Нам нужно успеть, пока падает этот лифт. Пока падает этот лифт. На стенках маркером чувства. Настоящая любовь и злоба. Обещания убить при встрече. Обещания любить до гроба. (Lumen)
Больше всех в восторг от Дня рождения Астрид пришла, конечно же, Беатрис. Она сразу бросила шитье новой юбки по эскизу Тайлер и помчалась на кухню замешивать тесто для коржей, причитая: – И почему ты раньше никогда этого не говорила?! Я ведь спрашивала у тебя! А ты всегда отвечала что-то типа «Я родилась еще до первого пришествия» или «После пятидесяти уже забываешь дату своего рождения». А тебе, оказывается, всего тридцать один! Ты даже не такая старая, как Аарон. – Ну, спасибо, – буркнул Аарон, который тоже сидел вместе с ними на тесной кухне, примостившись на табуретке в углу и украдкой поглядывая на девушек. Майя поначалу пыталась помочь Беатрис, но потом Астрид прогнала ее, помыла руки и взялась за готовку сама. – Давай сделаем лучше один большой толстый корж, – сказала она Беатрис. – А потом разрежем его на два ниткой. Так будет проще, чем печь все по одному. И быстрее. – А если бы ты предупредила раньше, я испекла бы для тебя самый большой и красивый торт… – расстроенно протянула Беатрис и со злостью бросила в тесто щепотку соды. – Ну-ну, не дуйся, – Астрид обняла девочку за плечи и чмокнула в макушку. – Мне не хотелось никого напрягать, только и всего. Ты же знаешь, я не люблю к себе излишнего внимания. Беатрис смущенно заулыбалась, тут же простив Астрид, после чего они дружно вылили тесто в смазанную форму и принялись готовить крем. А Майя присела в угол рядом с Аароном и, переглянувшись, они улыбнулись друг другу. – Похоже, мы с тобой не у дел, – сказал Аарон. Однако уходить с кухни им не хотелось, хоть там и было чертовски тесно вчетвером. Приятные ароматы пекущегося ванильного теста и фруктового крема наполнили маленькое пространство особым уютом и ощущением праздника. Ощущением… чего-то семейного. Это было давно забытое чувство, которого Майя не испытывала с одиннадцати лет. Ей нравилось, когда они втроем, вместе с отцом, сидели по вечерам на кухне, допивали чай и обсуждали прошедший день. Одиннадцатилетней Майе нравилось слушать разговоры взрослых и медленно доедать свое печенье, оттягивая тот момент, когда ей придется идти спать. Ей нравилось ощущать себя частью семьи, ощущать себя под защитой людей, которые любят ее. И сейчас это теплое чувство почему-то вернулось и ощущалось еще острее, чем когда они собирались с Аароном и Беатрис втроем. Теперь, вместе с Астрид, Майя словно получила еще одну частичку того давнего, забытого мгновения обратно. Впрочем… кое-чего, а точнее кое-кого в их компании все равно не хватало. – Как насчет того, чтобы позвать Тайлер на чашку чая? – спросила Майя, и все головы сразу повернулись к ней. – Думаю, она тоже будет рада поздравить Астрид и съесть кусочек торта. – Ну, я тоже была бы рада повидаться с ней, – отозвалась Астрид и перевела настороженный взгляд на Аарона. – Если ты, конечно, не против. – Да с чего бы?! – Аарон ответил как-то слишком резко и поспешно, тут же сам смутился и пробормотал: – Ладно, тогда пойду схожу за ней. Тайлер, как Майя и предсказывала, была очень рада поздравить Астрид. Они долго обнимались, но Майя уже не ощущала никаких намеков на ревность. Не после того, что Астрид рассказала ей сегодня о своем прошлом. Напротив, она была рада, что Астрид и Тайлер нашли в свое время поддержку друг в друге. И Тайлер, единственная из всех, приготовила для Астрид подарок. Она принесла фотографию, распечатанную на фотобумаге формата A4 и вставленную в рамочку под стеклом. На фотографии был запечатлен фиолетово-красный, тревожный в своей красоте закат, снятый с крыши одной из пятиэтажек. – Ты любишь закаты, – сказала Тайлер. – И мне хотелось поделиться с тобой одним из своих любимых. Астрид была заметно тронута и даже смущена этим подарком, она растерянно переводила взгляд с фотографии на Тайлер и обратно, а потом отложила снимок и обняла девушку еще раз. И тут Аарон уже не выдержал: – Ну, это… может, хватит уже? У вас там торт не сгорит? – Аарон ревнует! – рассмеялась Беатрис и обняла его большую руку, отчего мужчина смутился еще больше. – Чего ты ревнуешь, глупый? Смотри, Майя вон не ревнует, хотя Астрид теперь ее девушка. На этот раз смутилась Майя и, встретившись со взглядом довольной Астрид (которую в очередной раз официально окрестили ее девушкой), почувствовала, что краснеет. – Ладно, давайте пить чай, пока все не умерли от ревности к кому-нибудь, – рассмеялась Тайлер. – Давайте! – обрадовалась Беатрис, которой явно нравилось чувствовать себя своей в такой большой компании взрослых, несмотря на то, что эти взрослые разбились по парочкам. Когда торт был съеден больше, чем на половину, а веселые шумные разговоры начали сменяться приглушенной болтовней, на часах была уже половина двенадцатого. Тайлер начала собираться домой, но Беатрис предложила ей остаться на ночь. – Ты съела столько торта, что до дома просто не доползешь! – воскликнула она, и все снова устало рассмеялись. – Оставайся уже, а я у себя посплю. – А может, мы ляжем все вместе? – предложила Тайлер. – Кровать у Аарона большая. Это будет весело! – Правда? Ты не против? – глаза Беатрис округлились, и выглядела она так, словно только что испытала величайшее потрясение в своей жизни. – Конечно, не против! – Тайлер с улыбкой обняла девочку за плечи. – А страшилки мы рассказывать будем? – спросила Беатрис. – Да ну тебя с твоими страшилками! – буркнул Аарон. – Обязательно будем! – поддержала Тайлер. – Я знаю такие страшные истории, что Аарон у нас просто описается! И, конечно, от такого обещания Беатрис зашлась громким восторженным хохотом. – Ну ладно, мы тоже тогда пойдем к себе, – сказала Майя, обхватывая пальцами запястье Астрид и осмелев от выпитого в честь праздника бокала домашнего вишневого вина. Астрид бросила на нее чуть удивленный взгляд, словно не ожидала, что Майя позволит ей остаться, а не отправит обратно на стрельбище. Но ее удивление быстро сменилось улыбкой, и, прихватив с собой фотографию Тайлер в рамке, она пошла следом за девушкой. – Мне кажется, они отлично поладили, – сказала Астрид, прислонившись к стене подъезда и ожидая, пока Майя откроет дверь своей квартиры. – Ты молодец. – Да ладно, я ничего особенного не сделала, – пожала плечами девушка. – Это больше заслуга Тайлер. Я всего лишь подтолкнула их друг к другу. – Но сегодня именно ты предложила позвать Тайлер в гости. Это была отличная мысль. – Ну, по большей части я сделала это ради тебя… – смущаясь, Майя пропустила Астрид в квартиру. – Ради меня? – они закрыли дверь, и Астрид поймала девушку одной рукой за талию в кромешной темноте прихожей. – Ну да, – проворчала Майя. – Мне хотелось, чтобы на твоем празднике было больше людей, которые тебе нравятся. – Спасибо, птичка моя, – Астрид шумно выдохнула ей в шею, и девушка снова обмякла в ее руках, от этого шепота, от этого тепла, от этого ласкового обращения и непривычной благодарности от Астрид. – Ты устроила для меня настоящий День рождения. Даже не представляю, чем я это заслужила. – В отношениях не обязательно что-то заслуживать, – ответила Майя тихо. – Люди просто дают друг другу что-то, потому что… потому что нравятся друг другу. – Это правда… Но я так отвыкла от этого, – еще один шумный, теплый, щекотный вздох. – А я тебе действительно… нравлюсь? – Ну все! Хватит уже! – смутилась Майя, пытаясь отпихнуть Астрид от себя. – Не задавай мне дурацких вопросов! – Значит, нравлюсь, – слышно было, как Астрид ухмыльнулась. – Ничего подобного! – мгновенно рассвирепела Майя. – Когда ты себя так ведешь, я тебя придушить готова! – Но я ведь все равно тебе нравлюсь. Нравлюсь тебе, – Астрид повторяла эту фразу снова и снова, приходя от нее во все больший восторг, а Майя – во все большее бешенство. Но Астрид, как и всегда, довольно быстро удалось остудить ее гнев поцелуями, и нехотя девушка сдалась, признавая свое поражение. Оставив кобуру и верхнюю одежду в коридоре, они пошли в спальню Майи, освещенную слабым призрачно-белесым лунным светом. Астрид тут же прошла к окну, чтобы задернуть шторы и погрузить комнату в непроглядный мрак, и Майя знала, почему. Она не стала ее останавливать, осознавая, что Астрид еще не доверяет ей полностью, и что ей нужно время. Но в ту ночь Астрид впервые уснула рядом с ней без одежды. Единственное, что она не стала снимать, была ее маска. И, перебирая пальцами распущенные, густые и чуть вьющиеся волосы Астрид, Майя не выдержала и прошептала: – Может, ее ты тоже снимешь, м? Тебе ведь так неудобно в ней спать. Да и в комнате темно, я ничего не увижу. – Нет, – отрезала Астрид, но уже через мгновение ее голос смягчился: – Даже если сейчас не увидишь, в чем я сильно сомневаюсь, увидишь утром. Мало кому хочется просыпаться рядом с монстром. – Астрид, не говори так, пожалуйста… – Нет, – повторила Астрид. – Не настаивай. Я вижу, что мои шрамы на теле тебя не смутили, и это хорошо. Но маску – нет, не проси. Майе пришлось неохотно согласиться с отказом, и она задумалась о том, кто вообще в этом городе видел Астрид без маски? Только Руби? Руби. В последние дни девушка почти забыла об этом имени, об этом человеке, о волосах цвета темной крови, о запахе леденцовых конфет и беззвездной пустоте в синих глазах, смотрящих сквозь нее, в безумие своего прошлого. В этих глазах не было ничего. «Теперь она ненавидит меня, – подумала девушка. – Ненавидит за то, что я спала с ее Астрид. И если бы она знала, что мы и сейчас вместе, она ненавидела бы меня еще сильнее». Это осознание на мгновение тупой иглой укололо сердце, но потом Астрид, сонно вздохнув, обняла ее чуть крепче, и прядь ее волос защекотала голое плечо девушки, отчего Майя невольно улыбнулась. И мысли о Руби исчезли, словно стертые мощной волной прибоя с усталого прибрежного песка.* * *
Беатрис забралась в постель первой и легла в серединку, а ее взгляд с напряженным вниманием наблюдал за Тайлер и Аароном, которые еще не легли. Аарон сразу догадался, о чем она думает. «Боится, что ей не разрешат лежать в серединке, боится, что Тайлер захочет лечь рядом со мной, а она сама останется с краю». Но Тайлер, переодевшаяся в его рубашку и потирающая свои озябшие плечи, нырнула под одеяло с краю и обняла Беатрис, причитая: «Холодно-холодно, как же холодно, а кто это тут такой тепленький?». Беатрис взвизгнула и громко рассмеялась. – Нет! Нет, отстань! Ты холодная! – вопила она, не переставая смеяться. – Ну, не жадничай, дай я погреюсь немножко, – причитала Тайлер, прижимаясь к хохочущей девочке. – Давайте лучше я вас погрею, – улыбнулся Аарон, забираясь на кровать. – Двигайтесь ко мне поближе. Они подвинулись, и Аарону удалось обнять обеих одной рукой. Какое-то время они лежали молча, хихикая и согреваясь, наблюдая за неровными огнями трех свечей в большом подсвечнике, стилизованном под старину. Беатрис всегда его любила, и Аарон часто ловил себя на мысли, что он ей почему-то очень идет. В своей «викторианской» длинной ночнушке и с этим подсвечником в руке Беатрис напоминала ему девушку из позапрошлого столетия. И даже ее имя очень шло к этому образу. – Ну так что, страшилки? – спросила Беатрис, когда дрожь холода прошла. – Я хочу первая рассказать! И она рассказала историю о бабке, которая жила в лесу и похищала мальчишек, напоминавших ей собственного погибшего внука. И хотя Аарон был уверен, что история эта выдуманная, причем выдуманная какими-нибудь подростками, его все равно пробрала дрожь, и он почему-то подумал о Руби. – Я тоже знаю страшную историю про бабульку, – сообщила Тайлер, когда Беатрис закончила. – Мне ее рассказала подружка в университете. Эта история произошла с ней на самом деле. – Расскажи! Расскажи нам! – потребовала Беатрис, вцепляясь подрагивающими от возбуждения пальцами в свои длинные косички и пытаясь связать их концы друг с другом. – Но это очень страшная история! – Тайлер понизила голос до загробного шепота. – Я предупреждаю, что после нее ты, возможно, не будешь спать всю ночь! – Ничего подобного! – отмахнулась Беатрис. – Это Аарон не будет спать! А я не боюсь. – Ну ладно, как хочешь, – Тайлер ухмыльнулась, а Аарон внезапно подумал о том, как сильно любит ее. Веселую и смешную, в его непомерно огромной рубашке, с чуть растрепанными короткими волосами, без косметики перед сном и без очков, с едва заметными и совсем блеклыми веснушками на светлой коже, которые еще расцветут весной, полыхнут яркой россыпью осколков янтаря. И он подумал, как это здорово – что Беатрис любит ее тоже. – Эта история произошла с моей подругой и с ее парнем, на первом курсе, в первой квартире, которую они снимали вместе, – начала Тайлер. – Квартира находилась в новом шестнадцатиэтажном доме, и балконы там располагались так близко друг к другу, что, выйдя на свой балкон, ты мог через стекло увидеть, что происходит на соседском. И вскоре после переезда моя подруга и ее парень узнали, что в соседней квартире живет семья – родители, ребенок и бабушка, которую родители забрали с собой, потому что жить одна она была уже не в состоянии. Бабушке, как это часто бывает, не нравилась новая квартира, да еще и на шестнадцатом этаже. Она привыкла жить в своем доме на земле. Поэтому она часто выходила на балкон и подолгу сидела там в своем пыльном коричневом кресле, дышала свежим воздухом и просто смотрела вниз, на крошечных людей, проезжающие машины и детей, играющих на площадке. И моя подруга Ленка, выходя на балкон, часто видела там эту безобидную старушку, иногда они молча здоровались, кивнув друг другу или помахав рукой. Свою квартиру бабушка никогда не покидала, очевидно, ей было тяжело ходить. А примерно через полгода моя подруга перестала видеть ее на балконе. Она подумала, что, должно быть, старушке просто холодно выходить туда зимой, но и с наступлением весны ничего не изменилось. А еще через некоторое время, уже ближе к лету, старушка снова появилась на балконе. Ленка увидела ее на своем обычном месте, в старом пыльном коричневом кресле. Помахала ей рукой, но старушка никак не отреагировала. Она смотрела на мою подругу, но как будто не видела ее, а потом снова отвернулась и сидела так неподвижно очень долго. Ленка подумала, что бедная старая женщина еще не оправилась после перенесенной болезни. И вечером, за ужином, она рассказала своему парню, что снова видела их соседку, и что, должно быть, та потихоньку начинает выздоравливать. И в тот момент ее парень сразу изменился в лице и страшно побледнел. «Ты уверена, что видела ее? – спросил он. – Уверена, что это была она?». «Ну да, конечно, – ответила Ленка. – Я ведь сто раз ее видела раньше. Она опять сидела в своем кресле. Завернутая в тот здоровенный Павлово-Посадский платок». И тогда парень сказал ей, что этого не может быть. Потому что он общался с их соседями еще зимой, и те сказали ему, что их бабушка умерла. Умерла в их квартире, когда все были на работе. Ее нашел их маленький сын, вернувшийся из школы. В ту ночь моя подруга и ее парень не могли сомкнуть глаз, а на следующий день начали подыскивать себе другую квартиру. На тот балкон они не выходили больше ни разу. Тайлер закончила свой рассказ, и в спальне воцарилась тишина. Беатрис сидела, с чуть приоткрытым ртом, а ее ладони крепко сжимали одеяло. Казалось, девочка даже не дышала, а взгляд ее был устремлен на балконную дверь, просвечивающую за занавесками. Аарон и сам смотрел в ту сторону несколько долгих секунд, ощущая, как по позвоночнику одна за другой пробегают неприятные мурашки. – Ты это… придумала… правда? – спросила Беатрис севшим голосом, продолжая смотреть на дверь. – А вот и нет. Это было на самом деле, – ответила Тайлер. – Страшно, да? – Тогда… это, наверное, твоя подруга все придумала, да? – спросила Беатрис почти с надеждой. – Ничего подобного! – возмутилась Тайлер. – Ленка никогда не стала бы меня обманывать. Она тогда и сама была напугана до смерти, и с той квартиры они правда переехали. – Но ведь… привидений не бывает, – пискнула Беатрис. – Ну, мы никогда не узнаем это наверняка, – пожала плечами Тайлер. – Если мы сами чего-то не видели, это не значит, что этого нет. В любом случае, в Кромлинске нам бояться нечего! У нас есть пистолеты, стреляющие солью. А всем известно, что соль отгоняет призраков. Так же, как и лярв. – Правда? – Беатрис посмотрела на нее с сомнением, но все же как будто немного расслабилась. – Конечно, – улыбнулась Тайлер, обнимая ее за плечи. – Не бойся. Здесь никакие страшные бабки до нас не доберутся. А если что, мы им покажем. – Вот-вот, это правильно, – поддакнул Аарон, стараясь и своему голосу придать уверенности. С трудом оторвав взгляд от дурацкого балкона, он крепче обнял Беатрис и Тайлер, обнял обеими руками, и девушки рассмеялись, а призрак мрачной истории как будто сразу рассеялся, испуганный их смехом. Они лежали так еще какое-то время, уже не рассказывая страшилки и просто болтая. Болтали в основном Тайлер и Беатрис, и Аарону нравилось слушать их разговоры: о прошедшем дне рождения Астрид, о том, что торт в следующий раз лучше делать со взбитым кремом, и о том, каким будет продолжение Шерлока, которое они уже никогда не увидят. Их болтовня успокаивала и усыпляла, вызывала приятную слабость в усталых мышцах, и, прикрыв глаза, Аарон невольно вспомнил о том, как раньше, пару лет назад он мечтал, лежа в постели с молчаливой и тихой, напряженной Руби, мечтал о том, как Беатрис лежала бы вот так между ними, и как они болтали бы друг с другом перед сном. Как он мечтал, чтобы однажды Руби перестала наконец гоняться за призраками прошлого и нашла в своем сердце место для девочки, которая так нуждалась в любви и заботе, хотя в глубине души он всегда знал, что этого места в Руби нет и никогда не будет. Знал уже тогда, что однажды ему придется сделать выбор, самый горький в своей жизни. Жалел ли он когда-нибудь об этом выборе? Нет. Да и как он мог? Ведь он слишком хорошо помнил ту девочку с розовым рюкзаком, которая смотрела на него с вызовом и со слезами, умирая от страха, но силясь не поддаваться панике. Она шла с рюкзаком за плечами, с розовым рюкзаком «Hello Kitty», на котором висел маленький брелок в виде пушистого и тоже розового зайца. Ее светлые, золотисто-желтые волосы растрепались, одна косичка наполовину расплелась, а резинка потерялась, пряди волос липли к мокрым от слез щекам, а из носа рекой лились сопли, которые Беатрис ежеминутно вытирала уже промокшим рукавом своей серебристой куртки. Аарон обалдел, увидев такую маленькую девочку, потому что до этого в Кромлинск ни разу не попадали дети ее возраста. Он подумал, что, судя по времени суток, девочка попала сюда по пути из школы. Что же с ней случилось? Увидев Аарона на пустынной улице с рядами заброшенных домов, Беатрис, которую тогда еще звали просто Настя, застыла, уставившись на него. Аарон попытался замаскировать кобуру полами своего пальто, но не был уверен, что девочка ничего не видела. Он окликнул ее, и Беатрис сделала шаг назад, продолжая смотреть на него с подозрением и почти что с ужасом. Очевидно, родители хорошо и доходчиво объяснили ей, что незнакомцев нужно опасаться. – Эй, подожди! Не нужно бояться меня! Я тебе ничего не сделаю! – крикнул Аарон, а сам подумал, что, наверное, именно это и говорят все маньяки, и что на месте девочки он бы сам себе не поверил. – Кто ты? – спросила Беатрис, сразу обратившись к нему на «ты». Возможно, подсознательно она хотела таким образом уменьшить свой страх, ведь на «ты» обращаются к друзьям и родителям, а не страшным незнакомым мужикам под два метра ростом. – Меня зовут Артем. Я здесь живу, в этом городе. Я знаю, что ты заблудилась и очень напугана. Я тоже испугался, когда только попал сюда. – Ты маньяк? – спросила Беатрис, продолжая безотрывно смотреть на него и все еще готовая в любой момент побежать. – Э-э-э… нет. Но ты правильно делаешь, что не доверяешь мне. Давай поступим вот как. Ты оставайся стоять там, где стоишь. Не подходи ко мне близко, если тебе так спокойнее, хорошо? Беатрис не пошевелилась и никак не отреагировала, но ее плечи как будто чуть-чуть расслабились. – Так… Ладно… – Аарон проклинал все на свете и в первую очередь собственную непроходимую тупость и неспособность общаться с детьми. – Как тебя зовут? – Не скажу, – уперлась девочка и снова насторожилась. – Ну ладно, – Аарон почувствовал, как лоб его покрывается испариной. – Послушай… я понимаю, что выгляжу весьма подозрительно. И что все это выглядит весьма подозрительно и, наверное, страшно, – он вздохнул. – Но ты ведь понимаешь, что все это… это место, где ты оказалась, и где ты заблудилась… это уже не твой город? – Я… – ее губы дрогнули, но Беатрис взяла себя в руки. Она никогда не была плаксой, и особенно она не любила плакать при людях. – Почему здесь все заброшено? Почему здесь… никого нет? – Потому что это Кромлинск. Заброшенный город, и ты случайно попала сюда, когда возвращалась из школы, или откуда ты там возвращалась… Кромлинск существует на месте нашего города, но как бы в другом мире, понимаешь? – Как Зазеркалье? – чуть прищурившись, спросила девочка. – Ну, пожалуй. Только Кромлинск не является ничьим отражением. Это просто другой мир, другой город. – И ты один здесь живешь? – Нет, – Аарон покачал головой. – Я не один, есть и другие люди. И ты скоро с ними встретишься, если пойдешь со мной. – Ладно, – согласилась Беатрис неохотно. – Я пойду с тобой. Но только если ты пойдешь впереди. – Хорошо, – тоже согласился Аарон. – Только не убегай, пожалуйста. В одиночку находиться в этом городе опасно. Они пошли через дворы, прочь от границы, к центру города. Поначалу Беатрис держалась от него на расстоянии десяти шагов, но это расстояние все сокращалось и сокращалось, и, в конце концов, девочка почти поравнялась с Аароном. Он чувствовал, что Беатрис продолжает бросать на него косые подозрительные взгляды. – Артем! Артем! Подожди! – услышав окрик Руби за своей спиной, Аарон и Беатрис синхронно остановились и обернулись. Руби отправилась прочесывать свою сторону границы, и, не найдя никого, присоединилась к Аарону. Увидев еще одного взрослого, а точнее увидев женщину с красивыми рубиновыми волосами, Беатрис мгновенно расслабилась. Ее плечики опустились, сжатые в кулачки ладони разжались, а покрасневшие глаза вспыхнули надеждой. Беатрис как будто сразу успокоилась, а вот о Руби нельзя было сказать того же. И при виде восьмилетней девочки она буквально остолбенела, а вся краска сошла с ее и без того бледной кожи. Ну а после того, как Руби услышала имя девочки, ей даже пришлось ухватиться за плечо Аарона, и он почувствовал, как ее пальцы до боли сжимают его кожу через плотное драповое пальто. – Вы тоже здесь живете? – спросила Беатрис, беззастенчиво разглядывая Руби. – Да… Да, – ответила та. – И он не маньяк? – девочка махнула рукой в сторону Аарона. – Нет… нет, конечно, – Руби нервно усмехнулась, и Аарон подумал, что, наверное, еще никогда ей не было так тяжело совладать с собой. – Артем – хороший человек. Он позаботится о тебе, ему можно доверять. Он позаботится о тебе. Тогда Аарон сразу все понял. А судорожно поджатые губы Руби и ее остановившийся потемневший взгляд стали подтверждением его опасений. Руби не сможет оставить девочку у себя, даже на первое время. Конечно, он надеялся на то, что она отреагирует иначе. Он надеялся, что у Руби возникнет желание позаботиться об этом ребенке, и эта мысль, мысль о том, что об Асе тоже кто-то позаботился, согреет ее и утешит, снимет болезненные спазмы с ее измученной души. Но Руби оказалась не готова к подобным потрясениям. И, возможно, если бы Беатрис было не восемь, а шесть или десять, и если бы ее звали не Настя, а Ева или Оля, Руби отреагировала бы как-то иначе. В ту ночь Беатрис осталась у него дома, но ее доверие к нему за прошедший день заметно выросло, потому что Аарон защитил ее от двух мальчишек, которые прицепились к ней во дворе и хотели отобрать рюкзак. А вечером Аарон приготовил для нее комнату, застелил постель мягким флисовым одеялом со звездочками и испек для девочки маленькие кексы, испек как умел, и пусть они вышли слишком жесткими, Беатрис съела их с удовольствием. Они сидели в ее кровати (Аарон разрешил девочке сидеть «с ногами»), пили чай и болтали до поздней ночи, пока у Беатрис не начали слипаться глаза. Аарон старался говорить с ней, как со взрослым человеком, потому что чувствовал – излишнее сюсюканье эта девочка не любит. По той же причине он не стал следовать совету Руби, которая хотела скрыть от девочки некоторые неприятные подробности, и сразу рассказал все, как есть. А Беатрис на удивление спокойно приняла тот факт, что застряла в этом месте, возможно, навсегда. Аарон, чтобы отвлечь ее, рассказывал о жизни в городе, о том, сколько здесь всего интересного, о том, что ей теперь не обязательно ходить в школу (эта новость, казалось, обрадовала девочку больше всего), даже рассказывал о своей бывшей жене, и о том, как попал сюда. Он и сам не знал, зачем говорит все это ребенку и, возможно, он никогда еще не говорил так много, как в ту ночь. И ни с кем, даже с Руби. И в ту, первую ночь Беатрис тоже заговорила с ним о своей семье, один единственный раз, и больше они не возвращались к этой теме все последующие годы. – Мои родители очень бедные, – сказала она, уставившись на свои сложенные по-турецки ноги. – Раньше папа зарабатывал много денег, он работал на заводе. Я тогда была еще совсем маленькой. А потом он получил травму и стал инвалидом. И больше не мог работать. Ему платили пенсию, и мама называла ее «нищенской». Мы каждый день ели картофельный суп с луком, и теперь я его ненавижу. Мама устроилась на вторую работу и стала мыть пол в садике, где работала воспитательницей. Но после этого лучше не стало. Мама говорила, что все деньги уходят у нас на оплату квартиры. Мы жили на съемной квартире, и хозяйка постоянно поднимала цену. А папа с мамой стали часто ссориться. И папа больше не играл со мной и не помогал делать уроки. Я не любила возвращаться домой из школы и сидеть целый день с папой. Он все время смотрел на меня, но ничего не говорил, и меня это пугало. Он стал другим. – Он тебя не обижал? – осторожно спросил Аарон. – Нет, он просто был странным, – ответила Беатрис, и Аарон вздохнул с облегчением. Он был рад, что отец Беатрис не дошел до того, чтобы вымещать агрессию за свою сломанную жизнь на ребенке. Впрочем, возможно, это был лишь вопрос времени. – Значит, ты попала сюда, когда возвращалась из школы? – М-м-м… – Беатрис невнятно кивнула, разглаживая складки на своей форменной юбке. – Я решила пойти пешком, чтобы вернуться попозже. Не хотела идти домой к папе. Мне было… очень грустно. – Из-за папы? – Аарон мягко коснулся ее плеча, ощущая все большую нежность к этой хрупкой, такой серьезной и неглупой девочке. – Не только… – Беатрис мотнула головой, помолчала немного. – Сегодня на перемене… Мальчишки меня задирали. Они забрали… мой новый… пенал… – голос девочки начал немного подрагивать, и Аарон обнял ее чуть крепче. – И мои… фломастеры. И линейку с утятами. И ластик в виде мышки. Они все отобрали и бросили… в унитаз. И сказали мне вытаскивать. Но я не стала… – Беатрис всхлипнула, вот-вот готовая расплакаться, словно эта история с пеналом огорчала ее намного больше, чем тот факт, что она попала в чужой город к чужим людям, без возможности вновь увидеть собственных родителей. – Все эти вещи, я так долго уговаривала маму купить их мне… И я знала, что ничего такого она мне больше не купит, потому что это очень дорого. Невольно Аарон ужаснулся тому, в каком бедственном положении находилась семья Беатрис, если даже пенал и фломастеры были для них дорогостоящей покупкой. – Послушай, – сказал он. – В Кромлинске есть огромный торговый центр, называется «Подкова». Там раньше продавалось много всего интересного, и теперь эти вещи можно получить бесплатно. Если хочешь, мы сходим туда завтра, и ты выберешь себе все, что захочешь. Вот только с фломастерами не получится, наверное. Боюсь, что они уже высохли. – Я правда могу выбрать все? – Беатрис, забыв про подступающие слезы, подняла голову и посмотрела на Аарона в благоговейном изумлении. – Конечно. Ну, кроме фломастеров. А вот краски, пожалуй, еще сохранились, что им сделается, правда ж? Беатрис заулыбалась и обняла его в ответ. Спросила, прижимаясь лицом к его свитеру: – А для шитья там что-нибудь есть? Я очень люблю шить всякие поделки. – Конечно. Там есть все. В ту ночь Аарон так и заснул рядом с Беатрис на ее постели, укрыв девочку одеялом со звездами и пристроившись на краю, чтобы не раздавить ребенка (в первое время Аарон всерьез этого боялся). Он так долго слушал ее детское умиротворенное сопение, что и сам не заметил, как отключился. И спустя три года он все так же слышал его каждую ночь, слышал он его и сейчас. Их болтовня с Тайлер затихла, и обе они лежали, закрыв глаза и прижавшись друг к другу. Тайлер обнимала девочку за талию одной рукой, а голова Беатрис свесилась девушке на плечо. Такие милые. Такие родные. И так сложно было поверить, что этот подарок, самый дорогой и самый важный подарок в его жизни, преподнес ему Кромлинск, мертвый опустевший город, с его тихими улочками, давно позабывшими фонарный желтый свет, с его гулко воющей сиреной и бесконечными лесами, обнимающими границы, с обесточенными проводами и проржавевшими подземными трубами, с давно небьющимся сердцем, этот город подарил ему настоящую жизнь.* * *
Снова одна. Комната, полная теней, черных, точно лярвы, на фоне призрачно сияющих лунных отсветов. Она специально не стала зашторивать окно плотной тяжелой тканью, ей хотелось видеть, как тьма сливается со светом, наблюдать за осторожным танцем двух противоположностей, боящихся друг друга и избегающих встречи, наблюдать до тех пор, пока ее усталое сознание наконец не сдастся, и она не провалится в обморочный сон. Поначалу ее радовало, что Гретта больше не живет с ней, не спит рядом на ее диване, занимая куда больше места, чем Руби была готова ей предоставить, и донимая ее бесконечными вопросами, на которые ей не хотелось отвечать. Теперь Гретта жила в соседнем доме, в одной из относительно неплохо сохранившихся квартир, которая поддерживалась в сносном состоянии как раз на случай очередного неожиданного прихода новенького. Правда, Руби заметила, что Гретте квартира не понравилась, и, наверное, это не удивительно. Как может понравиться холодная однушка с отслаивающимися обоями человеку, который до этого безбедно проживал в одиночестве в трехкомнатной квартире с современным ремонтом, двумя ванными с джакузи и балконом с теплым полом? От Руби не укрылась брезгливость, почти отвращение, с которым Гретта осматривала свое новое жилье. Она даже не поблагодарила Аарона, когда тот попытался утешить ее и пообещал, что поможет с ремонтом. Также Аарон теперь занимался с Греттой стрельбой. Как Руби и думала, он не смог отказать ей в этой просьбе. И поначалу она очень обрадовалась тому, что такая неприятная во всех смыслах обуза, как Гретта, свалилась с ее плеч, но сейчас, ворочаясь в постели и тщетно пытаясь поймать сон, Руби вдруг подумала, что ей не хватает чьего-то присутствия рядом. Да хотя бы Гретты с ее дурацкими вопросами или занудными рассказами о том, как она жила до прихода в Кромлинск. «Сегодня у нее День рождения», – думала Руби уже, наверное, в тысячный раз за прошедший день. И, разумеется, День рождения был не у Гретты. А у Астрид. И не раз за этот день Руби порывалась пойти на стрельбище и попытаться извиниться за тот удар тарелкой. Впрочем, до самой ночи Руби тешила себя странной надеждой, что Астрид придет к ней сама. Ведь она всегда поступала именно так, во всяком случае, раньше. Приходила первой, мирилась первой, просила прощения, даже если не была виновата. Руби весь день просидела дома, почти уверенная в том, что и на этот раз все повторится. Астрид придет. Потому что за все эти годы, что они знали друг друга, они всегда отмечали День рождения Астрид вместе. Даже если накануне ссорились. И когда на часах была уже половина девятого, Руби начала осознавать, что Астрид, скорее всего, так и не явится, и в ее груди заворочалось что-то похожее на панику. Снова ей захотелось сорваться и пойти на стрельбище, войти без стука в комнату Астрид, застав ее в компании вечной бутылки, и, конечно, выпить вместе с ней. Ну и извиниться, разумеется. Хотя Руби и не чувствовала себя виноватой, желание помириться, придушенное и почти мертвое, все же было, все просилось наружу, будто маленькое животное, попавшее в лапы огромного хищного зверя. «Зачем мне это? – спрашивала она себя, переворачиваясь с одного бока на другой и избивая ни в чем не повинную подушку, которая именно сегодня была особенно твердой, почти каменной. – Зачем мне мириться с ней? Что такого в том, что мы не отметили ее День рождения? В конце концов, я, похоже, не особенно нужна ей в этот день, и, возможно, она нашла мне замену в лице Майи». Вот только в это Руби верилось с трудом. Она, как ни старалась, не могла представить себе Астрид всерьез заинтересовавшейся молодой девчонкой вроде Майи. «Астрид не может заинтересоваться человеком, к которому не испытывает уважения. А завоевать ее уважение Майе не по силам, это было ясно с самого начала, и Астрид не раз давала это понять. И даже если у них был секс, это еще не значит, что Астрид в самом деле…». В самом деле… что? Руби сжалась, подбирая ноги к животу. В самом деле… влюбилась? Влюбилась в кого-то другого. Их первый День рождения вместе. Астрид исполнялось двадцать пять. Красивая круглая дата. Но Астрид даже не подумала сообщить ей об этом, и у Руби не было совершенно никакой возможности подготовиться. Она успела купить только две бутылки вина и целую гору конфет и шоколадок, потому что Астрид всегда обожала шоколад. В тот день Астрид призналась ей, что не любит этот праздник, и только через два года, уже в Кромлинске, Руби наконец-то узнала, почему не любит. И в этой тишине опустевшей комнаты ей казалось, что она снова слышит срывающийся на слезы голос Астрид, которая шепчет, снова и снова, одно и то же: «Мне нужно было остаться в тот день дома. Если бы я осталась, ничего бы не было. Но мне так хотелось сбежать из этого ада, Господи… Это был мой гребаный День рождения, мне исполнялось пятнадцать, и я была до смерти влюблена в Лилю. И я поверила, что у меня получится, хоть раз, почему бы и нет, отметить этот день нормально. В гостях у девчонки, которая тоже от меня без ума. Но если бы я только осталась дома, как обычно… Я смогла бы защитить его, или, во всяком случае, мне досталось бы больше, я смогла бы принять удар на себя, как обычно, и ничего бы не случилось. Ничего бы не случилось. Ничего не случилось, не случилось…». Она повторяла последнюю фразу так долго, что Руби даже стало страшно. На мгновение ей показалось, что Астрид повредилась умом, но Руби заставила себя обнять девушку, и та мгновенно замолчала. И молчала очень долго. В тот день Руби так и не смогла найти нужных слов утешения, но Астрид они как будто и не требовались. Она явно почувствовала себя чуть лучше, и на следующий день они уже спокойно, без слез и дрожащих ладоней смогли обсудить все, что случилось больше десяти лет назад. Астрид даже извинилась за то, что «распустила сопли». «Это на меня не похоже, – смущенно сказала она, теребя рукав своей рубашки. – У тебя, наверное, когнитивный диссонанс». Но Руби снова обняла ее и уверила, что все в порядке. В то время ее чувства к Астрид и правда стали как будто чуть более глубокими. Ей начало казаться, что после пережитого Астрид уж точно понимает то, что испытывает она сама в связи с потерей Аси. Но оказалось, что все же нет. Не понимает. И потеря ребенка не сравнима ни с чем в этом мире. С годами же их разногласия только усугубились. Особенно, когда дело коснулось мальчика Вити. Руби не помнила, чтобы Астрид когда-либо кричала на нее так сильно, как в тот день, когда она впервые предложила для Вити эвтаназию. В тот день Руби осознала окончательно – им никогда не понять друг друга. В тот день она впервые по-настоящему порадовалась тому, что они уже не вместе. «Слишком разные. Всегда. И это не было любовью с самого начала. Это было ошибкой, которая, возможно… возможно, стоила жизни моей Асе». В последние дни мысли об Асе как будто даже немного отошли на второй план, сдвигаемые мощным натиском мыслей об Астрид, и Руби это не нравилось. Это раздражало ее все сильнее, раздражало настолько, что она даже нагрубила Аарону, когда тот поинтересовался, почему она не хочет, чтобы Астрид учила Гретту стрельбе. Мысли об Астрид. Жгучие, как листья крапивы, которых Руби по незнанию коснулась как-то в детстве. Ты ревнуешь. Ты хотела, чтобы Астрид навечно осталась твоей преданной собакой. А она взяла и трахнула новенькую. Ты ревнуешь Астрид ко мне. Злые слова Майи, которые так задели ее, что Руби до сих пор не могла их забыть. Действительно ли ее тешила мысль о том, что у Астрид за все эти годы так никто и не появился? «Что у нее никого не было, кроме меня?» Да, возможно, эти мысли и правда немного глушили обиду, которую Руби испытывала из-за того, что Астрид бросила ее. И пока Астрид оставалась одинокой, пока она жила на своем стрельбище в полной изоляции, напивающаяся каждый вечер, мерзнущая на крышах, гордая и влюбленная в нее, это чувство обиды как будто не так сильно терзало Руби. И они даже могли нормально общаться, они наконец-то почти научились не орать друг на друга. Но сейчас… Она так и не пришла. В прошлом году в этот день они сидели в темной кабинке лифта и пили неразбавленный кальвадос, а Руби говорила, что если трос оборвется, они обе умрут. Но Астрид как всегда нашла что возразить: – Не умрем. Если ляжем на пол. В падающем лифте всегда нужно ложиться, тогда удар будет не таким сильным, и есть большой шанс выжить. – А ты этого хочешь? – спросила Руби. – Чего именно? Упасть или выжить? – рубин на маске Астрид поблескивал в темноте. – Выжить, – отозвалась Руби, внимательно глядя на нее. – Да, – спокойно ответила Астрид. – И я надеюсь, что моя смерть будет не настолько бесполезной и тупой. – Да, – вздохнула Руби и положила голову ей на плечо. – Ты молодец. Они просидели в лифте почти всю ночь. Это был тот самый период, когда они снова проводили вместе довольно много времени, потому что Руби не так давно прервала общение с новенькой девушкой Кристиной, которая не принесла ей ничего, кроме разочарования и пустоты, пустоты, которую Руби пыталась заполнить кальвадосом и долгими разговорами с Астрид, пыталась заполнить чувствами Астрид, которые у той еще были, и Руби это знала. Несмотря на то, что Астрид сказала ей: «Какая же ты все-таки сука. Просто уму непостижимо. И почему я сижу здесь с тобой, в этом гребаном лифте, рискуя разбиться насмерть?». «Потому что любишь меня», – подумала Руби, но вслух этого не сказала, только улыбнулась. И в ту ночь ее не впервые посетили мысли о смерти. Она так и не призналась Астрид, что сама почти мечтала о том, чтобы лифт все-таки упал. И что она не стала бы ложиться на пол, и Астрид не дала бы лечь. Прижала бы ее к стене и не дала сдвинуться с места. Ей хотелось, чтобы лифт разбился, развалился, как картонная коробка, и они навсегда остались бы под этими завалами, в осколках битого стекла от бутылок кальвадоса и зеркального потолка. И эти осколки навсегда бы запомнили их, отражая их извращенные, искаженные чувства друг к другу. И она думала, что так будет всегда. Думала, что они будут падать вечно, пусть и не на лифте, падать все ниже и ниже, пока не дойдут до мерзлого дна, до самого края, и тогда… Что? «Нет, у нее это не всерьез. Не всерьез, я знаю. Так же, как и у меня, у меня никогда не было всерьез. К тому же, Майя совершенно не в ее вкусе. Земля сойдет со своей орбиты и улетит в космос, если Астрид на самом деле влюбится в Майю. И, кроме того, их ничего не связывает, кроме влечения. Они не строили вместе новую жизнь на руинах мертвого города, не плакали, прижимаясь друг к другу, не признавались в сокровенном, не сидели в кабинке застывшего лифта, готового в любой момент сорваться вниз. У них ничего не было. На самом деле – ничего, только пыль. И, наверняка, вполне вероятно, что у них уже ничего нет. Потому что это не может продлиться долго. Так же долго, как у нас – не может». На мгновение в комнате стало как будто темнее, и Руби не сразу поняла, что просто закрыла глаза. А открыть уже не могла. Она падала, падала в сон, в тот день, в том лифте, просто падала вниз, в темноту, в бесконечный сумрак, и на мгновение ей показалось, что она слышит шепот Астрид рядом с собой, но потом поняла, что это все-таки шепот Аси, и улыбнулась. Она больше не была одна.