Боль оставляет следы на наших лицах и делает их похожими друг на друга. (Стивен Кинг. Зелёная миля)
Несколько раз она приходила в себя на короткое время, такое короткое, что толком не успевала осознать, где находится, и что происходит. Вот она вроде бы в каком-то темном помещении, похожем на подъезд, вот уже на улице, и над ней черное беззвездное небо, и где-то рядом голос Астрид, которая что-то говорит ей, но за эти слова нельзя зацепиться, как бы Майя ни пыталась. В какой-то момент Майя осознала, что Астрид несет ее на руках, попыталась спросить про книги, которые они бросили на снегу, но так и не произнесла ни слова. А окончательно пришла в себя она уже дома, пришла от боли, когда Астрид уложила ее на застеленную клеенкой постель и, вооружившись ножницами, принялась резать ее джинсы. Майя закричала, попыталась приподняться на локтях и закричала снова. Астрид поймала ее за плечи и уложила обратно со словами: – Тише, Майя. Не двигайся, прошу тебя, просто лежи! Астрид была бледной, мокрые волосы прилипли ко лбу и щекам, а губы почти утратили свой естественный цвет, слившись с кожей. И это было не удивительно, если учесть, что ей пришлось тащить на себе Майю не меньше сорока минут. – Что ты будешь делать?! – заплакала девушка. – Для начала… разрежу твои джинсы. А потом… дам тебе обезболивающее. – Астрид! Пуля внутри?! – Да. Мне очень жаль, но она не вышла, – Астрид поймала ее холодные трясущиеся ладони своими, такими же холодными, и крепко сжала, глядя девушке в глаза. – Майя. Прости меня, это целиком моя вина. Мне нужно было лучше смотреть, куда я стреляю. Пуля попала в газовую трубу и отрикошетила в тебя. Ты могла погибнуть из-за моей глупости. – Ты… не виновата, – Майя поморщилась. – Там же было… темно. А лярва была совсем… близко. – Я просто идиотка. Отвыкла пользоваться обычным оружием. Солевые пули я отливаю из более мягкого сплава, и они никогда не рикошетят. Ты имеешь полное право возненавидеть меня после всего, что тебе придется сегодня пережить. Майя сглотнула, испуганно уставившись на Астрид: – Нет, я… не смогу возненавидеть тебя. Ведь ты… пытаешься мне помочь. – Ты просто еще не знаешь, что тебе предстоит, – Астрид тоже поморщилась, как будто от боли, погладила Майю по волосам. – Я не хочу пугать тебя. Но и врать я не могу тоже. Это будет больно, Майя. Очень больно. И тебе придется быть очень сильной. Как никогда в жизни. Понимаешь? – Да, – пискнула девушка, с трудом пытаясь подавить слезы. – Вот и умница, – Астрид чуть погладила ее щеку и вышла из комнаты, а через пару минут вернулась с таблетками обезболивающего и стаканом воды. Она заставила Майю выпить сразу три штуки, а потом… принесла инструменты. И разложила их на подносе, на стуле рядом с кроватью. Наполняясь все большим ужасом, Майя смотрела на металлический пинцет с длинными, чуть ребристыми зубчиками, на желтую резиновую грушу, огромную эмалированную кружку с дымящимся в ней кипятком, пачку бинтов и бутылку со спиртом. Бедро сразу заболело как будто еще сильнее. – А мне нельзя выпить? – жалобно спросила девушка. – Кальвадос, водку, спирт, что угодно? – Нет, – Астрид с сожалением качнула головой. – Алкоголь понижает свертываемость крови. Кроме того, ты уже выпила много таблеток. – Но они не помогают! – закричала девушка. – Прости. Алкоголь бы тоже не помог. Все равно будет больно, – Астрид взяла в руки резиновый ремень, и сначала Майя думала, что она хочет сделать что-то вроде жгута, но Астрид вместо этого начала привязывать ее ногу к кровати. – Что ты делаешь?! – возмутилась Майя. – Я не могу допустить, чтобы ты дергалась, – ответила Астрид. – Ты будешь мешать мне работать, и я могу нечаянно тебе навредить. – Нет, Астрид, пожалуйста, я не буду мешать, клянусь! Я постараюсь не дергаться, обещаю, я буду терпеть… – Нет. Прости. Ты не сможешь. И эти слова были сказаны таким убедительным, таким страшным в своей непоколебимости тоном, что Майя затихла, умолкла и вжалась в кровать спиной, позволив Астрид привязывать ее. – Думай о том, что тебе очень повезло, – говорила Астрид, затягивая ремни. – Если бы пуля пролетела на пять-десять сантиметров выше и угодила тебе в живот, то эта ночь, скорее всего, стала бы для тебя последней. А попади она в руку, ты бы уже никогда не смогла играть на своей гитаре. – Астрид… она глубоко? – Не знаю. Мне придется это выяснить опытным путем. Искать пулю – дело непростое. У меня есть подозрение, что она ударилась в кость и частично ее раздробила. Это худший вариант. И мне придется быть максимально аккуратной, чтобы ты не осталась хромоногой. А тебе… придется быть максимально терпеливой, – и Астрид, закончив с ремнями и обездвижив нижнюю половину тела девушки, смочила бинт в кипятке и, чуть остудив его, начала протирать кожу вокруг входного отверстия, смывая кровь. От каждого ее движения, вполне безобидного, Майя непроизвольно вздрагивала, и никак не могла унять в себе эту дрожь. Особенно если пальцы Астрид оказывались в непосредственной близости от раны или в паре сантиметров над ней. И девушку начинало тошнить при мысли, что скоро Астрид ее раны все-таки коснется или еще хуже – засунет в нее пинцет. – Майя, не смотри, – сказала Астрид строго. – Тебе от этого еще больнее будет. – Нет, я не могу, я должна знать, когда ты… – Как хочешь, – со вздохом Астрид намочила следующий бинт спиртом и снова принялась за обработку кожи вокруг раны. После чего взяла резиновую грушу и приставила ее прямо к ране, а Майя снова вскрикнула и дернулась. – Мне нужно немного откачать кровь, – объяснила Астрид. – Перед тем как приступать к операции, нужно постараться избавиться от крови, иначе я в ней утону, и вытащить пулю будет очень сложно. – А может… оставить ее там? – застонала Майя. – Пожалуйста, может, оставить ее? Мне все равно, даже если я буду хромать! Живут же люди с пулями в теле, и ничего! – Все будет хорошо. Мы ее вытащим, а через месяц ты уже и не вспомнишь об этом, поняла? – Нет, Астрид… Господи… – Майя не выдержала и заплакала, когда Астрид взялась за щипцы. – Не надо, пожалуйста… я не смогу, я не смогу… – Сможешь, – заверила ее Астрид твердо, однако ее белое лицо вовсе не внушало девушке уверенности. – Мне тоже очень не хочется делать тебе больно. Но это необходимо. Прошу тебя, соберись, Майя. Когда я начну, можешь кричать сколько угодно, если тебе от этого станет легче. Главное, не пытайся меня убить, хорошо? – Астрид… – Майя плакала и не могла остановиться. Когда пинцет приблизился к ране, она отвернулась, не в силах смотреть на этот адский кошмар. Но оказалось, что это был еще не кошмар. И настоящий ужас начался мгновение спустя. Астрид принялась отгибать пинцетом края раны и отсасывать спринцовкой кровь, чтобы еще больше осушить входное отверстие, а Майя кричала, пока у нее не заболело горло, и тогда она захныкала, жалобно, тихо. – Еще немного, потерпи еще, мы почти избавились от крови, – шептала Астрид. – Все хорошо, ты молодец, ты отлично держишься, потерпи еще, моя хорошая… В какой-то момент Майя снова набралась смелости и посмотрела на рану. Теперь она стала еще больше и еще ужаснее, а спринцовку Астрид убрала. – Сейчас мне придется засунуть внутрь палец, чтобы нащупать пулю, – сказала она. Волна тошноты стала такой ощутимой, что Майя была уверена – прямо сейчас ее вырвет. – Ты… шутишь? – Нет. К сожалению нет. Мне нужно сначала найти пулю, а потом уже тащить ее пинцетом. Я постараюсь сделать все быстро, обещаю. – Не-е-е-е-е-е-т! – взвыла девушка. – Пожалуйста, нет! Но Астрид не прислушалась к ее мольбам. Боль заслонила собой весь мир, а потом стало темно. Майя потеряла сознание. Когда она очнулась, Астрид уже делала ей повязку, и девушка хотела приподняться на локтях и спросить, нашла ли она пулю, но не смогла даже шевельнуться, а с губ ее сорвался лишь слабый невнятный звук. – Вот она, зараза. Смотри, – Астрид улыбнулась, взяла с подноса пулю и, положив ее на ладонь, поднесла к лицу Майи. Пуля по форме больше напоминала какую-то сморщенную картофелину, очевидно, после выстрела и встречи с газовой трубой она сильно деформировалась. – Такая маленькая… – прошептала девушка. – Да, маленькая. А проблем от нее выше крыши. Ну ничего, теперь ты можешь повесить ее на шею как трофей и всем хвастаться. Беатрис будет в восторге, я уверена. Майя слабо улыбнулась. Пересохшие губы тут же отреагировали на это болью, и девушка попросила у Астрид попить. – А что там с моими костями? – спросила она, промочив горло. – Останусь я хромоногой? – Нет, – на усталом, измученном лице Астрид снова появилась довольная улыбка. – До кости пуля не дошла, застряла в связках. Но, безусловно, какое-то время ты еще будешь хромать, пока все окончательно не заживет. Однако самое страшное уже позади. Сейчас я приготовлю тебе антибиотик и сладкий чай, чтобы ты почувствовала себя лучше. – Астрид… Спасибо. – Не за что, – Астрид снова погладила ее по волосам и ушла на кухню. Примерно через полчаса они уже сидели вместе на приведенной в порядок постели и пили сладкий чай с замороженными ягодами. Нога Майи все еще неслабо болела, но девушка решила не пить больше таблеток, чтобы не тратить их понапрасну. По сравнению с той болью, которую она вынесла во время операции, это была сущая ерунда. «Должно быть, Астрид чувствовала что-то похожее, когда потеряла глаз, – думала девушка. – И я, в отличие от нее, отделалась куда легче». Астрид сидела, вытянув ноги и прислонившись спиной к стене, а ее взгляд был устремлен вперед, в пустоту. Слабые пальцы держали на коленях чашку, из которой Астрид не сделала ни одного глотка за последние пять минут. «Возможно, она все еще в шоке после ковыряния в моей ноге? – заволновалась Майя. – Все-таки зрелище это не самое приятное. Возможно, Астрид узнала меня глубже, чем хотела». – Ты как? – спросила девушка осторожно. – Все еще винишь себя во всем? – Я… – она сглотнула. – Думаю о Руби. О том, что она сказала нам в том подъезде. Конечно… после случая с Витей я уже ни на что не надеялась. И все же… это меня шокировало. Мне кажется… Руби сошла с ума. На самом деле. – Ну… в какой-то степени она права, – Майя пожала плечами. – Руби куда более полезный член Кромлинска, чем я. Я так и не нашла здесь свое место и почти ничего не делаю, разве что поливаю зелень в оранжерее. – Ты могла… погибнуть… Господи… – голос Астрид сел, и на мгновение девушке показалось, что та сейчас заплачет. – Конечно, я виновата, что ступила с этим выстрелом, но Руби… Господи, она готова была пожертвовать тобой прямо там, безо всяких раздумий. Это какой-то… кошмар. Я не могу поверить, что когда-то так сильно любила эту женщину. Мне кажется теперь… что она умерла. Та, кого я любила, точно умерла. – Я думаю, что она просто ревнует тебя. Поэтому так ведет себя со мной. Ты ей не безразлична, это я знаю точно, – со вздохом Майя сделала глоток остывающего чая, и по нёбу разлилась приятная малиновая кислинка. – Сомневаюсь. Она просто спятила, и дело с концом. Ни любить, ни ревновать эта женщина уже не способна. Это слишком человеческие эмоции. – Ну, возможно, ей действительно нужна психологическая помощь. На психологии в универе мы проходили, что люди, пережившие тяжелую травму или потерю, часто становятся равнодушными к другим, лишаются способности к эмпатии. Особенно это касается потери близких. Такие люди больше не могут любить, потому что боятся снова потерять. – Не уверена, что это ее оправдывает, – Астрид опустила голову и посмотрела в свою чашку. – В конце концов, далеко не все люди, потерявшие близких, превращаются в бесчувственных подонков. Да еще и с манией величия. – Да. Не все. Ты не превратилась. – Ну… почти, – Астрид слабо улыбнулась. А Майя, морщась от боли, подползла к ней чуть ближе и обняла, поцеловала в плечо. Прошептала: – Мы так и не забрали те книжки. Надеюсь, ночью не повалит снег, и с ними ничего не случится. – Если хочешь, я прямо сейчас за ними схожу, – предложила Астрид. – Нет. Не надо. Лучше побудь со мной. Останься. И Астрид осталась.* * *
Он помнил, как они пришли сюда в первый раз. Беатрис исполнялось девять, и она хотела нарядиться принцессой. Сначала она собиралась сама себе сшить платье, но тогда ее навыки швеи и модельера были еще не настолько развиты, чтобы девочка самостоятельно придумала и скроила сложный костюм. Поэтому Аарон предложил ей сходить в костюмерную музыкального театра. Он подумал, что, даже если тамошние платья сохранились совсем плохо, Беатрис хотя бы сможет взять что-то за основу для своего наряда. Он помнил, как долго в тот день они бродили по служебным помещениям театра, заглядывая то в одно, то в другое, пока не нашли наконец-то огромный склад костюмов. И маленькая Беатрис пришла в такой восторг, что тут же кинулась мерять все платья, что попадались ей под руки, хоть они и воняли плесенью и не подходили ей по размеру. И еще больше она обрадовалась, когда нашла детские балетные костюмы. Шикарные платья нежно-сиреневых, белых и розовых оттенков, декорированные парчой, кружевом, шелком и крупными блестящими бусинами. Беатрис они были как раз впору, и, переодевшись, девочка запросилась в зрительный зал. Аарон сел в кресло в первом ряду, а Беатрис поднялась на сцену и с выражением продекламировала стихотворение Агнии Барто. Неужели прошло уже три года с тех пор? Неужели той девочке в розовом платье уже скоро исполнится двенадцать, а розовое она не наденет больше никогда, под страхом смертной казни? Даже в то время Аарон уже чувствовал, что ловит последние отголоски детства Беатрис, а теперь он начал ощущать, что это детство окончательно ускользнуло от него, вспорхнуло птицей с теплой руки, оставило его с ощущением пустоты и невосполнимости, словно ему второй раз в жизни, на этот раз окончательно, пришлось проститься и с собственным детством. Ему скоро стукнет сорок, в конце концов. Когда-то ему казалось, что тридцать – это очень много, молодость кончена, а вместе с ней и жизнь тоже, а теперь вот скоро сорок. Подумать только. Жена часто ставила ему в упрек его инертность. Она говорила: «Тебя вечно все устраивает! Ты ничего не хочешь менять, не хочешь улучшать нашу жизнь. Ты ни к чему не стремишься. Ты уже четыре года работаешь на одной должности простого плотника, выпиливаешь свои дощечки с утра до ночи и даже не пытаешься добиться повышения! Для тебя важнее всего стабильность, пусть все лучше будет «так-сяк» да «как-нибудь», чем боже упаси, вдруг станет еще хуже!». Да, Оля была права. Больше всего в жизни Аарон ценил стабильность. Он не любил перемены и боялся их. Ведь перемены, даже к лучшему, несут в себе некоторую угрозу душевному покою. Перемены – это всегда опасность и риск. И да, после того, как Аарон неожиданно попал в Кромлинск, ему начало казаться, что никакие перемены его уже никогда не устрашат. Но теперь, глядя на Беатрис, которая спокойно, почти равнодушно перебирала вешалки с платьями, уже не детскими, он понимал, что своего страха перед необратимостью движения времени так и не преодолел. – Нет, это никуда не годится, – произнесла Беатрис, и на мгновение Аарону показалось, что она отвечает его мыслям, упрекает его в том же, в чем когда-то упрекала жена. – Эти платья мало того что совершенно безвкусны, так они еще и того гляди разойдутся по швам. Пожалуй, я все-таки сошью себе что-нибудь по эскизу Тайлер. – Зачем ты тогда их откладываешь? – удивился Аарон. – Все равно хочешь забрать? – Думаю, что мне пригодятся некоторые части этих платьев, я смогу оторвать от них кое-какие материалы и использовать. О! Смотри-ка! А вот это очень даже ничего! – Беатрис усмехнулась и приложила к себе темно-красное платье с длинной элегантной юбкой в пол и серебристыми камешками-кристаллами на груди. – Думаешь, мне бы пошло? – Оно будет тебе велико, – заметил Аарон. – В плечах слишком широкое. – Да, пожалуй… – она вздохнула, но тут же снова заулыбалась, прижала к себе платье и покружилась с ним из стороны в сторону, и ее юбка плавно и неотрывно следовала за каждым ее движением, точно красная волна. – И все равно я его возьму. Возможно, удастся как-то его перекроить. Ткань очень хорошая. Будет жалко, если здесь она сгниет окончательно. Оборвать все. Однажды настанет тот день, когда он это сделает. И в последнее время Аарон стал задумываться об этом дне все чаще. Быть решительным. Не быть инертным. Изменить привычное течение своей жизни, сделать шаг вперед, большой шаг, необратимый. Да, Аарон думал о том, чтобы предложить Тайлер жить вместе с ними. Пусть она никогда и не заикалась ни о чем подобном, но он знал, что девушка бы согласилась, если бы он предложил. Времени прошло уже достаточно, да и с Беатрис у Тайлер теперь наладились отношения. Он знал, что если бы они начали жить все вместе, это было бы совсем не так, как с Руби. Это были бы здоровые отношения, и им было бы хорошо и весело друг с другом. Но, с другой стороны, он и раньше думал точно так же. Думал, что бояться нечего, и что перемены пойдут всем на пользу. Он думал так, когда делал Оле предложение и надевал на ее палец желтый блестящий ободок обручального кольца. Он думал, что если они любят друг друга, то обязательно будут счастливы, и этот брак никогда не приведет к сожалениям и изменам. Он думал так, когда предлагал Руби начать жить вместе. Надеялся, что она сможет привыкнуть к Беатрис и подружиться с девочкой, и вот что из этого вышло. Так что же ему делать с Тайлер? И так ли он на самом деле уверен, что эти перемены будут к лучшему для каждого из них? Правильно. Он не уверен. Совсем. Уже ни в чем. Его уверенность осталась где-то там, за пределами четвертого десятка. И иногда Аарону казалось, что с возрастом человек начинает все больше сомневаться, и знать все меньше и меньше, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Но нет, в молодости наша уверенность в завтрашнем дне куда более крепкая и нерушимая. Состояние зрительного зала за последние три года несколько ухудшилось. Аарон слышал, как где-то наверху, возможно, с крыши на балкон капает вода. Чтобы создать подобие рассеянного электрического освещения, они как всегда разложили в нескольких местах фонари, направленные лучами в потолок. – Садись, – Беатрис с улыбкой подтолкнула его к креслу. – Что, опять будешь Барто читать? – улыбнулся в ответ Аарон, послушно усаживаясь на скрипнувшее под его внушительным весом, чуть влажное раскладное кресло. – Нет, конечно! – девочка рассмеялась, немного нервно и смущенно, как всегда смеются подросшие дети, когда им напоминают о недавнем детстве. – А что тогда? – Увидишь. И Аарон приготовился увидеть. Беатрис поднялась на сцену, чуть приподняв подол своего длинного платья, встала напротив Аарона, глядя на него сверху вниз, внимательно, серьезно. Лучи фонаря освещали только верхнюю часть ее тела, отчего казалось, что фигура девочки тонет во мраке, сливается с ним, постепенно становясь с темнотой единым целым. – Сегодня, дорогие зрители, я хочу рассказать вам одну историю, – громко продекламировала девочка, оглядывая зал так, как будто он был полон лиц. Аарону даже захотелось обернуться и убедиться, что это не так. – Моя история стара как мир. История о настоящей дружбе, которая вынесла много испытаний и устояла под натиском череды страшных событий. Аарон с интересом подался вперед. Его поразил неожиданный артистизм Беатрис, яркие слова, которые она подбирала. Неужели девочка готовилась заранее? – Это история о дружбе девочки и мужчины, – медленно проговорила Беатрис, и Аарон осел в кресле, чьи подлокотники как будто сразу стали ему тесными. – Их звали Катрин и Мортимер. Судьба свела их при странных обстоятельствах, и Мортимер спас Катрин, когда она попала в беду. Он стал заботиться о девочке, забрал ее к себе домой, поскольку своего дома у Катрин больше не было. Она потеряла все: родителей, любимые игрушки, свою привычную жизнь. И Мортимер решил, что сам станет для девочки всем. И у него это получилось. Они жили в очень опасном мире, населенном злобными монстрами, но Мортимер научил Катрин защищать свою жизнь. Научил ее не бояться. Он был с ней всегда, когда девочка нуждалась в нем, когда ей хотелось утешения и ласки, когда ей было невыносимо одиноко, – голос Беатрис чуть дрогнул, и она посмотрела на застывшего в своем кресле Аарона. – Они никогда не говорили о своих чувствах друг к другу. Им казалось, что все и так было понятно. Да, пусть злые языки осуждали их, не верили в их дружбу, Мортимеру и Катрин было все равно. Потому что они-то знали правду. Они знали, что эта дружба – самое прекрасное, что случилось с ними в их одинокой жизни. Но однажды Мортимер полюбил красивую и неприступную королеву по имени Роберта, – на этом имени Беатрис чуть запнулась, но тут же собралась с силами и продолжила: – И когда Роберта ответила Мортимеру взаимностью, тот очень обрадовался. Он пригласил королеву в свой дом, и она решила остаться там. Но с первых же дней королева невзлюбила свою падчерицу Катрин. Она всячески старалась разлучить их с Мортимером, чтобы мужчина принадлежал только ей. Катрин очень страдала и ревновала своего друга, но не хотела разрушать его счастье, а потому молчала. В какой-то момент Мортимер и сам понял, что его новая жена никогда не сможет полюбить Катрин. Он понимал, что ему предстоит сделать сложный выбор и отказаться либо от своей возлюбленной, либо от лучшей подруги. Он любил их обеих очень сильно, и это был самый сложный выбор в его жизни. Но ради Катрин Мортимер все-таки отказался от любви королевы. Он не бросил девочку, и она всегда была ему за это благодарна. Шли годы, Картин взрослела, и их дружба с Мортимером только крепла. Они могли поговорить друг с другом обо всем на свете, они прекрасно понимали чувства друг друга, им всегда было весело вместе. И хотя Мортимер иногда называл Катрин «пчелкой», из-за чего девочка приходила в страшное бешенство, они все равно были очень счастливы. И казалось, что им больше никто не нужен. Есть только они, двое. Но потом Мортимер познакомился с новой женщиной, в которую влюбился. Эта женщина была очень милой и совсем не похожей на высокомерную холодную королеву Роберту. Ее звали Айлин, и она тоже всей душой полюбила Мортимера и очень хотела подружиться с Катрин. Но девочка отталкивала Айлин, ее сердце было закрыто, она вновь очень ревновала и очень боялась потерять Мортимера. Боялась, что на этот раз он ее уже не выберет. Но со временем Айлин удалось завоевать расположение Катрин, и они тоже подружились. Катрин очень радовалась за друга, ведь теперь он нашел наконец-то свое счастье и свою настоящую любовь, а сама она обрела еще одного друга в лице Айлин. Но время шло, и вот Катрин из девочки начала превращаться в молодую женщину. И в тот момент… она почувствовала, что в их дружбе с Мортимером что-то неуловимо изменилось. Она заметила, что Мортимер теперь держится с ней более отчужденно, не обнимает перед сном, избегает смотреть в глаза. И Катрин снова стало очень страшно. Она… почувствовала, что теряет своего друга. Она понимала его чувства, понимала, что Мортимер стесняется ее взросления, боится, что другие люди, возможно, даже Айлин, могут подумать про него что-то плохое. Боялся, что его заподозрят в чем-то предосудительном. Он так боялся осуждения… что не замечал, что ранит чувства Катрин. Не замечал, как она скучает по нему. Как она хочет, чтобы все снова было как раньше. Просто и понятно без слов. Он не понимал, что Катрин нисколько не изменилась, что она все та же девочка, которая больше всего на свете боится потерять его. Нет, она не против того, чтобы они спали в разных кроватях, особенно после того, как Мортимер начнет жить с Айлин. Катрин полностью приняла эту добрую женщину в жизни своего друга. Она боялась лишь одного, боялась, что Мортимер отдалится от нее. Она чувствовала, что теряет его, и ей было очень, очень страшно… В тот момент голос Беатрис сорвался, дрогнул от слёз, но Аарон-Мортимер уже вскочил со своего несчастного старого кресла и бежал к ней по скрипучим ступенькам, а слезы застилали ему глаза. – Прости меня, – прошептал он, порывисто обнимая девочку. – Прости, пожалуйста, я не хотел причинять тебе боль, я… не знал. И ты права, я очень испугался. Беатрис всхлипнула, прижимаясь к нему, к его вечно-колючему свитеру, который она так любила, несмотря на то, что он был похож на рыболовную сеть. – Я не хочу… чтобы ты относился… ко мне по-другому, – с усилием выговорила девочка между всхлипами. – Да, конечно, я понимаю… Я был не прав, Беатрис. – Я не против того, чтобы спать в разных кроватях, особенно когда вы с Тайлер съедетесь. Я все понимаю. Но я хочу, чтобы ты относился ко мне, как раньше. Обнимал, дергал волосы, щекотал, кружил по комнате. Я все это так сильно любила, Аарон… Я не хочу, чтобы ты был другим со мной, потому что я все та же… – Хорошо, я услышал тебя, милая, – Аарон с нежностью погладил ее волосы, и некоторое время они стояли так молча, посреди сцены, обнимая друг друга в сумрачном освещении фонарей. Аарон поймал себя на мысли, что очень скучал по этому. По таким вот долгим объятиям с девочкой, которых лишил себя в последние недели, потому что они начали казаться ему чем-то предосудительным и неправильным. А ведь раньше они спокойно могли обнять друг друга и сидеть так по целому часу, болтая, греясь, смеясь. И это было так просто. – Кстати, если вдруг ты боишься, что я могу в тебя влюбиться, став подростком… – Беатрис чуть отстранилась, и Аарон испуганно посмотрел на нее. – Этого не случится, потому что мое сердце уже занято. – Занято? Кем же это? – опешил Аарон, представляя себе какого-нибудь дворового мальчишку-хулигана, с которым Беатрис тайком сбегает, пока он чинит очередную крышу. – Бенедиктом Камбербэтчем, – серьезно ответила девочка. – Кем?! – обалдел Аарон, всерьез сомневаясь в том, что хоть кто-то из жителей Кромлинска мог бы выбрать себе такое странное имя. – Шерлоком! – рассмеялась Беатрис, окончательно выпуская его из объятий. – Актером, который играет Шерлока! Этот мужчина на все сто процентов мой типаж. – Вот как? – Аарон прищурился. – И сколько лет этому твоему типажу? Сорок? – Ну, в данный момент ему тридцать девять. Всего на пару лет тебя старше. – Кошмар, – вздохнул Аарон, однако он все же вынужден был признать, что испытал некоторое облегчение от мысли, что реального ухажера у Беатрис пока нет. Они спустились со сцены, захватив с собой фонари, и пересели в кресла, чтобы немного перевести дух перед обратной дорогой. Беатрис обняла руку Аарона и положила голову ему на плечо. Спросила тихо: – Когда ты поговоришь с Тайлер? – О чем? – Ты знаешь. О том, чтобы съехаться. – Я не знаю, – он вздохнул. – А ты как думаешь? Что ты вообще думаешь обо всем этом? – Я думаю, что тебе нужно предложить ей. Сколько можно тянуть резину? Ясно ведь, что вы оба этого хотите. И если причина во мне… Я просто хочу, чтобы ты знал, что я не буду стоять у вас на пути. – Не только. Не только в тебе, – нехотя признался Аарон. – Если честно, мне и самому не по себе от мыслей обо всем этом… Вдруг мы потом пожалеем? Вдруг… у нас ничего не сложится. – Ну, по-моему, глупо боятся этого, пока вы не попробовали, правда? – улыбнулась Беатрис. – Я думаю, что все будет хорошо. Тайлер классная. Она совсем не похожа на Руби. И мне она очень нравится. Я уверена, что попытаться стоит. – Да, пожалуй, – Аарон тоже улыбнулся. – Спасибо. Твоя поддержка для меня самое важное на свете. – Для того и нужны друзья, глупый, – с легким смешком Беатрис устроила голову у него на плече, и они сидели некоторое время, наслаждаясь этим уютным молчанием, а потом девочка спросила тихо: – Как думаешь, а у меня когда-нибудь появится парень? Настоящий? Не Бенедикт Камбербэтч, конечно. А такой, чтобы мы влюбились и жили вместе. – Да, конечно, появится, – Аарон немного удивился, ему показалось, что он слышит в голосе Беатрис едва различимую тревогу. – А почему ты спрашиваешь? – Ну… – она замялась, вздохнула. – В Кромлинске довольно мало народу, ты ведь понимаешь. А моих сверстников и того меньше. И даже из тех парней, что постарше, мне никто не нравится. Может… я так и буду всю жизнь одна, а? Аарон тоже вздохнул, совсем тихо, почти бесшумно выпуская сожаление из легких. Он знал, что однажды Беатрис задаст ему этот вопрос. Он ждал этого дня. Знал, что однажды она начнет задумываться о том, как сильно ее жизнь в Кромлинске будет отличаться от той жизни, какая у нее могла бы быть за границами этого увядающего города-призрака, города, чья тень укрыла непроглядным покрывалом любые надежды на нормальную, обычную жизнь. Аарон знал, что, несмотря на всю свою любовь к Кромлинску и к нему самому, Беатрис однажды осознает, насколько ограничен и пуст этот мир с его остановившимися заводами и ржавеющим куполом обсерватории, над которым нет ничего, кроме такого черного и такого одинокого неба с редкими звездами, похожими на капли искрящихся слез. Но Аарон, тем не менее, возможно, был единственным, кто знал, что ответить Беатрис. И он ответил: – За всю свою жизнь одно я понял совершенно точно – большое количество людей вокруг не может избавить тебя от одиночества. Я прожил обычной жизнью больше тридцати лет. Я жил в обычном городе, ходил на работу, даже был женат. Но разве сделало меня это счастливым? Я был бесконечно одиноким и непонятым в месте, где народу было в сто раз больше, чем в Кромлинске. А здесь я встретил тебя, встретил Тайлер, встретил Майю. Эта жизнь подарила мне намного больше, чем прежняя. И я уверен, что и ты однажды встретишь такого человека в Кромлинске, который станет… ну, не знаю… твоей второй половинкой, наверное, – он чуть смутился, а Беатрис заулыбалась, счастливо, с искренним облегчением. – Да, думаю, что ты прав. В Кромлинск попадают особенные люди. И однажды я встречу здесь кого-то своего. Спасибо, Аарон. Мне сразу как-то легче стало… – Для того и нужны друзья, глупая, – повторил он ее недавнюю фразу, и они рассмеялись. Его смех был чуть хриплым, сдержанным, смущенным и теплым. Ее смех был звонким, заливистым, похожим на переливы маленького колокольчика, заразительным и ярким. И вместе они звучали просто восхитительно.* * *
Солнечные лучи подсвечивали ржавые перекладины заброшенных кабинок колеса обозрения, и старое железо отливало красноватой бронзой. Майя сидела на холодной, выкрашенной облезающей краской маленькой сидушке самой нижней кабинки и с напряженным вниманием следила за тем, как Астрид пытается перебраться из второй кабинки в третью, повиснув на железной палке, соединяющей их, как на турнике. Ногой она уже почти дотянулась до своей цели и пыталась зацепиться за низ кабинки. В какой-то момент ее нога соскользнула, и, покачнувшись, Астрид едва удержалась от полета вниз. – Чокнутая! – заорала Майя, подскакивая на своем месте и стукнувшись коленкой о ржавое рулевое колесо. – А ну-ка слезай оттуда быстро! Слышишь ты меня или нет?! Я за тобой наверх не полезу! Но Астрид даже ухом не повела, и, переставляя руки, еще чуть ближе подползла к третьей кабинке, а потом, на глазах у застывшей от ужаса Майи, все-таки залезла внутрь. Кабинка закачалась и заскрипела так отчаянно, что девушка была уверена – сейчас она отвалится к чертовой матери и вместе с Астрид рухнет вниз. Астрид же ухватилась за руль и с самодовольной ухмылкой посмотрела на девушку. – Хватит! – снова не выдержала Майя. – Хватит выпендриваться! Сколько можно производить на меня впечатление?! Слезай оттуда немедленно! – Вот еще. Я же только начала, – хмыкнула Астрид и, отряхнув ладони, снова уцепилась за перекладину с явным намерением добраться и до четвертой кабинки. – Ну все! Ты сейчас у меня дождешься! – свирепея, Майя тоже схватилась за перекладину. – Сейчас я полезу следом за тобой и сломаю шею, а ты будешь в этом виновата! И вообще, у меня нога до сих пор болит! С того момента, как Майя получила рикошет, прошло уже две недели, однако рана до сих пор периодически беспокоила ее, и девушка старалась не спать на левом боку и не ходить слишком быстро. Подъем по лестнице также причинял ее бедру боль. Астрид говорила, что еще через две недели все окончательно заживет, но девушка уже смирилась с тем, что последствия этой травмы останутся с ней на всю жизнь. Ей даже нравилось воображать себя старым ветераном войны, и она частенько шутила по этому поводу, когда встречалась с Беатрис и Аароном. Беатрис, как Астрид и предполагала, пришла от случившегося в восторг. Точнее, сначала она пришла, конечно же, в ужас, и только потом, убедившись, что с Майей все в порядке, и она скоро поправится, начала засыпать девушку вопросами и раз двадцать попросила у нее подержать расплющенную пулю. Майя уже хотела подарить эту пулю девочке, но внезапно ее объяла необъяснимая жадность, и она так и не смогла сделать этого, вспоминая, как Астрид засунула в нее щипцы. Ну уж нет, эта пуля по праву принадлежит только ей, как вечное напоминание о том, что Майя не такая уж размазня, какой всегда себя считала. Повиснув на перекладине, девушка некоторое время не двигалась, пытаясь оценить свои силы. Сможет ли она, передвигаясь на руках, добраться до второй кабинки и залезть в нее? Руки никогда не были ее сильным местом, и, хотя в Кромлинске ее физическая форма несколько улучшилась, Майя вовсе не была уверена, что справится с этой задачей после двух недель, проведенных в кровати с пирогами и оладьями Астрид. Однако, добравшись до середины, девушка поняла, что это не так уж и сложно. Немного страшно, конечно, но не сложно. И не очень приятно, потому что ее куртка задралась, а февральский ветер холодил кожу оголившегося живота. Астрид к тому времени уже перебралась в четвертую кабинку и, присев на сиденье, пристально наблюдала за девушкой своим единственным глазом. Майя невольно позлорадствовала: «Вот-вот, смотри и нервничай, теперь ты знаешь, каково мне было! Сейчас как возьму и как упаду тебе назло!». Однако девушка была не настолько зла, чтобы падать и рисковать повреждениями своего недолеченного бедра, поэтому все же залезла во вторую кабинку и тоже присела, чтобы отдохнуть пару минут. – Дальше не лезь! – крикнула ей Астрид. – Я сейчас спущусь к тебе. – Вот еще! Возьму и полезу! – разозлилась Майя. – Ты тоже меня не слушала, и я тебя слушать не буду! Она полезла дальше, в третью по счету кабинку, и это оказалось уже гораздо страшнее. Чем выше девушка карабкалась, и чем дальше от нее уходила земля, тем более глупым начинал ей казаться собственный импульсивный поступок. «Астрид, по крайней мере, имеет право выпендриваться, она в хорошей форме. А ты-то куда лезешь, дурында?». Так и не найдя ответа на этот вопрос, Майя все же благополучно добралась до третьей кабинки, где и встретилась с Астрид, которая спускалась к ней. От такого нашествия с разных сторон кабинка закачалась и заскрипела уже не просто отчаянно, а угрожающе, и Майя с Астрид, вцепившись друг в друга и тяжело дыша, застыли на месте, пока качка не утихла. – Садись, – выдохнула Астрид. – Посидим здесь немного. Майю не пришлось долго уговаривать, и они сели друг напротив друга, чтобы сохранить равновесие в кабине. – Как нога? – спросила Астрид. – Нормально, – буркнула Майя. Они до сих пор держались за руки, и девушка не спешила вырывать свою ладонь, хотя до этого явно намеревалась выразить обиду. – Но здесь ведь покруче будет, чем внизу, правда? – Астрид с улыбкой оглядела окрестности. – Покруче, – согласилась Майя и тоже не удержалась от улыбки, потому что ей и правда здесь нравилось. Нравилось смотреть на парк, пусть и с небольшой, но все же с высоты, где так легко было вообразить, что они катаются на настоящем колесе обозрения, которое вот-вот поднимет их еще выше, над черными верхушками деревьев, над крышами стареньких пятиэтажек. Внизу под ними темнел прогалинами тающий снег, предвещая скорое появление подснежников, нежных и хрупких, словно первый поцелуй, предвестников весны. Солнце, уже по-мартовски яркое, заставляло щуриться и приятно грело кожу. До двадцать девятого февраля, до дня рождения Майи оставалось пять дней. – Когда ты приходила сюда с Руби, вы наверх не лазили, не так ли? – Астрид прищурилась. – Так вот к чему все это, – вздохнула Майя. – Ты хотела показать свою крутость и затащить меня наверх, чтобы затмить мое свидание с Руби? Все еще играешь в эту войнушку? – Ни во что я не играю, – невозмутимо отозвалась Астрид и через секунду спросила: – А вы здесь не целовались случайно? – Ну хватит уже! – Майя треснула носком ботинка Астрид по ноге. – Так целовались или нет? – Нет! Нет, не целовались! – заорала девушка, теряя терпение. – Ты довольна?! – Вполне, – Астрид улыбнулась и наклонилась к Майе, чтобы урвать свой поцелуй и закрепить тем самым победу в неведомом сражении то ли с Руби, то ли с самой собой. Когда они отстранились друг от друга через несколько минут, Майя, откашлявшись, произнесла: – Кстати, о Руби… Одна птичка по имени Беатрис принесла мне на хвосте новость о том, что Руби всё свое время проводит с новеньким мужчиной-врачом. Вроде бы его зовут Николай, и он не стал менять имя. Она даже сама учит его стрелять. Астрид хмыкнула: – Ну, наконец-то у Руби появилась достойная возможность отомстить мне. Ишь как вцепилась в бедолагу, даже на стрельбище его пускать не хочет. Понимает, что если такая дорогая добыча уплывет от нее, и если я настрою его против нее, она упустит очень много возможностей. – Но про Асю он ничего не знает. А Руби все равно не отпускает его от себя. Поселила в соседней квартире. Может, он правда ей нравится… – Ой, да бога ради! – Астрид скривилась от раздражения. – Не будь такой наивной! Руби нужны его врачебные опыт и знания, чтобы хоть немного расслабиться и переложить на кого-то часть ответственности. Ей нужна правая рука. Новая правая рука, которая помогла бы ей управлять городом, и была бы «настолько же полезной и ценной», как сама Руби. Ей нужен кто-то вместо меня, потому что она не хочет, чтобы я сохраняла прежние позиции в городе. – Господи… Но что же нам делать? – выдохнула Майя. – Вдруг… вдруг они объединятся против тебя? Против нас? – Да ничего не делать, – Астрид откинулась на жесткую спинку деревянного стула, осматривая окрестности ничего не выражающим взглядом, который мертвел всякий раз, стоило разговору зайти о Руби. – Перед нами сейчас стоит задача поважнее, чем «пиписькомерянье» с Руби. Мы должны продолжать работу в уже начатом направлении, продолжать искать новые материалы о лярвах. Нужно продолжить помогать Тайлер и Беатрис, а то эти двое уже совсем угробились за последние две недели в книжных. – Да… если бы у нас только был Интернет! Уверена, мы смогли бы продвинуться уже намного дальше… – Ну, ничего, мы и так нашли довольно много интересного, – голос Астрид смягчился. – Не знаю, конечно, как нам это поможет, но для начала нам нужно попробовать собрать все найденные материалы в одну кучу, а там, глядишь, из этого сложится цельная картинка. Мы всегда так делали в полиции. Все улики нужно расположить на доске или на стене, прямо перед глазами, и медитировать на них, пока не словишь озарение. Это неплохой способ, на самом деле. Помогает мозгу отсеять все лишнее и найти причинно-следственные связи. – Будем надеяться, что и нам поможет, – прошептала Майя. – Скорее бы уже начать. Мы потеряли довольно времени. – Ничего, наверстаем, – с улыбкой Астрид закинула руку девушке на плечо, от чего старая кабинка слегка покачнулась. – Времени у нас еще завались. И первоочередная наша задача – отметить твой день рождения. Ради этого можно отложить любые дела. Майя улыбнулась. – Ты правда хочешь отмечать мой день рождения? Я думала, ты считаешь все эти праздники глупыми. – Считала, – поправила Астрид. – Но, черт возьми, с тех пор слишком многое изменилось. Они просидели в той кабинке до самого заката, наблюдая за тем, как солнце, огибая небосвод, садится за деревьями, окрашивая небо ярко-рыжими и мягкими персиковыми оттенками, предвещающими хорошую теплую погоду. Они обе замерзли, но домой не торопились, продолжая целоваться, болтать о когда-то прочитанных книжках, крутить рулевое колесо и отколупывать от него ногтями кусочки отслаивающейся желтой краски. Один такой кусочек попал Майе под ноготь, и девушка ойкнула, но Астрид довольно ловко и безболезненно вытащила краску и подула на ее палец. А потом они снова целовались. До тех пор, пока обе не окоченели и, трясясь, не спустились по перекладине вниз. И, возвращаясь домой вместе с Астрид, через объятый мраком парк, Майя невольно вспоминала тот вечер, когда впервые попала сюда вместе с Руби, и как они шли сквозь непроглядную тьму, и как Майе было страшно, когда она увидела, что Руби сжимает в руке пистолет, направив его на нечто в кустах, что видела и чувствовала только она. А потом они шли домой, и Руби держала ее за руку, а Майя освещала аллею фонариком и дрожала больше от волнения, навеянного близостью Руби, чем от страха. Так давно. Все это было так давно. В ее первые, сумбурные, безумные недели в Кромлинске. И та Руби, которая так сильно понравилась ей, осталась где-то там же, утонув во мраке промозглого сырого парка. И теперь рядом с ней шагала Астрид, крепко и уверенно, по-хозяйски обнимая ее за талию и согревая своим теплом, она рассказывала Майе, как однажды ее приятель-однокурсник пригласил ее погулять в парк после занятий, и Астрид пошла, не догадываясь, что это было свидание. И Майя, слушая об этой неловкой и нелепой ситуации, хохотала в голос, и ей больше не было ни страшно, ни холодно. Она шла домой, где будет тепло, где будет вкусная еда, шла рядом с Астрид, которая постоянно смешила ее, и ей было наплевать на лярв и на темноту, а ее нога совсем не болела. Майя была счастлива.