Разве кто-нибудь из нас, кроме как в наших снах, действительно ожидает, что вновь увидит самого дорогого ему человека, даже если он уходит лишь на несколько минут, по самому обыденному делу? Нет, отнюдь. Всякий раз, как только они скрываются из виду, мы в глубине наших сердец записываем их в мертвые. Уже получив так много, рассуждаем мы, можем ли мы ожидать, что нас не сбросят с небес, как Люцифера, за столь вопиющую самонадеянность нашей любви? (Стивен Кинг. Цикл о Темной башне)
«Я трезвая. Я абсолютно трезвая уже больше двух недель. Людей с психическими расстройствами в моем роду тоже не было. Поэтому у меня совершенно точно не белая горячка и не бред. Я видела то, что видела. Это было реальным», – Астрид бежала, и ее сбивчивые мысли, толкая одна другую, бежали вслед за ней, то обгоняя ее, то оставляя в голове абсолютную пустоту шока от увиденного. Астрид домчалась до подъезда, схватила за руль велосипед, нечаянно долбанув его передом об открытую подъездную дверь, и, чертыхнувшись, запрыгнула в седло и поехала. Как можно скорее найти Руби. Как можно скорее рассказать ей о случившемся. «Она ведь поверит мне, правда? Она не подумает, что у меня белая горячка?». Астрид знала, что если с теми же новостями приедет прямо сейчас к Аарону и Тайлер, те, возможно, и поверят ей, но далеко не сразу. Потому что они знают, что она пошла на стрельбище. За боеприпасами, но лишь по ее словам. Наверняка, в их головах крепнут подозрения о том, что на стрельбище Астрид отправилась, чтобы выудить из своих алкоголических закромов заначку кальвадоса, и первым делом Тайлер наклонится к ее губам, как бы невзначай, чтобы дотянуться до стоящей на столе солонки, но на самом деле, чтобы уловить запах спиртного. Руби же, относящаяся к ее алкоголизму так же равнодушно, как и ко всему остальному в этом мире, вряд ли заподозрит ее во лжи. И, кроме того... Это Руби впервые перешла границу Кромлинска вместе с ней шесть лет назад. И, несмотря на все, что за эти шесть лет произошло между ними, Астрид знала, что именно ей должна рассказать первой. Через час, когда Астрид, не чувствуя ног от быстрой езды, добралась до подъезда Руби, она уже сама начинала сомневаться в увиденном. Уж слишком это было невероятно даже для Кромлинска. «Если Руби скажет, что у меня просто температура, и напоит какой-нибудь горькой мерзкой травой, я ей, пожалуй, поверю». В квартире Руби не оказалось, и Астрид сразу же решила проверить заодно и лабораторию. В последнее время, после того как они (вроде как) помирились, Руби стала чуть меньше спать под снотворным и чуть больше времени посвящать исследовательской работе в лаборатории. По вызовам вместо нее ходили теперь ортопед Николай или «студенты», бывшие фармацевты, получившие от Руби уже достаточно внушительный запас знаний для самостоятельной деятельности. А в самочувствии Руби наметились значительные улучшения, и Астрид ловила себя на том, что радуется этому. Даже если это всего лишь затишье перед очередной бурей, ей оно нравилось. Ей нравилось проводить вместе с Руби долгие летние вечера, пить лимонад со свежей мятой из оранжереи, сидя на неостекленном балконе, или забираться на крышу и смотреть закаты. Это было лучше, чем одной. И это помогало ей не сойти с ума от мыслей о Майе и кальвадосе. Ей нравилось ощущать холодную рациональность Руби рядом с собой. Слушать ее рассуждения и ее теории, узнавать о результатах ее научных экспериментов. Руби много занималась разработкой лекарств, и некоторые из них просила попробовать Астрид, которой нравилось шутить о том, что Руби пытается ее отравить, а Руби лишь с загадочной улыбкой отвечала: «Может, и так», а потом просила Астрид описать свои ощущения после препаратов и вносила какие-то пометки в свою толстую общую тетрадку. Они чувствовали себя спокойно друг с другом. Электричество былой ненависти, витавшее в воздухе прежде, словно утратило заряд. И в своих разговорах они никогда не касались острых тем, не вспоминая ни Витю, ни младшего брата Астрид. О Майе с той ночи они тоже почти не говорили, как будто раз и навсегда объяснив друг другу свои чувства. – Руби! – позвала Астрид, переступая порог квартиры-лаборатории и ощущая бьющий в нос специфический медицинский запах. В собственном, вечно «железном» голосе она уловила нотки пробивающейся истерики. – Я здесь, – крикнула Руби из комнаты. – Не забудь разуться! «Она еще хотела добавить, чтобы я помыла руки, но сдержалась», – подумала Астрид, поспешно скидывая кроссовки. Руби сидела за длинным белым столом, уставленным стеклянными колбами и пробирками. Возле нее лежали горстками несколько насыпанных на бумажки порошков разного оттенка. Некоторые были зеленоватые, некоторые – кристально белые, а другие – фурацилиново-желтые. На самой Руби был надет белый халат и перчатки, а волосы она убрала под медицинскую шапочку. – Чего тебе? – спросила Руби несколько грубо, поскольку ненавидела, когда ее отвлекали от работы, однако взгляд на Астрид все-таки подняла. – Нужно поговорить, Руби. Кое-что случилось. – А до вечера это точно не подождет? – ее губы скривились. – Нет! – рявкнула Астрид. – Снимай халат и тащи свою задницу на кухню. Руби тихонько ругнулась, встала и, снимая перчатки, спросила: – Идти куда-нибудь далеко надо будет? Кто-то умирает, или что? – Нет. Руби повесила халат на спинку стула, оставшись в длинной легкой юбке с кожаным поясом и темно-синей блузке без рукавов. На кухне она открыла холодильник и достала кувшин с лимонадом, налила его в стаканы, и Астрид пришлось подождать, пока она попьет, чтобы не вываливать новости сразу. Она подумала, что после услышанного Руби захочется выпить чего-нибудь покрепче лимонада. – Я сейчас была на стрельбище, – начала Астрид, сев рядом с женщиной на маленький кухонный диванчик возле стола. – И я... кое-что видела. Это было очень странно, Руби. Она чуть нахмурилась, а ее лицо стало более сосредоточенно-внимательным, и Руби наконец приняла состояние Астрид и ее волнение всерьез. – Так. Ладно, – произнесла она, облизнув губы. – И что ты видела? – Я видела мальчика. Юношу, – ответила Астрид. – Он возник из воздуха прямо на моих глазах, когда я раскладывала на столе патроны. Сначала его фигура была какой-то нечеткой, как будто... прозрачной. Он был похож на призрака. Я серьезно, Руби. Я подумала, что у меня галлюцинации или что-то вроде этого. А потом я увидела лярв. Их было очень много сразу, штук двадцать, может, даже больше. Я никогда не видела их в таком количестве, да еще и средь бела дня. Они тянулись со стороны границы, проходили сквозь мои мишени... как будто издеваясь. И все они двигались к этому мальчику. А он просто стоял и что-то как будто бормотал себе под нос, я не смогла разобрать ни слова. Я только поняла, что он в ужасе, и как будто... не понимает, что происходит. – И он все еще был прозрачный? – спросила Руби, напряженно вглядываясь в ее лицо. – Некоторое время – да. Я начала стрелять в лярв. Я понимала, что всех мне ни за что не убить. Они словно вырастали из-под земли, ничего не боялись, они просто... шли к этому мальчику. А потом, я не заметила, как это произошло, но его фигура стала четкой и совершенно... реальной. Я видела его так же, как вижу сейчас тебя. – И ты на сто процентов уверена, что этот юноша был новеньким? Он точно не живет с нами в Кромлинске? – Конечно, уверена! Ты сама прекрасно знаешь, что через меня проходит каждый житель города, когда я учу его стрелять! И за две-три недели я успеваю с ним познакомиться весьма неплохо. Было бы странно, если бы память внезапно отказала мне. К тому же, он совсем зеленый! Дети и подростки всегда запоминаются лучше, потому что их не так много, и потому что за них ответственность больше. Этого парня я бы запомнила хотя бы потому... потому что... Она могла бы сказать про Витю, но Руби поняла всё без слов и кивнула: – Да, конечно. Ты права. Прости, что перебиваю. И что дальше было? – Дальше... Это очень сложно объяснить, но ладно. Я попробую, – Астрид потерла кожу на переносице под давящими резинками, которые словно впивались в ее лицо, тесные, как никогда. – Лярвы двигались очень быстро. Быстрее, чем я стреляла. И через несколько секунд они буквально облепили этого парня. Обступили его со всех сторон и зажали в плотный круг. Я никогда не видела ничего подобного. Я уже не могла стрелять по ним, потому что боялась попасть парню в лицо, да и в этом уже не было никакого смысла. Они пожирали его прямо на моих глазах, и я ничего не могла сделать. Во всяком случае... именно так мне казалось в тот момент. И я не знаю, сколько это продолжалось. Все как будто... затихло, замерло. Даже воздух вокруг нас застыл. Прошло несколько минут, это точно, а потом лярвы начали рассеиваться. Они растворялись в воздухе и отступали назад, а оставшихся я отгоняла выстрелами. И я... подошла к тому месту, где, как мне казалось, должно лежать тело этого мальчика. Я была уверена, что спасать мне уже нечего, и что на траве я найду лишь человеческую оболочку без признаков разума. Но я не нашла на траве никого. На том месте... было пусто. Мальчик тоже исчез. Астрид закончила и замолчала, давая Руби время осмыслить услышанное. Руби тоже молчала, и на лбу ее появилась глубокая складка, а губы напряженно сжались. – Этого. Не может. Быть, – произнесла она, наконец. – Да, я тоже так думала. Но я рассказываю тебе ровно то, что видела сама. Я потом обошла это место по всему периметру, думала, может, каким-то образом лярвы этого парня с собой утащили, но нет... Он просто исчез. Так же неожиданно, как и появился. Я не знаю... не могу понять, то ли это лярвы изыскали новый способ убийства, и теперь от человека не остается даже тела, то ли... – Он смог покинуть Кромлинск, – закончила за нее Руби. – Да. И больше я склоняюсь к последнему варианту. Потому что... ну это очень похоже на то, что я видела с Майей. Когда она растворялась и возникала из воздуха прямо на моих глазах, это было точно так же, как и с тем парнем. Разве что, Майя не становилась прозрачной. – Черт... – Руби на мгновение зажмурилась, а потом резко поднялась с дивана, двинув бедром стол, от чего он слегка зашатался, а лимонад из стаканов плеснулся на столешницу. – Скоро уже все смогут приходить и уходить из Кромлинска по своему желанию, а я так и буду сидеть тут и умирать от зависти! Черт бы их побрал! Она подошла к кухонной тумбочке и открыла дверцу нижнего шкафа, потянувшись за бутылкой с каким-то алкоголем. Как Астрид и предполагала, лимонад перестал ее привлекать. Терпеливо и молча она подождала, пока Руби наполнит уже другой стакан янтарной жидкостью (кальвадос, ну, конечно, опять этот чертов кальвадос), и выпьет его залпом. – Руби, я сильно сомневаюсь, что этот парень по собственному желанию попал в Кромлинск и ушел отсюда. Он выглядел очень испуганным и растерянным. Не похоже было, что он специально заглянул к нам в гости на огонек. И лярвы, совершенно очевидно, напугали его до смерти. Я думаю, что с ним это произошло так же случайно, как и с Майей. Возможно, просто есть люди – исключения для Кромлинска. Люди, для которых его законы работают как-то неправильно, с глюками и багами. Возможно, такие люди для Кромлинска – все равно что вирусы для операционной системы компьютера. – Возможно, – сухо согласилась Руби, наливая себе второй стакан. – Но мне от этого не легче. На глазах встревоженной Астрид она выпила и второй стакан тоже, и тоже залпом, после чего зажмурилась, скривилась, и губы ее чуть дрогнули, словно Руби изо всех сил пыталась задушить в себе поднимающиеся слезы, залить их терпким алкоголем. – Жизнь чертовски несправедлива, Астрид, – произнесла женщина глухо, не открывая глаз и держась за столешницу. – Я заметила это еще в юности, когда поняла, что у одних людей, которые этого даже не хотели, появляется что-то, о чем другие мечтали каждый день. Очень часто другим людям легко достаются те вещи, ради которых ты прикладываешь ежедневные усилия, и которые тебе даются потом и кровью. Они же получают их просто так. Вечные баловни судьбы. Одним из таких баловней был мой муж, кстати. Ненавижу его... до сих пор ненавижу. В университете ему всегда доставались пятерки, даже когда он не готовился к экзаменам. Просто так складывались чертовы звезды, гребаные планеты выстраивались в одну линию, чтобы этот говнюк попал под раздачу автоматов или просто попал к преподу, у которого именно в тот момент внезапно улучшалось настроение. В то время как я не спала ночами, зазубривая проклятые формулы до тошноты, а в итоге все равно получая снисходительный взгляд профессора и «ну ладно, так и быть, вот твоя четверка, в следующий раз готовься лучше». А потом... потом ему еще и досталась моя дочь... Он просто забрал ее, потому что... ему всегда везло. И вся эта долбаная Вселенная всегда крутилась вокруг него. Чертов урод... Чертов несправедливый мир. Если бы Бог только существовал, я бы плюнула ему в лицо! Руби чуть покачнулась от ударившего в голову крепкого кальвадоса и собственной ярости, но смогла ухватиться за столешницу крепче и удержаться на ногах. Астрид вскочила со своего места и подбежала к женщине, чтобы помочь ей устоять. Она обхватила Руби за талию и произнесла тихо: – Давай-ка я отведу тебя на диван, а? – Не хочу! – взвилась Руби и добавила капризно: – Он неудобный и тесный! – На другой диван. В твоей квартире который. На этот раз Руби не стала спорить, но когда Астрид потащила ее из кухни, потянулась рукой к бутылке и захватила ее с собой. Астрид решила, что давать ей пить больше не будет, но отбирать бутылку не стала, подумав, что лучше отвлечь Руби и спрятать ее позднее. Пока они шли, Астрид заметила, что Руби слегка дрожит. Сегодняшний день выдался прохладным и пасмурным, а с утра шел дождь. В такие дни даже летом в старых сырых квартирах Кромлинска ощущался влажный, промозглый холод. Поэтому, усадив Руби на диван, Астрид развернула лежащий на кресле плед и накрыла им ее голые плечи. Руби вцепилась в плед пальцами, сжала его мягкую флисовую ткань, и в ее лице снова проступило тяжелое напряжение, с которым не могла справиться даже двойная порция крепкого алкоголя. – Что же это творится... – прошептала она. – Почему за все эти годы мы ни разу не видели ничего подобного здесь... Как будто Майя... разорвала какую-то цепь. Астрид присела рядом. – Думаю, я поживу какое-то время на стрельбище. Не знаю, как к этому отнесутся Аарон с Тайлер... Наверное, не очень хорошо, но я должна попробовать. Я буду дежурить возле границы круглые сутки, если понадобится. И, возможно, я смогу увидеть что-нибудь еще. Кто знает, что там происходило, пока меня не было. Возможно, это начало чего-то... или просто случайность. Но я хочу попробовать это выяснить. – Я тоже хочу там пожить! – воскликнула Руби, и взгляд ее темно-синих глаз внезапно посветлел, а морщинки на лбу почти разгладились. – Должна же я увидеть хоть что-то! Я больше не могу, Астрид... Я хочу увидеть это своими глазами! И если там снова появится какой-нибудь мальчик или Майя, или кто угодно, я его за шкирку схвачу и не отпущу, пока они не расскажут, как проделывают эти чертовы фокусы! Пожалуйста, Астрид, позволь мне пожить с тобой! – Хорошо. Но ты должна мне пообещать кое-что. – Что? – она снова чуть нахмурилась. – Следи за мной и не давай мне пить. Я знаю, чувствую, что живя там... снова сорвусь. Ты сможешь со мной справиться? Руби ухмыльнулась, сразу повеселев от этого предложения: – Об этом не волнуйся. Уж я-то умею с тобой справляться. – Это точно, – Астрид улыбнулась тоже. – Только тарелками меня больше не бей, ради бога. – Ладно. Буду бить сковородками, – согласилась Руби, и они немного посмеялись, давая выход собственному накопившемуся отчаянию. Отчаянию загнанных в капкан животных, не способных выбраться, не способных ничего изменить в своем положении. Они жили в этом капкане уже почти шесть лет.* * *
Майя плакала. Плакала и кричала, звала Серёжу по имени и умоляла простить ее, понимая, что он слишком далеко, чтобы услышать ее. Своей паникой и истерикой она привлекла внимание проходящих мимо по улице людей, и молодая пара подошла и спросила, все ли с ней в порядке и не нужна ли ей помощь. Это заставило Майю взять себя в руки и немного успокоиться, потому что меньше всего она хотела, чтобы ее забрали в психушку или в полицию за нарушение общественного спокойствия. В конце концов, осознав, что Серёжи больше нет, и поделать с этим ничего нельзя, Майя присела на лавочку возле ближайшего подъезда. Она так долго и так громко кричала, что сорвала себе голос, и горло теперь болело и неприятно скребло. Майе хотелось пить, но бутылки с остатками воды в ее руках больше не было, и девушка не помнила, как потеряла ее. Наверное, выронила куда-то в траву возле того места, где исчез Серёжа. Однако возвращаться туда и искать у нее попросту не было сил. «Я убила его. Господи. Я его убила, – стучало в голове. – Лярвы его забрали. Господи. Они его забрали. И теперь он станет как Витя. Как Лана. Этот умный мальчик станет овощем и будет пускать слюни. Я его убила. Я не отпустила его, я силой заставила его остаться в Кромлинске. И этим я убила его». Из подъезда вышла старушка, полная и массивная, точно облако, и взглянула на Майю с подозрением и неприязнью. Очевидно, ей не понравилось, что какая-то девчонка с зареванным лицом и одетая, как мальчишка заняла ее лавочку. Хмыкнув и что-то пробормотав себе под нос, бабка двинулась в направлении следующего подъезда, а Майя снова расплакалась. От страха. От невыносимого одиночества. От невыносимой вины. «Чем я лучше Руби после всего этого, господи? Я так часто осуждала ее за одержимость собственной дочерью, за готовность пожертвовать кем угодно ради достижения целей, но теперь... Сама я чем лучше? Я его погубила... Погубила Серёжу». И пусть в сердце Майи теплилась крошечная, едва ощутимая надежда на то, что Астрид сможет защитить Серёжу, что она застрелит всех лярв, окруживших его, это не спасало ее от других мыслей. О том, что может быть поздно, и спасать будет уже некого. Ведь однажды Майя на себе испытала, что эти твари могут при желании двигаться и действовать почти молниеносно. И Астрид не всесильна, в конце концов. – Прости меня... прости... прости... – шептала девушка, давясь горечью и болью собственного бессилия. – Прос... – Майя! Майя! – где-то за ее спиной раздался испуганный, жалобный голос, и Майя, не помня себя, буквально взлетела с лавочки, оборачиваясь на угол дома, где она потеряла Серёжу. Он был там. Он снова был там, стоял на коленках в траве, растрепанный, растерянный, озирающийся по сторонам, ищущий ее. – Серёжа! – закричала Майя и подбежала к нему в одну секунду, упала на колени, обняла его за шею, не прекращая плакать. – Ты жив! Господи! Ты жив! Серёжа! Ты жив... – повторяла она, обезумев, цепляясь пальцами за его черную футболку. Он дрожал. Дышал тяжело и неровно. И его кожа была такой холодной, словно парень только что выбрался из морозильной камеры. Он так и сидел на коленках, не шевелясь, не отвечая на объятие Майи, шокированный и словно оглушенный. – Серёжа, как ты? – Майя чуть отстранилась от него, коснулась его покрытого холодной испариной лица. – Что там с тобой случилось? Что они... сделали с тобой? Его губы слегка зашевелились, и Серёжа явно хотел что-то сказать, но ему как будто не хватило на это сил, и он обмяк, выдохнул, вцепился в ладони Майи своими. – Все будет хорошо. Не говори пока ничего, – она погладила его волосы. – Теперь все позади. Сейчас я отвезу тебя домой. Девушка вытащила из кармана телефон и позвонила в службу такси. Девушка-оператор пообещала ей машину в течение пяти минут, и Майя отключилась, вернувшись к Серёже, который смог немного унять свое судорожное дыхание, но все еще продолжал трястись. Его расширившиеся от ужаса глаза смотрели куда-то в пустоту за спиной Майи, и девушка начала опасаться, что его разум все-таки пострадал. Что лярвы все-таки... «Нет, это не так, и ты прекрасно это знаешь. Он звал тебя по имени. Он прямо сейчас держит тебя за руку, и он понимает, что происходит. Просто он очень напуган, он в сильнейшем шоке. Но он оправится, и все будет хорошо. И, возможно... потом он даже сможет тебя простить». Обещанная машина подъехала уже через пару минут, и за это время Майя как раз помогла парню подняться на ноги и отряхнуть заляпанные пылью джинсы. В такси они молчали всю дорогу, и Серёжа сидел, обняв себя руками, а по его телу изредка проходили волны дрожи, словно он все еще сильно мёрз. Когда они вышли из машины и оказались в родном подъезде его дома, парень заметно оживился и даже заговорил, очевидно, почувствовав себя наконец-то в безопасности. – Я в порядке... Я могу идти, не волнуйся. В квартире Майя сразу побежала на кухню, чтобы поставить чайник и напоить Серёжу горячим крепким чаем, а парень, слегка пошатываясь, добрался до дивана в комнате и сел, почти упал на него. Через несколько минут Майя принесла ему большую чашку и села рядом. Серёжа сделал несколько глотков и несколько глубоких вдохов, и только потом заговорил: – Я не умер. Я не понимаю. Почему я не умер? – Умер? – переспросила Майя шепотом. – Но почему... почему ты думаешь, что должен был умереть? Что они с тобой делали? – Ты говорила, что человек лишается разума после встречи с ними. Я это имею в виду. Я должен был стать умственно отсталым или... как-то так. – Да, но... Возможно, они не успели добраться до тебя? Не успели коснуться? – Успели, – ответил Серёжа быстро и твердо, с такой уверенностью, что Майя даже не решилась переспрашивать. Они помолчали с минуту, а потом Серёжа продолжил: – Они совершенно точно коснулись меня. А я – их. Я был внутри них. – В-внутри? – голос Майи сел. – Что значит «внутри»? – Они обступили меня, окружили меня. Они были очень... близко. А потом я почувствовал их прикосновения. Я почувствовал... очень сильный холод. Я как будто проваливался в него, в этот холод. И во мрак. Стало очень темно. Я был... прямо внутри них. Они словно... сотканы из самого холода и мрака, они словно... словно они и есть смерть. А потом... я увидел в этом мраке что-то. Я увидел... картины. – Картины? К-какие картины?! – Майя чувствовала, как от волнения заходится сердце, и ее бросает в жар, а ладони становятся такими же ледяными, как у Серёжи. – Картины, – повторил парень, глядя в свою чашку с черным чаем, на поверхности которого отражался потолок и люстра. – Картины. Обрывки. Фрагменты. – Да что это значит, господи?! – Майя потеряла терпение, потому что неумение Серёжи описывать свои чувства и ощущения в очередной раз вывело ее из себя. – Мне кажется... – Серёжа не обратил внимания на ее крик. – Мне кажется, что это были чужие жизни. Я видел чьи-то жизни внутри них. – Так... ладно... – Майя выдохнула. – Что именно ты видел? Почему тебе так показалось? Он помолчал с мгновение, погладил ободок чашки большим пальцем. – Это было... как сны. Я как будто попал в чьи-то сны, или как будто... мне снился сон, в котором я был кем-то другим. Знаешь, так бывает? Тебе снится, как будто ты – это не ты... – Знаю-знаю, – перебила Майя. – Но что все-таки ты видел? – Там были... Помнишь, ты рассказывала мне про этого Витю? Ты рассказывала, что он рисовал акварелью на крышах или что-то типа того. – Ну да, – Майя нахмурилась. – И я видел... как будто я сам рисую. Как будто видел это чьими-то другими глазами, как в этих снах. Последний раз я рисовал в школе, и это было ужасно, мне всякое творчество всегда тяжело давалось, и я был единственным в классе троечником по рисованию. А здесь... я нарисовал такую красивую картинку... Я бы в жизни так не смог, Майя! Я отчетливо запомнил... Там были крыши домов, а над ними закат солнца. И я был счастлив в тот момент. Я был кем-то другим. А потом это закончилось, и сразу появились другие картинки. Это происходило молниеносно... Как будто я проживал сразу десятки жизней. В одной из них меня обнимал парень и целовал в шею! – Серёжа покраснел, смущенный и шокированный таким обстоятельством. – И хуже всего, что в тот момент мне это нравилось. Но я же ведь не гей! Мне сейчас об этом даже подумать тошно... А тогда это было нормально. Мне кажется, что я был тогда... девушкой. По-моему на мне даже какая-то женская одежда была надета. А потом я был мужчиной снова, но уже взрослым мужчиной. И я работал на каком-то заводе вроде как... Там повсюду были какие-то трубы, и я запомнил, что у меня были очень большие, мускулистые руки, с грубой кожей. Я думал о какой-то женщине, и, кажется, злился на нее. Я был... был столькими разными людьми, Майя. И я... на какое-то время я как будто полностью потерял себя. Мне казалось, что снова собой я уже не стану. – Господи... Это просто... невероятно... – пробормотала Майя. – Значит, лярвы действительно похищают память людей, и все эти воспоминания, все эти похищенные жизни остаются в них, а ты... смог это увидеть. – Да... это было... невероятно. И очень страшно в то же время. И прекрасно тоже. Если бы только тот мужик меня еще не лапал... Майя не выдержала и тихонько усмехнулась, а Серёжа, помолчав с мгновение, присоединился к ней, и они рассмеялись в голос, избавляясь от напряжения пережитого кошмара. – Но что случилось потом? – спросила Майя, отсмеявшись. – Как тебе удалось выбраться оттуда и вернуться ко мне? – Не знаю, – он пожал плечами. – Я сам не понял, как это произошло. Но мне кажется, что это они меня вернули. Лярвы. Они словно... блин... это так мерзко... но они словно прощупали меня всего изнутри. Всю мою голову, всю мою память, всю мою жизнь. А потом как будто отшвырнули от себя. И я очнулся уже здесь... на траве возле дома. Может, я оказался для них недостаточно съедобным? Я могу их понять в принципе. Кому захочется жрать мою скучную жизнь? – Нет. Я думаю, дело не в этом, – Майя покачала головой. – Лярвы не разбирают, чью жизнь им сожрать, сгодится любая, и еще никто не уходил от них целым и невредимым. – Но тогда... почему? – Потому что ты особенный, – Майя улыбнулась. – Потому что у тебя есть особые способности. Именно они спасли тебя. Я думаю, что лярвы каким-то образом почувствовали это в тебе. Поэтому они проявили такую сильную активность. Возможно... сначала они хотели заполучить тебя. Поэтому перетянули в Кромлинск твое физическое тело. Но потом... или что-то им помешало или... они просто поняли, что не могут тебя одолеть. И они, очевидно, вернули тебя обратно. Возможно, даже почувствовали, что ты представляешь для них угрозу. – Я? Угрозу? – недоверчиво переспросил Серёжа? – Неужели полчища адских тварей могут бояться одного задрота вроде меня? – Ну, очевидно, ты не такой уж слабый, каким себя считаешь, – улыбнулась Майя, и ее ладонь невольно потянулась к кулону-пуле, висящему на шее. Я сделала ее, чтобы ты никогда не забывала о том, какой сильной ты можешь быть. Ты сама не представляешь, на что способна. Ты особенная, птичка моя. Помни об этом, что бы ни случилось. И меня… тоже помни... – Я думаю... думаю... что это каким-то образом еще связано с тобой, – прошептал Серёжа напряженно. – Со мной? – не поняла Майя. – Да. Ведь раньше... я никогда не перемещался в Кромлинск. Столько лет... Я просто видел его, как через мутное стекло. И там никогда не было никаких лярв, вообще никого. Я видел лишь пустой город. Но после встречи с тобой... После того, как я... прикоснулся к тебе... – он снова чуть смутился и произнес эту фразу сбивчиво, зажевав слова, так, что получилось «пкснулся тбе». – После этого... что-то изменилось. И теперь... когда ты в том дворе держишь меня за руки, я могу видеть Кромлинск и даже перемещаться туда. Поэтому... я думаю, что здесь не только мои способности. Но и твои. Как будто... ты что-то изменила во мне. Переписала исходный код. Или что-то типа этого. – Кто знает... – Майя вздохнула. – Если бы только я могла знать наверняка, как все это работает. Как я с этим связана и как ты связан. Было бы, наверное, намного проще, и я бы уже давно нашла способ справиться с этими тварями и... – Вернуться в Кромлинск. Знаю, – он дотронулся до ее ладони, и на этот раз его собственная ладонь была теплой, согретой чашкой чая. – Думаю, что я мог бы помочь тебе. Ведь сегодня мы выяснили, что для лярв я... вроде как, неуязвим. Возможно, с моей помощью ты сможешь понять, как их одолеть. Мы могли бы снова туда вернуться и попробовать переместить меня в Кромлинск... – Нет, – Майя сжала его руку, и это пожатие, как и ее голос, было твердым, не терпящим возражений. – Я больше не буду рисковать твоей жизнью. Сегодня ты едва не погиб по моей милости. И просто чудо, что ты сидишь сейчас на этом диване, а не валяешься в отключке, уставившись в потолок. Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня, слышишь? Из-за моей одержимости Кромлинском. Знала я одного одержимого человека, и меньше всего мне хочется стать похожей на нее. Серёжа на мгновение замялся, снова смущенный заботой Майи о нем, ее беспокойством. – Прости меня, – прошептала девушка, чувствуя, как в горле образуется ком от воспоминания о пережитом кошмаре, когда она выкрикивала имя Серёжи до хрипоты, бегала вокруг дома и рыдала на лавочке. По своей кошмарности эти пять минут были сравнимы с теми, когда Майя впервые увидела лярв. Два самых ужасных мгновения ее жизни. – Прости меня, пожалуйста. Я поступила очень эгоистично. Я сделала тебе больно. Я использовала тебя. Из-за меня ты едва не погиб. Прости. – Но я... не сержусь на тебя, Майя. Все в порядке, правда, – пробормотал он, а затем, набравшись смелости, продолжил: – И мне хочется... как-то помочь тебе. В конце концов... ты мой первый и... единственный друг. Ком в горле стал больше, ощутимее, как будто толкаемый трогательными словами Серёжи, и Майя почувствовала режущие глаза горячие слёзы. Она знала, что может ничего не говорить, потому что он держит ее за руку, и все ее эмоции перетекают в его сознание, восприимчивое, словно антенна. Он улавливал каждый вздох ее души. Каждый отчаянный вздох. – Ты тоже... мой друг, – прошептала девушка сквозь слёзы. – Ты очень дорог мне, сегодня я осознала это... особенно остро. И именно поэтому я не хочу, чтобы ты снова рисковал собой. Не нужно бросаться на амбразуру. Даже ради друзей. Это неправильно. И я не хочу, чтобы ты приносил себя в жертву. – Но я ничем не жертвую, – он отставил чашку с недопитым чаем на подлокотник дивана, повернулся к Майе всем телом и коснулся ее руки второй ладонью, словно стремился как можно полнее разделить ее чувства. – Сегодняшний день показал, что я ничем не рискую. Против меня эти твари бессильны. И мы должны выяснить, почему. И как это можно использовать. И, Майя... я буду счастлив тебе помочь. Я сам хочу этого, понимаешь? Мне... просто надоело быть трусом. Я всю жизнь в этой комнате прятался. От мира, от людей. От себя. Но я так больше не хочу. Я хочу стать смелее. Как ты. – Но я... – Нет, ты очень смелая, Майя. Ты столько повидала и... ты даже умеешь стрелять. Для меня ты просто Чудо-женщина. Майя улыбнулась сквозь слёзы, хихикнула и потянулась к Серёже, чтобы его обнять, а он потянулся к ней. Они обнимались долго, а когда отстранились друг от друга, Серёжа, не отпуская ее руки, произнес: – С ней все хорошо. С Астрид. Ей уже лучше. Я знаю, что ты о ней переживаешь, но когда я ее увидел... я почувствовал, что ей лучше. – Правда? – голос Майи сел от волнения. – Так значит, она больше не пьет? – Думаю, что нет, – Серёжа покачал головой. – Я почувствовал ее грусть, эта грусть всегда внутри нее, и она очень большая. Я ощутил ее даже на расстоянии, но... ей все равно уже лучше. Во всяком случае, опасности для себя самой Астрид больше не представляет. – Слава богу... Слава богу! Я так счастлива это слышать! Спасибо, спасибо тебе, – и Майя снова полезла к смеющемуся Серёже обниматься. – Ты с ней снова встретишься, обязательно. И я сделаю все возможное и невозможное, чтобы помочь вам. И Майя верила ему в тот момент, абсолютно. В тот момент она могла бы даже доверить ему свою жизнь. Потому что он заглянул к ней в душу и не испугался. Не отпрянул. Несмотря на то, что он видел там, в глубине. Несмотря на тьму и боль, на исступленное желание вернуться к Астрид, на нездоровую одержимость Кромлинском, ради которой она едва не убила его, даже когда он умолял его отпустить. И даже зная все это, чувствуя все это, Серёжа шагнул ей навстречу, навстречу ее страху и ее тьме, шагнул в ее жизнь, как в десятки чужих жизней до этого, он словно бы снова добровольно упал в самое чрево лярвы, беспросветное, холодное. И в этом холоде, в этой тьме он нашел ее руку и держал ее. Крепко.