Эти чувства из прошлого иногда ко мне возвращаются. Вместе с тогдашним шумом дождя, тогдашним запахом ветра... (Харуки Мураками. Дэнс, дэнс, дэнс)
К тому времени как она, преодолев целый квартал заброшенных сталинок, добежала наконец до знакомой пятиэтажной хрущевки и остановилась возле первого подъезда, ее легкие уже как будто онемели от холода, и Майя слышала противные нездоровые хрипы в своем судорожно вырывающемся дыхании. Перед глазами плясали черные точки, и девушке пришлось постоять немного на крыльце, сомкнув веки и прислонившись к железной двери, прежде чем войти внутрь. Она не знала, зачем пришла к Астрид. Уж точно не потому, что соскучилась. В груди все еще билась злость на Руби, и смешиваясь со злостью на Астрид, она давала Майе решимость делать то, что она делала. «Возможно, я все-таки убью ее, – подумала девушка, дергая дверь на себя и поднимаясь на второй этаж. – Даже солью можно убить, если знать куда стрелять. Да, я точно ее убью… Убью эту мерзкую… тварь». Бордовая дверь с выцветшим номером «4» оказалась открыта, и когда Майя вошла в до боли знакомый коридор, она не услышала из квартиры ни звука, и испугалась, что Астрид нет дома. Если ее нет, то кого Майя будет убивать? «Но, черт возьми, где ей еще быть?! На стрельбище ее нет, значит, она дома!». Зачем-то по привычке разувшись, Майя шагнула в коридор и сразу обратила внимание на то, что дверь в комнату Астрид закрыта. «Точно! Она там!», – мелькнуло в голове. Не став церемониться, Майя пнула старую белую дверь ногой, отчего та тут же распахнулась с обиженным резким скрипом. Астрид была внутри. Она сидела на кровати, стоящей в дальнем углу комнаты, возле окна, и держала в руках какой-то большой квадратный то ли конверт, то ли лист картона. При виде Майи в ее лице ничего не изменилось, и не успела девушка открыть рот, чтобы высказать все, что она думает, как Астрид произнесла: – Ну вот, говорила же я, что ты вернешься. Уже справила поминки по своей гордости? – Это все ты! – заорала Майя в ответ. – Что «я»? – Астрид слегка приподняла свою единственную бровь. – Ты во всем виновата! – В чем «во всем»? – полюбопытствовала женщина, откладывая большой квадратный конверт на постель рядом с собой. А Майя, которая хотела сначала достать пистолет, поняла вдруг, что стрелять она не будет, потому что хочет, до безумия хочет, до дрожи хочет наброситься на Астрид и бить ее голыми руками, рвать ее волосы, душить, бить коленями в живот, бить по лицу и… Майя поддалась всем тем фантазиям, что преследовали ее на протяжении последних мучительных дней, и бросилась на Астрид, уронив ее на постель и ударив в плечо, а потом и в бок. – Эй-эй! Полегче! – воскликнула Астрид, не особенно пытаясь защититься и лишь придерживая маску одной рукой. – Ты чего так озверела? Бешеных собак у нас в округе вроде не встречается… В голосе Астрид не было ни удивления, ни злости, и она просто позволяла Майе бить себя, отчего та зверела еще больше: – Я ненавижу тебя, сука! – орала Майя, продолжая колошматить Астрид кулаками, словно резиновую грушу. – За то, что ты сделала со мной! За то, что всегда вела себя как последняя тварь! За то, что ты думаешь, будто тебе все позволено, ты, тварь!!! Майя кричала громко, до хрипоты, и ее дыхание снова стало болезненным, потому что легкие еще не успели прийти в себя после бега по морозу, но Майя уже не могла остановиться, да и Астрид почему-то ее не останавливала. Как позднее Майя поняла, Астрид не останавливала ее потому, что ждала, когда она выбьется из сил. И как только Астрид почувствовала, что Майя устает, она внезапно, совершенно неожиданно, схватила девушку обеими руками, окольцевав ее занесенные для ударов запястья. – Если честно, мне это уже поднадоело, – произнесла она, и не успела Майя вырвать свои руки, как Астрид резко поднялась и повалила ее на диван, снова подмяла под себя и обездвижила. – Нет! – закричала Майя, чувствуя, как глаза наполняются слезами. – Отпусти меня! Я тебя пристрелю! – Чем же? – Астрид хохотнула ей в шею. – Ты была так занята моим избиением, что даже не заметила, как я вытащила твой пистолет из кобуры. Да… Тебе еще учиться и учиться. – Нет! – Майя заплакала в голос, снова дернулась изо всех сил. – Ты просто тварь! – Я в курсе. Сказала бы уже что-нибудь новенькое, – Астрид снова усмехнулась. – Тебе нужно развивать словарный запас. – Стерва одноглазая! – Ну, уже чуть лучше… – И что теперь? Снова будешь меня насиловать? – Майя хотела, чтобы ее голос прозвучал твердо, но слезы комом стояли в горле, отчего ее голос казался еще более испуганным и тонким, дрожащим. Астрид ничего не ответила и не пошевелилась, все так же крепко прижимая Майю к своей кровати и уткнувшись лицом в шею девушки. Какое-то недолгое время Майя пыталась сопротивляться, биться, а потом затихла и просто лежала, тихонько плача и всхлипывая, ожидая неминуемого повторения кошмара и готовясь к очередному унижению. Она чувствовала спокойное теплое дыхание Астрид, щекочущее ухо, и постепенно девушка сама начала странным образом успокаиваться от этого ощущения, перестала плакать и дрожать. Они пролежали так долго. – Я ждала этого, – прошептала Астрид. – Ждала, когда же ты наконец-то проснешься и дашь мне сдачи. Когда ты выскажешь свои настоящие чувства, треснешь меня как следует. Когда прекратишь делать вид, что тебе все равно, и ты не слышишь, как я оскорбляю тебя. Ждала, когда ты прекратишь быть такой инертной. Потому что на самом деле, внутри, ты не такая. – Откуда… ты знаешь? – спросила Майя сипло. – Знаю… потому что сама была раньше такой, как ты. Никогда не позволяй другим делать с тобой что-то плохое. А если это уже случилось… Обязательно дай сдачи. – Так ты… не будешь меня насиловать? – на всякий случай уточнила Майя, и Астрид расхохоталась: – Нет! Только если ты сама этого не хочешь. – Не хочу. У меня месячные, и живот болит… Но я не только поэтому не хочу! – Месячные? Так вот чего ты такая бешеная, – Астрид приподнялась на локте и с улыбкой посмотрела на Майю. Она уже отпустила ее руки, но девушка больше не вырывалась. – Не поэтому! Я просто разозлилась! – На меня? – Да! – Или… на Руби? – Астрид продолжала внимательно смотреть на нее, и Майя вдруг заметила, что свет из окна делает серую радужку ее глаза по-волчьи желтой. – Не твое дело! – рявкнула Майя, чем вызвала лишь очередную улыбку. – Значит, на Руби. Дай угадаю. Они с госпожой «ястребиный клюв» уже не разлей вода? Майя не сдержалась и чуть улыбнулась уголками губ. Ей понравилось, что Астрид обозвала Гретту и тоже обратила внимание на ее огромный нос. – Значит, ты ее видела? – спросила она. – Видела эту новенькую Гретту? – Ее уже зовут Гретта? Когда я видела ее, она была еще Еленой, – хмыкнула Астрид. – Нет, теперь она Гретта, – пробурчала Майя. – Весьма неприятная дамочка. Довольно высокомерная. Вся из себя такая фифа. Но Руби таких любит… – Руби еще не рассказала ей о лярвах, – пожаловалась Майя, совершенно неожиданно для себя самой. – Мы встретились с ними сегодня… И я поняла, что она ничего не знает, хотя прошло уже десять дней! Я не выдержала и сама все рассказала… – Вот как? – бровь Астрид снова поползла вверх от удивления. – И как Руби на это отреагировала? – Да как… Разозлилась, конечно. Но мне плевать! – Да неужели? – Астрид тихонько усмехнулась. – Вот именно! – подтвердила Майя, и ее живот, похоже, решил с ней согласиться, потому что почти одновременно с ее словами издал жалобное протяжное урчание. – Хм. Похоже, живот у тебя болит не от месячных, а от голода. Чаю хочешь? – Нет! – соврала Майя. – Не надо мне от тебя никакого чаю! – Ну-ну, хватит ворчать, круглолицая. А то твое лицо уже какое-то не очень круглое, да и задница совсем тощая. Вставай и пошли на кухню, – Астрид слезла с Майи и потянула ее за руку за собой. – Давай-давай. Я напеку тебе оладушков. С джемом. И орешками. Живот Майи снова предательски заурчал, и девушка, сгорая от стыда, послушно поплелась на кухню за Астрид. Что и говорить, устроить эффектное отмщение за свою поруганную честь у нее не вышло. Как всегда – желание пожрать победило. Солнце к тому моменту уже окончательно село, и Астрид зажгла на кухне верхний свет. Майя же сняла куртку, повесила ее в коридоре на вешалку, чувствуя себя очень глупо, и со страшным ощущением неловкости вернулась на кухню и села за стол. На то самое место возле стены, где она сидела, когда Астрид поила (спаивала?) ее яблочным кальвадосом. Астрид в это время достала с полки глубокую миску, куда высыпала самодельную муку грубого помола и добавила какие-то специи. Майя снова невольно задалась вопросом, как Астрид удается готовить такую вкусную выпечку без яиц и молока, и подумала сначала, что, скорее всего, секрет именно в специях. Но потом Астрид принесла из холодильника баночку яблочного пюре и добавила его в тесто. «Опять эти чертовы яблоки», – подумала Майя и почему-то улыбнулась. Астрид включила плиту и поставила сковородку разогреваться на конфорку, а Майя, ища, чем занять свои руки и чем вообще заняться в такой странной ситуации, нащупала на столе блокнот тетрадного формата, на пружинках. Открытый блокнот, исписанный аккуратными печатными буквами. Это был какой-то список. И пробежав его глазами, Майя поняла, что это список имен, предпоследним из которых было ее собственное – Майя Егорова. А последним – Елена Ижевская. Некоторые имена были зачеркнуты, нет, не просто зачеркнуты, а плотно заштрихованы синей пастой, и рядом с ними были написаны новые имена, которые люди придумывали себе сами. Майя тут же, повинуясь порыву, пролистала страницы к самому началу. Как она и думала, первыми в списке стояли имена Руби и Астрид, но… – Не трудись, его там нет, – Астрид выложила первую партию оладушков на сковородку и повернулась к Майе. – Ты ведь настоящее имя Руби ищешь? Вообще-то Майя искала имя Астрид, и когда та спросила про Руби, даже растерялась. Но, в любом случае, ни прежних имен, ни фамилий Руби и Астрид в списке не было. – Если хочешь, я скажу тебе ее имя. – А твое? – Хочешь узнать мое имя? – Астрид хмыкнула и тут же ответила: – Обойдешься. – Ну и не надо! – Майя захлопнула блокнот и сложила руки на груди, отвернувшись к окну. Астрид усмехнулась: – Ты такая забавная, когда психуешь. Наверное, поэтому мне всегда нравилось доводить тебя. – Доводить?! Да ты меня изнасиловала! Тебе не кажется, что это явно было лишним?! – продолжала негодовать Майя. – Да ладно тебе, «изнасиловала» – слишком громко сказано. – А вот и нет! Ты сделала это без моего согласия, значит, изнасиловала! – Ну, допустим, первые пять минут я действительно делала это без твоего согласия, а потом-то… Астрид не успела договорить, потому что Майя запустила в нее декоративной деревянной ложкой и попала прямо в плечо. – Эй! – Астрид рассмеялась. – Нечего тут громить мою квартиру! Раз пришла сама, сиди спокойно и будь приличной девочкой! И потом… разве я сделала тебе больно? – она посмотрела Майе прямо в глаза, пристально, все еще улыбаясь, и Майя, не выдержав этот взгляд, снова отвернулась к темному окну, в котором отражалось ее вечно круглое лицо. – Чего молчишь, язык проглотила? Сделала я тебе больно или нет? – спросила Астрид спокойно. – Физически – может, и нет, – выдавила Майя, наконец. – Но морально… Ты очень сильно обидела меня. – Ладно, допустим, – внезапно согласилась Астрид. – Это я признаю. И мне жаль. Я повела себя как пьяная свинья. Но все-таки… кто сделал тебе больнее? Я или Руби? Майя закрыла глаза. Этот вопрос был таким неожиданным и таким острым, что Майе показалось – он режет ее сердце на тонкие полосы бумажной гирлянды. Ее губы дрогнули, и девушка положила все усилия на то, чтобы подавить слёзы и не разреветься прямо при Астрид. Только этого ей не хватало. – Эй? Ешь давай. И не вздумай реветь из-за нее. Как и из-за меня, впрочем. Давай-давай, пока горячие… Голос Астрид звучал так же мягко, как в тот момент, когда она обняла Майю сзади, в холодной комнате старого заброшенного дома, и проговорила ей на ухо стрелковые правила из Темной башни, и когда потом, в постели, Астрид уговаривала ее расслабиться и успокоиться, она произносила слова тем же мягким тоном. Майя открыла глаза и увидела перед собой тарелку с четырьмя маленькими, румяными и дымящимися оладушками, уложенными горкой один на другой. Башенку венчало аккуратное малиновое облачко джема, присыпанного мелко порубленными орешками. Рядом стояла чашка с чаем. Слезы все-таки выступили у Майи на глазах, и она сама уже не знала, почему плачет. Она окончательно запуталась и устала. И просто хотела есть. – А ты будешь? – спросила она Астрид. – Буду, попозже. Сейчас сделаю еще одну порцию. А ты ешь и не жди меня. И не реви! Ее голос стал чуть более строгим, и Майя, шмыгнув носом, сразу немного успокоилась и принялась за свои оладушки, которые, как обычно, оказались выше всяческих похвал. Астрид испекла еще две порции и тоже села за стол, не забыв положить добавки Майе. Ей уже не хотелось плакать. Ей было тепло, вкусно, уютно и… как ни странно, спокойно. – Ну что, полегчало? – спросила Астрид, когда Майя, доев все до крошки и допив вторую или третью чашку чая, откинулась на спинку стула. – Ага, – честно ответила девушка. – Только живот все равно болит. А теперь я еще и объелась… – Всё у тебя не слава богу, – хохотнула Астрид, поднимаясь. – Пойдем. Я дам тебе таблетку. Полежишь и отдохнешь. Ну что? Что ты так смотришь? Руки распускать не буду. Слово скаута. – Ну ладно, – вяло согласилась Майя. – Пойдем. Так она снова оказалась в комнате Астрид, только на этот раз у Майи появилась возможность получше все рассмотреть. И первое, что девушка подумала, когда огляделась: «Это самая уютная комната из всех, что я видела в Кромлинске». Возможно, дело было в общем впечатлении обжитости, в обилии маленьких, создающих уют предметов, декоративных подушек, разбросанных на кровати и на полу, в лоскутном одеяле на постели и запахе миндаля и корицы. Пройдя чуть дальше в комнату, мимо темного резного шкафа, Майя остановилась возле комода, на котором стоял старый, советских времен, проигрыватель виниловых пластинок. А те квадратные конверты, с которыми Майя застала Астрид, когда вошла, и которые Астрид сейчас как раз собирала в аккуратную стопку, и были пластинками. На книжных полках, обвитых гирляндой, горящей желтыми огоньками, Майя мельком разглядела несколько томов «Темной башни». Там же, на полках стояло много разных свечей, и Майя не удержалась, взяла одну из них, лиловую, и понюхала, ощутив сладкий запах лаванды и чего-то терпкого, имбирно-хвойного. – Вот, возьми, – голос Астрид, внезапно оказавшейся рядом, заставил Майю вздрогнуть. Астрид протягивала ей маленькую круглую таблетку и стакан с водой. – Откуда у тебя таблетки? – спросила Майя. – Я думала, в Кромлинске нет обезболивающих… – Иногда лекарства попадают к нам вместе с новенькими. Люди часто носят в сумках таблетки, – передав девушке стакан, Астрид отвернулась и добавила: – А тому человеку, у которого я взяла эти таблетки, они уже больше никогда не понадобятся. Майя не стала спрашивать, что же случилось с тем человеком. Она и так догадывалась. Вместо этого, запив таблетку и поставив стакан на комод рядом с проигрывателем, девушка спросила: – Почему вы с Руби расстались? Расскажи мне правду. – А разве Руби тебе сама не рассказывала? Я-то думала, что ты у нас всё про всех знаешь. Майя не обратила внимания на ее язвительный тон и повторила: – Рассказывала. Но я хочу знать правду. Кроме того… я не знаю, почему вы расстались уже второй раз, здесь, в Кромлинске. Руби говорила, что она сама разорвала ваши отношения, потому что поняла, что ничего хорошего из этого все равно не выйдет. Это правда? – Нет, – Астрид улыбнулась. – Неправда. Во второй раз я сама рассталась с Руби. – Что? Сама? – Майя не смогла сдержать удивления, чем еще больше развеселила Астрид. – Рот закрой, а то муха залетит, – сказала она. – И чего ты так удивляешься? Не веришь, что кто-то может по собственному желанию бросить распрекрасную Руби? – Но… ты же влюблена в нее до сих пор. Зачем же ты разорвала ваши отношения? Зачем дралась с Аароном, если не из ревности? – Ну… все это – довольно долгая история. И рассказывать придется с самого начала. Хочешь послушать? – Да. – Ну ладно. Тогда иди уже в кровать, круглолицая. И устраивайся поудобнее. – Если ты еще хоть раз назовешь меня круглолицей, я тебя ударю, – мрачно предупредила Майя, направляясь к кровати. – У меня есть имя, между прочим. И оно даже записано в твоем дурацком блокноте. – Что-то не припомню, – ухмыльнулась Астрид. – Там столько имен записано, думаешь, реально упомнить их все? Садись уже и не возникай, если хочешь узнать, как все было на самом деле. Майя забралась на кровать, придвинувшись к стене, и прилегла на подушку. Астрид села рядом с ней, тоже подложила под спину подушку и замолчала на какое-то время. Майя тоже молчала, украдкой наблюдая за ней. Очевидно, Астрид требовалось собраться с силами, чтобы начать рассказ. И Майя подумала, что если уж самой Астрид потребовались на что-то силы, значит, история и в самом деле не из легких.* * *
Осень в тот год выдалась настолько суровой, что уже в начале сентября температура опустилась до плюс пяти градусов, и в осеннюю форму мне пришлось переодеться на пару месяцев раньше, чем обычно. Дожди лили как ненормальные, они шли каждый день, чуть накрапывая с утра, постукивая по крыше и набирая скорость и силу, разгоняясь к вечеру, чтобы ночью обрушиться на город оглушительным ливнем. В тот день Руби взяла с собой черный зонтик, огромный и широкий, словно купол цирка, и держала его так низко, что я почти не видела ее лица. У меня как всегда зонтика не было, потому что работа в полиции предполагает, что ты будешь выполнять свои обязанности в любую погоду, и если вдруг тебе понадобится догнать очередного вооруженного психа под проливным дождем, ты не будешь тратить время на то, чтобы открыть чертов зонт. Я помню, что мои волосы в тот день совсем промокли и все время липли к лицу. Даже не столько от дождя, он был совсем слабый, сколько от влажности, повисшей в воздухе мороси, словно дождь шел не из облаков, а сам воздух сочился влагой. Волосы Руби, еще цвета темного шоколада, а не красного вина, как всегда слегка пушились и завивались в дождливую погоду. Я помню, что мне хотелось их коснуться. Больше всего в тот проклятый день мне хотелось именно этого, а не мотаться по серым дворам и грязным подворотням в поисках призраков. Но, конечно, я бы ее не коснулась. Даже если бы не всё случившееся после, я не смогла бы позволить себе нарушить уговор первой. Мы с Руби тогда уже три месяца не жили вместе, потому что… Потому что она решила, что я недостаточно сильно люблю ее, раз до сих пор не смогла найти ее дочь. Она не бросила меня, нет, во всяком случае, официально и вслух таких громких слов никто из нас не произносил. Руби всегда любила эвфемизмы и уже тогда не любила озвучивать правду, поэтому сказала что-то вроде: «Я думаю, нам нужно пожить отдельно какое-то время. Сделать небольшой перерыв». И просто уехала от меня к родителям. А летом мы с ней встречались исключительно для того, чтобы обсудить продвижения по делу Аси или прогуляться по дворам в районе ее школы и других ближайших окрестностях. Руби верила, что чем больше людей мы опросим, тем больше шансов у нас что-то узнать. Конечно, она была права. Но лишь отчасти. Потому что наши шансы на успех таяли с каждым прошедшим днем. Память людей довольно коротка, знаешь ли. Особенно, когда дело касается увиденных мельком прохожих, проехавших мимо машин, случайных попутчиков в автобусах и трамваях или маленьких девочек с рюкзаками, спешащих в школу. Сколько таких девочек мы видим каждый день? Десятки, сотни. Так много, что отличить одну от другой становится практически невозможно, и все их образы сливаются в один общий смазанный, словно пятно краски, словно неясный штрих, образ ребенка с рюкзаком и пакетом сменной обуви. Знаешь, как описывали Асю большинство свидетелей, которые, якобы, видели ее в то утро? Они говорили, что на ней была розовая куртка и розовый рюкзак, а волосы были заплетены в косичку. Но правда в том, что на Асе в тот день вообще ничего розового не было, она была одета в клетчатую юбку, белые колготки, непромокаемую блестящую куртку темно-голубого цвета и серую шапку. Ее волосы были заплетены в две косички, а за плечами у нее был фиолетовый рюкзак с Алисой и Сумасшедшим Шляпником. Она была одета в совершенно непримечательную одежду неброских цветов, и люди ее просто не запомнили. Ее образ в их головах слился с образами других увиденных в то или в какое-то другое утро девочек. А маленькие девочки часто носят розовое. И спустя полгода поисков, в том сентябре, у нас не было по сути ни одного четкого свидетельского описания, ничего, кроме показаний водителя маршрутки, который был не особенно разговорчив и все время боялся, что мы его в чем-то подозреваем. В том сентябре я уже знала, что Асю мы не найдем. Во всяком случае, живой мы не найдем ее никогда. А вот Руби отказывалась это принять. И тогда, и сейчас. Я несла подмышкой папку с делом Аси, обычную бумажную папку, но тяжелую, словно бетонная плита. В какой-то момент я открыла ее, чтобы свериться с картой дворов, которые прочесывались во время поисков и убедиться, что мы не повторяем чей-нибудь уже пройденный маршрут. Но нет, дворы, где мы бродили в тот день, были новыми, и, кроме того, они находились довольно далеко от места исчезновения девочки. Поэтому оперативники, очевидно, решили оставить их без внимания. А, может, им просто хотелось уйти домой пораньше и жахнуть пивко с луковыми крекерами. Пока я рассматривала карту поисков, несколько дождевых капель упали на листы бумаги и начали медленно впитываться, рассасываясь и уменьшаясь, и тогда это случилось в очередной раз, случилось так неожиданно, что, честно говоря, даже я испугалась. Руби психанула. Взорвалась, словно упавшая граната, и вырвала папку у меня из рук с надсадным криком: – Она уже вся мокрая, ты что, не видишь?! Ты хочешь испортить ее, испачкать?! За те три месяца, что мы не жили вместе, я успела слегка подзабыть о Рубином помешательстве на чистоте и порядке, о том, что пара дождевых капель может стать для нее настоящей катастрофой, стихийным бедствием и прекрасным поводом к очередному скандалу. – Не смей держать ее под дождем, уже вся бумага волнами пошла! – орала Руби, и что-то настолько пугающее было в интонациях ее голоса, в ее истошном и таком внезапном вопле, что я ощутила, как по спине побежали, одна за другой, быстрые мурашки паники и страха. А меня, как я уже говорила, напугать нелегко. – Ты хочешь все испортить! Ты всегда все портишь! Ты неаккуратно обращаешься с такими важными документами! Всё всегда разбрасываешь! Тебе наплевать на мою дочь, я это вижу! Ты уже давно работаешь спустя рукава! Она попыталась бережно разгладить листы и при этом удержать зонтик, но только еще больше размазала воду и, соответственно, еще больше разъярилась: – Посмотри, что ты наделала! Буквы плывут! Я оставлю это у себя! Ты не умеешь обращаться с такими важными документами, ты ни черта вообще не умеешь! – Ты ведь знаешь, я не могу отдать тебе дело. Ты – гражданское лицо, – в тот момент мне стоило титанических усилий говорить спокойно, потому что после всех обрушившихся на меня обвинений внутри все клокотало от гнева и обиды. Но я лишь повторяла про себя, что обижаться на Руби сейчас нельзя, что она не виновата в том, что с ней происходит. И именно это убеждение отравляло мне жизнь еще несколько долгих лет, и, возможно… отравляет до сих пор. – А мне плевать, что ты там можешь, а что не можешь! Плевать на все ваши тупые правила! Это моя дочь, а значит, и мое дело! – и, сунув папку подмышку, Руби быстро зашагала вперед, а я припустила за ней, словно побитый пес за хозяйкой. Какое-то время мы шли молча, все больше углубляясь в незнакомые дворы. Изредка Руби подходила к прохожим или к выходящим из подъездов людям, которых в такую погоду было не очень-то много, и задавала им одни и те же вопросы, показывая распечатанную фотографию Аси. «Не видели ли Вы когда-нибудь эту девочку? Она была одета так же, как на фото, только еще в серой шапке. Вы часто бываете в районе Областной больницы? А этой зимой Вы там были? Вы когда-нибудь ездили на сорок второй маршрутке?» Чаще всего люди не выдерживали вопросов и отмахивались, говоря, что они спешат, некоторые грубили, но Руби никогда не обращала на это внимания, отрицая саму возможность сдаться и прекратить попытки. А я, как и всегда в такие моменты, начинала чувствовать себя все более бесполезной. Руби опрашивала людей, а я просто стояла рядом, в своей нелепой и бесполезной полицейской форме, и слушала ее сбивающийся взволнованный голос, в котором, несмотря на вечную, неотделимую от Руби гордость, изредка все же пробивались умоляющие интонации. В какой-то момент, я не помню, как это случилось, мы обе вдруг поняли, что людей вокруг больше нет. А дома выглядят какими-то заброшенными. И не просто выглядят – они такие и есть. В тот миг мы даже забыли о своей недавней ссоре, и когда Руби снова заговорила со мной, в ее голосе не осталось и намека на истерическую злобу. В ее голосе звучали только непонимание и страх, и они эхом отдавались в моей собственной груди, в моем сердце и легких, оседали неприятным мутным осадком в сознании. – Куда это мы с тобой забрели? – спросила она, останавливаясь, оглядываясь по сторонам. Моросящий дождь внезапно закончился, и Руби закрыла зонтик. А я заметила, что на улице еще и как будто потеплело. – Давай я посмотрю по карте, мне эти места тоже незнакомы, – сказала я и протянула руку. А Руби, как миленькая, вернула мне злополучную папку. Какое-то время мы с ней стояли посреди заброшенного двора и ковырялись в этой карте, точно умственно отсталые в сборнике алгебраических уравнений, а потом плюнули на все и попытались сделать то, что делают все попавшие в Кромлинск – вернуться обратно тем же путем. Наша задача осложнялась тем, что мы почти не помнили, как шли, потому что обе были слегка не в себе, но мы просто решили дать назад, пока не выйдем в какие-то знакомые места. Но, как ты можешь догадаться, этого так и не случилось, и ни в какие знакомые места мы не вышли. Мы скитались возле границы Кромлинска, потом углубились в центр, и я четко помню это жуткое ощущение, ощущение того, что у тебя вот-вот поедет крыша. Нить связи с реальностью истончилась и как будто вовсе исчезла, и осталось лишь тупое чувство безысходности, неверия в происходящее. Руби ударилась в панику довольно быстро, в таком состоянии, как у нее, и без того взвинченном, это было и не удивительно. И даже я, приученная сохранять спокойствие в любой ситуации, была близка к нервному срыву. – Мы в аду! – кричала Руби и тянула меня за рукав с такой силой, словно намеревалась его разорвать. – Ты разве не видишь! Мы, наверное, умерли, попали под машину или что-то подобное, и теперь мы в аду! Мы просто сами не заметили, как умерли! – Я думаю, что такое сложно не заметить, – возразила я. – Успокойся, Руби, ты ведь даже не религиозна, ты не веришь ни в Бога, ни, тем более, в ад… – Но как ты тогда объяснишь все это?! Что это за место такое?! Если это не ад, то что это? Мы мертвы, говорю тебе, мертвы! И попали в ад за то, что делали, за то, какие мы, за то что… В то время Руби страдала от жесточайшей внутренней гомофобии. Не будучи религиозной до трагедии с Асей, она внезапно, возможно, поддавшись давлению мужа и его родни, начала молиться Богу, ходить в церковь и просить прощения за свою грешную жизнь, частью которой была и я в том числе. Мне стало очень жаль ее, и эта жалость была даже сильнее боли, которую мне причиняло ее отношение ко мне, как к непростительному греху. Я помню, что побежала за ней и попыталась поймать, чтобы обнять и успокоить, а Руби пыталась драться со мной, отбиваться, и в итоге мы уронили на землю и зонтик, и папку с делом, но мне все же удалось обнять Руби, и она долго, очень долго плакала навзрыд в моих руках, а потом мы просто молча подняли с земли свои вещи и пошли дальше. На этот раз папка действительно была вся грязная, и картонная обложка пошла волнами, но Руби уже не упрекала меня. Мы шли куда глаза глядят, шли, почти ничего не соображая, озираясь по сторонам. Тусклое солнце уже садилось, а мы понятия не имели, что делать дальше. Я пыталась мыслить логически, пыталась даже рассуждать вслух, но никаких объяснений происходящему не находила и, хуже того, уже начинала верить в версию Руби с адом, потому что, в отличие от нее, всегда верила в продолжение жизни души после смерти тела. Хотя разум, та его часть, которой еще удавалось сохранять самообладание, подсказывала мне, что мы все-таки живы. Хотя бы потому, что продолжаем потеть от ужаса и дрожать от холода при порывах сильного ветра. И когда на улице окончательно стемнело, а наши усталость и ужас стали невыносимыми, я предложила Руби зайти в один из этих домов и погреться немного в какой-нибудь более-менее приличной квартире. Мы выбрали для себя неплохую однушку на первом этаже, уютную, несмотря на свою заброшенность. Мы убедились, что ни электричества, ни воды в этих домах давно нет, но, освещая себе путь фонариком на моем телефоне (телефон Руби уже разрядился, пока она пыталась каждые пять минут дозвониться до кого-нибудь из своих знакомых), нам удалось найти в квартире свечи и спички. После чего я смогла выключить свой телефон, чтобы сэкономить заряд. Кстати говоря, с того момента телефон я не включала больше ни разу. Также я нашла в ванной большой железный таз, куда бросила несколько старых газет и рекламных брошюр и разожгла что-то вроде костра, чтобы Руби могла немного согреться. Мы поставили таз на пол в комнате, убрав предварительно ковер, дабы не устроить ненароком пожар, свернули этот ковер в рулон и сели на него, устроившись поближе к огню. В шкафу я также нашла несколько одеял, и мы приготовились к тому, чтобы провести в этом месте всю ночь. Руби к тому моменту уже немного оправилась от первого шока, бросила свои причитания о том, что мы попали в ад, и тоже начала пытаться рассуждать логически. – Итак… если отбросить вариант с кошмарным сном, коллективной галлюцинацией и загробным миром, то что это может быть? – спросила Руби, скорее у себя самой, чем у меня. Она сидела, сгорбившись, накинув на плечи одеяло и напряженно вглядываясь в пламя костра. Ее губы с размазавшейся помадой чуть подрагивали. Я помню, что стеснялась сказать ей о помаде. Думала, что это будет несколько неуместно в нашем положении – пытаться поправить испорченный макияж. – Не знаю, – ответила я, чувствуя пульсацию зарождающейся головной боли в висках. – У меня нет никаких вариантов. Вообще никаких. – Хорошо. Допустим, у нас нет реалистичных вариантов, так? Привычными средствами логики все это не объяснишь. Но давай подумаем, что мы знаем об этом месте? Во-первых, это что-то большое, какой-то большой город, возможно, не меньше нашего. Во-вторых, это место полностью заброшено, скорее всего, не первый год, судя по состоянию некоторых зданий. В-третьих, здесь нет людей. Возможно, кроме нас здесь вообще никого нет. Так Руби занялась тем, что всегда больше всего любила, тем, что всегда ее успокаивало – составлением списка, раскладыванием по полочкам, упорядочиванием и систематизацией поступившей информации. – В-четвертых, мы сами не заметили, как попали сюда, прямиком из нашего собственного города. И, в-пятых… отсюда нет выхода. Мы не можем вернуться обратно и как будто только и делаем, что ходим кругами. Сразу отбросим вариант, что мы обе или одна из нас сошли с ума. Допустим, что все это происходит на самом деле, и мы не умерли. В этом случае у меня может быть только один вариант объяснения… Параллельное измерение, – она замолчала на несколько секунд, словно обдумывая свои слова и пытаясь к ним привыкнуть, осознать их вес и силу. – Место, которое существует там же, где наш город, но существует в другом измерении. Если представить, что пространство многомерно, то такая версия… кажется вполне разумной. – Допустим, – согласилась я. – Но если это какой-то параллельный город, который раньше явно был обитаем и населен какими-то параллельными версиями нас самих или других людей, то где сейчас все его жители? Что с ними случилось? – Не знаю! – Руби снова вспыхнула, точно сухая ветка, мгновенно завелась, словно накопила достаточно сил для этого, и закричала: – Откуда я могу знать, куда они все провалились?! Может, их поразила какая-то чума или другой страшный вирус, который через пару часов прикончит и нас с тобой?! Откуда мне знать! – Руби, не думай об этом. Я уверена, что это не вирус, – я тут же попыталась успокоить ее, вспомнив, как Руби боится смертельных вирусов, от которых еще не найдено лекарство, и которые она сама не знает, как лечить. – Но что тогда?! Может, радиация? Вдруг у них здесь была атомная станция, которая взорвалась к чертям собачьим, и весь этот город эвакуировали? Обрати внимание, что все вещи в квартирах остались на своих местах. Как будто люди просто вышли погулять! Такое возможно только в случае какой-то внезапной катастрофы. Люди оставили свои вещи, свои автомобили и дома, зараженные радиацией, и покинули это место. Возможно, через пару дней мы покроемся язвами и начнем блевать собственными внутренностями, если не выберемся отсюда! – Руби, нет, этого не будет… – я попыталась взять ее за плечи, но Руби снова начала заводиться и приходить во все больший ужас от места, где мы оказались. – Откуда ты знаешь, что будет, а чего не будет! – орала она. – Мы спокойно шли по улице и вдруг оказались здесь, в этом мертвом городе, который непонятно откуда взялся, так с какого хрена ты можешь знать, что будет, а чего не будет?! Тебе надо было с самого начала отдать мне карту, и тогда мы бы не забрели в эти дворы и не оказались здесь! – Но ты же сама предложила мне свернуть в эти дворы и прочесать их… – возразила я, начиная терять терпение. Видит Бог, оно у меня никогда не было резиновым. – Ничего я тебе не предлагала! Мы просто шли наугад, потому что тебе вообще было плевать, куда идти! Ты хотела поскорее от меня отделаться и вернуться к «настоящей» работе! Скажешь, что это не так?! – Не так! – я, наконец, вышла из себя и тоже повысила голос. – Прекрати уже это, Руби! Сколько можно обвинять весь окружающий мир в случившемся, Господи! Это была трагедия, несчастный случай! Никто не виноват, ни я, ни ты, ни даже твой гребаный муж! И в том, что произошло с нами сегодня, тоже никто не виноват! Мы не могли знать, что случится, сверни мы в тот или другой чертов двор! – Господи… Астрид… что это… Ее лицо внезапно изменилось, с него снова стерлись все следы гнева и раздражения, а голос ее прозвучал так тонко, что я едва расслышала, что она бормочет. Руби смотрела куда-то за мое плечо, в сторону окна, откуда лился слабый лунный свет. Я обернулась и сначала ничего не заметила. Тот участок комнаты, не освещенный пламенем нашего импровизированного костра, был довольно темным, и моим глазам потребовалось время, чтобы различить за плотной тяжелой шторой какое-то шевеление. Обе шторы были открыты и образовывали собой эдакие плотные столбы ткани. Один из этих столбов был чуть шире другого, но поначалу меня это не удивило. Просто одна штора была присборена, только и всего, так я подумала. Но еще через секунду я заметила кое-что странное. Шторы были очень длинными и касались пола, но… как будто не во всех местах. Например, от более широкой шторы словно отделялась какая-то часть и поднималась над полом на несколько сантиметров. Словно штору кто-то порезал кривыми ножницами, и край стал рваным, ступенчатым. И еще через секунду этот неровный край, та его часть, что висела над полом, начала двигаться и окончательно отделилась от шторы. И тогда я уже поняла, что это с самого начала не было шторой. Это была высокая черная тень, такая же высокая, как штора, но словно парящая над полом и постепенно принимающая очертания, похожие на очертания человеческого тела. В тот момент Руби оглушительно закричала и, клянусь, что ее вопля я испугалась еще больше, чем ожившей занавески. А существо, которому мы тогда еще не знали названия, остановилось, словно замерев в нерешительности от этого крика. И пока оно стояло неподвижно, из-за второй шторы выплыла еще одна тварь и так же медленно направилась в нашу сторону. – Это призраки, Астрид, Господи, это призраки… – Руби впилась в мое плечо с такой силой, что позднее я обнаружила на коже синяки, но зато эта боль немного отрезвила меня. Конечно, я понятия не имела, что делать с этими тварями. В МВД меня учили стрелять по людям, преступникам, а не ожившим занавескам. Кроме того, я понятия не имела, на что эти твари способны. От моих выстрелов они могли только еще больше озвереть и прикончить нас в два счета. Да и можно ли их вообще застрелить, если они на самом деле призраки? И пока я размышляла об этом, нас в той комнате стало еще больше – две лярвы появились в дверях, отрезая нам путь к бегству, а лярвы, выползшие из-за штор, приблизились к нам еще на пару шагов. – Господи… – я услышала, как Руби коротко выдохнула, а потом за моей спиной раздался громкий удар тела об пол. Руби грохнулась в обморок и только чудом не приложилась головой о подлокотник стоящего рядом старого дивана. В тот момент я и сама готова была к Руби присоединиться, но, к сожалению, падать в обмороки я никогда не умела, а потому мне пришлось действовать и как-то спасать наши задницы. Я выпустила две пули сначала в лярв у двери, а потом выстрелила в тварей возле окна. Лярвы у двери исчезли, а из тех, что кучковались возле штор, осталась одна, потому что тогда я еще не знала, какая часть «тела» у этих существ самая уязвимая. Я выстрелила снова, на этот раз в голову, и очень обрадовалась, когда тварь растворилась в воздухе, как и остальные ее сородичи. После чего я убрала пистолет и, подняв Руби за плечи, поволокла ее к выходу из комнаты, и как раз в этот момент лярвы материализовались на том же месте снова. Обычные патроны могли лишь ненадолго лишить их энергии, буквально минуты на две, не больше. Поэтому я, не подозревающая этого, буквально столкнулась с ними нос к носу, и если бы не моя мгновенная реакция, то сейчас мои мозги были бы столь же функциональны, как болотная тина. Я бросила Руби обратно на пол, вытащила своего старого доброго Макарова и разрядила весь магазин в лярв, после чего, снова подхватив Руби, поперла ее дальше. Это было тяжело. Не только тащить Руби, которая никогда не была пушинкой. Лярвы в ту ночь атаковали меня буквально на каждом углу, но, к счастью, я довольно быстро поняла, что у меня есть две минуты до того, как они появятся снова. Две минуты – это не так уж и мало, когда знаешь, что делать. Я волновалась лишь об одном – насколько мне хватит патронов. С собой у меня было несколько запасных магазинов, но что дальше? Смогу ли я найти патроны в этом городе, и как долго вообще смогу отбиваться от этих тварей? В любом случае, так просто сдаваться им я не собиралась. Когда мы выбрались на улицу, Руби снова пришла в сознание от холодных дождевых капель, коснувшихся ее лица. Я помогла ей подняться на ноги, и мы побежали прочь от этого страшного дома, но в итоге усилившийся дождь и невыносимый холод все-таки загнали нас в помещение, а точнее в торговый центр Подкова. Там было довольно светло за счет окон во всю стену и стеклянных дверей, но мы так устали, промокли, замерзли и измучились, что практически перестали бояться. И, возможно, наше эмоциональное опустошение в ту ночь сыграло немаловажную роль, потому что лярв мы больше не видели. Очевидно, этим тварям нечем было у нас поживиться, и они решили оставить нас в покое. Так, в Подкове, мы провели свою первую ночь в Кромлинске. Эта ночь и пережитый ужас сильно сблизили нас. И мне казалось тогда, что раз с нами произошло нечто подобное, то мы вполне можем начать сначала. Руби больше не кричала на меня, и я чувствовала, что она впервые за последние полгода перестала на меня злиться. Она была благодарна мне за то, что я спасла ее, и я уцепилась за эту благодарность, точно утопающий за последнюю соломинку. И, несмотря на всю кошмарную неизвестность нашего положения, часть меня радовалась. Радовалась, что мы попали в Кромлинск. И можем начать все с чистого листа. Так мне казалось, когда я сидела на жесткой деревянной лавочке в холле Подковы и прижимала к себе мокрую дрожащую Руби, слушала, как тихонько ударяются один о другой ее зубы, и как она нервно смеется от этого. Я была счастлива, что в тот день мне наконец-то удалось ее обнять.* * *
– А дальше? Что было дальше? – Майя повернулась на бок и вопрошающе уставилась на здоровую половину лица Астрид. – Вы снова начали встречаться? А потом опять расстались? И ты ее бросила? Но почему?! – Слишком много вопросов, госпожа следователь, – Астрид вяло улыбнулась. – Продолжение этой истории я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. – В какой еще другой раз?! – Майя села на постели. – Я к тебе больше ни ногой! И вообще, я надеюсь тебя больше никогда не видеть, если повезет! Так что, никакого другого раза не будет! Я просто возьму у тебя патроны, и мы распрощаемся, – Майя говорила на повышенных тонах, почти кричала и сама не понимала, отчего она так разбушевалась. В тот момент она совсем не чувствовала злости на Астрид и словно хотела вызвать ее искусственно. Откровенная, искренняя история, рассказанная Астрид, сильно смутила девушку, и ей хотелось как можно скорее отделаться от этого смущения, исключить это неудобное чувство из спектра своих эмоций. – Патроны? – Астрид тихонько усмехнулась и легла на постель, принимая более расслабленную позу. – И с чего бы мне давать их тебе? Ты что, уже сдала экзамен? – Я не буду сдавать никакой экзамен! Аарон и Беатрис научили меня всему, что нужно. И Аарон сказал, что сдавать экзамен мне не обязательно, поэтому просто дай мне чертовы патроны, и все! – Мало ли что сказал Аарон, – Астрид легонько повела плечами. – В нашем городе все сдают экзамен, все через это проходят, а ты что, особенная? Кроме того, если ты действительно научилась всему, что нужно, тебе нечего бояться. Просто продемонстрируй мне свои навыки, покажи, на что ты способна. – Не буду я тебе ничего показывать! – Еще как будешь. Послезавтра на закате. И чтоб была как штык. – Не дождешься! – В таком случае ты не дождешься своих патронов. Давай, круглолицая, решайся. Ты разве не хочешь доказать мне, что больше ничего не боишься? Не хочешь доказать, что уже не писаешься в штанишки при виде лярвочек? – Астрид ухмылялась, но не издевательски, а скорее, добродушно-насмешливо. – Ты меня провоцируешь, – Майя разом успокоилась, уже начав привыкать к тактике Астрид. – Каюсь, виновна, – она развела руками. – Мне пора домой, – Майя попыталась перелезть через ноги Астрид, чтобы встать с кровати, но та подняла их вверх, преграждая ей путь. – Ой, не рыпалась бы ты уже! Оставайся спать здесь. На улице ночь кромешная, а тебе до дома три часа переть. – Не хочу я с тобой спать! – Майя, внезапно испугавшись, попыталась оттолкнуть ногу Астрид, опустить ее вниз, но та была словно высеченной из мрамора. – Да ладно, утихомирься ты. Я же тебя даже не насилую, что тебе еще надо? Ложись и спи себе! – Астрид явно потешалась над ней, и Майе стало еще страшнее. – Отпусти меня! – вскрикнула она, напрягая и без того уставшие сегодня связки. – Аарон и Беатрис будут волноваться, если я не приду ночевать! ВЫПУСТИ МЕНЯ! Майя изо всех сил заехала Астрид по ноге, и та, потеряв терпение, села на постели и снова поймала отбивающуюся девушку в охапку, обхватив ее предплечья, обездвижив и прижав к стене. Коленями Астрид придавила ноги Майи, чтобы та не могла ударить ее. – Хватит психовать, а то смирительную рубашку на тебя напялю, поняла? – выдохнула Астрид ей в ухо, и Майя замолчала, закрыв глаза и пытаясь подавить слезы. – На улице уже ночь, ты что, не видишь?! Там холодно, а у тебя голос опять охрип. Да еще и живот болит. Эдак ты снова развалишься на кусочки и не сдашь мне экзамен до второго пришествия. С Аароном и Беатрис ничего не случится, можешь мне поверить. Если они действительно натаскали тебя как следует, они знают, что ты сможешь за себя постоять. – Но мне… нужно в душ… Мне нужно… – беспомощно прошептала Майя. – Да иди ради бога. Горячая вода у меня есть. Где чистое полотенце, ты тоже знаешь. Чистые тряпки для твоих месячных лежат в коробке на стиральной машинке, бери, сколько нужно. И прекрати уже так страдать из-за того, что мы с тобой разочек немножко трахнулись. Подумаешь! Астрид ослабила свою хватку и отодвинулась от девушки, давая ей возможность уйти. Давая ей возможность выбора. Майя села на постели, свесив ноги, и посмотрела в окно, залитое черными сумерками. Она очень устала сегодня, очень расстроилась из-за встречи с Руби, дико хотела спать, и живот все еще немного ныл, несмотря на выпитую таблетку, а в горле першило. И какой бы гадиной ни была Астрид, на этот раз она была права. Ей и правда лучше остаться этой ночью здесь. Не говоря ничего, Майя поднялась с кровати и поковыляла в коридор. Астрид тоже ничего не говорила, просто смотрела ей вслед. И Майя знала, что если вместо того чтобы отправиться в ванную, она сейчас просто оденется и уйдет, Астрид больше не станет ее держать. Но Майе не хотелось уходить, хотя гордость подсказывала ей именно этот вариант, Майя не стала прислушиваться к ее советам, и отправилась в уже знакомую ванную, где она мылась не один раз за те почти две недели, что прожила здесь. На стиральной машине она действительно нашла коробку с аккуратно порезанными и сложенными в форме прокладок чистыми тряпками. Настоящих прокладок в Кромлинске не было, потому что все те средства гигиены, что лежали в магазинах и аптеках, уже успели отсыреть и покрыться плесенью. И Майе казалось, что она никогда не привыкнет к этому неудобству родом из Средневековья, к необходимости постоянно стирать и гладить чертовы тряпки и тратить на это половину своей жизни. Но после теплого душа дурное настроение девушки немного рассеялось, уступив место расслабленной усталости и простому желанию как можно скорее лечь спать. Дверь комнаты Астрид снова была закрыта, но Майя и не собиралась туда возвращаться. Она планировала переночевать в «своей» комнате и надеялась, что сможет избавиться от неприятных ассоциаций, которые теперь возникали у нее в голове при мысли о той кровати, где они с Астрид… «Неважно, – сказала себе Майя, ускоряя шаг. – Ты просто переночуешь там всего один раз, это не смертельно». Но когда Майя открыла дверь «своей» комнаты, она обнаружила, что свет там уже горит, а Астрид сидит на той самой постели. С ее телефоном в руке и что-то рассматривает на экране. Майя даже не разозлись, она успела лишь удивиться, что батарея не разрядилась за время, прошедшее с тех пор, как она забыла мобильный здесь. – Хорошие фотки, – сказала Астрид, не поднимая на нее головы и продолжая смотреть на экран. – Видно, что ты с любовью ее снимала. Уж очень хорошо она здесь вышла. Даже лучше… чем в жизни. – Отдай! – Майя сбросила полотенце с головы и кинулась к Астрид, пытаясь выхватить у нее телефон, но Астрид завалилась спиной на кровать и подняла руку вверх. – Да успокойся ты! Я все равно их уже видела, – сказала она. – Еще в ту ночь… Когда ты ушла и забыла его здесь. Я все твои фотки пересмотрела. Камера у тебя просто шикарная! Подумать только, как далеко шагнула техника за те пять лет, что я здесь торчу… – Верни мой телефон! – взревела Майя, прыгая на постель и снова пытаясь вырвать мобильный из цепких пальцев Астрид. На этот раз та не стала сопротивляться и отдала телефон. – Я его выключала, чтобы батарейка не села, – сказала Астрид и подложила руки под голову, устраиваясь поудобнее и словно не собираясь уходить к себе. – Вот уж «спасибо»! – процедила девушка. – Я была бы тебе еще больше благодарна, если бы ты не лезла в мою личную жизнь! – Печально это все, не правда ли? – Астрид внезапно посерьезнела и вздохнула, посмотрела на потолок. – Она и правда сильно нравится тебе, я это вижу. Печально влюбиться в того, кто тебе совсем не пара. Но в Руби… так легко влюбиться, что я почти тебя не виню. Майя покраснела, выключила телефон и уставилась на почерневший экран, тускло отражающий ее лицо с мокрыми, торчащими в разные стороны волосами. – Аарон тоже… никак не освободится от своего к ней чувства, – продолжала Астрид. – Иногда мне кажется, что от него невозможно освободиться. Даже если ты ненавидишь ее всей душой и всем телом, где-то в левом подреберье, в глубине правого предсердия бьется крошечная частичка любви к ней. Голос Астрид звучал тихо и расслабленно, почти обреченно, почти так же, как когда она рассказывала свою историю их с Руби примирения, и Майе снова больше не хотелось бить ее и ругаться. Астрид была просто чокнутой, больной и бешеной. И такой несчастной. – Тот парк… На твоих фото. Я еле узнала его, так он изменился за эти годы, – произнесла Астрид. – Мы с Руби часто там гуляли, когда только познакомились, в первые полгода. Устраивали пикники каждый раз, когда удавалось вырвать свободные двадцать минут в наших безумных графиках работы. Хороший был парк. Мне всегда там нравилось. – Не был, а есть, – вздохнула Майя, ложась на кровать рядом и тоже глядя на потолок, грязно-серый с желтым кругом от настольной лампы. – Этот парк и сейчас где-то есть… – Да, но… теперь он так далеко. Чем дольше здесь живешь, тем более далеким кажется тот мир, тот город, откуда мы пришли. Более нереальным… Работа и дом, кофе утром и вечером, чтобы не уснуть в ночное дежурство, телефонные звонки и разговоры ни о чем, амбиции и планы, выстраивающиеся один из другим, точно высоченные новостройки, четко выработанный ритм жизни. Всего этого… так давно больше нет. Майя же не знала, что кажется ей в данный момент более нереальным – прошлая жизнь или то, что они с Астрид лежат вот так рядом на кровати и разговаривают. Как нормальные люди. «Может, у меня стокгольмский синдром? – внезапно заволновалась девушка. – Иначе с чего бы мне проникаться сочувствием к Астрид, болтать с ней как ни в чем не бывало и вестись на ее печальный голос?!» – Я приду послезавтра, – сказала Майя. – На экзамен. Но не потому, что ты мне так сказала! Я сама этого хочу. Сдам его как все. Не хочу быть особенной. – А вот это мудрое решение, – улыбнулась Астрид. – Ну ладно. Я пойду спать. Она поднялась с кровати, и Майя даже удивилась. Она почему-то думала, что Астрид теперь всю ночь не оставит ее в покое, и почти смирилась с этим. А теперь вдруг спать. Просто спать? Но Астрид и правда пошла спать, а, возможно, пить свой неразбавленный яблочный кальвадос и предаваться воспоминаниям о прошлом. Она не сказала Майе больше ни слова и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. А Майя повернулась на бок, обняла неработающий телефон с фотографиями Руби и отчетливо ощутила сдавливающее горло одиночество.