, что я рванула вперёд ещё быстрее, срывая с головы шапку и тут же примыкая лицом к окну, по ту сторону которого никого не оказалось. Запотевшее стекло свидетельствовало, что внутри недавно кто-то был, поэтому я тут же направилась прямо к краю прибрежной линии, забывая о том, насколько обрыв крутой и что из-за инея его линии могли сместиться: я сделала шаг вперёд, не обретая почвы под ногами и чувствуя, как чьи-то крепкие руки мгновенно предостерегли от падения, утянув на безопасную сторону территории. Внутри все обмерло, и я робко подняла взгляд, сталкиваясь с застывшей голубой радужкой, пославшей сотни микроимпульсов по коже. Ноги ослабли, и я, должно быть, рухнула бы без сил, если не руки, все также решительно поддерживавшие под локти. Джено был сверхъестественно бледен, словно не чувствовал холода в этой тонкой куртке, наброшенной поверх того самого бордового двубортного пиджака, украшенного медалью финалиста, поэтому я тут же надела ему на голову шапку, параллельно стягивая с себя шарф. — Как ты нашла меня? — с придыханием произнёс он, не принимая заботливых действий и отраняясь на шаг. — Тебя не должно быть здесь. — Нет, это тебя тут не должно быть! — с надрывом воскликнула я, чувствуя, как все те переживания, что ему может угрожать потенциальная опасность, стали разрывной волной продираться наружу. — Ради бога, если хочешь ненавидеть меня и игнорировать целый мир, то давай будешь избирать пути побезопаснее? На твои поиски отправили пять патрулей по всему Нью-Йорку, поэтому, умоляю, вернись!.. Плевать на меня? Отлично! Сделай это ради Сары, которая со слезами упрашивала, чтобы я из под земли тебя достала! Хотя я бы сделала это и без ее страданий, потому что видеть тебя в целости — высшая степень счастья, которой уже будет достаточно, чтобы почувствовать себя, по крайней мере, живой!.. — То есть до этого ты не жила? — твёрдо переспросил он, и его тон окончательно сбил меня с толку — Джено был холоднее, чем эти воды Гудзона позади, и я испуганно отступила, прижимая к груди шарф и страшно боясь обжечься. — Не жила, когда использовала меня в качестве собственной марионетки? — Ты никогда не был для меня марионеткой, — сурово отозвалась я, и он неверующе повёл челюстью, бросая скурпулезно-изучающий взгляд на дрожащие руки, с потрохами выдававшие всю степень напряжения, которое я больше просто не могла скрывать. — Ты был для меня надеждой, всем самым светлым, что я когда-либо могла обрести в своей жизни, и в самую последнюю очередь — жалкой кукол для игр. — Я же знал! Догадывался, что за этим что-то стоит! — болезненно воскликнул он, накрывая шею ладонями и разочарованно отступая все дальше и дальше. — Ещё в самом начале нашего знакомства у меня в голове промелькнула эта крохотная мысль, что ты могла бы мной просто воспользоваться в качестве щита, но тогда я настолько низко ценил себя, что тут же отказался от этой идеи, не понимая, как же так: Королеве Хантера пристало водиться с отщепенцем и помогать ему! Я был идиотом, потому что действительно попытался разглядеть в тебе нечто большее, чем просто эту лощёную обложку, за которую каждый готов был бросаться в ноги! Я был убеждён, что там кроется что-то ещё помимо этой вечной погони за наградами и манией величия, склоняющей каждый раз расправляться с людьми, как с собственными врагами, но, черт побери, ты же точно такая же, как они все-… такая же пустая и-… жалкая! — Ты прав! — нервно воскликнула я, прикусывая губу и пытаясь не расплакаться прямо у него на глазах. — Ты совершенно прав! Я действительно пустая и жалкая, потому что последние годы видела в этом смысл собственной борьбы за выживание!.. Средняя школа выжгла во мне надежду на что-то хорошее, на милосердие к людям, поэтому я поклялась, что уничтожу каждого, кто ещё хоть раз причинит мне боль. Я жила по правилу, что лучше первой вступить в бой, чем кто-то поднимет против меня красный флаг. Пустота была моими доспехами, а безжалостность — мечом, которым я не щадила никого. Я панически страшилась быть непризнанной, поэтому видела в окружающих одновременно собственных врагов и защиту, но ты-… ты стал исключением из всех принципов и убеждений, которым когда-либо придерживалась. Поначалу я и правда воспринимала тебя только как подвижный элемент — хотела отомстить Хенджину и забыть о всей истории, как о страшном сне, но ты буквально перекроил мою Вселенную, и ты — единственный из семи миллиардов людей на планете, кто знает меня настоящую, потому что все, что между нами было, — именно та реальность, которую я страшилась! Ты вернул мне себя, Джено! Ты буквально вдохнул в меня жизнь, и я-… как человек, который никогда никому не говорит слова любви и глубокой привязанности, говорю тебе сейчас, что мне адски жаль!.. Это предательство, и ты вне сомнений можешь ненавидеть меня, но я-… черт, да я люблю тебя!.. Я так сильно люблю тебя, что бросила бы Совет, все лавры и выстрадала эту историю ещё миллиард раз, потому что-… Губы вдруг тронула глупая улыбка, и я пожала плечами, замечая, с каким трудом ему даётся выслушать мою правду. — …потому что не этот мир, а именно ты-… ты делаешь меня живой. Джено отрешенно спрятал руки по карманам и неожиданно произнёс на несколько октав тише: — После того, как потерял отца, а затем и отпустил из сердца мать, то тоже боялся по жизни остаться отброшенным, но когда появилась ты, моим самым главным страхом стало именно то, что ты можешь исчезнуть. Ничего не изменилось — без тебя я по-прежнему чувствую себя слепым и глухим к этой планете, но и принять все произошедшее-… я тоже не в силах. — Что ж, тогда я-… Я неловко попятилась назад, тут же отворачиваясь и устремляясь обратно в попытке не упасть и не выпалить, что без малейшего понятия, как двигаться без него в этой жизни дальше, когда его ладони нашли мои предплечья, утягивая внутрь салона внедорожника и поворачивая ключ зажигания.