— A где же люди? – вновь заговорил наконец Маленький принц. – В пустыне все-таки одиноко… — Среди людей тоже одиноко, — заметила змея. (Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц)
Обручева Юля. Майя даже не думала, что когда-нибудь снова вспомнит об этой девочке. Хотя первые пару лет она всё никак не могла ее забыть. Пышные светло-русые волосы, подстриженные в форме каре с чуть закручивающимися вовнутрь кончиками. Новый оттенок помады каждый день, несмотря на постоянные замечания учителей. Длинные пышные ресницы без туши, дорогие мамины духи на запястьях, которые Юля всегда давала понюхать своим подружкам, чтобы послушать их завистливо-восторженные визги. Обувь на каблуке такой высоты, какой в ее возрасте носить еще рановато. Юля была красивой девочкой, красивой, стильной и популярной. И Майя ненавидела ее всем своим существом. – Шевели ногами! Думаешь, мне больно хочется тебя тащить? – кричала Астрид, обернувшись к Майе. – Держись рядом со мной! Но Майя почти не слышала ее голос. Вместо него она начала слышать голос Юли. Они шли по припорошенной снегом тропинке через лес, мимо стоящих на некотором отдалении друг от друга сосен и дубов. Лес здесь был редкий, больше похожий на старый неухоженный парк. Это случилось в седьмом классе. Майе тогда было тринадцать, и на уроке природоведения они всем классом вместе с пожилой учительницей, помешанной на ботанике, отправились на экскурсию в лес. Была поздняя осень, но снег, как сейчас, еще не выпал. В лесу было довольно сыро, потому что несколько дней назад прошел дождь, и перед походом им велели надеть немаркую одежду и непромокаемую удобную обувь. Майя сделала все, как велели, и оделась по случаю. Она всегда была послушной девочкой. А Юля в тот день как всегда нарушила правила и пришла в сапожках на каблуке, капроновых колготках и светлой короткой юбке. Майя, увидев ее наряд, втайне позлорадствовала, потому что ей уже не терпелось посмотреть, как Юля порвет свои колготки, испачкает юбку или вообще навернется на этих каблучищах. Накануне похода Юля в очередной раз обзывала Майю. Эта девочка никогда не была обделенной интеллектом – она каждый раз придумывала для Майи какие-нибудь оригинальные прозвища, над которыми покатывался со смеху весь класс. Вчера, например, на уроке физкультуры она заявила Майе примерно следующее: «Эй, плоскодонка, ты случайно спортивный зал не перепутала? Здесь занимаются старшеклассники, а начальная школа – этажом ниже». И, конечно же, все девчонки, находящиеся в тот момент в зале, заржали, чтобы в следующий раз Юля, не дай бог, не поиздевалась над ними самими. Они все смотрели на плоскую грудь Майи в обтягивающей спортивной футболке и хохотали, хотя у большинства из них грудь была размером с выскочивший на лбу прыщ, и они понятия не имели, как застегивается лифчик. Вчерашнее оскорбление Майя стерпела и ничего не сказала в ответ. Как, впрочем, и всегда. Она всегда отмалчивалась, начиная с пятого класса, когда Юля внезапно решила сделать ее козлом отпущения. В лесу тогда было очень холодно. И Майя довольно быстро замерзла, несмотря на то, что оделась тепло, как и полагается послушной девочке. И тем обиднее ей было смотреть на Юлю в ее короткой юбке и без шапки, весело щебечущую, с ярким румянцем на щеках. Ее нос не покраснел, плечи не опустились, а руки не вжимались в карманы. И Майя знала, что когда Юля заметит, как посинела сама Майя, от очередных насмешек ее ничто не спасет. Но, видимо, судьбе было этого мало. Мало того, что она замерзла и чувствовала себя просто ужасно, и что ей было наплевать на корневую систему сосен. Мало, потому что в какой-то ужасный момент, когда Майя вытаскивала руку из кармана, чтобы поправить сползшую на лоб шапку, ее ботинок ступил в вязкую грязь, присыпанную сухими листьями, и девушка поскользнулась на ней, как на банановой кожуре. В чем-то ей повезло, и она успела вовремя сориентироваться, чтобы упасть не во весь рост, лицом и грудью в лужу, а на вытянутые вперед руки и колени. Майя не поранилась, ей совсем не было больно, потому что руки почти по самые запястья утонули в мягкой грязи. А вот ее джинсы, ее темные и немаркие джинсы, которые она надела специально для этого похода, выглядели теперь так, словно Майю две недели волокли на пузе по земле, привязанной в заду лошади. И не успела она даже подняться и прийти в себя от испуга, который испытывает любой человек после неожиданного падения, как Юля уже накинулась на нее, заметив ее позор. «Ой-ой, вы только посмотрите на нашу плоскодонку! Шлепнулась на ровном месте, как пятилетка! Нет, ну я же говорила вчера, что кое-кому пора в начальную школу! А вы посмотрите на ее джинсы, фу-у-у-у! Какая гадость!». «Фу-у-у-у-у!», – начали вторить ей, перешептываясь, другие девчонки, кроме разве что Тани Мельниковой, с которой Майя сидела за одной партой. «Как же ты теперь покажешься на глаза мамочке? – поинтересовалась Юля ехидно. – Она же, наверное, тебя отругает! Моя мама всегда ругает мою шестилетнюю сестру, когда та пачкает одежду». Майя старалась не слушать ее. Она достала из рюкзака влажные салфетки и двинулась вперед, вытирая руки. У нее ушло пять салфеток, чтобы хоть немного отчистить ладони от облепившей их вязкой глинистой грязи. О том, чтобы отчистить джинсы, не могло быть и речи. Майя чувствовала, как они холодом облепляют ее ноги выше колен, и сознавала, что еще немного, и она начнет стучать зубами. И что это будет дополнительным поводом для Юли, чтобы поглумиться над ней. Майя надеялась уйти вперед, оторвавшись от класса, но Юля с группкой других девчонок все время настигали ее, и Майя слышала доносящиеся ей вслед издевательские комментарии по поводу ее внешности, ее неуклюжести, ее умственных способностей. Но Майя не отвечала. Она ощущала слезы, заполняющие жаром глазные яблоки, но успевала тайком вытирать их грязными руками, молясь о том, чтобы никто не увидел ее покрасневшие веки. На самом деле Майе очень хотелось выкрикнуть что-нибудь остроумное в ответ, хотелось поставить Юлю на место, но проблема была в том, что Майя ничего не могла придумать. Ее мозг совершенно отказывался работать и выдавать остроумные комментарии, которые так легко приходили ей на ум, когда она сидела дома в своей комнате и слушала музыку. Но в холодном лесу, с мокрыми и отяжелевшими от грязи штанами, и в наполненном эхом, пахнущем резиновыми мячами и хлоркой спортивном зале, Майя ничего не могла придумать. Она могла только молчать, потому что боялась расплакаться, если заговорит, потому что боялась, что ее ответ будет таким глупым и неуклюжим, что над ней начнут смеяться еще больше. Ей просто хотелось исчезнуть, стать незаметной, чтобы ее, наконец, оставили в покое. Она надеялась, что если будет игнорировать обидчиков, те быстрее отстанут от нее. Но это не работало. В тот день не работало, и Юля вместе с другими девчонками издевалась над Майей все дорогу домой. А потом еще неделю не могла забыть ее позора, называя Майю то «мокрицей», то «Грязиллой», а когда Майя шла по школьному коридору, ей вслед постоянно неслись окрики: «Эй, осторожно, там лужа! Смотри не вляпайся!». Страдания Майи продолжались еще год, а потом, в восьмом классе, Юля переехала вместе с родителями в Данию. И наступила тишина, в которую Майя поначалу даже не верила. И за следующие четыре года учебы в школе Майя почти не слышала открытых издевательств в свой адрес. А потом она поступила в университет, и ее темные, наполненные ощущением тотальной беспомощности, школьные годы вместе с памятью о Юле остались в далеком прошлом. И только теперь, только теперь, когда они с Астрид шли через лес, дыша холодным воздухом поздней осени, Майя всё вспомнила. Вспомнила Юлю, вспомнила свою ненависть к ней и осознала, что ненавидит Астрид еще и потому, что та напоминает ей о Юле и о том времени, которое Майя предпочла бы не вспоминать никогда. Находясь рядом с Астрид и выслушивая ее оскорбления, Майя тоже была вынуждена постоянно прятать свой страх и свои слезы. Да, конечно, по сравнению с тринадцатилетней версией себя, она стала более смелой и даже научилась хоть что-то выдавать в ответ, но ощущение все равно было тем же самым: беспомощность, тоска обреченного, безысходность, загнанность в угол. «Я ненавижу ее. Ненавижу, ненавижу ее», – думала Майя, ускоряя шаг, чтобы не слышать больше постоянных упреков от Астрид за свою медлительность и нерасторопность. Дорожка была слишком узкой для двоих, поэтому, даже поравнявшись с Астрид, Майя продолжала идти немного позади, за ее плечом. Воздух был еще более сырым и холодным, чем в тот день, когда они ходили в лес всем классом. Этим воздухом было тяжело дышать, и Майе казалось, что ее легкие наполняются не воздухом, а водой. Холодной, проточной водой. Под ногами снег смешивался с грязью, и Майя тоже чувствовала себя смешанной с грязью. Грязилла. Грязилла… Гря… Воспоминание семилетней давности никак не хотело уходить, и Майя чувствовала его першение, как от едкого дыма, застрявшего в горле надсадным кашлем. Руки сильно мерзли, даже в карманах пальто, они еще не успели согреться после холодного пистолета. Нос начинал дышать все хуже, и Майе приходилось делать глубокие рваные вдохи ртом, чтобы не задохнуться от быстрой ходьбы. Она начинала бояться, что опять заболеет, и от этого начинала ненавидеть Астрид еще больше. «Две недели. Да эти две недели рядом с ней покажутся мне вечностью в аду!» – думала Майя, ощущая жжение подступающих слез обиды, злости, отчаяния, граничащего с паникой. Тропинка, по которой они шли, становилась все уже, уходя все глубже в лес, и в какой-то момент по ней уже невозможно стало идти вдвоем, и Майя пошла следом за Астрид. Под ногами было сплошное месиво из грязи и растаявшего снега, и Майя слышала противный чавкающий звук от каждого своего шага. Словно почва хотела сожрать ее ноги, поглотить все ее тело. Хлюп-хлюп. Бум. Майя врезалась в спину Астрид, которая внезапно остановилась. Испугавшись, девушка отшатнулась, напряженно ожидая очередной волны брани на тему: «Эй, ты что, вконец ослепла?! Разлепи зенки и смотри, куда прешься!». Но Астрид словно бы не заметила толчка в спину – она разгребала руками ветки разросшегося кустарника, преградившего им путь. Ветки были сухими и легко ломались под настойчивыми пальцами Астрид с треском, похожим на хруст ломающихся костей. Майя поморщились, и они пошли дальше. Девушка уже не спрашивала, как долго им еще идти, но лес закончился быстрее, чем она ожидала. Примерно через десять минут Майя увидела возвышающиеся за деревьями пятиэтажные дома. Такие же заброшенные, разумеется, как и все остальные строения в городе. Покинув лес, ставший совсем редким, они вышли во двор, посредине которого красовалась огромная, покосившаяся шляпка гриба песочницы. И больше ничего, кроме высохших мертвых растений. Астрид остановилась, и Майя снова чуть не впечаталась в ее спину. Обойдя молодую женщину, она встала по левую сторону, ожидая, что Астрид заговорит первой. Так и произошло. Астрид достала из кармана своей расстегнутой куртки пачку сигарет и зажигалку, посмотрела на Майю, чуть прищурившись, закурила и снова отвернулась, выпуская во влажный воздух белесое облачко дыма. – Ты все еще здесь, – произнесла Астрид. Ее голос вновь был совершенно лишен эмоций и каких-либо интонаций. Майя не поняла, что она имеет в виду, но уточнять не стала. Молчать – безопаснее. Просто молчать, и рано или поздно сегодняшний день закончится. – Да… – Астрид вздохнула. – Руби была бы разочарована. Да и я тоже. Только по другой причине. У меня, признаюсь честно, была слабая надежда, что я смогу избавиться от тебя сегодня и не видеть твою круглую рожу до конца своих дней. Это было бы замечательно! Но, как нам всем известно, жизнь несправедлива и жесто… – Что ты имеешь в виду? Почему Руби была бы разочарована? – не выдержала Майя, чувствуя, что от злости вот-вот буквально лопнет. – А ты не поняла? – Астрид не смотрела на нее. Ее взгляд был повернут в сторону накренившейся на бок песочницы. Майя подумала вдруг, что если смотреть на Астрид вот так, в профиль, то кажется, будто вторая половина ее лица ничем не отличается от первой. – Ну, конечно, ты ни черта не поняла… И в этом нет ничего удивительного. Ты была слишком занята утиранием соплей. Мы перешли границу Кромлинска. И вышли с другой стороны города. Это окраина, противоположная нашему стрельбищу. И так как мы пересекли ее вместе, и ты не перенеслась на волшебных крылышках в сказочную страну нормальных людей, это может значить только одно. Ты заперта в этой ловушке. Так же, как и все мы. – Но почему… почему ты сказала, что Руби была бы разочарована? – не сдавалась Майя, наплевав на то, что Астрид снова начнет издеваться над ней. – Ой, да уймешься ты уже со своей Руби или нет! – Астрид бросила на нее короткий сердитый взгляд и швырнула недокуренную сигарету в грязь. – Это же надо, как она тебя обработала! – Ничего она не обрабо… – Я скажу тебе, почему она была бы разочарована! – Астрид вдруг ухмыльнулась, глядя на девушку. – Руби нравится проверять каждого нового человека – сможет ли тот пересечь границу. Но перед этой проверкой она всегда рассказывает душещипательную историю своей Аси. Она надеется, что найдется хоть один человек, который сможет выбраться из Кромлинска и выяснить судьбу ее дочери. А потом вернется обратно и расскажет ей. Как тебе такая идея? Я сто раз ей говорила, что она тронулась, но нет, Руби у нас всегда уверена в своей правоте! – Но это… естественно для нее. Она просто хочет надеяться. Она не теряет веру, несмотря ни на что. – Да ладно?! Думаешь, она у нас такая вся из себя сильная героиня, верящая до самого конца? Да как бы не так! Ее вера продолжается лишь до тех пор, пока ей это удобно. А когда дело доходит до наших пострадавших… пострадавших от нападения лярв людей вроде Вити, вера твоей святой Руби внезапно заканчивается. И она начинает втирать мне что-нибудь заумно-философское вроде: «Мы сделали все, что могли, Астрид. Ты должна их отпустить, так будет правильно. Мы никогда не сможем им помочь. Но мы можем помочь им освободиться». Ох, уши бы мои этого не слышали! – голос Астрид сорвался до неразборчивого приглушенного рычания. – Когда я просила ее оставить Дороти в живых, она прочитала мне целую лекцию про освобождение, и Господи, кто бы говорил! Человек, который сам не может отпустить прошлое. Человек, повернутый на собственной идее в это прошлое вернуться. Но, черт возьми… кому я-то это говорю, – Астрид вздохнула. – Все равно что об стенку горох. Пойдем обратно. А то ты сейчас опять начнешь ныть, что хочешь жрать, спать, срать, а то и все вместе. Майе хотелось заступиться за Руби, но на этот раз она почему-то не знала, что сказать. И в голосе Астрид, помимо ядовитой злобы, она уловила неподдельную горечь. Но ведь Руби была ни в чем не виновата. У нее ведь не было выбора. Она и правда освобождала от бессмысленного существования людей, у которых не было надежды на возвращение к нормальной жизни. Не было ведь? Руби сказала, что они сделали все, что могли, и Майя слышала по ее голосу, что Руби на самом деле страдает из-за этого. От врачей всегда ждут слишком многого, но они не боги. Они не могут спасти всех. И Руби тоже не может. Астрид просто не понимает ее. Никогда не понимала, и поэтому они расстались. Они слишком разные. Что-то холодное и невесомое опустилось на щеку девушки. Осторожное касание зимы, первое предупреждение о грядущих морозах. Майя подняла лицо к небу – редкие и крупные снежинки, похожие на медлительных засыпающих бабочек, падали, влекомые к земле. Сигарета Астрид все еще тлела красным огоньком, не желающим мириться с неминуемым угасанием, сопротивляющимся холоду из последних сил. Их экскурсия закончилась. Пора было уходить.* * *
На обратном пути Астрид рассказала, что если бы они пошли дальше, то примерно через час оказались бы в центре, зайдя в него со стороны торгового комплекса «Подкова». – Кстати, Руби тебя туда не водила? – спросила Астрид о торговом центре. – Нет, – ответила Майя, мгновенно напрягаясь и ожидая, что Астрид вновь скажет что-нибудь вроде: «Странно, других водила, а тебя нет. Похоже, не так уж сильно ты ей и нравишься». Но Астрид сказала только: – Жуткое местечко, – и на этом их разговор закончился до самого дома. Когда в прихожей Майя сняла пальто, Астрид тут же заставила ее примерить куртку защитной расцветки с теплым подкладом, которая оказалась немного широковата девушке в плечах, но зато была достаточно короткой и не мешала доставать оружие из кобуры. Куртка пахла табаком, и Майя догадалась, что принадлежала она самой хозяйке квартиры. После чего Астрид устроила девушке короткую экскурсию по дому, отведя Майю на кухню и в ванную и сопроводив это короткими комментариями: «Не вздумай сама пользоваться плитой и вообще брать какие-либо вещи на моей кухне. Здесь ты можешь только мыть руки и греть себе вон тот электрический чайник. Чашки над мойкой, заварка в шкафчике. Там какая-то сушеная трава в тряпочных мешочках, найдешь, короче, когда приспичит. Есть будешь что дают, тут тебе не ресторан высокой кухни». «Ванной и туалетом будешь пользоваться в этой квартире. В смежной квартире не работает канализация, и ту ванну я использую как склад боеприпасов, так что, сделай милость, не суйся туда». «Полотенца и чистое постельное белье лежат на твоей кровати, кстати. Как в гребаном отеле. Как чуяла, что Руби тебя ко мне притащит». «Если вдруг тебя черт дернет прогуляться по остальному дому, не советую делать этого после наступления темноты. И вообще, не советую этого делать. В нежилых помещениях лярвы появляются намного чаще». – А можно мне помыться? Я… замерзла, – слабо попросила Майя, не особо надеясь, что Астрид ей разрешит. Но та ответила: – Валяй. Только предупреждаю, напор воды у меня слабый. А чтобы дождаться горячей, нужно прождать минут десять, трясясь под холодным душем. Так что, если хочешь согреться, сначала включи воду и подожди, а потом уж мойся. Но Майю и это вполне устраивало. Главное, что у Астрид вообще была горячая вода, и ей не придется мыться в каком-нибудь корыте в сарае. Почему-то подсознательно Майя больше подготовила себя к корыту, чем к удобной ванне. Отправляясь жить к Астрид, она чувствовала себя так, словно уходит в армию. И к дедовщине она себя подготовила тоже. Однако вместо дедовщины, по крайней мере, пока, у нее была ванна, полная горячей воды с ароматной пеной, и мягкое полотенце с пушистым ворсом. А когда Майя вышла из ванной, ее буквально сбили с ног вкусные запахи готовящейся еды. Астрид занималась ужином. С ума сойти. И судя по запахам, это не какая-нибудь гречка или макароны. Желудок Майи, которая не ела за весь день ничего кроме тоста с арахисовой пастой с утра, дернулся и болезненно сжался. И девушка, против собственной воли, забыв о гордости и недавних обидах, прошла на кухню. Астрид стояла к ней спиной и что-то перемешивала лопаткой на сковородке. Она уже переоделась в спортивные черные обтягивающие штаны и длинную серую майку, открывающую плечи. И, несмотря на то, что в их первую встречу Астрид показалась Майе слишком худой для полицейского, теперь девушка видела, что мышцы на ее предплечьях и ногах довольно крепкие и заметные. Да вспомнить только, как Астрид, не моргнув глазом, подняла тот старый десятитонный диван, и как она тащила саму Майю через лес! Свои длинные светлые волосы Астрид убрала в высокий хвост, кончики которого слегка завивались и покачивались в такт движениям ее головы. Также Майя заметила узкие темные резинки, огибающие затылок Астрид, которые до этого были замаскированы прической. Резинки, удерживающие ее маску. В смущении Майя застыла на пороге, не зная, что делать дальше. «Вдруг она заметила, что я ее разглядываю? Сама ведь все время говорит, что одноглазая, но не слепая! И зачем я ее разглядываю, кстати? До сих пор!». – Уже почти готово, – разрешила ее сомнения Астрид. Майя выдохнула с облегчением. Значит, голодной ее не оставят и издеваться тоже больше не будут. Пункт № 15 из списка Руби: «А еще она отлично готовит». Теперь Майе предстояло проверить это утверждение самостоятельно. На одной сковороде у Астрид было поджаренное мясо какой-то дикой птицы, а на другой – кукуруза, баклажаны и сладкий желто-красный перец. И пока Астрид раскладывала все это по тарелкам, Майя думала, что изойдет слюной. От целого дня на свежем воздухе и пережитого волнения ее аппетит разыгрался не на шутку. – Мясо довольно жесткое, – предупредила Астрид, протягивая Майе большую тарелку с радующей глаз внушительной порцией мяса, овощей и куском хлеба с румяной корочкой. – Никогда не любила диких уток, но ничего другого у нас тут, как ты сама знаешь, нет. Я поем у себя. Ты – ешь где хочешь, только не забудь потом убрать за собой, – и, произнеся это последнее напутствие, Астрид взяла свою тарелку, достала из холодильника бутылку какой-то темно-янтарной жидкости и ушла в свою комнату. Постояв и подумав с минуту, Майя тоже решила отправиться к себе. Проходя мимо комнаты Астрид, она несколько мгновений с любопытством разглядывала закрытую дверь, но, не различив изнутри ни звука, двинулась дальше. Она поела, сидя за столом и с тоской разглядывая свой бесполезный мобильный телефон. Если бы Майя только могла сейчас написать смс-ку Руби и рассказать о прошедшем дне, спросить как у нее дела… Интересно, а как бы выглядела страничка Руби во "В контакте", если бы она у нее была? Думая о своем предмете обожания, Майя сама не заметила, как прикончила всю еду. Мясо показалось ей совсем не жестким, а очень даже сочным, а чуть хрустящие овощи и кукуруза сделали это блюдо одним из самых вкусных, что девушка ела за всю свою жизнь. Конечно, она не стала ненавидеть Астрид меньше, но, Господи, готовила та не просто «отлично», а потрясающе! Полюбовавшись около десяти минут на последние фотографии Руби в своем не таком уж бесполезном телефоне, Майя поняла, что все-таки не наелась, и решилась выбраться из укрытия, чтобы согреть чаю, о котором она мечтала полдня, пока торчала на улице. Астрид все еще сидела в своей комнате, и Майя, пользуясь свободой, помыла тарелку, пока кипятился электрический чайник. В шкафчике она нашла мешочки с сушеной травой, о которых говорила Астрид, выбрала один с надписью «мята» и насыпала ложку травы в круглое заварочное ситечко. Также в шкафу Майя обнаружила тарелку с печеньем. Она сразу узнала его – то же самое печенье, каким угощала ее Руби, и от которого Майя была без ума. С легким миндальным привкусом и ароматом корицы и кардамона… Неужели? Дожидаясь, пока заварится чай, Майя откусила кусочек печенья. Да, это совершенно точно было оно. Невероятно вкусное, рассыпчатое, тающее во рту, и неужели… его испекла Астрид? И стоило Майе подумать о ней, как Астрид, собственной персоной, возникла в дверном проеме с пустой тарелкой в руках. Майя так и застыла с занесенным ко рту печеньем, чувствуя себя воришкой, пойманным на месте преступления. Астрид нахмурилась, и сердце девушки с силой кузнечного молота по наковальне бабахнуло в грудь. Она была готова к каким угодно упрекам, но Астрид подошла к мойке, бросила туда тарелку и спросила: – Ну чего ты так уставилась на меня? Как будто я у тебя печеньку сейчас отберу, в самом деле! Ешь и смотри не подавись, они не ядовитые. Я пекла их еще до того, как ты ко мне приперлась. Если бы я заранее знала, что ты будешь у меня жить, обязательно подложила бы в тесто мышьяка или стрихнина. – И Астрид вдруг улыбнулась. От ее губ Майя уловила слабый запах алкоголя. Очевидно, в той бутылке был не яблочный сок. – Очень смешно, – процедила Майя, хватая одной рукой свою чашку, а в другую загребая еще парочку печенек. Астрид продолжала с улыбкой наблюдать за ней, и Майя, сгорая от стыда, что не смогла удержаться и взяла еще печенье, убежала в свою комнату. И где, спрашивается, была ее гордость? Ей надо было просто уйти, а не набивать щеки печеньем и не загребать его охапками! Но Майя понятия не имела, куда провалилась ее гордость. Впрочем, Марина-то давно знала, что никакой гордости у Майи на самом деле не было, и всегда пользовалась этим. «Я раб этого треклятого печенья, – с тоской подумала Майя, запираясь в своей комнате. – И почему, почему его испекла не Руби?!». Девушка представила, как Астрид будет еще неделю издеваться над ней из-за ее слабости, говоря что-нибудь вроде: «А, ну теперь мне понятно, почему у тебя такая круглая рожа!». Впрочем, ее невеселые мысли скоро растворились во вкусе и аромате печенья с мятным чаем. И в фотографиях Руби. Одна из этих фотографий нравилась Майе особенно сильно. Это был случайный момент, но чаще всего именно случайные моменты оказываются самыми удачными. Майя щелкнула Руби на своей постели с чашкой чая в руке. Это был один из тех полуврачебных-полудружеских визитов Руби, когда та навещала Майю, пока девушка болела, но уже шла на поправку, и они просто проводили много времени вместе, много разговаривали и пили вкусный чай с яблоками и диким медом. Руби как раз размешивала мед в своей чашке маленькой ложечкой, и на ее губах все еще не истаяла улыбка от какой-то забавной истории, рассказанной Майей. И девушка, которая как раз открыла камеру на телефоне, чтобы найти и показать Руби фотографии осеннего парка, который та не видела уже пять лет, вдруг не выдержала и сделала один робкий снимок украдкой. Освещение было не очень удачным, поэтому фотография вышла немного шумной, и она не передавала всю яркость багряных волос Руби, но сама поза женщины, ее улыбка, наклон головы – все это вышло очень естественным и каким-то правильным. И теперь, при взгляде на эту фотографию, Майе казалось, что Руби вот-вот поднимет голову, посмотрит на нее и продолжит свою фразу: «Когда-то я тоже очень любила гулять в том парке. Еще когда была моложе и училась в университете. Я могла прийти туда и спокойно посидеть в тишине, забыв обо всем на свете». – Интересно, чем ты сейчас занимаешься… – прошептала Майя, выключая телефон. «И когда ты придешь навестить меня?». Майя очень надеялась, что Руби не заставит ее долго ждать. Да, они виделись только сегодня утром, но день был таким длинным, что казалось, с момента их последней встречи уже прошла неделя. Да и вообще, раньше, когда Майя знала, что сможет дойти до дома Руби за пять минут, она чувствовала себя намного лучше и увереннее. И Аарон с Беатрис всегда поднимали ей настроение. Теперь же, на этом стрельбище, в компании малоприятной Астрид с ее черным юмором и замашками надзирателя тюрьмы, Майя начинала ощущать себя отрезанной от мира. Впрочем… она ведь и так была отрезана от мира. Потому что, как показал сегодняшний опыт, она заперта в Кромлинске без надежды когда-либо вернуться к прежней жизни. Заперта навсегда. Повинуясь порыву внезапной тревоги, Майя встала со стула и прошлась по комнате взад-вперед. Ноги утопали в мягком светло-бежевом ковре с высоким ворсом. Это ощущение немного успокоило девушку, и она остановилась перед книжной полкой, которую не успела как следует рассмотреть в прошлый раз. «Астрид перечитала все книги в местной библиотеке», – вспомнила Майя слова Руби. Книги на полке явно попали сюда не из библиотеки. Возможно, когда-то они были частью книжной коллекции какого-нибудь жителя Кромлинска. Все издания были довольно современными, не старше десяти лет, корешки выглядели новыми и почти не потрепанными. Майя прочла вслух несколько названий: – «Над пропастью во ржи», «Волхв», «Лангольеры»… С удивлением девушка обнаружила множество знакомых названий любимых ей самой книг, среди которых были: – «Превращение», «Сто лет одиночества», «Старик и море», «Сердца в Атлантиде», «Зеленая миля» и… о Господи… «Стрелок»… – Майя потянулась рукой к первому тому Кинговского цикла о Темной башне. На обложке был сам Роланд, одетый в черный плащ и шляпу, с двумя револьверами в руках. За его спиной в тумане виднелись очертания башни. «Неужели она ее тоже читала?» – спросила себя Майя, сама не понимая, чему она, собственно, так поражается. Да мало ли людей, в конце концов, читали Темную башню? Все-таки эти книги довольно популярные. На полке Майя обнаружила еще три тома цикла, но снимать их не стала. Вместо этого она положила «Стрелка» обратно и вернулась за свой стол в каком-то странном смущении. Астрид. Майя уже привыкла к образу Астрид, стреляющей из пистолетов, сыплющей остроумными оскорблениями и хватающей Майю за локоть, чтобы потащить навстречу очередному кошмару. Но представить Астрид, которая печет печеньки с корицей и читает книжки, ей все еще было слишком сложно. – Черт! – выругалась Майя. – Я же не записала эти дурацкие правила! Она теперь прибьет меня… В панике Майя огляделась в поисках листочка и ручки и вспомнила, что взяла с собой тетрадку, а запасная ручка всегда лежала у нее в рюкзаке. Вырвав из тетрадки двойной листочек и подложив под него книгу, Майя устроилась на диване и записала все четыре правила так точно, как только смогла вспомнить. А потом посмотрела на дверь, словно ожидала увидеть там Астрид с гвоздями и молотком, уже готовой прибить этот листочек Майе ко лбу. Но Астрид в течение следующего получаса так и не появилась. Майя сходила на кухню, помыла свою чашку и убрала ее в шкафчик. Потом почистила в ванной зубы и умылась. Дверь комнаты Астрид по-прежнему была плотно закрытой, и Майя не слышала оттуда ни звука. «Интересно, что она делает? – задумалась Майя. – Может, напилась до отключки и валяется?». Но, очевидно, узнать ответ на этот вопрос Майе было не суждено, потому что в тот вечер она Астрид больше не увидела. И перед сном, лежа в кровати, Майя внезапно разозлилась, скомкала листочек со стрелковыми правилами и швырнула его в стенку, чувствуя себя глупой отличницей, которая всегда учит уроки и вообще все делает как надо. Вот только на самом деле это никому не надо. Астрид и думать про нее забыла, а Майя, как полная идиотка, потеющей рукой торопилась записать эти дурацкие правила, словно за невыполнение домашнего задания Астрид поставила бы ей двойку и отправила в угол. «Да она в любом случае найдет повод поиздеваться над тобой, напишешь ты эти правила или нет, – сказала себе Майя, закрывая глаза, перед которыми от усталости и недосыпа прошлой ночи уже плавали темные круги. – Да и вообще, какая тебе разница, что там она о тебе подумает? Эта стерва явно не стоит того, чтобы изображать перед ней прилежную ученицу и заслуживать уважение!». «Завтра… пусть только попробует высказать мне какие-нибудь претензии! Я пошлю ее к черту!», – решила девушка и почти тут же, словно успокоившись от этой мысли, провалилась в сон.