Я о многом хотела поговорить. Но знала, что ему будет больно. Поэтому я зарыла это в себе — пусть мне будет больно. (Джонатан Сафран Фоер. Жутко громко и запредельно близко)
Третий час ночи, и Майя уже третий раз ходила умыться, чтобы избавиться от противного ощущения песка в глазах, а заодно налить себе очередную чашку кофе. Молоко закончилось, и ей приходилось пить черный и невероятно горький кофе, заедая его шоколадкой, от которой девушку уже тошнило, лишь бы не уснуть. Только не сейчас. Только не сейчас, когда она едва-едва коснулась кончиками пальцев ускользающих от нее доказательств реальности Кромлинска. Той жизни, тех людей, которые существовали, она знала, существовали на самом деле. Уголева Ирина. Уже пять минут Майя безотрывно смотрела на черные буквы с этим именем и фамилией на белом фоне страницы «В Контакте». Смотрела и смотрела, смотрела и смотрела, не осознавая течения времени. Уголева Ирина. Нет. Руби. Вернувшись от Марины и успокоив свою бьющуюся в истерике мать, Майя при первой же возможности добралась до компьютера и вышла в Интернет, о существовании которого ей так удачно напомнила сегодня Марина. Конечно, больше всего Майя хотела бы найти в социальных сетях Астрид, а не Руби, но ей нужно было с чего-то начинать. А так как она не знала настоящих имен ни Астрид, ни Руби, ее единственной зацепкой стала дочь Руби, Ася. Майя принялась искать любые статьи, любые новости, связанные с Настей Уголевой. И поиск не занял много времени. А еще через полчаса Майя пожалела, что у нее нет под рукой яблочного кальвадоса, чтобы хоть немного успокоиться и унять дрожь во вспотевших ладонях. «Девятилетняя Настя Уголева, пропавшая десять месяцев назад, была возвращена домой, к отцу и бабушке. Обстоятельства ее исчезновения в настоящее время выясняются спец. службами». «Настя Уголева, пропавшая около года назад, благополучно вернулась домой, к отчаявшемуся отцу. Как оказалось, девочка была похищена религиозной организацией «Кристальный путь», которая насильственным образом удерживала ее в городе Пермь, Уральского Федерального округа. Правоохранительным органам удалось установить, что девочка была похищена для дальнейшего проживания в приемной семье членов религиозной секты, которые не могли иметь собственных детей. И, как выяснилось, Настя была выбрана сектантами неслучайно. Для своих целей они отбирали детей, чьи родители находились в разводе, чтобы якобы подарить этим детям достойное будущее и праведную жизнь, которой тех лишили аморальные родственники. Напомним, что Настя Уголева была похищена утром четвертого апреля прошлого года по дороге в школу. Девочка перепутала остановки, вышла из маршрутки, проехав школу, и решила пройти этот путь пешком. По словам Насти, на улице к ней подошла женщина, державшая за руку другую девочку лет шести. «Я не думала, что она может быть плохой, – комментирует Настя. – Ведь с ней был ребенок. Не думала, что она может похитить меня». Женщина представилась Насте и сказала, что тоже ведет свою дочку в школу, и что они могут пойти вместе, чтобы не заблудиться. Настя согласилась, потому что плохо ориентировалась в незнакомых дворах и была рада, что нашелся человек, готовый проводить ее. Но женщина проводила Настю не в школу, а к машине, из которой вышли двое мужчин и, заткнув девочке рот, погрузили ее в багажник. После чего Настю тут же увезли из города. Ее везли много часов, и, попав в Пермь, Настя понятия не имела, где находится. Первый месяц ее держали в частном доме, в наглухо запертом подвале, куда к ней каждый день ровно на час приходила ее новая семья. «Это были молодые мужчина и женщина. Примерно того же возраста, что и мои мама и папа, может, даже моложе, – рассказывает потерпевшая. – Они были добрыми, разговаривали со мной ласково, приносили подарки. Они говорили, что мои родители плохие, и я не должна жить с ними. Я им не верила и хотела вернуться домой. А они говорили, что меня будут держать в подвале до тех пор, пока я не начну вести себя хорошо. И мне пришлось… вести себя хорошо. Тогда мне разрешили уехать вместе с новой семьей в их новый дом. И я жила с ними… а потом убежала». Случай убежать представился Насте лишь спустя десять месяцев после похищения, и девочка смогла вырвать ладонь из руки ее новой матери прямо во время прогулки по парку. Девочка затерялась в толпе, после чего полдня бродила по городу, а потом осмелилась подойти к стоящему на дороге сотруднику ГИБДД. После этого ее сразу отвезли в полицейский участок и связались с родственниками. В настоящее время с Настей Уголевой работают психологи, чтобы помочь ей справиться с психологической травмой и вернуться к нормальной жизни. К сожалению, за то время, что Настя находилась в плену сектантов, несчастный случай произошел с ее матерью – Ириной Уголевой. Тридцатилетняя Ирина пропала без вести через шесть месяцев после исчезновения дочери. В настоящее время полиция занимается ее поисками, но никаких следов матери Насти найти не удалось. Сейчас девочка проживает вместе со своим отцом». – Жива. Жива. Жива, – это слово Майя повторяла на протяжении получаса, тупо глядя в окно и раскачиваясь на постели из стороны в сторону. От недосыпа, усталости и потрясения у нее кружилась голова. «Она все-таки жива. Дочь Руби все это время была жива. И она нашлась. Руби чувствовала это. Она знала, Господи, она знала… Ее сердце подсказывало ей, что дочь жива, но никто, никто ей не верил. А теперь… она никогда об этом не узнает». И, несмотря на всю накопленную обиду, отвращение и презрение к Руби и ее поступкам, Майя горько сожалела о том, что все обернулось именно так. Ей хотелось, больше всего на свете хотелось вернуться в Кромлинск прямо сейчас, чтобы рассказать Руби правду, которую она так ждала. Но это было невозможно. Уже нет. «Она не заслуживает этого. Несмотря на все дерьмо… Господи, она не заслуживает этого. Она должна знать, что с Настей все в порядке, что она жива. Но… с ней ведь действительно все в порядке сейчас?». Засомневавшись, Майя начала искать любую информацию о дальнейшей судьбе девочки, но нашла лишь истории еще двух детей, которые также были освобождены из лап сектантов Перми и возвращены в родные семьи. Тогда Майя попробовала переключить свой поиск на социальные сети. Она искала Настю Уголеву во «В контакте», но либо ее там не было, либо девочка была зарегистрирована под каким-то никнеймом, что было бы вполне логично для подростка. Зато Майя нашла Ирину Уголеву и сразу, по одной лишь крошечной аватарке, узнала Руби. Несмотря на то, что ее волосы тогда еще даже не были красными. Сердце заколотилось с такой силой, что дышать стало больно, и Майя, схватившись за грудь, перешла на страничку Руби, которая, на ее счастье, оказалась открытой. Страница-призрак. Посчитав в уме, Майя убедилась в том, что на эту страничку Руби в последний раз заходила больше пяти лет назад. В ее статусе стояло объявление: «Если у вас имеется любая информация о пропавшей Насте Уголевой, прошу связаться со мной по телефону: 891845***21». На фотографии Руби сидела за столиком в каком-то кафе, и рядом с ней стояла чашка кофе и кусочек шоколадного торта на тарелочке. Руби улыбалась и заправляла волосы за ухо. Волосы. Совершенно обычные темно-русые волосы, не доходившие до плеч. Неуловимо другая. Заметно моложе, и улыбка… как будто теплее. И ее взгляд, несмотря на то, что это была фотография, не казался таким пристально-застывшим, как в жизни. Извечный вопрос Астрид тут же зазвучал у Майи в ушах: «И до сих пор я не знаю, возможно, она была такой всегда? Просто я, слепая идиотка, ничего не замечала». Нет. Она не была такой всегда. Глядя на эту фотографию, Майя убеждалась в этом все больше. Эта Руби улыбалась искренне и смотрела в объектив открыто, а еще у нее был торт, была маленькая любимая дочка и любимая женщина. Эта Руби совершенно точно была очень счастлива. «Кто же снимал ее? – подумала Майя. – Может… Астрид?». Взгляд девушки переполз в семейное положение Руби в надежде найти там строчку с именем и фамилией Астрид, хоть это и было маловероятно. И, как она и думала, пункт о семейном положении на странице Руби вообще отсутствовал. Майя полистала стену вниз и обнаружила, что все последние посты посвящены Асе. Фотографии девочки были снабжены объявлениями, написанными капс локом, обещаниями вознаграждения и номерами телефонов. Ася. Ее круглое личико в обрамлении двух длинных косичек. Синие глаза, так похожие на глаза самой Руби. Серьезный взгляд, почему-то напомнивший Майе о Беатрис. Красивая и умненькая девочка, которой удалось вырваться из лап сектантов, найти помощь в чужом городе и в итоге вернуться домой. Она так же сильно хотела к своей маме, как и ее мама хотела ее найти. Помнит ли Ася свою маму сейчас? Скучает ли по ней так же отчаянно, как скучает Руби? – Господи… – Майя потерла глаза, стирая следы наворачивающихся слез и, боясь окончательно расклеиться и в очередной раз проплакать остаток ночи, девушка вернулась по страничке вверх к списку друзей Ирины-Руби. «Она должна быть здесь, – думала Майя, впиваясь глазами в аватарку каждого человека из списка. – Даже если ее нет в семейном положении, в друзьях она есть, я уверена». И она не ошиблась. Узнать Астрид было ничуть не сложнее, чем Руби, и особенно облегчала задачу полицейская форма. Ну, конечно. Майя улыбнулась сквозь слезы, которые теперь, неудержимые, полились из глаз потоком. «Как же Астрид могла не похвастаться своей формой? Она всегда любила выпендриться, Господи боже, это действительно она». Светло-голубая рубашка с накинутым на плечи темно-синим форменным пиджаком, руки сложены на груди, словно Астрид хотела отгородится от снимающего ее человека. И в то же время она улыбалась. Одними уголками губ, но все же. И самое главное, самое удивительное было в том, что на Майю с этой фотографии смотрело два глаза. Взгляд свысока, немного сверху вниз, такой привычный взгляд от Астрид, насмешливый, высокомерный, он ничуть не изменился даже сейчас, несмотря на то, что одного глаза Астрид лишилась. Такая красивая. Такая красивая, что у Майи зашлось сердце, и в груди снова стало больно от восхищения, смешанного с горечью потери, самой огромной и тяжелой потери в ее жизни. «Не удивительно, что Астрид так сильно переживала из-за своей травмы глаза и считала это жутким уродством. Ведь она была такой красивой, и наверняка гордилась своей эффектной внешностью не меньше, чем пистолетом и полицейской формой. А потом еще и поняла, что Руби испытывает к ней отвращение, и это стало дополнительным ударом для нее…». Но для той Астрид, на которую смотрела сейчас Майя, все эти удары были еще впереди. И эта Астрид, как и Руби на фотографии из кафе, казалась ей намного счастливее. Ее волосы, тогда еще короткие и едва касающиеся шеи, слегка кудрявились, и эта прическа как будто делала ее моложе. Если бы Майя не знала, что Астрид здесь около двадцати пяти, она не дала бы ей больше девятнадцати. И только после этого, только рассмотрев фотографию и лицо Астрид во всех деталях, Майя заметила, наконец, имя, стоящее с этой фотографией рядом. Екатерина Аверина. Катя. Тоже Катя. Невольно Майя усмехнулась, и на глаза ей снова навернулись слезы. Это было и забавно, и грустно, ведь еще недавно Майя ненавидела это имя больше всего на свете, а теперь узнала, что женщину, которую она на самом деле больше всего любила, звали этим ненавистным именем. Любовь и ненависть. Именно эти чувства, перемешанные в каком-то дурацком, неудобоваримом сочетании, Майя испытывала к Астрид чаще всего. Катя. «Это имя идет тебе. Но Астрид идет намного больше». Отчаянно, чувствуя, как мало ей того, что у нее теперь осталось от Астрид, Майя принялась искать на страничке другие фотографии, и нашла всего четыре снимка, на одном из которых Астрид и правда было лет девятнадцать, и она сидела в джинсовой куртке на каких-то старых каменных ступеньках, местами обкрошившихся и зияющих ранками красноватого кирпича. На этой фотографии Майя с трудом узнала ее. Ее лицо в то время было совсем другим. Ее взгляд был другим. В этом взгляде не было и намека на ту уверенность, которую Астрид обрела с годами, и на Майю с фотографии смотрела испуганная девочка, столкнувшаяся с невыносимыми для ее возраста ужасами этого мира. Девочка, которая лишь недавно похоронила брата, вырвалась из лап тирана-отца и еще не научилась жить на свободе, еще не почувствовала свою силу. «Когда-то я была такой, как ты». «Я сделала ее, чтобы ты никогда не забывала о том, какой сильной ты можешь быть. Ты сама не представляешь, на что способна. Ты особенная, птичка моя. Помни об этом, что бы ни случилось». Что бы ни случилось… Дрожа от душащих ее слез и невыносимой усталости, Майя бережно сохранила фотографии Астрид на компьютере, а потом еще и в галерее телефона. На всякий случай. Вдруг в следующий раз судьба забросит ее туда, где не будет ни Интернета, ни Астрид. И этого она уж точно не переживет. На часах была половина четвертого, и Майя понимала, что ей нужно поспать хотя бы пару часов перед тем, что она планировала сделать, но засыпать не хотелось. Конечно, физически девушка уже устала до полусмерти, но ей не хотелось отключаться, потому что потом ей пришлось бы проснуться и вспомнить, что она уже не в Кромлинске. И Беатрис уже не разбудит ее своей адской долбежкой в дверь и призывными криками поесть кексиков, которые она только что испекла. И Астрид уже не зашвырнет камень в ее окно, едва не пробив старое стекло и не залезет по пожарной лестнице в ее комнату, чтобы предложить какую-нибудь ерунду. Все это осталось там, в двадцать девятом февраля. Здесь же были только сериалы, книги и бесполезный Интернет. Ее настоящая жизнь с кострами на крыше и поцелуями в темном зале заброшенного кинотеатра осталась там.* * *
– Я знала, что ты позвонишь, – сказала ей Виктория вместо приветствия, и Майя слышала в ее голосе улыбку. – Готова рассказать о том, что было на самом деле? – Вообще-то нет… – Майя вздохнула, глядя в окно на зарождающийся на темном небе тускло-розовый рассвет и крепко прижимая телефонную трубку к уху. – Мне… нужна твоя помощь. И я не знаю, к кому еще обратиться. Мне нужно найти одного человека. – Хм, как интересно… – Виктория замолчала на мгновение, делая вид, что думает, но Майя была уверена – она согласится. – Допустим, я смогу тебе помочь. Но при одном условии… – Каком? – спросила Майя, хотя и так уже знала ответ. – Ты мне все расскажешь, – не отступала полицейская. – Расскажешь правду. – Хорошо, – сдалась Майя. – Но ты должна пообещать, что не отправишь меня в психушку. И сначала мы найдем того, кто мне нужен! – Заметано, – тихий смешок в трубке. – Считай, что мы его уже нашли. – Где встретимся? Мне подойти в участок? – Нет, я сама за тобой заеду. Будь готова через час. Но Майя уже давно была готова. Она проснулась еще сорок минут назад, проспав всего три часа, а теперь запивала таблетку от головной боли очередной чашкой кофе. Она помнила свои сны, обрывочные, точно видения в бреду, и острые, точно бутылочные осколки, помнила, что видела Астрид, они снова находились в Кромлинске, и у Астрид оба глаза были еще на месте, и она говорила, что не знает Майю. А Майя пыталась ее обнять, но Астрид лишь отстранялась, отворачивалась, отходила все дальше. А потом Майя увидела Руби, стоящую посреди заснеженного поля и громко зовущую по имени свою дочь. Майя крикнула ей в ответ, что Ася нашлась, но ее голос так и не прозвучал. И сколько бы Майя ни пыталась кричать, Руби ее не слышала. И этот сон завершился кошмаром, потому что под конец Майя почувствовала в своей руке еще одну ручку, детскую, маленькую и прохладную ладонь. Она опустила голову и увидела Асю с двумя косичками и почему-то в советской школьной форме с белым фартучком. Майя позвала девочку по имени, и та подняла голову, а ее лицо… оно было синюшно-бледным, вытянутым, с выступающими скулами и лобными костями, с впалыми закрытыми глазами, это лицо было почти точной копией Витиного лица, и Майя осознала, что Ася подверглась нападению лярв, и что теперь Руби придется убить собственную дочь, вколов ей смертельную инъекцию. Именно этот последний кошмар и разбудил девушку, и она поняла, что уснуть больше не сможет, несмотря на то, что ее измученный организм отчаянно требовал отдыха и, пожалуй, парочки таблеток снотворного. Вместо этого Майя выпила кофе и решилась позвонить Виктории, потому что иного способа найти Асю не видела. Да, она могла бы позвонить по другим телефонам, указанным в объявлении о пропаже девочки, и один из этих телефонов наверняка принадлежал бывшему мужу Руби. Но с ним Майе хотелось общаться меньше всего, а тем более объяснять по телефону, кто она такая и зачем ей спонадобилось повидаться с его дочкой. Шестое чувство подсказывало ей, что после пережитого кошмара с сектантами, отец Аси послал бы ее куда подальше и правильно сделал бы. Ровно через час девушка уже сидела в полицейской машине, рядом с Викторией, на которой была точь в точь такая же форма, как на Астрид со вчерашней фотографии. Виктория пила кофе из бумажного стаканчика, и у нее был с собой еще один, который она купила специально для Майи, но девушка призналась, что от еще одной порции кофеина вполне может и помереть. Ее сердце и без того уже колотилось как-то натужно, неровно и как будто с перерывами. Виктория не стала настаивать: – Выглядишь неважно, – с беспокойством произнесла она. – Ты вообще спала сегодня? – Да… немного. – Так, ладно, – Виктория посерьезнела и отставила недопитый кофе на картонную подставку. – Рассказывай. В чем дело. И кого ты хочешь найти? – Ты… помнишь дело Насти Уголевой? – спросила Майя. – Девочки, которую похитили сектанты около шести лет назад. Брови Виктории озадаченно взлетели вверх, словно этого вопроса она ожидала меньше всего. – Дело о «Родителях-самозванцах». Так его называли. Да, помню. Я тогда только поступила на работу в полицию, но я знала девушку, которая занималась этим делом. – Знала? – севшим голосом спросила Майя. – И как… как ее звали? – Катюхой ее звали, – Виктория улыбнулась, а ее взгляд подернулся легкой дымкой печальной ностальгии. – Крутая девчонка была. Мы вместе учились в МВД, только она была на два курса меня старше. Когда я попала в полицию, она стала уже лейтенантом-опером и занималась очень серьезной работой. В полиции Катю уважали и называли Екатериной, никак иначе. Впрочем, всякий, кто посмел бы отнестись к ней неуважительно, тут же пожалел бы об этом, – Вика усмехнулась. – Эта девушка умела любого поставить на место. Она и занималась делом той самой Насти. Взвалила на себя непосильную ношу, работала за троих, в том числе и за следака, который все то время, что она гробилась под дождем и снегом, опрашивая свидетелей и прочесывая лесные массивы, просиживал жопу в своем чистеньком кабинете. Следователь по этому делу такой ленивый был, я помню, как Катюха злилась на него и мечтала пристрелить, этот мудак даже пальцем шевелить не хотел и был уверен, что девочки уже нет в живых. Но как же он ошибся, мудила эдакий! – Катя… – эхом повторила Майя, и губы ее задрожали. – А фамилия… случайно не Аверина? – Да! Точно, – Вика удивилась. – А ты откуда знаешь? Вы знакомы, что ли, были? – Да, но… Это очень долгая история. Я расскажу тебе всё и расскажу о том, что случилось с вашей Екатериной Авериной, если только ты поможешь мне встретиться с Асей. – Откуда ты можешь знать, что случилось с Авериной? – нахмурилась Вика. – Она до сих пор числится пропавшей без вести. – Да. Такой же пропавшей, как и я, – Майя пристально посмотрела в глаза молодой полицейской, и некоторое время они сидели молча, глядя друг на друга и словно взвешивали силу друг друга, пока, наконец, Виктория не сдалась и не сказала: – Ладно. Твоя взяла. Поехали в участок. Мне нужен служебный компьютер со всеми базами данных. Подъехав к участку, Виктория припарковала машину у массивных кованых ворот и велела Майе дожидаться ее внутри. И перед тем, как уйти, она вытащила из бардачка пачку рисовых хлебцев и всучила девушке со словами: «Ешь! Не хочу, чтобы ты отбросила коньки прямо в моей машине». Майя слабо улыбнулась и снова вспомнила, конечно же, Астрид. Вспомнила, как та кормила ее, то ласковыми уговорами принуждая Майю съесть еще один кусочек, то строгими угрозами, от которых Майя всегда начинала неудержимо смеяться. Астрид любила ее кормить. Любила готовить для нее. «Нужно сделать твою тощую задницу покруглее. Это моя первоочередная задача. Ну что ты так смотришь? Ну не люблю я плоские попы!». Сейчас Майе совершенно не хотелось есть, и ее немного тошнило, но она понимала, что Виктория права, и отбросить коньки совсем не входит в ее планы, поэтому девушка открыла пачку и принялась лениво жевать хрустящие хлебцы с довольно приятным вкусом солоноватой карамели. Примерно через полчаса, когда Майя приговорила уже половину хлебцев, Виктория вернулась, неся в руках толстую папку, перевязанную бечевкой. Ее лицо было серьезно и мрачно, и Майя уже начала бояться каких-то ужасных новостей. Например о том, что Настя Уголева на самом деле все-таки мертва, что с ней случился какой-то несчастный случай или… – Поехали, – выдохнула Виктория, убирая со лба прядь темных вьющихся волос. – Девочка сейчас в школе. Во всяком случае, должна быть в школе. Мы попробуем пересечься с ней там, чтобы не пришлось ехать к ней домой. – А как мы с ней пересечемся? Уроки закончатся только после обеда. Будем ждать? – Если хочешь, я выдерну ее с уроков. Думаю, девочка не откажется прогулять какую-нибудь скучную геометрию. Лишь бы она там вообще была. По дороге в школу они прикончили остатки хлебцев, и, отряхнув пальцы от крошек, Виктория произнесла: – Нужно что-нибудь еще пожрать купить. Долбаная работа. Вечно слоняешься где-то голодный как волк, ни пожрать, ни посрать, ни хрена. А дома бывать так вообще не приходится. – Но… ты ведь этого хотела? Пойти в полицию? – Да, – Виктория вздохнула. – Я и не жалею. Просто иногда бывает тошно. Когда ты один, тогда все хорошо. А вот если у тебя кто-то появляется… От чувства вины уже не убежать. Эта работа для одиночек. – У тебя есть парень? – поинтересовалась Майя, чувствуя, что Виктория из тех людей, с кем можно спокойно перейти на обсуждение личных тем. – Есть, – она снова вздохнула. – Жених. Должны пожениться этим летом, если он не передумает, конечно. И если мне не придется прямо в свадебном платье ехать в очередной наркоманский притон. – Он против… твоей работы? – Да не то чтобы против, – она пожала плечами. – Но и не за. Иногда он мной даже гордится. Но по большей части волнуется и нервничает, я это вижу, хоть он ничего и не говорит. Сам-то он программист. Домашний мальчик, – Виктория слабо улыбнулась. – И до знакомства со мной он пистолеты только в компьютерных игрушках видел. Возможно, поэтому в меня и влюбился. Майя тоже улыбнулась. – Я уверена, что если он любит тебя, то не будет стоять у тебя на пути и все поймет. Да и ты не будешь вечно скитаться по притонам. Продвинешься по службе, и станет больше кабинетной работы. – Да. Будем надеяться, что к тому времени я сама буду жива, – она тихонько усмехнулась и вырулила к парковке возле здания сто пятидесятой школы, из красного кирпича. Припарковавшись, Вика чуть сжала руль пальцами и подмигнула Майе: – Ну что, я пойду за девочкой. Жди нас тут. – А если… она откажется? – Не волнуйся. Я умею уговаривать. И Виктория действительно умела уговаривать, потому что уже через десять минут Майя увидела, как она выходит из дверей школы вместе с девочкой-подростком, одетой в джинсы и дутую серую куртку с меховым воротником. Ее волосы были подстрижены в форме каре, и две длинные косички остались в прошлом. Все-таки подстриглась, как и хотела. Та девочка, та Ася Уголева, какой ее помнила Руби, уже давно не существовала. И Майе вдруг стало страшно. Она вдруг подумала, что к этой встрече совершенно не подготовилась. Ее голова, все ее мысли были заняты лишь тем, чтобы найти девочку и удостовериться, что она действительно жива, и Майя даже не думала, о чем они будут разговаривать. Как она представится Асе? Расскажет ли что-нибудь о ее матери? А вдруг Ася вообще не захочет с ней разговаривать? Сколько ей, четырнадцать? В этом возрасте подростки могут быть очень замкнутыми. И чем ближе Ася подходила к машине, тем больше крепли подозрения и страхи Майи. Личико девочки было настороженным, почти испуганным, а тяжелый взгляд вперился в Майю с таким подозрением, словно та собиралась похитить ее. – Ну вот, дальше мы не пойдем, не волнуйся, – сказала Виктория, положив ладонь вздрогнувшей Асе на плечо, когда они остановились возле машины. – Здесь девушка, которая хочет поговорить с тобой. – Я не сяду в машину, – твердо произнесла Ася, не отрывая взгляда от растерявшейся Майи. – Если хочет поговорить, пусть выходит. – Не бойся, Настя, никто не сделает тебе ничего плохого, – попыталась уговорить ее Виктория. – Ты же видела мое удостоверение. И я говорила с твоей учительницей, так что, все знают, куда ты пошла и с кем. Я действительно из полиции, и этой девушке ты тоже можешь доверять. – Я никому не доверяю, – отрезала Настя. – Все в порядке, я выхожу, – Майя открыла дверцу и выбралась из машины. – Мы можем прогуляться немного вокруг школы. Что скажешь? Дальше не пойдем. А Виктория подождет нас в машине. – Значит, в участок мне ехать не придется? – уточнила Настя. – Нет, мы просто немного пройдемся. – Ладно, – согласилась дочь Руби. – Пошли. Как тебя зовут? – Майя, – ответила девушка, с облегчением отметив, что Настя обращается к ней «на ты». Очевидно, она видит в ней почти что свою сверстницу, и это могло бы значительно облегчить им общение. Выйдя за ворота, они двинулись по огибающей школу асфальтированной пешеходной дорожке, такой пустынной в это время суток, когда все на работе и на учебе, что казалось, Майя снова очутилась в Кромлинске. Под ногами слегка похрустывал тонкий утоптанный слой лежалого снега. Искоса Майя смотрела на Асю и ловила в ее лице все больше сходства с Руби. Оно было неявным и как будто немного смазанным, словно нечеткая фотография со старого пленочного фотоаппарата, но все же Майя не могла его не отметить. Особенно в глазах. У Аси были такие же большие, космически-синие глаза, как у ее мамы, только чуть более круглые, в них как будто навечно застыл какой-то испуг, подозрение, и Майя подумала вдруг, что ей очень хотелось бы увидеть, как эта девочка улыбается. «Как мне начать разговор? Что сказать ей? – мучилась Майя. – Не могу же я сказать: «Я знала твою маму, и мы жили вместе в параллельной реальности. А еще я была влюблена в нее, но она меня терпеть не могла, а под конец чуть не убила». Также Майя понятия не имела, как общаться с подростками. С детьми возраста Беатрис это было куда как проще, потому что дети были более открытыми и сами шли на контакт. А Настя Уголева… С этой молчаливой девочкой ей вряд ли удастся быстро найти общий язык. И Майя отчаянно пыталась вспомнить, каково это – когда тебе четырнадцать, и тебя достает кто-то незнакомый, с кем у тебя нет ни малейшего желания вести беседы. Что ж… пожалуй, шансов у нее немного. – Как я могу к тебе обращаться, Настя или… Ася? – решила уточнить она для начала. – Настя, – ответила девочка, спрятав руки в карманы куртки. – Асей меня называла только… мама. Сердце Майи ёкнуло от того, как затих голос девочки на последнем слове, с какой осторожностью она произнесла его, такое забытое, далекое слово из детства. – Вообще-то… я именно поэтому и хотела встретиться с тобой, – решилась Майя. – Чтобы поговорить о твоей маме. Я знала ее раньше. – Правда? – всего одна фраза, одно мгновение, и Ася растаяла, ее интонация мгновенно изменилась, и девочка посмотрела на Майю с надеждой и искренним интересом. – Откуда? Где вы познакомились? – Э-э-э… в больнице. Она была моим врачом. Эм… мне делали операцию, аппендицит, – на ходу сочиняла Майя. – Мне тогда было почти столько же, сколько тебе. И твоя мама была очень добра ко мне. Мы с ней… даже немного подружились. Она рассказывала мне много интересных историй. И много рассказывала о тебе. – Правда? И ты помнишь ее, помнишь, какой она была? – Да, я очень хорошо ее запомнила, и до сих пор помню так, как будто мы виделись еще вчера, – ответила Майя, и это даже не было ложью. – Твоя мама… она… очень сильно любила тебя. И очень страдала, когда ты… пропала. Она искала тебя днем и ночью, она… буквально сходила с ума. И теперь… я вдруг совершенно случайно узнала, что ты все-таки нашлась, и мне захотелось увидеться с тобой. – Да… нашлась, – Ася опустила взгляд на притоптанный грязноватый снег. – А мама, наоборот, пропала. Как будто… мы поменялись местами. Иногда я думаю… что мне снова нужно пропасть куда-нибудь, чтобы она вернулась. Майя ужаснулась этим словам, осознав вдруг, что творилось все эти годы у ребенка в голове, и поспешила утешить девочку: – Не говори так, прошу тебя. Твоя мама была бы счастлива узнать, что с тобой все в порядке. Что ты жива и здорова. – Да… Вот только ее самой, скорее всего, давно нет в живых. – Ну, это неизвестно, она ведь… – Это очевидно, – голос Аси внезапно затвердел. – Прошло уже почти шесть лет, как она пропала. Я уверена, что она… мертва. Наверняка с ней случилось что-то ужасное, и в своих поисках меня она зашла слишком далеко. С ними обеими случилось что-то ужасное, с мамой и с тетей Катей. Возможно, их даже убили. Тетя Катя. Майя сглотнула, ощущая все большую потребность присесть. Ее ноги, которые все это время вели девушку, держась на адреналине и кофеине, начали вдруг сдавать. – Тетя Катя… это та женщина, с которой жила твоя мама после развода? – уточнила Майя. Ей хотелось выяснить, как много Ася помнит об Астрид и знает ли, в каких отношениях они были с Руби. И Ася помнила: – Ага. Так ты тоже знаешь, да? Мама развелась с отцом из-за тети Кати. Но мне она все равно нравилась, – девочка слабо улыбнулась. – Она всегда меня смешила. Она… была такой крутой с этим своим пистолетом. И мне было все равно, что отец говорил о них и… продолжает говорить. Теперь он вбил себе в голову, что это тетя Катя похитила маму и убила ее, представляешь? Он считает ее виноватой во всем. Иногда мой отец бывает таким идиотом, что я начинаю понимать, почему мать его бросила и начала мутить с женщиной. – Но ты в это не веришь, конечно? – Конечно, нет! Это полный бред. Мой отец – гомофоб и придурок. Когда мне исполнится восемнадцать, первое, что я сделаю – это съеду от него. – Ты… наверное, очень скучаешь по маме, да? Ася опустила голову еще ниже, ответила не сразу: – Очень. Но я… Иногда мне кажется… Что я ее почти не помню. Что я ее как будто… наполовину придумала, знаешь? Я была слишком маленькой тогда. Я помню ее голос, но очень смутно. Помню ее ладони, когда она трогала мне лоб, если я температурила. Помню, как она читала мне книжки на ночь и покупала всякие крутецкие игрушки. Папа говорит, что она меня слишком баловала, чтобы искупить свою вину. Но… по-моему, это тоже полный бред. И если бы мама была сейчас жива, я бы лучше жила с ней и с тетей Катей, а не с папой. «Она жива! Жива!!! – кричало у Майи все внутри, кричало и горело, отчаянно, болезненно, тяжело. – Твоя мама жива, как и тетя Катя, они обе живы и они обе помнят о тебе. И до сих пор любят. Твоя мама места себе не находит, она верит, что ты жива, и она продала бы душу дьяволу, если бы только это позволило ей вернуться к тебе. Она сделала бы все от нее зависящее, если бы только могла вернуться». И эти непроизнесенные слова душили Майю, душили и причиняли такую лютую боль, что при виде первой же скамейки в соседнем дворе, девушка предложила Асе пойти и посидеть немного там. Та не отказалась, и когда они сели, Майя спросила: – Как ты вообще живешь сейчас? После того, как вернулась? Эти сектанты… это полная жуть, и я была в шоке, когда узнала о них. Даже не представляю, как тебе удалось это пережить. – Да… все нормально вроде, – Ася чуть пожала плечами, но в ее дутой куртке этот жест остался почти незаметным. – Со мной там ничего такого не делали. Не били, не насиловали. Просто они были повернуты на боге и не могли иметь своих детей. Мне было даже немного жаль их, когда их посадили. Хоть они и чокнутые. Но, конечно… лучше бы всего этого не было. Тогда моя мама не пропала бы. Мне становится плохо всякий раз, когда я начинаю думать о том, что с ней могли сделать. Майе отчаянно, до спазмов в легких, хотелось вытащить телефон и открыть фотоальбом, чтобы показать девочке ее маму. Доказать, что Руби, точнее, Ирина Уголева, жива и здорова, успокоить Асю, убедить ее, что в произошедшем нет ее вины. Однако Майя вовсе не была уверена, что такая новость не травмирует девочку еще больше. Со смертью матери она, по крайней мере, уже смирилась. И все же кое-что Майя должна была сделать во время этой встречи. Не ради Аси, а для Руби. Если, конечно, она еще хоть раз в жизни увидит Руби. Девушка незаметно включила диктофон в кармане своей куртки и задала Асе вопрос, почти не надеясь на то, что та ответит, ведь это был слишком личный вопрос от незнакомого человека: – А если бы… если бы твоя мама была все-таки жива. Что бы ты ей сказала? – Ты прямо как мой психолог, – Ася тихонько невесело усмехнулась. – Тоже постоянно у меня это спрашивает. – И… что ты отвечаешь? – Я… сказала бы ей, что очень скучаю. И очень хочу, чтобы она вернулась, если, конечно, это возможно. Мне ее не хватает. Мой папа полный кретин и бесит меня как не знаю кто. Да, у меня есть еще бабуля. И она хорошая. Но она все время советует мне найти богатого мужа, а мне, между прочим, всего четырнадцать. С бабушкой о многом не поговоришь. И я… просто хочу, чтобы у меня опять была мама. И даже… даже если она на самом деле жива, даже если она… – Ася запнулась перед следующим словом, но все же произнесла его, с усилием, но произнесла: – Бросила меня. И сбежала с тетей Катей. Я все равно прощу ее, если она все-таки вернется. – О-о-о-о-о, она не бросила тебя, даже не думай об этом! Она бы никогда так не поступила! – ужаснулась Майя. – Лучше бы бросила, – вздохнула Ася. – Это значило бы, что она жива, по крайней мере. Майя тоже вздохнула, выключила диктофон. Осторожно положила руку девочке на плечо. Ася никак не выразила своего протеста, и Майя сказала: – Мне жаль, что я расстроила тебя и заставила вспомнить о неприятных вещах. Но одно я знаю точно – твоя мама любила тебя больше всего на свете. И она обязательно была бы с тобой, если бы у нее только появилась такая возможность. Ты была смыслом ее жизни, ее радостью, ее самым главным человечком на этой Земле. Она всегда так говорила. – Правда? – Ася улыбнулась, и голос ее дрогнул, стал совсем детским, тоненьким. – Правда, – ответила Майя и подумала о том, что улыбка, пусть и сквозь слезы, очень идет этой девочке, словно делает ее хмурое личико светлее. А еще Майя почему-то подумала о собственном отце.