Кромлинск

Можешь забыть меня, но это не значит, что меня не существует. (Чак Паланик. Колыбельная)

Сначала это казалось ей нереальным. Очень похожие чувства она испытала, когда они с Руби только попали в Кромлинск и обнаружили, что из него нет выхода. Это невозможно. Или… все-таки возможно? Так сложно поверить в то, что никогда не случалось раньше. И Астрид шаталась по лесу туда-сюда, то и дело возвращаясь к тому месту, откуда исчезла Майя. Кто знает, может, она все-таки вернется? «Вдруг что-то в этих параллельных реальностях сломалось и не сработало как надо, и тогда Майя вернется обратно. И мне лучше подождать ее здесь, потому что эта недотепа даже дорогу домой найти не сможет, заблудится и околеет в этом проклятущем лесу». Однако через три часа Астрид убедилась, что Майя все-таки не появится, и сама чуть не околела. Ей пришлось вернуться на стрельбище, подняться в свою квартиру, куда они должны были вернуться вместе, и включить свет. Сначала в коридоре, чтобы разуться и повесить на вешалку куртку, а потом и на кухне, чтобы упасть на табуретку и прислониться спиной к холодной стене. На кухонном столе стояла коробочка с подарком, которую Майя должна была найти по возвращении. Астрид приготовила этот подарок ещё месяц назад, когда только узнала о приближающемся Дне рождения девушки, а прошедшей ночью спешно упаковала его, пока Майя спала. Каким-то чудом ей даже удалось найти в доме блестящую бумагу, а ленточку для украшения пришлось оторвать от коробки с декоративными свечами. И весь остаток ночи, и весь сегодняшний день Астрид представляла, как изменится лицо Майи, когда она откроет подарок. Она знала, что вначале брови девушки взлетели бы вверх от изумления, потому что она в очередной раз ожидала от Астрид чего угодно, только не романтически-сентиментального проявления чувств. А потом на ее круглых щеках (которые Астрид больше никогда не потискает, не подергает, не ущипнёт, не коснётся с щемящей нежностью кончиками пальцев) заиграл бы легкий румянец, розоватый, точно тёплый бок спелого яблока, и улыбка, несмелая и осторожная, тронула бы ее чуть обветренные от февральского ветра губы, а в следующую минуту Майя бы уже обнимала ее, как всегда чуть слишком сдавливая шею Астрид и безбожно портя ее прическу. Обнимая так, как умела только она, неуклюже-ласково, неумело-порывисто. Идеально. Майя не вернётся. Никогда не вернётся и правильно сделает. Потому что там ее ждёт настоящая жизнь, которой никогда не будет здесь. Потому что там у неё мама. Потому что там перед ней открыты все возможности, и ей не придётся больше носить тяжелый пистолет на поясе, потому что какие-то адские твари в любой момент могут превратить ее мозги в кашу. «Потому что на ее месте я бы сама к себе ни за что не вернулась». И вместе с осознанием этого вернулась боль. Вначале осторожно-тихая, почти вкрадчивая, точно стучащаяся с вопросом в ее подсознание, точно пробивающаяся сквозь сон боль ноющего зуба, который давным-давно нужно было выдрать с корнем. Но Астрид знала, что с каждым часом она будет становиться сильнее, эта боль, и ее не остановить, не выдрать, потому что для этого пришлось бы выдрать ее собственное сердце. Это была боль, которая жила с ней всегда, с того самого момента, как ее папа, который казался ей таким большим и красивым, впервые отшвырнул ее, четырехлетнюю девочку, от себя, отшвырнул с такой силой, что она врезалась спиной в подлокотник кресла, а потом плакала от боли и страха несколько часов, забившись в угол. А мать тогда сказала ей: «Не обижайся на папулю, он сегодня просто не в настроении». И эта боль всегда была с ней, всю последующую жизнь, становясь время от времени сильнее, когда Астрид стояла над бездыханным телом своего брата, лежащего на больничной койке, или когда Руби позвонила ей по телефону и срывающимся на вой голосом сообщила, что Ася пропала и не была сегодня в школе, или когда она узнала, что вместо правого глаза у неё теперь только пустая красная дыра, окаймленная уродливыми шрамами, и Руби больше не любит ее и, возможно, никогда не любила, а теперь эта страшная боль словно достигла своего апогея, финального аккорда, и единственное, что Астрид могла сделать, дабы заглушить ее – это отключиться. Кальвадос стоял на нижней полке внутри кухонного шкафчика, спрятанный от света, и Астрид взяла одну из неоткрытых бутылок и для начала налила себе немного золотисто-янтарной жидкости, пахнущей вечным летом, в стакан, заполнив его наполовину. Этой порции хватило тогда Майе, чтобы напиться до такого состояния, что она не могла держаться на ногах. В ту ночь, за которую Астрид всегда будет себя ненавидеть. «Потому что на ее месте я бы сама к себе ни за что не вернулась». Астрид же этой порции уже давно было недостаточно даже для того, чтобы слегка расслабиться, а в таком состоянии как сейчас, ей требовалось не меньше пяти порций, а то и все десять. В следующий раз она налила себе уже полный стакан и осушила его четырьмя быстрыми глотками, от которых в горле словно взорвался Везувий. Решив больше не мелочиться, Астрид забрала бутылку с остатками напитка в свою комнату, чтобы выпить его из горла, как она всегда делала раньше, до того, как ей пришлось соблюдать приличия в обществе Майи. С Майей она вообще почти не пила. Ей просто не хотелось. Она и так была как будто все время пьяная. Потому что не чувствовала никакой боли. Она проснулась ранним утром, ещё до рассвета, но не потому, что выспалась, а потому, что дико хотела в туалет после огромного количества выпитого кальвадоса. Но, справив нужду, не стала ложиться снова, потому что голова болела так сильно, что все равно не дала бы ей провалиться в избавительный сон. И Астрид, наскоро умывшись и причесавшись, отправилась к Аарону и Беатрис, чтобы исполнить свой малоприятный долг. Невольно ей вспомнились те несколько случаев за время ее службы в полиции, когда приходилось сообщать людям о том, что их близкие погибли. Астрид помнила каждый из этих разов. Жена алкоголика, который замёрз насмерть аномально холодной мартовской ночью. Астрид не было его жаль, потому что ее отец сам был алкашом, и она была уверена, что жену тоже не пожалеет, и все это дастся ей легко, потому что женщина наверняка будет похожа на ее собственную мать, к которой она тоже не испытывала теплых чувств. Но женщина так горестно расплакалась, услышав плохие новости, что Астрид пришлось обнимать ее и успокаивать, чувствуя ее тёплые слёзы на своей шее, и запах дневного крема для лица «Нивея», которым молодая женщина только что намазалась, никак не ожидая, что ей сообщат о смерти мужа. «Он говорил, что переночует у приятеля, – все повторяла она. – У Толика. Он не может быть мертвым, он не должен быть на улице, позвоните Толику, пожалуйста, позвоните». Во второй раз это была автомобильная авария, и Астрид стала гонцом дурных вестей для бабушки и внука, родители которого оба погибли. А в третий раз ей пришлось сказать матери, что ее единственный сын умер от передоза кокаина. Нет, конечно, Майя не умерла. Но если учесть, что они ее, вероятнее всего, больше не увидят, то сильно ли это отличается от смерти? Астрид знала, что тяжелее всего новость перенесёт Беатрис, и уже продумывала, что скажет именно ей в утешение. Когда она пришла к знакомому дому, в окна которого ещё совсем недавно пуляла свои настырные камушки, чтобы добиться внимания Майи, улицы Кромлинска уже наполнились рассеянным утренним светом, мягким, точно прикосновения возлюбленного. Аарон ещё не успел уйти по делам, и Астрид повезло застать дома не только его, но и Тайлер, которая в ту ночь была с ним, и, конечно, Беатрис, которая уже проснулась и готовила на завтрак овсяную кашу с яблоками. По лицу Астрид все трое сразу поняли, что случилось нечто непоправимое. — Где Майя? — спросила Беатрис испуганно, как спрашивают всегда, когда на самом деле не хотят получить ответа. И Астрид рассказала. Она не стала вываливать новость сразу, а начала с самого начала, плавно подводя друзей к итогу, о котором они к концу ее рассказа уже догадывались сами. Тайлер тяжело опустилась на стул, ее растерянный застывший взгляд смотрел куда-то сквозь Астрид, а Беатрис, резко развернувшись, побежала с кухни прочь. Аарон, побледневший и как будто уменьшившийся в размерах, хотел было бежать за ней, но Астрид осадила его словами: — Не трогай. Я сама с ней потом поговорю. Мне есть что ей сказать. И Аарон, не став спорить, тоже опустился на табуретку рядом с Тайлер. Астрид подумала, что последний раз видела его таким грустным, когда он разошёлся с Руби. — Это невозможно, — пробормотал мужчина. — Этого никогда не случалось раньше. И она уже пыталась перейти границу. Я ничего не понимаю... Астрид поделилась своей теорией про День рождения девушки, который приходился на редкую дату — двадцать девятое февраля. — Руби это убьёт, – вздохнул Аарон. — Просто убьёт. — С Руби я тоже поговорю, — мрачно отозвалась Астрид и, оставив Аарона и Тайлер приходить в себя, отправилась на поиски Беатрис. В своей комнате девочки не оказалось, но Астрид на это и не надеялась, а потому, не долго думая, пошла в соседнюю квартиру — квартиру Майи. Не став задерживаться в коридоре, чтобы не предаваться мучительным непрошенным воспоминаниям о том, как они целовались здесь, прислонившись к стене, нетерпеливо и жадно, в темноте, и было очень холодно, но они не могли включить обогреватель, потому что не могли друг от друга отлепиться, и выкрашенные светлой краской стены были такими ледяными, что жгли горячую кожу нечаянно касающихся их ладоней, словно бетон был покрыт изморозью. Беатрис сидела в комнате Майи, на ее кровати, сминая в пальцах тёплый красный свитер девушки, который та часто носила. Беатрис не плакала, она сидела тихо, полностью оглушенная этой потерей. Астрид осторожно подошла ближе и села за спиной девочки. Шепнула: — Привет. Беатрис помолчала немного и ответила тихо, а по ее чуть хриплому голосу Астрид поняла, что девочка все-таки плакала, прежде чем впасть в ступор. — Привет. Я... прости, что убежала. Я... повела себя так, как будто это ты в чем-то виновата. — Ничего. Никто не любит гонцов дурных вестей, – мягко отозвалась Астрид. — Нет, я... не сержусь на тебя, правда. Я поняла, что тебе сейчас намного хуже, чем мне, потому что ты любила Майю. — Ты тоже ее любила, просто иначе, моя дорогая, так что, хреново сейчас нам обеим. Беатрис шмыгнула носом, тёплый голос Астрид и ласковые слова пробили лед, вывели ее из ступора, и девочка, повернувшись на кровати, бросилась Астрид на шею, громко плача. — Астрид, я так хочу, чтобы она вернулась! Неужели это невозможно? Неужели совсем ничего нельзя сделать? Ее мягкие золотистые волосы пахли яблоками и зелёным чаем, и Астрид запуталась в них пальцами, словно позволяя горю девочки стать ее собственным и найти в этом слиянии хоть какое-то облегчение. — Я не думаю, что мы можем с этим что-то сделать, моя хорошая. Это не в наших силах. Всю жизнь я привыкла добиваться власти, теми или иными способами, далеко не всегда правильными. И, возможно, это мое наказание теперь... Потому что есть вещи, на которые моя самодурная власть не распространяется, и вернуть Майю я не могу, как бы мне этого ни хотелось. — Нет, Астрид, не говори так, ты любила Майю, и никакое это не наказание... «Любила... — Астрид поймала легкое эхо этого слова и удержала его в сознании. — Сомневаюсь. Сомневаюсь, что подобное чувство мне вообще знакомо. И если бы я любила Майю, я не поступила бы с ней так, как поступила. Я обращалась с ней так, словно она моя собственность, а не живой человек. Я не уверена, что знаю, что такое любовь. Я лишь знаю, что такое власть. Я привыкла брать все, что хочу. Привыкла думать, что мне все позволено. Аарон был прав. Он всегда был прав, когда говорил это. И теперь за свою власть я наказана. И абсолютно беспомощна». — Беатрис, послушай... Я не хочу кормить ложными надеждами ни себя, ни тебя. Вероятность того, что Майя сможет вернуться, очень мала. Более того, мы не должны ждать от неё этого, потому что она не обязана возвращаться. А мы не должны пытаться ее вернуть. — Но почему? — всхлипнула девочка. — Ведь ей здесь было хорошо! Ей было весело с нами, она сама говорила, что не хочет уходить. И ты, у неё ведь была ты... — Да, это все так, но, Беатрис, подумай... Там у Майи есть намного больше. Она молодая девушка, умная, талантливая, она может многое дать миру. Получить хорошую профессию, путешествовать, играть на своей гитаре, у неё ведь правда отлично получается. Она может быть кем угодно, а главное, она будет полностью свободной. И мне кажется, это лучшее, что мы можем для неё пожелать. Да, ей было хорошо с нами, и она любила нас, но это не значит, что ее жизнь должна на нас замкнуться, понимаешь? Она может встретить других людей, найти новых хороших друзей, и с ними она тоже будет счастлива. Мы не можем ее держать и возвращать. Потому что она свободна. Беатрис помолчала немного, как будто обдумывая слова Астрид, впуская их в себя, а потом прошептала, и ее тёплый шепот щекотнул Астрид шею: — Я буду скучать по ней. — Да, — шепнула в ответ Астрид. — Я тоже.

* * *

Воспоминания. После встречи с Майей они стали мучить Астрид намного меньше, и она даже снова начала спокойно ходить по тем же местам, где ходила когда-то с Руби. Начала вновь посещать центр, хотя до этого несколько лет буквально не вылазила со стрельбища. И, гуляя с Майей по той же «Подкове», Астрид больше не мучилась от мыслей о том, что «вот на этой лавочке мы тогда уснули в нашу первую ночь в Кромлинске, а вот в этом киоске Руби в шутку заказала у меня кофе, и я с важным видом «налила» ей воздух в пустой картонный стаканчик, а потом мы долго смеялись, когда Руби начала критиковать «напиток». «Ваши кофейные зёрна пережжённые, — говорила она, причмокивая. — А где карамель? Я заказывала карамельный латте, а вместо карамели чувствую вкус картона!» Но рядом с Майей каждый уголок Кромлинска перестал являть ей призрачные видения прошлого, а сам город перестал, наконец, быть кладбищем их с Руби отчаянной любви. Нет, воспоминания, счастливые и несчастные, не стирались полностью, но меркли и тускнели на фоне новых, заглушаемые смехом Майи или ее бесконечным ворчанием на тему «да отцепись ты уже от меня, маньячка приставучая, и вообще, я есть хочу!». И теперь, оставшись в очередной раз одна, Астрид знала, что эти воспоминания будут мучить ее и медленно убивать, во всяком случае, до тех пор, пока она не доберётся до очередной бутылки. Всю жизнь. Всю жизнь она только и делает, что бежит от собственных воспоминаний. Когда-нибудь она устанет бежать. Руби была дома не одна, как Астрид и думала. Очевидно, что теперь все своё время она посвящала новенькому, причём с удвоенным усердием, ведь он, даже если и не знал ничего о ее дочери, оставался крайне ценным элементом, который необходимо было правильно встроить в сетку ячеек общества Кромлинска. Ещё один врач, он мог снять часть бремени с плеч Руби и стать ее новой правой рукой вместо неверной чокнутой Астрид, которая только и умела, что размахивать пистолетами и орать. И в тот момент, когда Астрид пришла поделиться с Руби главной новостью на повестке дня, новенький врач-ортопед по имени (как его там, черт побери?) Николай как раз сидел на кухне Руби и поглощал приготовленные ей бутерброды с вареньем. — Чего тебе? — не слишком церемонясь, спросила Руби, которая явно не хотела пропускать Астрид дальше коридора. — Я занята. — О, я вижу, — сухо отозвалась Астрид, смерив бывшую изучающим взглядом. Она отметила, что Руби в кои-то веки сделала себе довольно сложный макияж, а не просто накрасила ресницы и губы. Сегодня же она была при полном параде: серебристые тени в тон серёжек, угольно-чёрные раскосые стрелки, любимая темно-красная помада, волосы накручены на плойку, от шеи в атласной блузке исходит приятный и ненавязчивый аромат духов с нотками цветущей вишни и пиона, такой весенний, лёгкий. И Астрид захотелось ударить ее. В очередной раз это желание поднялось со дна ее души, как всплывает труп на поверхность илистого озера, мерзкое, зловонное желание причинить ей боль. Желание, которое передалось ей по наследству, точно неизлечимая хроническая болезнь, которая в итоге убьёт ее саму, рано или поздно. Желание ударить. — Нам нужно поговорить, — бросила Астрид, разуваясь и пытаясь соблюсти хоть какие-то приличия. Пытаясь утопить тот труп обратно. — Я не одна, у меня гости, – процедила Руби раздраженно, а гость, услышав их пререкания, показался на пороге кухни, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Здрасьте, — бросила Астрид, нисколько не стараясь, чтобы приветствие прозвучало вежливо. Она слишком хорошо помнила, как они носились за этим идиотом весь вечер и как, из-за его тупости в том числе, потратили кучу патронов, а Майя была ранена. — Не могли бы вы, наш дорогой ортопед, прогуляться вокруг дома, всего пару кружочков, а? Вам не сложно, а мне приятно. — Астрид! – мгновенно разъярилась Руби. — Если кто и пойдёт сейчас гулять, так это ты! Говори, что тебе нужно, и проваливай! — Я скажу. Но поверь, будет лучше, если мы обсудим это наедине. Тебе будет лучше. — Руби, все нормально, я правда могу уйти, — заверил ее Николай, который, возможно, был не так уж глуп и почувствовал, что воздух в коридоре вот-вот воспламенится. — Нет! — воскликнула Руби, яростно сверкнув глазами на Астрид. — Он никуда не пойдёт. Нет ничего такого, что Коля знать не должен, у нас нет от него секретов. «Коля, мать твою. Ну что ж, сама напросилась», — подумала Астрид устало. — Хорошо, — произнесла она. — Нет, так нет. Но я тебя предупреждала. — Да говори уже! — прикрикнула Руби, и Астрид показалось, что та уже начала нервничать. — Это касается Майи, — вздохнула Астрид. — С ней кое-что... случилось. — Что? — спросила Руби, нахмурившись. — Она пострадала? Ей нужна медицинская помощь? — Нет, — Астрид покачала головой. — Майя... ушла. Покинула Кромлинск, Руби. — Что? — Руби побледнела, облизнула свои красные губы. — Подожди... Что ты хочешь этим сказать? Она... умерла, что ли? Бога ради, Астрид, не пугай меня так! Ее голос сорвался на крик, и она как будто действительно испугалась, что стало для Астрид неожиданно приятным сюрпризом. Она даже удивилась, что Руби ещё способна испытывать какие-то эмоции. — Нет, она не умерла. А я сказала именно то, что сказала. Майя покинула Кромлинск. Вчера вечером, когда мы гуляли вдоль границы. Тишина. Руби смотрела на неё безо всякого выражения, чуть приоткрыв рот. Николай обеспокоенно наблюдал за Руби, которая словно окаменела, превратилась в статую из парка «Золотые ворота». Осознание приходило к ней долго, слишком долго, а когда пришло, первой реакцией стало недоверие, и Руби снова нахмурилась, на этот раз с явной злобой: — Я не знаю, зачем ты все это затеяла, но не думай, что я на это куплюсь. Сегодня первое марта, а не первое апреля, так что, ты явно что-то перепутала. Приходи через месяц и придумай шутку получше. — Это не шутка! — рявкнула Астрид, теряя терпение. — Ты думаешь, мне заняться больше нечем, кроме как такие шутки шутить? Приди в себя, Руби, потому что это, блин, ни хрена не смешно! Майя ушла! Я не знаю, как ей это удалось, и почему все это сработало именно вчера, в День ее рождения, двадцать девятого февраля, но я видела то, что видела. Она исчезла на моих глазах, просто растворилась в гребаном воздухе! Потрясение. Заслонило лицо Руби, точно мрачная туча солнечный диск. Женщина отступила от Астрид на шаг, потом на два, а потом уперлась спиной в стену и замерла, хотя ее ноги ещё рефлекторно пытались двигаться. — Откуда... откуда ты знаешь, что она именно пересекла границу? – спросила Руби шёпотом. — Ты говоришь, она просто исчезла. — Это случилось несколько раз, — терпеливо пояснила Астрид. — Когда она исчезла первый раз, то потом вернулась через несколько минут и рассказала, что снова оказалась в нашем городе, а Кромлинск исчез. Потом она вернулась назад. И мы поняли, что Майя может ходить через границу туда-сюда, — Астрид рассказала про остальные два раза, когда Майя возвращалась, и о том, как уговорила девушку покинуть Кромлинск. И как после этого она ушла уже окончательно. Разумеется, Астрид опустила личные подробности их расставания, слезы Майи, ее тёплые пальцы на своих щеках, ее сбивчивый взволнованный шёпот, все эти драгоценные моменты, так дорогие ее сердцу, потому что поделиться ими с Руби было все равно что вывалять розовые бутоны в грязи, закопать свежие простыни в сырой глинистый песок, брызнуть вишневым соком на любимую блузку. Та часть ее души, что ещё полгода назад была слегка приоткрыта навстречу Руби, теперь, после всего, что та сделала, окончательно захлопнулась, точно старая дверь под сильным порывом январского ветра. Уже навсегда. Руби слушала ее рассказ, и на ее лице ежесекундно сменялись эмоции, с какой-то совершенно немыслимой скоростью, она переходила от смятения и отчаяния к недоверию, гневу, злобе. И в итоге последнее снова возобладало над ней, и Руби снова закричала, одной рукой хватаясь за свои накрученные локоны и безжалостно сжимая их: — Это не правда! Я тебе не верю, черт тебя дери, Астрид, ты настоящая сука, я всегда это знала! Но ты сама перешла всякие границы, выдумав подобное! Ты просто мстишь мне, за Витю, за Майю, за то, что я тебя разлюбила и бог знает за что ещё, ты просто чокнутая сука! — Это правда, — спокойно ответила Астрид. — Что я чокнутая сука. И что Майя ушла из Кромлинска — тоже. — Нет! — взревела Руби, отталкиваясь от стены обеими руками и ногами и буквально падая на Астрид, она словно хотела раздавить ее, уронить на пол и просто придушить. Но, разумеется, Астрид была намного сильнее, она не упала, а лишь слегка покачнулась под яростным натиском Руби и успела поймать ее занесённые для ударов руки, схватить их за прохладные запястья с пульсирующими венами. Ну нет, хватит. Хватит с неё той тарелки. — Не надо, пожалуйста! — заволновался ортопед. — Руби, перестань, прошу тебя! — Я ненавижу тебя, мерзкая ты тварь! Сколько крови ты мне уже попортила! И всё тебе мало?! — кричала Руби, пытаясь одновременно высвободить руки и толкнуть Астрид. — Да заткнись ты уже! — потеряла терпение Астрид. Желание ударить Руби, с которым она уже устала бороться, стало невыносимым, зудящим, точно укус шмеля. А зловонный труп снова поднялся со дна застоявшегося озера. И Астрид подумала, что труп этот принадлежит ее отцу. И он всегда будет плавать там, в ее душе, периодически всплывая на поверхность и превращая ее саму в чудовище, каким она никогда не хотела (хотела) быть. Пальцы, и без того сжимающие запястья Руби мертвой хваткой, сжались ещё сильнее, словно стальные зубья, и Астрид знала, что в этих местах на коже Руби останутся неминуемые синяки, похожие на распустившиеся бутоны фиалок, но не ослабляла, никак не ослабляла хватку. Она сжала бы пальцы сильнее, если бы только могла, но она не могла, и по исказившемуся лицу Руби она видела, что той и так очень больно. — Прекрати это, Руби, прекрати бесить меня, — процедила Астрид вкрадчивым голосом, который принадлежал не ей, а ее отцу, который даже мертвый умудрялся говорить, говорить ее ртом, и заткнуть его можно было, разве что пустив в этот рот пулю. — Ты прекрасно знаешь, что я сюда не шутки шутить явилась! Майя ушла, ушла из этого проклятого городишки, нравится тебе это или нет! Мы никогда не узнаем, как ей это удалось, и вряд ли она сюда когда-нибудь вернётся, но факт остаётся фактом! Она ушла! — и губы Астрид вдруг искривились болезненной усмешкой. — Она все же оказалась особенной, не так ли? Той самой, кого ты так тщетно искала. Той самой... Но ты ее проворонила, вот что я тебе скажу. Упустила ее. Более того. Ты едва не пожертвовала ей, ты готова была позволить ей погибнуть, настолько неважной для Кромлинска ты ее считала. И что теперь? Что теперь, я тебя спрашиваю? — Астрид, повысив голос, толкнула Руби вперёд, прижала, придавила ее к стене, как раньше делала только для того, чтобы заняться с ней сексом. Теперь — лишь чтобы загнать в ловушку, причинить ещё большую боль. Губы Руби задрожали, она вся съежилась, сжалась от страха, замерла, больше не пытаясь освободиться. Но Астрид этого было мало. Она не ощущала ни малейшего удовлетворения, потому что было слишком мало боли, и она продолжала: — И знаешь что? Знаешь, что я думаю? Я думаю, что даже если бы у Майи появилась возможность вернуться, она бы этого не сделала. Захотела бы она, как считаешь, выяснить что-нибудь об Асе и вернуться, чтобы рассказать тебе? Как считаешь, черт тебя дери?! После того, как ты с ней поступила? Захотела бы она тебе помочь, как думаешь?! В ее руках все карты теперь. А ты осталась ни с чем. Астрид почувствовала, как Руби задрожала всем телом, увидела, как глаза ее наполняются слезами, ощутила на своих локтях руки ортопеда Николая, который пытался оттащить ее и что-то кричал. Она поняла, что он уже пару минут что-то кричал, просто на фоне собственного крика она ничего не слышала, не осознавала. Астрид отпустила Руби. Руби стала бесполезной. Она сломалась. Она плакала. И из неё невозможно было выжать ещё больше страданий и боли, Руби достигла своего предела, и Астрид вдруг поняла, почему ее отец всегда знал в какой момент следует остановиться. В тот момент, когда жертва уже становится не интересна, и ранить ее сильнее уже невозможно — только убить. Как он убил Женю. Однако долгожданного и столь необходимого ей удовлетворения Астрид так и не ощутила. Ощущал ли его хоть раз ее отец? Или он бил их в той самой бесплотной надежде, каждый раз в надежде, что вот сейчас испытает его, удовлетворение, покой, опустошающий, заглушающий его собственную боль? Астрид же ощущала лишь усталость. И отвращение к себе. Руби продолжала плакать, все громче, опустившись на пол и поджав колени к лицу, а на ее дрожащих запястьях багровели следы пальцев Астрид, похожие на свежие ожоги. Николай склонился над ней, попытался погладить ее волосы, повернулся к Астрид, и его лицо покраснело от злости. — Убирайся отсюда, чертова психопатка! — закричал он. — Убирайся вон! И чтобы я тебя близко рядом с ней не видел, больная ты сука! И Астрид ушла. Больная сука, конечно, кто же она ещё, ушла. И, спускаясь по лестнице, сначала в темноте подъезда, а потом на ярком мартовском солнце с крыльца, она пыталась различить внутри себя хоть какие-то эмоции, быть может, хотя бы сожаление или горечь, или страдание, горе от потери Майи, хоть что-нибудь, черт побери, но ничего не слышала, ничего не чувствовала. Она подумала тогда, что, возможно, ее отец бил их именно поэтому. Не чтобы заглушить боль, а чтобы почувствовать ее. Почувствовать хоть что-нибудь.

* * *

Тайлер споткнулась, задев носком ботинка торчащий из влажной чёрной земли древесный корень, но удержалась от падения, крепче вцепившись в твёрдую руку Аарона, и тихонько чертыхнулась. — Осторожно, — предостерёг ее мужчина, замедляя шаг. — Их здесь много, корешков этих. — Да, я знаю... просто задумалась. — Ты в порядке? — Аарон помедлил, остановился. — Точно хочешь пойти? — Да, абсолютно. К тому же, все равно ведь ничего не произойдёт. Я уверена. «Майя, наверное, тоже была уверена», — подумала девушка, ощутив неприятный солоноватый привкус зарождающейся паники на кончике языка. После разговора с Астрид они отправились к границе, к тому месту, где Астрид видела Майю в последний раз. Эту идею подала Аарону Тайлер, но мысль об этом вертелась и у него в голове, просто он не решался озвучить ее вслух, зная, как неприятна эта тема его девушке. Однако им обоим хотелось проверить, не сработает ли это снова? Или хотя бы просто посмотреть на то место, где произошло величайшее для всего Кромлинска событие. И если для Аарона поход к границе был будничным событием, его обычной работой, то для Тайлер это было настоящим испытанием, поэтому Аарон ни на секунду не выпускал ее руку. А всё потому, что Тайлер была единственной из всех жителей Кромлинска, кто никогда, действительно никогда не пытался вернуться обратно. Ведь стоило Тайлер узнать, что Кромлинск представляет собой замкнутый на себя город, из которого невозможно выбраться, и в который невозможно проникнуть, она испытала величайшее в своей жизни облегчение. А все последующие недели, что она жила у Астрид на стрельбище, попивая кальвадос, учась держать в руках оружие и фотографируя все вокруг на плёнку, она ни разу даже не приблизилась к границе, не сделала ни одной попытки уйти из города. Поначалу Астрид отнеслась к этой ее безвольности с таким же ядовитым презрением, с каким отнеслась к новости о том, что Майя ни разу не пыталась пересечь границу. И именно после этого Тайлер, выпив из горла полбутылки кальвадоса, рассказала своей новой эксцентричной знакомой, почему она не хочет покидать Кромлинск и почему предпочтёт остаться здесь до конца своих дней. И Астрид больше не настаивала. Ни разу не поднимала эту тему, а назойливой Руби солгала, что Тайлер границу посещала, и ничего не произошло. «Не волнуйся об этом больше никогда, поняла? — серьезно спросила ее Астрид. — Тебе нет никакой нужды даже приближаться к границе. А если твой «благоверный» каким-то непостижимым образом вдруг попадёт сюда, я с радостью его встречу и всажу ему пулю сначала между ног, а потом в лоб, договорились?». И они договорились. По этой же причине Тайлер никогда не участвовала в патруле границы вместе с Аароном и Беатрис, когда прибывали новенькие. Она просто решила для себя, раз и навсегда, что приближаться к ней не будет, искушать судьбу не будет, потому что меньше всего на свете хочет оказаться «особенной» и вернуться обратно. Однако чем дольше Тайлер жила в Кромлинске, тем меньше ее мучила совесть за этот маленький обман, ведь на ее глазах сюда прибывали новенькие, один за другим, и каждый из них предпринимал хотя бы одну попытку покинуть город, но ни у кого это не получалось. Вообще ни у кого из ста шестидесяти жителей. А значит, не получилось бы и у Тайлер. А значит, она никого не обманула и может сделать вид, что на неё распространяются те же правила, что и на остальных. Ведь, скорее всего, так и есть. С чего бы ей быть исключением из этого правила, такого всеобъемлющего, непреложного? Так оно и было. До сегодняшнего дня. Правило нарушено. А это значит, что исключения из него вполне возможны, и Тайлер вполне может стать одним из них. И теперь она уже не имеет права отвергать эту возможность, эту мысль. Хотя бы ради Астрид, ради всего, что та сделала для неё, Тайлер должна убедиться. Они прошли ещё несколько метров, и Аарон снова остановился, рефлекторно сжимая ладонь девушки крепче. Его густые брови от напряжения совсем сползли вниз, почти закрывая глаза, отчего его лицо могло показаться сердитым, но Тайлер, которая уже хорошо изучила его скудную мимику, знала, что мужчина не зол, а взволнован, почти испуган. И так же не хочет идти дальше, как она сама. — Тайлер, — прошептал он. — Мы на месте. Вон то поваленное дерево, про которое говорила Астрид. Давай, может, не пойдём дальше, а? — Нет, дорогой, мы пойдём, — ответила Тайлер твёрдо, взяв себя в руки, ощутив на себе силу и ответственность, которых разом лишился Аарон. — Но ты не обязана... — Я знаю. Но я хочу этого. Я не смогу жить дальше, если не попробую. К тому же я уверена, что все равно ничего не получится. Но мы должны попытаться. Ради Астрид. И Майи. — Да. Да, — он обреченно вздохнул. — Оружие при тебе? — Да, ты же знаешь, оно всегда при мне. С полным магазином и запасным, не волнуйся. — А если... если у тебя правда получится, что ты будешь делать? — Да не получится... — Ну а все-таки, если? — Аарон повернул к ней свое обеспокоенное, почти несчастное лицо, и его глаза блестели, как будто он мог вот-вот заплакать. Тайлер видела его плачущим всего один раз за эти полтора года, когда рассказала ему о том, что с ней сделал Виктор. Все рассказала. — Если получится... — она вздохнула. — Я пойду к маме и остановлюсь на какое-то время у неё. Первым делом найду Майю, я знаю ее имя и фамилию, и даже район, где она жила, уверена, это будет несложно. А потом мы вместе найдём, как вернуться и выясним, как вообще это работает. Все будет хорошо, я уверена. И уверена, что Виктор за это время уже забыл о моем существовании. На самом деле она была уверена в том, что не забыл, но что ещё она могла сказать Аарону? В конце концов, у неё было с собой оружие, пусть и заряженное солью, и стреляла она отлично, так что, беззащитной больше не была. «Ты думаешь так лишь потому, что ещё не встретилась с ним. Ты ведь знаешь, что если это снова произойдёт, ты мгновенно превратишься в испуганную и слабую девчонку, которая не то что пистолет, помаду в руках удержать не может. Слабую, забитую, неуклюжую, которой легко управлять и манипулировать, которую легко поймать и...» Нечеловеческим усилием воли Тайлер остановила чудовищную мысль о том, что Виктор с ней сделает, если после стольких лет ему все-таки удастся поймать ее. «Этого не будет. Просто не будет. Потому что я не особенная. Я просто Тайлер». Просто... «Майя ведь тоже считала себя просто Майей и где она теперь?» — Тайлер... — Аарон развернулся к ней, коснулся ее прохладных щёк своими большими тёплыми ладонями. — Ну чего, бородатый? — она попыталась улыбнуться и немного разрядить напряжение нависшей опасности, но Аарон оставался серьёзен. — Тайлер. Я не хочу потерять тебя, — прошептал он с такой обреченностью, что у девушки сжалось сердце. — Тайлер, ты лучшее, что случилось со мной в этой жизни. Я люблю тебя. И если я тебя потеряю... — Не потеряешь, — сказала она твёрдо, а образ ухмыляющегося Виктора растаял у неё перед глазами. — Этого не случится, милый. И даже если я уйду, я найду дорогу обратно, и со мной все будет хорошо, обещаю. Но мы должны попробовать. Я себе никогда не прощу, если не попробую. Майя и Астрид очень дороги мне, и я... — Да, я понимаю, — он прикрыл на мгновение глаза и снова посмотрел на неё, а любовь в его взгляде смешалась с болью. — И за это я тоже люблю тебя. Аарон наклонился, чтобы поцеловать ее, а Тайлер, как всегда, чуть приподнялась на цыпочки, подаваясь ему навстречу. — Ну... я пойду тогда, наверное, — пробормотала девушка, отстраняясь и пытаясь скрыть зарождающуюся дрожь в голосе. — Нет, — Аарон взял ее за руку. — Мы пойдём. И они пошли. Преодолели с десяток шагов по мокрой земле с островками смерзшегося снега и увидели вдалеке первые дома, пятиэтажки противоположной стороны города. — Слава богу, — выдохнул Аарон. — Уже все? — шепнула Тайлер, силясь унять тяжелое дыхание. — Уже точно все? Ты уверен? — Да, конечно, я ведь ходил здесь тысячу раз, — он остановился возле старого полуразвалившегося пня и посмотрел на девушку с ободряющей улыбкой. — Ничего не произошло. Мы уже оказались на другой стороне Кромлинска. — Вот так просто... и почти незаметно. Я ждала чего-то более эпического. — Да. Все этого ждут. Первый раз я вообще не заметил, как пересёк границу и долго не мог понять, почему оказался в этой части города. Бродил здесь как полный идиот, пока не встретил Астрид. И она, как всегда, поиздевалась надо мной. — А давай ещё обратно, а? — предложила Тайлер. — Ну, для верности. И они прошли в том же направлении обратно, дойдя вновь до поваленного дерева. Снова ничего. И лишь после этого Тайлер испытала настоящее облегчение. А вместе с тем смутное сожаление. Ведь она никак не могла помочь Майе или Астрид. Она была заперта в этом городе, как и все остальные. — Ну вот, кажется, я не особенная, — прошептала Тайлер, останавливаясь. — Только не для меня, — отозвался Аарон, ласково касаясь ее распущенных волос, запуская в них пальцы, отчего приятные мурашки тут же побежали по коже девушки, и Тайлер улыбнулась. — Ну, вот видишь, бородатый, а ты боялся! Ничего не случилось со мной. — Тайлер... — он чуть понизил голос и глубоко вдохнул. — Переезжай ко мне, а? Тайлер замерла, подняла голову и встретилась со ждущим, все таким же испуганным взглядом Аарона. — Ты имеешь в виду... — Да, я имею в виду жить вместе. Насовсем. — Но... — Тайлер даже задохнулась от изумления. — Но я же... мы же... вроде не собирались. И как же... Беатрис? — Она не против. Она сама мне посоветовала предложить это тебе, — голос Аарона дрожал от волнения, и Тайлер вдруг подумала, чего ему стоило решиться на это предложение. И как сильно он боится, что она ему откажет. Не сможет довериться окончательно. — Хорошо, — она улыбнулась, желая как можно скорее стереть этот страх с его лица. — Я согласна. — Правда? — Аарон все ещё смотрел на неё взволнованно, как будто непонимающе, словно такого ответа ожидал меньше всего. — Правда, — она улыбнулась шире, снова встала на цыпочки и поцеловала его в нос. Аарон рассмеялся, обнял её за талию и приподнял над землёй, слегка покружил, одновременно целуя в губы. — Только не жди, что я начну варить тебе борщи! — хихикнула Тайлер, силясь шутками отогнать образы того, как она стоит, согнувшись над плитой, плачет и смотрит на часы ежеминутно, боясь, что не успеет приготовить заказанное блюдо до возвращения Виктора с работы. Или что вкус его не устроит, или что она подаст еду в холодной тарелке, или... — Я сам буду варить тебе борщ! — заявил Аарон, окончательно стирая ее кошмары теплом своего голоса. — Я вообще хорошо супы готовлю. Беатрис их обожает. А у неё вкусно получается выпечка. — А я умею только есть, — хохотнула Тайлер. — Ну, значит, мы будем отлично дополнять друг друга, — и он снова поцеловал девушку, не в силах нарадоваться ее согласию, и осторожно поставил Тайлер на землю. Они живо начали обсуждать бытовые моменты предстоящего переезда, а также договорились выдержать небольшую паузу, хотя бы в пару недель, чтобы Беатрис немного оправилась от ухода Майи, да и они сами тоже. Им казалось, что выражать свою радость и любовь друг к другу слишком открыто сейчас не время. И они уже собиралась возвращаться, когда услышали поскрипывание снега и хруст веток за своей спиной. Кто-то явно приближался к ним, и на мгновение Тайлер почти поверила в то, что сейчас увидит Майю, что каким-то чудом девушка вернулась и теперь... Но, вглядевшись в силуэт за черными стволами деревьев, Тайлер узнала в нем Руби. Радость померкла. Только не это. Только не она. — Это Руби, — вздохнул Аарон. — Очевидно, Астрид ей уже рассказала. «Да, и сейчас она сделает вид, что ей срочно необходимо твоё утешение», — с горечью подумала Тайлер. Однако, чем ближе к ним подходила Руби, тем больше Тайлер начинала волноваться за неё, против собственной воли. Руби как будто действительно требовалось утешение, и она не притворялась. Ее походка была странной. Как будто... «Как будто она пьяная», — подумала Тайлер встревоженно, потому что, если Руби идёт так, будучи трезвой, с ней явно что-то не так. Руби слегка покачивалась, ее ноги словно не могли идти по прямой плоскости и путались одна о другую, как бахрома на шторах, они были такими же мягкими, безвольными. Руки женщина убрала в карманы, а голову опустила так низко, что спутавшиеся волосы почти полностью закрывали лицо. Тайлер удивилась, как Руби до сих пор не упала, ведь она наверняка даже не видела, куда идёт. — Что с ней, господи боже? — севшим голосом спросила Тайлер. — Думаю, она просто раздавлена, — Аарон снова вздохнул. — За столько лет Руби смирилась с тем, что выбраться из Кромлинска невозможно, и что она так никогда и не узнает, что случилось с Асей, никогда не увидит ее, даже если девочка жива. А теперь... Оказалось, что это возможно, но только не для неё. Кому-то другому представилась возможность, в которой Руби так нуждалась... уверен, ей будет очень нелегко это принять. Тайлер никогда не испытывала к Руби тёплых чувств, и дело было даже не в ее отношениях с Аароном, от которых он так долго не мог отойти. Дело было в самой Руби. Тайлер как будто ее не чувствовала. Не могла ощутить исходящих от неё эмоций, и это ее пугало, вызывало неприятные чувства в груди и желание как можно скорее отстраниться, отдалиться от этой пустоты. Она никак не могла понять, чем Руби так притягивает других людей, почему они льнут к ней, как мотыльки к свету, ведь в ней же ничего нет. Да, бесспорно, Руби была очень красивой женщиной, но ведь не в одной же красоте дело? Чем она так притягивала остальных, если в ней самой ничего не было, кроме холода и темноты? Астрид как-то говорила, что Руби похожа на зеркало. «Она будет зеркалить тебя, отражать твои чувства и эмоции, и тебе будет казаться, что вы думаете одинаково, чувствуете одинаково, и вообще, вы родственные души». Как бы там ни было, но отзеркалить Тайлер Руби не удалось. И, возможно, хотя бы в этом она действительно была особенной. Единственный человек в Кромлинске, не поддавшийся обаянию этой женщины. «Возможно, это оттого, что я уже однажды поддалась обаянию, и больше меня этим не купишь», — подумала девушка, а вслед за этим в голове мелькнула неприятная мысль о том, что Виктор и Руби чем-то похожи, но чем — она не знала. И раздумывать об этом было некогда, потому что Руби уже подошла достаточно близко, чтобы, наконец, заметить их. Ее плечи как-то неестественно дернулись, и Руби как будто даже испугалась, никого не ожидая увидеть здесь. Откинув спутанные волосы с бледного лица, молодая женщина несколько секунд смотрела на них безо всяких эмоций, а потом на ее темных губах расцвела неожиданная улыбка, ужаснувшая Тайлер до глубины души: — О, вижу, Астрид и вам уже сообщила главные новости, не так ли? — Да... мы в курсе того, что случилось, — осторожно произнёс Аарон. — Удивительно, не правда ли? — Руби хохотнула, так же неожиданно и неуместно, как и улыбнулась. Она словно забыла, как пользоваться эмоциями, и выдавала их наугад, в надежде, что хоть раз попадёт в цель. «Она спятила. Окончательно», — испугалась Тайлер. — Кто бы мог подумать, что из всех нас честь покинуть Кромлинск представится именно Майе? — продолжала Руби, бессмысленно улыбаясь и глядя куда-то сквозь стоящих напротив Аарона и Тайлер, в сторону невидимой границы своей тюрьмы. — Я не перестаю задаваться этим вопросом, почему Майя? — ее голос внезапно стал жёстче, а улыбка осталась на месте, отчего стало страшно уже не только Тайлер, но и Аарону. — Ведь Майя никогда даже не пыталась покинуть Кромлинск, она спокойно приняла свою участь и никогда не боролась. Возможно, ей здесь даже нравилось. Мне так показалось. К тому же... она спуталась с Астрид, и их было не оторвать друг от дружки, так какого же черта она ушла? — губы Руби, наконец, сдались презрению, которое она испытывала к отношениям Майи и Астрид, и женщина перестала улыбаться. — Руби... но Майя ведь ушла не по своей воле... — решил вмешаться Аарон, а Тайлер подумала, что лучше им было бы вообще с ней не разговаривать, а просто тихонько уйти. Она боялась Руби. Она чувствовала, что Руби совершенно невменяема. А Тайлер устала от этого. От невменяемых непредсказуемых людей устала. — Ну этого мы уже никогда не узнаем, — пробормотала Руби. — Возможно, у этой девчонки был какой-то секрет. Каким-то образом она все же узнала, как покинуть город и перехитрила даже Астрид... — Нет, Руби, это совершенно невозможно, — голос Аарона звучал мягко, но убедительно. — Майя ничего не знала, как и мы, и я думаю, Астрид права, и это каким-то образом связано с необычным днём ее рождения — двадцать девятым февраля... — Необычным, — фыркнула Руби. — Вот только не надо про то, что она была особенной... той самой и бла-бла-бла, я не верю в это! — неожиданно Руби вскрикнула, звонко, почти сорвавшись на визг, и Аарон потрясённо замолчал. А Руби, резко сорвавшись с места, прошла мимо них и в несколько широких шагов пересекла границу, обернулась и, увидев позади все то же самое, всё тех же самых Аарона и Тайлер, снова вскрикнула, на этот раз от ярости. — Она не заслуживает этого! — взревела Руби. — Соплячка! Она этого не заслуживает! Она никого ещё не любила и никого не теряла, она этого не заслуживает! Внезапно Тайлер не выдержала, глубоко задетая оскорблениями в адрес Майи, она сказала: — Прекрати, Руби. Ты уже давно заигралась в Господа Бога. Не тебе решать, кто чего заслуживает, — воскликнула девушка, и на мгновение ей показалось, что она обращается не только к Руби, но и к Виктору. «Ты снова напортачила. Ты заслужила наказание». Руби посмотрела на неё и посмотрела так, как будто впервые увидела, с каким-то удивлением, которое, впрочем, быстро сменилось равнодушием. Тайлер ожидала ответной грубости, но эмоции вновь покинули Руби, и женщина совершенно неожиданно произнесла: — Да. Ты права. Черт тебя раздери, Тайлер, права. И знаете что? Мне эта игра на самом деле до смерти надоела. Я... ухожу. И, закончив эту загадочную фразу, Руби снова развернулась и пошла дальше, на всё так же заплетающихся нетвердых ногах она пошла в сторону города, прочь от Аарона и Тайлер. — Наверное, не стоило мне этого говорить, — вздохнула девушка. — Может, догонишь ее? — Нет, — Аарон качнул головой. — Она все равно пошлёт меня куда подальше. Пусть идёт. Ей предстоит многое осознать. — Но что она имела в виду? Что значит «ухожу»? Куда? Как будто ей есть куда уйти. Она же совсем помешалась. Вдруг она с собой что-нибудь сделает, Аарон? Но Аарон молчал, напряжённо вглядываясь Руби вслед.