Кромлинск

— Ты меня любишь? — Да. — … — Но иной раз хочется вышвырнуть тебя в окно, — сказал он. (Эрих Мария Ремарк. Триумфальная арка)

24 мая Аарон как раз заканчивал высаживать ростки цветной капусты в их маленьком «огороде» возле оранжереи, после чего планировал сходить за водой и полить растения, а потом вернуться домой до темноты и наконец-то поесть. Он съел всего один бутерброд (хоть и большой) на завтрак, а потом, как всегда, закрутился и только к вечеру сообразил, что не возвращался домой пообедать. Но он и так довольно задержался с высадкой цветной капусты, кроме того, завтра ему нужно будет сажать тыкву. – Аарон! Аарон! – Тайлер кричала так громко, и ее голос за спиной прозвучал так неожиданно, что мужчина, сидящий на корточках, от испуга не удержал равновесие и завалился на один бок, утопив собственную ладонь во влажной рыхлой земле, и помял один из ростков капусты. Повернувшись с холодеющим сердцем и увидев бледное лицо Тайлер и ее растрепанные волосы, Аарон в первую секунду подумал, что за ней гонится сам Виктор, который каким-то жутким способом умудрился проникнуть в Кромлинск и найти ее. – Что… что такое? – спросил Аарон, пытаясь встать на ноги и окончательно помяв несчастную капусту. – Ей стало хуже, Аарон! – Тайлер подбежала к нему и остановилась, резко и внезапно, словно в какой-то миг испугалась подходить ближе. – Беатрис… я померяла у нее температуру, и у нее тридцать девять и пять! А тут еще и Астрид куда-то пропала! Я хотела послать ее за Руби, но Астрид нигде нет! Мне кажется, она сбежала и снова напилась! Я не знаю, что мне делать, Аарон! Я боюсь что-нибудь испортить… Я боюсь… Тайлер, его любимая, уверенная в себе Тайлер, которая так часто подтрунивала над ним и смешила его, в одно мгновение превратилась в Оксану Теренько из прошлого, которая боится одним лишним шагом, одним движением навлечь на себя гнев, боится ошибиться и не может принять самостоятельное решение. – Успокойся, – Аарон отряхнул ладони от земли и коснулся ледяных запястий девушки. – Ты ничего не можешь испортить. Мы с этим разберемся. И Беатрис поправится, у нее сильный иммунитет. Астрид тоже найдется. Все будет хорошо. И хотя сердце самого Аарона сжалось от ужаса, когда Тайлер озвучила страшную цифру «тридцать девять и пять», он постарался никак не выдать своего напряжения ни голосом, ни мимикой, и в последнем ему как всегда помогла его внушительная густая борода. Беатрис нездоровилось уже третий день, она немного кашляла и была вялой, а теперь вот у нее вдруг поднялась высокая температура. Кому-то из них нужно было срочно сходить за Руби, и Аарон надеялся, что их осложнившиеся отношения вкупе с неприязнью Руби к Беатрис не помешают им. В последний раз он сам разговаривал с Руби в тот день, когда они встретились возле границы, а Руби тогда была несколько не в себе (по правде говоря, совершенно не в себе). – Я схожу к Руби, – сказал он, понимая, что лучше ему сделать это самому, чем заставлять Тайлер лишний раз пересекаться с его бывшей. – А ты пока побудь с Беатрис и дай ей жаропонижающие таблетки, они лежат в столе на кухне. Белые, круглые, найдешь, в общем. Их приготовила сама Руби, и они неплохо действуют. Хорошо? – Д-да… Х-хорошо, – она кивнула, и ее губы сжались и разжались, а взгляд оставался растерянно несфокусированным. – Не волнуйся, – Аарон еще чуть сжал ее запястья. – Я вернусь быстро. Возможно, Беатрис к тому времени уже станет получше. Ну все, иди. И Тайлер пошла, а затем и побежала. Аарон же снял фартук, быстро свернул и бросил на бортик пустого ведра. После чего быстрым шагом направился в сторону дома Руби, надеясь, что застанет ее у себя. В любом случае, даже если с Руби возникнут какие-то проблемы, он всегда сможет обратиться к новенькому (который на самом деле давно не был новеньким) Николаю. Ведь теперь у них в городе два врача. За десять минут, что отнимала дорога до дома Руби, Аарон успел передумать сотни, тысячи мыслей, он думал с какой-то ненормальной для себя скоростью, и ни один из этих беглых скользких образов не был приятным. Он думал о том, в каком психологическом состоянии сейчас находится Руби, и достаточно ли она адекватна для того, чтобы оказать Беатрис медицинскую помощь. Думал об Астрид, которая так некстати куда-то провалилась, как раз в тот момент, когда им не помешало бы ее участие. Астрид жила у них уже несколько недель, жила в бывшей квартире Майи, и все это время, по словам Тайлер, находилась в завязке, стоически терпела муки похмелья и ломки, клеила с Тайлер обои днем и поливала огород по вечерам, но теперь, когда ей как будто стало лучше, она снова сорвалась. Аарон знал, что Тайлер будет сильно расстраиваться из-за этого, ведь она взяла Астрид под свою ответственность, и любую ее оплошность будет воспринимать как личную неудачу и поражение. Но Аарон также знал, что Астрид все равно сорвется, и ждал этого. Он понимал, что лечение от алкоголизма не бывает гладким, не бывает без скачков назад, и печальная правда такова, что эти скачки могут продолжаться всю жизнь. Эта борьба для алкоголика вечна. И как бы Аарону ни хотелось, чтобы Астрид победила, он понимал, насколько невелики ее шансы, усугубленные наследственностью и психологическими травмами. Иногда Аарон даже думал о том (и злился на себя за это), что уход Майи из Кромлинска спас ее от этого тяжкого бремени – быть рядом с Астрид и тащить ее за собой, словно вагон черного каменного угля, который тащила сейчас Тайлер. Оранжево-красное солнце уже скрылось за домами, когда Аарон дошел до подъезда Руби. Повеяло вечерней прохладой, напомнившей, что лето, хоть и близко, все же еще не наступило. Аарон шагнул в подъезд и поднялся на первый этаж, постучал пару раз в дверь под номером «восемнадцать». Никто не ответил. Аарон приложил ухо к двери и прислушался в надежде различить хоть какие-то звуки. Тишина. Тогда он постучал в соседнюю квартиру, которую Руби использовала как лабораторию, и, не добившись ответа, дернул ручку на себя. Дверь открылась, и Аарон с порога позвал: – Руби? Ты здесь? Руби! Он заглянул на всякий случай в темную комнату, где явно никого не было, и по затхлому, едкому медицинскому запаху заключил, что Руби здесь давно не появлялась. Интересно, чем она была занята все это время? Не зная, что еще предпринять, и понимая, что его положение становится все более отчаянным, Аарон решился на неслыханную для себя наглость – вернулся в коридор и открыл квартиру Руби без разрешения. Он должен был убедиться, что женщины там нет, прежде чем двигаться дальше. Кроме того… его начинали грызть нехорошие предчувствия. В тот день, когда они с Тайлер смотрели на уходящую в белое безмолвие Руби, Тайлер задала ему вопрос, на который он не мог ответить. Вдруг она с собой что-нибудь сделает, Аарон? И если раньше Аарон твердо верил в то, что у Руби нет склонности к суициду, и что она не успокоится и будет жить до тех пор, пока не узнает судьбу своей дочери, то в тот момент, когда он увидел ее сгорбленную спину и заплетающиеся ноги, увидел ее сломленной, Аарон впервые усомнился в том, что психика Руби справится. Ему показалось, что эта женщина, которую он всегда считал железной, куда более железной, чем вечно храбрящаяся Астрид, достигла своего предела. Достигла какой-то точки, из которой уже нет возврата. В квартире было так же сумрачно, как и в лаборатории, и Аарон первым делом включил в коридоре свет, стараясь двигаться как можно более осторожно, потому что с его медвежьей грацией он вполне мог за пару секунд разнести всю эту квартиру. Когда Беатрис была еще маленькой и только попала в Кромлинск, они как-то гуляли по магазину и зашли в отдел игрушек. Внимание Беатрис привлек трехэтажный кукольный дом, обставленный миниатюрной и очень реалистичной мебелью. И так как к куклам девочка всегда была равнодушна, она поместила в домик плюшевого медведя, но он оказался слишком велик – его пушистая голова уперлась в потолок, а миниатюрные стульчики и шкафчики повалились на пол. И сейчас Аарон живо вспомнил тот момент, почувствовав себя в однушке Руби как тот медведь, не знающий куда деть собственную голову. «Господи, пусть с Беатрис все будет хорошо, – помолился он про себя. – Пожалуйста. Пусть таблетки подействуют, и жар спадет. Пусть это будет всего лишь обычная простуда». Аарон бегло заглянул на кухню, а потом и в комнату, позвав: – Руби? Ты дома? Руб… – его голос оборвался, когда он увидел Руби на сложенном диване, на боку, она лежала, уткнувшись лицом в диванную спинку. Ее спутанные красные волосы, казалось, были повсюду, словно потеки крови. Она была здесь, но она не отвечала ему, не открывала дверь. Не просыпалась. И на одну, самую долгую секунду в его жизни, Аарон подумал, что она мертва. Он был уверен, что она мертва, и сам перестал дышать, боясь пошевелиться. А потом ее плечо слегка дернулось во сне, и Аарон, не помня себя от ужаса, бросился к ней и закричал: – Руби! Руби! Что с тобой? Руби, очнись! Он упал перед ней на колени, развернул лицом к себе, слегка потряс за плечи, и только после этого Руби застонала, поморщилась и с огромным трудом открыла один глаз. – Руби, Руби, как ты? – М-м-м-м, – ответила Руби, пытаясь сфокусировать на нем взгляд. – А-а-а… это ты, – пробормотала она. – А я думала, что этот идиот Николай-черт-бы-его-драл-великий-ортопед. – Руби, с тобой все в порядке? – с сомнением спросил Аарон, отпуская ее хрупкие плечи, которые он в порыве паники сжал слишком сильно. – Конечно… в порядке… – она снова поморщилась. – Я просто сплю. И мечтаю продолжить это занятие. – Ты не отвечала, когда я звал тебя и стучал в дверь… ты… – Я просто накачалась снотворным, – Руби вздохнула и потерла переносицу. – А ты думал, я уже померла? Если бы. – Нет, я… просто… – Аарон растерялся и смутился. – Чего тебе надо? – спросила Руби прямо. – Что случилось? Я так понимаю, поспать мне сегодня не удастся? – Беатрис… заболела. У нее очень высокая температура. Ты можешь осмотреть ее? Пожалуйста. – А-а-а-ы-ы-ы-а-а… – с нечленораздельным мученическим стоном Руби откинулась обратно на подушку, потерла глаза кончиками пальцев. – Черт бы вас всех побрал. Сейчас! Сейчас я приду. Аарон был несколько удивлен такой реакции, свойственной скорее Астрид, чем неизменно вежливой и мягкой Руби. Но, несмотря на грубость, женщина сдержала обещание и через пять минут уже обувалась вместе с ним в коридоре. Она выпила два стакана воды, и Аарон удивился, как она не лопнула, но зато после них Руби стала держаться на ногах более уверенно и говорить более внятно. Она окончательно проснулась. Дома их встретила Тайлер, еще более взволнованная и бледная, чем недавно во дворе, и по ее дрожащим губам Аарон понял, что лучше Беатрис не стало. – Не помогает, – прошептала она. – Я дала ей две таблетки, а ее температура все поднимается и… – ее голос задрожал. – Уже сорок и один. Сорок и один… Аарон сглотнул, ухватившись за ручку шкафа в прихожей, а Руби, ничуть не изменившись в лице и не разуваясь, прошла в комнату девочки. Беатрис лежала на постели под двумя одеялами и пледом, укрывавшим ее почти до самого носа, и ее худенькое тело слегка подрагивало в ознобе. На белом высоком лбу лежал марлевый компресс. Глаза были закрыты, а изо рта вырывались тяжелые хрипы. Рядом с девочкой на кровати сидела Астрид, держащая на коленях таз с холодной водой. «Все-таки вернулась, – отметил Аарон. – И даже выглядит вроде бы трезвой». Однако Руби обрадовалась присутствию Астрид далеко не так сильно, как он. Она застыла на пороге и выдавила: – Ну, конечно, тут как тут. Возле своей любимой Беатрис. – Я тут теперь живу, так что, давай обойдемся без этого, – тихо, не поворачивая к ней головы, ответила Астрид. – Живешь?! Серьезно? Если бы я знала, что ты живешь ко мне так близко, я бы переехала. – Руби, – голос Астрид похолодел. Видно было, что ей стоит большого труда держать себя в руках. – Пожалуйста. Беатрис тяжело больна. Мне кажется, у нее что-то с горлом. Ей очень тяжело дышать. Посмотри ее. Сейчас. – «Пожалуйста»? – Руби уцепилась за это слово, ее голос прозвучал ехидно. – Значит, так ты теперь со мной заговорила? Пожалуйста? Больше не хочешь впечатать меня в стенку, оставить синяки на моих запястьях, м? У тебя уже пропало настроение насмехаться над моей болью? Над моей потерей? Над моей дочерью. Теперь твоя любимая девочка заболела, да? – Руби, прошу тебя… перестань… – голос Астрид прозвучал устало. – Я была тогда не в себе, ты ведь и сама понимаешь. У меня не было желания насмехаться над Асей и твоими чувствами. – Ну что ж. Тогда сегодня я тоже не в себе, – и она вдруг улыбнулась, жуткой улыбкой, повергнувшей в молчаливый шок Аарона и Тайлер. – Как тебе понравится, если сегодня я буду не в себе? Я же просто чокнутая Руби. У меня крыша поехала. Вы все всегда так думали. Ну так вот, может, это правда, а? – Руби рассмеялась, и в тишине комнаты этот звук прозвучал совершенно безумно, неуместно. Просто страшно. – Знаете что? Мне надоело притворяться. Надоело быть хорошей и всем угождать. Вылизывать всем жопы надоело! Надоело быть правильной! И помогать вам я тоже не хочу! Особенно ей… – она кивнула на Беатрис. – Она мне вообще никогда не нравилась. Надоедливая девочка. Вечно стучит в дверь, по нервам. Бум-бум-бум! – Руби сорвалась на громкий крик. – И чего вы все ее так любите?! Что в ней хорошего? И что вы уставились на меня?! Тоже теперь меня ненавидите? Даже ты, Аарон? – она шагнула к нему, провела кончиками пальцев по его плечу. – Руби! – Астрид потеряла терпение и встала, намереваясь поймать Руби и насильно притащить ее к постели Беатрис. – Прекрати ломать эту комедию! Хотя бы сегодня! Если я тебя так раздражаю, то я уйду! – Нет, – она снова улыбнулась. – Это я уйду. А вы разбирайтесь. Как хотите. Без меня.

* * *

День не задался с самого утра. Астрид приснился сон. Слишком реалистичный, и лучше бы это был какой-нибудь страшный кошмар. Но нет. Сон был прекрасным. Ей снилось, что уже наступило лето, они с Майей сидели в вагоне заброшенного поезда и хотели провести там всю ночь. Устроившись на нижней полке купе, они зажгли свечи и смотрели на мерцающие язычки пламени в темноте. Майя обнимала ее и говорила, что хочет поехать вместе с ней в Сучкино. И они обе смеялись. – На самом деле мне не хочется никуда ехать, – прошептала Майя, когда их смех затих. – Мне хочется, чтобы этот старый поезд вечно стоял на своих ржавых рельсах. И чтобы мы навсегда остались в нем. И в этом городе. – Ты хочешь остаться в Кромлинске навсегда? – удивилась Астрид, и какое-то тяжелое, нехорошее, подавленное воспоминание зашевелилось в ее мозгу. – Да. Мне хочется остаться здесь. Мне нравится Кромлинск, – Майя прижалась к ней чуть крепче, как бы говоря, что куда больше Кромлинска ей нравится сама Астрид. – Это неправильно, – прошептала Астрид. – Ты должна будешь уйти, как только представится такая возможность. – Она не представится. Никто не может уйти из Кромлинска. Ты же знаешь. – Никто… Кроме… Тебя, – и в ту же секунду, болезненно-тягучую, она вспомнила. Вспомнила, что Майя уже ушла. И вместе с ней в вагоне поезда сидит лишь призрак, которого она выдумала. Астрид оторвала взгляд от пламени свечей, опустила голову и поняла, что рядом никого нет. Она коснулась ладонью пустого места, где еще мгновение назад сидела Майя, и осознание обрушилось на нее уничтожающей лавиной. Они не проведут здесь ночь. И Майя никогда не увидит обещанного лета в Кромлинске. Они не будут больше бродить по «Подкове» и целоваться в темном зале кинотеатра, никогда больше не поссорятся, и Майя не обзовет ее «тираншей» и «абьюзершей». И Астрид даже ее голоса никогда не услышит. А потом она проснулась, проснулась в этом осознании, которое затопило ее мозг горячей водой, и Астрид стало так больно, что она нарушила обещание, данное Аарону с Тайлер, и тайком сбежала из квартиры. Она не собиралась напиваться до отключки. Ей просто хотелось немного заглушить боль. Хотя бы немного. Она добрела до своей непротопленной холодной квартиры на стрельбище и выпила один стакан неразбавленного кальвадоса, который тут же помог ей согреться и разлился приятным туманом в голове. Сюжет сна стал более блеклым, ощущение близости Майи ослабело, и боль чуть померкла, притупилась. В бутылке оставалось еще как раз на один стакан, и Астрид знала, что если она его выпьет, боль исчезнет совсем, и она снова уснет, на этот раз без сновидений. Но она сдержалась, оставив выпивку на еще один крайний случай, как последнее обезболивающее, закупорила пробку и отправилась прогуляться, чтобы спиртное выветрилось. Ей не хотелось, чтобы от нее пахло слишком сильно, когда она вернется домой. Астрид не собиралась врать Тайлер, если та обо всем догадается, но все-таки было бы лучше, если бы не догадалась. Астрид вернулась, когда уже начало темнеть, и обнаружила, что Тайлер мечется в панике, а Беатрис лежит с высокой температурой. И, когда они вместе делали для девочки компресс, Тайлер все-таки почувствовала запах кальвадоса и сказала тихо: – Мне все равно, что ты пила. Я рада, что ты вернулась. Относительно трезвой. Мне было… очень страшно. За тебя. – Прости, – так же тихо и не поднимая головы, ответила Астрид. – У меня была такая тяжелая ночь и… я выпила совсем немного. Не надо было вообще, но… – Не оправдывайся. Все в порядке. Ты смогла остановиться, это главное. Хотя я думала, что мы все это дерьмо повыкидывали… – Ну… ты же знаешь, – Астрид невесело хихикнула. – Истинный алкаш всегда оставит себе заначку. – Да, я подозревала, – Тайлер улыбнулась. Они положили горящей Беатрис компресс на лоб, а еще через несколько минут пришли Аарон и Руби. Руби. На самом деле Астрид ждала чего-то подобного. Очередной мстительной выходки, но все же надеялась, что в сложившихся обстоятельствах, да еще и при Аароне Руби поведет себя достойно. Но ошиблась. Когда Руби вышла из комнаты и застучала каблуками по коридору, а Аарон с широко открытыми от ужаса глазами хотел броситься следом за ней, Астрид остановила его, поймав за предплечье. – Не надо. Не унижайся перед ней. Кто угодно, только не ты. Побудь пока с Тайлер, а я сама разберусь. Беатрис без помощи не останется. Я обещаю. Аарон кивнул, в его красивых темных глазах мелькнуло облегчение, и Астрид пошла прочь из квартиры вслед за Руби. Та уже успела спуститься с крыльца и шла по дорожке мимо двора, в направлении своего дома. – Руби! – заорала Астрид в полный голос, который был у нее дай боже, но Руби не замедлила шаг и не оглянулась. Тогда Астрид догнала ее и ухватила за запястье, стараясь, чтобы это вышло не слишком грубо. Не как в прошлый раз. – Отцепись! – Руби мгновенно пришла в бешенство, обернулась, и ее волосы яркой багровой волной хлестнули Астрид по лицу. – Не смей трогать меня! – она попыталась вырвать руку, но Астрид держала крепко. – Руби, прошу тебя… Помоги ей. Беатрис очень плохо. Она может умереть. Я сделаю что угодно, только помоги ей. Если тебя раздражает мое присутствие, я просто уйду. Но помоги Беатрис. – Мне ничего от тебя не нужно! Пусти меня! – Руби ударила Астрид по коленке своим медицинским чемоданчиком, который она держала в свободной руке. Удар был довольно сильным, и Астрид чуть покачнулась, поморщилась, но запястье Руби не выпустила. – Мне плевать на Беатрис, пусть умирает! – глаза Руби сузились, и она неожиданно понизила голос. – Я сгнию в этом проклятом городишке и никогда не увижу собственную дочь, так какое мне дело до чужого противного ребенка? Я должна лечить ее только потому, что ты ее любишь? Да мне плевать! – Руби… – голос Астрид тоже стал тише, приглушеннее, отчаяннее. – Я тоже любила Асю, ты ведь знаешь. Конечно, наши к ней чувства не сравнимы, ведь ты ее мать. Но это не значит, что я ее не любила и не страдала, потеряв ее. И если сейчас я люблю Беатрис… это не значит, что я забыла Асю. Пожалуйста, не нужно этой ревности. Я помню ее так же, как и ты. Помню, как она любила Сильваниан Фэмили, и как мы ели карамельные яблоки в парке, и как она забиралась к нам в кровать ночью и просила меня рассказать про бандитов, с которыми я воюю на работе. Она так и говорила «воюю». Я помню множество деталей, и они тоже причиняют мне боль. Руби, пожалуйста… Я не хочу потерять и Беатрис. Лицо Руби изменилось. Злоба схлынула с него, и на какое-то короткое мгновение лицо Руби утратило все признаки эмоций, превратившись в белую каменную маску. А еще через мгновение Астрид увидела в ее глазах то, чего не видела уже много лет. Она увидела в них жизнь. Губы Руби дрогнули, она несколько раз часто моргнула, прогоняя непрошенную боль, а ее запястье вдруг стало мягким и податливым в руке Астрид. – Руби, пожалуйста. Несмотря на все, что я говорила о тебе, я все равно чувствовала, все равно знала, что в тебе осталось что-то. Я не знаю, что это, но я вижу это сейчас. Я всегда называла тебя мертвой, но на самом деле я была не права. Прости меня. За то, что тогда… сделала тебе больно. Когда Майя ушла. Я совсем с катушек слетела. Я сказала тебе много отвратительных вещей. Прости меня. Мы много боли друг другу причинили, но мы так устали… Пожалуйста. Давай остановимся. Просто остановимся на этом. Мы обе… начинаем терять человеческий облик, Руби. И это страшно. Прошу тебя… Давай вернемся к Беатрис. Ты можешь облегчить ее боль, и хотя это не облегчит твоей собственной боли, возможно, это все равно стоит того? Я могла бы пойти к этому идиотскому ортопеду, но он меня так бесит. Я его даже видеть не могу! Пожалуйста, я хочу, чтобы Беатрис помогла именно ты. – Меня он тоже бесит, – выдала Руби, и уголки ее губ дернулись, на этот раз от едва сдерживаемой непрошенной улыбки. – Напыщенный идиот. – Не то слово! Тошнотворно правильный зануда. Павлин. С портфелем. – Павлин с портфелем! – повторила Руби и сначала тихонько прыснула, а потом не удержалась и рассмеялась громче. Астрид захохотала вслед за ней, и они хохотали так громко, что не заметили Аарона, который все-таки спустился проверить, как у них дела. И меньше всего он ожидал увидеть Астрид и Руби сгибающимися пополам от смеха. – Ладно… – выдохнула Руби, заметив Аарона. – За нами… уже… пришли, кажется. Разожми свою клешню, Астрид, и пойдем наверх. Астрид с улыбкой облегчения и благодарности разжала свою «клешню», выпуская наконец запястье Руби. – Не обращай внимания, Аарон, – Руби чуть похлопала мужчину по плечу, проходя мимо. – И забудь все, что я сказала про Беатрис. У меня слегка поехала крыша, но теперь все в порядке. Павлин… с портфелем… От этой магической фразы они с Астрид снова зашлись хохотом. Аарон, все еще бледный и растерянный, пожал плечами и сказал: – Нет, все-таки ваши отношения – это самое жуткое, что я когда-либо видел. Но в ответ Астрид и Руби лишь заржали еще громче.

* * *

После тщательного осмотра Беатрис, с которого Руби выгнала всех, кроме Астрид, был выдан неутешительный диагноз: – У нее скарлатина. – Ты шутишь? – прошептала Астрид. – Отнюдь. С чувством юмора у меня всегда было неважно, но не до такой степени, – Руби покачала головой и отошла от кровати девочки, к своему раскрытому на столе чемодану-аптечке. – И что… теперь… делать? – пробормотала Астрид. – Ты ведь… сможешь ее вылечить? – Да, конечно. Беатрис просто нужен антибиотик. Сейчас я его приготовлю, и завтра ей уже станет лучше. Астрид выдохнула и упала спиной на кровать, на свободное пространство под ногами девочки. – С ней все будет хорошо, – сказала Руби. – Многие дети болеют скарлатиной, ничего страшного. Главное, чтобы лечение было своевременным, и тогда осложнений не наступит. И это очень заразное заболевание, для детей преимущественно, поэтому вам придется посадить Беатрис на двухнедельный карантин и ограничить ее встречи с кем бы то ни было. – Нет проблем, – согласилась Астрид. Руби развела в чашке какой-то белый порошок, залив его водой и размешав маленькой ложечкой. Продолжая мешать и не поворачиваясь к Астрид, она спросила: – А ты, значит, живешь теперь здесь? – Угу. Тайлер… за мной присматривает. Чтобы я… не натворила дел. – Каких дел? – Я… спиваюсь, Руби. – Вот как… – Руби помолчала. – На самом деле… Я тоже. Только у меня свой способ. – Снотворное? – Да. Всё надеюсь… что однажды мне просто не придется просыпаться. Но нет, каждый раз приходится. – Руби, это ведь не игрушки, – Астрид посерьезнела и снова села на постели. – Ты еле слезла со снотворного после… исчезновения Аси. И ты обещала, что больше не будешь его принимать. Руби хмыкнула. – А ты обещала, что никогда не станешь алкашкой, как твой гребаный папаша. И что в итоге? Мы обе падаем все ниже. – Я… пытаюсь остановиться. Ты тоже можешь. Попытаться. – Могу… Но не знаю, зачем, – она отложила ложку на стол и снова подошла к постели девочки. – Давай, помоги мне поднять ее и напоить лекарством. Нужно постараться, чтобы в нее попало хоть что-то. Беатрис ненадолго пришла в сознание и со стоном выпила антибиотик. – Что это… за гадость? – пробормотала она, слизывая оставшиеся на губах крупинки белого порошка. – Это гадость, которая поможет тебе быстрее поправиться, – ответила Руби и легким, как будто неуверенным жестом погладила девочку по голове. – А теперь поспи еще немного. – Я умру? – спросила Беатрис, глядя прямо Руби в глаза. – Я знаю, что умру. Так плохо мне еще не было. – Не умрешь, – Руби помогла ей опуститься обратно на подушку и укрыла девочку одеялом до подбородка. – Температура скоро опустится, и ты сразу почувствуешь себя лучше. У тебя молодой и сильный организм, он быстро оправится. Не волнуйся и спи. Беатрис уснула примерно через пару минут, а Руби кивнула на дверь и сказала: – Пойдем. Нужно рассказать Аарону и Тайлер, как лечить ее. Тайлер, как только услышала, что у Беатрис скарлатина, пришла в еще большую панику, а Аарон, наоборот, окаменел и стоял неподвижно, словно огромная статуя, безэмоциональная снаружи и скрывающая целую бурю тяжелых переживаний внутри. Но Руби благодаря своему профессиональному спокойно-уверенному голосу довольно скоро удалось убедить их обоих, что с Беатрис все будет в порядке, и что все дети в свое время болеют то скарлатиной, то краснухой, то ветрянкой, то каким-нибудь коклюшем. Она объяснила Аарону, как часто нужно давать девочке лекарство, чем ее поить, и как полоскать горло. И напоследок сказала, что зайдет через пару дней проверить ее самочувствие. Когда Руби собралась уходить, Астрид вызвалась проводить ее. Руби возражать не стала, лишь молча кивнула, как будто ждала этого. Они обе чувствовали необходимость поговорить. На улице уже стемнело и стало довольно прохладно. На Руби была надета легкая шифоновая изумрудная блузка с длинным рукавом и воланами на груди, и молодая женщина обняла себя руками, почувствовав холод наступающей ночи. Некоторое время они шли молча, а потом Руби произнесла тихо: – Я не желала ей смерти. Беатрис. Да, я никогда не питала к ней теплых чувств, и чаще всего она меня раздражала, но я не хотела, чтобы она умерла. Я позволила себе психануть лишь потому, что теперь я не единственный врач в Кромлинске. Я знаю, ты можешь подумать… после Вити, и после Майи… Что я хочу уничтожить всех, кто тебе дорог, но это не так. – Я знаю, – Астрид кивнула. – Иногда забываю, конечно. Иногда хочу убить тебя на месте. Но на самом деле… знаю. – Иногда… – Руби еще понизила голос, словно боялась собственных слов. – Я сама не понимаю, что со мной происходит. Возможно, вы были правы, и мне… нужна психиатрическая помощь. – Не тебе одной, – вздохнула Астрид. – Я тоже с трудом справляюсь со своим дерьмом… Оно из меня так и лезет. – Ну, мне показалось, что Майя на тебя хорошо влияла. – Вот именно, что влияла. В прошедшем времени. А стоило ей уйти, как я снова… с цепи сорвалась. – Ты в нее и правда влюбилась… – Руби вздохнула. В ее голосе не было вопроса, не было сомнения, Руби просто констатировала факт. – Кто бы мог подумать. Тебе никогда не нравились такие… как она. Одна только стрижка чего стоит. Майя пришла в Кромлинск почти лысой. Астрид тихонько усмехнулась: – Ну, мне удалось уговорить ее немного отрастить волосы. А теперь.. она наверное уже снова подстриглась. Не знаю. Я… мне она даже лысой нравилась. Руби улыбнулась. – В ней действительно что-то есть, в этой девочке. Даже я готова это признать. И в те минуты, когда меня не раздражал весь мир, она мне даже немного нравилась. Немного. Она была очень ласковой и милой. Такой девочке хочется дать что-то взамен. А у меня ничего не было. Я ничего не могла дать и бесилась из-за этого. А сейчас… – они остановились возле подъезда Руби, и она опустила голову. – Сейчас я готова была бы отдать ей что угодно, в том числе свою жизнь, лишь бы она вернулась. Я… бесконечно сожалею о том, как относилась к ней. Вот только уже поздно. – Она бы вернулась, если бы могла, – отозвалась Астрид, и голос ее прозвучал успокаивающе. – Зная Майю, я могу сказать, что она обязательно вернулась бы, если бы у нее была такая возможность. Но этот портал… или чем бы оно ни было… закрылся. – Как думаешь… он откроется снова? Когда-нибудь? – спросила Руби, поднимая на Астрид усталый и грустный взгляд. – Не знаю, – ответила Астрид. – Но я стараюсь не слишком сильно надеяться на это. Надежды… часто сводят с ума. – Как меня, – Руби усмехнулась, все так же грустно. – Зайдешь? Можешь даже остаться у меня. Мы так давно… не разговаривали по-человечески. Я правда даже не помню, когда. – Год назад, наверное, – Астрид усмехнулась. – А после прихода Майи мы друг друга окончательно возненавидели. – Но теперь Майи нет, – Руби сказала это как будто с вызовом, не отводя от Астрид взгляда. – Так зайдешь? И Астрид кивнула и шагнула вперед раньше, чем успела подумать над ответом на этот вопрос. Она не могла сказать, что уже простила Руби за все ее выходки, вот так сразу в один момент Астрид не могла простить ее за то, что та убила Витю и за то, что отказалась отдавать Майе свой пистолет, из-за чего девушка чуть не погибла и была ранена. Но сейчас, после ухода Майи, Астрид чувствовала, что внутри Руби что-то надломилось, надломилось нечто, что раньше заставляло ее бесконечно лицемерить, притворяться и лгать. И пусть Руби наговорила ей сегодня много гадостей и вела себя просто отвратительно в присутствии Аарона и Тайлер, она, во всяком случае, была настоящей. Впервые за долгие годы Астрид видела, что Руби не притворяется. Что-то настоящее было внутри нее, и Астрид просто шагнула этому навстречу. Шагнула за Руби в темноту подъезда. В комнате Руби включила настольную лампу, явно не желая разрушать полумрак грубым верхним светом, и спросила, обращаясь к стоящей в дверях Астрид: – Что будешь? Чай или вино? Обещаю, напиться я тебе не дам. Парочка бокалов и обойдешься. – Лучше чай, – Астрид вздохнула. – Я сегодня уже нарушала свой сухой закон. – Хорошо, – Руби улыбнулась. – Тогда я тоже выпью чаю. Она ушла на кухню, а Астрид села на сложенный диван и вытянула усталые ноги, которым сегодня пришлось проделать долгий путь на стрельбище и обратно. Осмотревшись, Астрид подумала, что квартира Руби стала еще более пустынной, чем была раньше. Даже на письменном столе ничего не стояло и не лежало: ни бумаг, ни книг, ни канцелярских принадлежностей. Только одинокая старая настольная лампа со свернутой набок «шеей» и облупившейся зеленой краской по ободку. Все личные вещи Руби были убраны, спрятаны от посторонних глаз. «В этом ты вся, – подумала Астрид. – Прячешь настоящие эмоции в наглухо запертых ящичках своей души». Руби вернулась через несколько минут с подносом, на котором стояли белый заварочный чайник, чашки и сахарница. – Печенья нет, – сообщила она с улыбкой. – С тех пор, как мы с тобой живем на ножах, поставка печенек в мой дом резко сократилась. Астрид тоже улыбнулась, помогая Руби поставить поднос на диван между ними. – Как-нибудь принесу тебе, – сказала она. – С мышьяком? – хохотнула Руби. – Нет. Со стрихнином. Они улыбнулись друг другу, расслабляясь и успокаиваясь все больше, разлили горячий чай и взяли по чашке. – Расскажи мне о Майе, – попросила Руби тихо. – Я так и не поняла, как у вас все началось. Я отвела ее к тебе на стрельбище, а через две недели узнала, что вы уже спите вместе. Как тебе это удалось? Я была в шоке. – Майя уже рассказывала тебе, как, – Астрид вздохнула, вжимаясь ладонями в горячую чашку, до боли, до невыносимого жжения. – Что ты ее изнасиловала? – Руби хмыкнула. – Но это же полный бред. – Не бред. Все так и было. – Да быть этого не может! В каком смысле «изнасиловала»? Зачем тебе это было нужно? Так и скажи, что вы просто напились, и ты ее соблазнила. У тебя это чертовски хорошо выходит, надо заметить. Во всяком случае, со мной сработало «на ура». Я прекрасно помню, как зашла к тебе на чашечку кофе, которая превратилась в три бокала вина, а опомнилась, когда уже лежала с тобой в кровати, а на телефоне у меня был двадцать один пропущенный от мужа. – Нет. С Майей было не так. Она говорила тебе правду. И зря ты так отнеслась к ее словам. – Но, Астрид! – Руби посерьезнела. – Я же знаю тебя. Да господи, ты бы никогда… – она осеклась на мгновение. – Никогда не поступила, как твой отец. – Я тоже так думала, – пальцы сильнее вдавились в чашку с кипятком. – И я не знаю, что произошло со мной в тот момент. Мне казалось, что ничего такого в этом нет, ведь я не мужчина. И что того ужаса, который мой отец делал с матерью, я с ней не делала. Значит, я не похожа не него, и все иначе. Уже потом, со временем, я начала осознавать, что сотворила… – Но почему? – Руби была искренне удивлена. – Почему ты это сделала? Потому что Майя была влюблена в меня? – Отчасти, – Астрид пожала плечами. – Мне хотелось забрать ее у тебя. Как можно скорее. И она так сильно понравилась мне… Что я сама этого испугалась, и я даже злилась на нее за то, что она вызывает во мне такие чувства. Выводит меня из равновесия. Снова и снова. – Но, господи, Астрид, ты ведь могла просто увести ее у меня. Зачем было опускаться до насилия? Кроме того, я сама практически перестала с ней встречаться, у тебя были все карты на руках, тебе требовалось лишь немного времени. Тебе ведь всегда нравилось добиваться своего, а не забирать силой, – в голосе Руби не было осуждения, только искреннее желание докопаться до мотивов Астрид и понять ее поведение. И от этого Астрид испытала странное облегчение. Ей было очень это нужно. Чтобы хотя бы один человек в этом мире не судил ее поступок. – Я знаю, что… могла бы, – прошептала Астрид, чуть ослабляя хватку и ощущая, как боль обнимает ладони. – Но в тот момент моя самоуверенность почему-то отказала мне. Я боялась… что с Майей ничего не получится. Я просто боялась, что повернуть ее в свою сторону у меня не выйдет никогда. Она так меня ненавидела… И так раздражала меня этим. Наверное, у меня самой включилась гордость. Мне не хотелось бегать за ней. Короче, я просто слетела с катушек окончательно… Я как будто… в тот момент я перестала быть собой и стала кем-то другим. Я не могла это контролировать, я словно действовала по какому-то сценарию и думала, что только по этому сценарию можно добиться любви. Я подумала, что мне никогда не донести до нее своих мутных чувств словами, и мне показалось, что делом я смогу показать ей это куда нагляднее. – И у тебя получилось, надо заметить, – Руби усмехнулась. – Талант не пропьешь. – Все было не так пошло, как ты думаешь! – воскликнула Астрид, обиженная и смущенная. – Я знаю, что не так, – голос Руби прозвучал примирительно-мягко. – На самом деле раньше я не верила, что между вами есть какие-то настоящие чувства. Уж больно все это было быстро и нелепо. Теперь я понимаю, что ошиблась. Я вижу, как сильно ты в нее влюблена. И за тот случай… когда в Майю попал рикошет. Я хочу извиниться. Когда я думаю об этом теперь, когда вспоминаю свои слова… – Руби поставила чашку на поднос, словно держать ее вдруг стало слишком тяжело, и прикрыла глаза. – Все-таки судьба неплохо поиздевалась надо мной. Я тоже получила свой рикошет. Тогда я сказала, что жизнь Майи не так важна в масштабах Кромлинска, как моя. Или что-то подобное. И вот что случилось… Майя оказалась тем самым единственным и неповторимым человеком, которого я искала пять лет. А теперь… она ушла. – Даже если бы Майя была обычной. Ты не имела права ставить чью-то жизнь выше или ниже своей собственной. Все равны, Руби. Тебе давно следовало понять это и прекратить играть в Господа Бога. – Да, – она кивнула. – Я действительно заигралась. Но мне так это надоело, если бы ты только знала. Я больше ничего не хочу. Не хочу управлять этим городом, принимать решения, изображать главную. Мне хочется просто спать. Уснуть и не просыпаться до тех пор, пока не вернется Майя. А если… она не вернется… то не просыпаться никогда. – Не говори так, прошу тебя… – Астрид тоже поставила свою чашку, убрала разделяющий их поднос на пол и прошептала: – Иди сюда. Руби обняла ее, смело, почти отчаянно, как будто очень давно этого хотела, она уткнулась лицом в шею Астрид, обжигая своим дыханием ее кожу. – Я так больше не могу, Астрид, – голос Руби дрогнул. – Я была бы рада узнать, что угодно… даже что она умерла, тогда я просто могла бы смириться с этим и жить дальше или не жить, не важно. Но я так устала от этой неопределенности… Я то представляю ее выросшей, представляю четырнадцатилетней, такой, как Иви, представляю, как она живет сейчас без меня, с кем дружит или, может, даже встречается. То представляю ее снова маленькой, какой я видела ее в последний раз, в нашей постели, лежащей на боку, прижавшись спинкой к моему животу и груди и сладко посапывающей во сне. Представляю ее застывшей во времени. А потом… я представляю ее мертвой, представляю, что стало с ее маленьким мертвым телом за все эти годы, и будь проклято мое медицинское образование, потому что я как никто другой могу представить все стадии разложения, и это сводит меня с ума, это… – Ну все, ну перестань, Руби, пожалуйста, – Астрид прижала дрожащую женщину к себе, погладила по мягким волосам. – Не думай об этом, прошу тебя. Для нас Ася навсегда останется живой, теплой, беспредельно милой. Пожалуйста, давай помнить ее такой. – Я так устала, Астрид… Я не хочу жить, я не могу больше жить. Не могу ждать. Все равно ничего не происходит и не произойдет. – Мы не можем этого знать наверняка… Ты ведь не знала, что Майя умеет перемещаться в Кромлинск и обратно. Кто знает, что еще случится. Я знаю, что всегда говорила тебе отпустить свои бесполезные надежды, но, возможно… я была не права. Возможно, тебе действительно есть на что надеяться. И сердце тебя не обманывает. – Астрид… пожалуйста, давай не будем больше ссориться, – прошептала Руби, натягивая пальцами ткань футболки Астрид. – Я знаю, что у нас все равно не получится, но давай больше не будем. Иногда мне кажется, что ты – мой единственный якорь в этом мире. Моя связь с реальностью. И пока ты рядом, я не сойду с ума окончательно. – Хорошо. Давай не будем, – Астрид улыбнулась. Они посидели некоторое время в молчании, обнимая друг друга, а потом Руби попросила: – Останься со мной. Не уходи, пожалуйста. Я разложу этот чертов диван, который ты ненавидишь. Пожалуйста. – Какое заманчивое предложение – остаться на ненавистном диване, – Астрид глухо усмехнулась. – От него действительно трудно отказаться. И она осталась. Они раздвинули диван вместе, убрали поднос с остывшим чаем и выключили торшер. И Руби впервые за последние месяцы легла спать без снотворного. Она прижалась к лежащей рядом Астрид, прижалась безо всякой задней мысли, и они обе знали это. В комнате стало прохладно, и Руби натянула на них мягкий плед. Ее пальцы в полумраке коснулись маски на лице Астрид, и Руби чуть оттянула резинку на себя. – Сними ее, – шепнула она. – Со мной ты можешь спать без нее. – Нет, я… не могу, пожалуйста, – Астрид вцепилась в маску, но Руби быстро накрыла ее пальцы своими и чуть погладила. – Отпусти. Я ведь прекрасно знаю, что под ней. И я знаю, ты думаешь, что из-за этого я тебя разлюбила и расхотела. Это не так. Я просто остыла, Астрид. Не только к тебе, но и ко всему в этом мире. Сними эту чертову железяку, ради бога. И Астрид сдалась, убрала руку, позволяя Руби запустить пальцы под резинки и стащить маску с ее лица. Она мгновенно ощутила себя голой, уязвимой, униженной, и зажмурилась, чтобы не смотреть на Руби, которая кинула маску на пол и гладила Астрид по волосам, успокаивая. – Ты снимала ее при Майе? – спросила Руби приглушенно. – Нет, – ответила Астрид быстро, почти с ужасом. – Это зря, – Руби коснулась кончиками пальцев «запретной», правой половины лица. – Мне жаль, если я заставила тебя считать себя уродом. Я… не хотела этого. Не прячься от Майи. Если она вернется… сними эту маску. На самом деле все далеко не так страшно, как тебе кажется. Всего лишь несколько шрамов. – Всего лишь нет глаза, – буркнула Астрид. – Это тоже нестрашно, – улыбнулась Руби. – И это не оттолкнет Майю, я уверена. – Я… попробую, – Астрид тихо вздохнула. – И спасибо. За Беатрис сегодня и… за все. – И тебе. Спасибо. За то, что осталась. Они обнимали друг друга крепко, до тех пор, пока усталость не начала брать свое, и уснули почти одновременно, возможно, впервые став друг для друга не ядом, а лекарством.