Теперь не время думать о том, чего у тебя нет. Подумай о том, как бы обойтись с тем, что есть. (Э. Хемингуэй. Старик и Море)
Он с легкостью поднял ее на руки и снова поставил уже рядом с собой, на еще сырой от ночного дождя гудрон крыши. После перенесенной болезни Беатрис, казалось, стала еще легче, и для Аарона она была, словно крошечный котенок. Он помнил, как в детстве, когда гостил у бабушки, держал на руках котят, которых принесла местная кошка. Котятам не было еще и двух недель, их глазки были закрыты, и Аарон помнил, как его поразило это ощущение невообразимой легкости, когда он взял одного из малышей, серенького, с едва уловимыми полосками, на руки. Он просто не мог поверить, что живое существо способно так мало весить и при этом дышать, шевелить крошечными лапками и носиком. Просто комочек пуха на его ладони. Такой хрупкий, что мальчик Тема от страха навредить и что-нибудь сломать поскорее положил его обратно, под широкий и мягкий кошачий бок. Да, Беатрис была уже не такой хрупкой, как четыре года назад, но для Аарона она все равно оставалась лишь маленькой девочкой, и он старался обращаться с ней осторожно. В тот вечер они решили немного посидеть на крыше и полюбоваться закатом солнца за домами, потому что Аарону из-за больной спины пришлось устроить себе внеплановый выходной. Конечно, он мог бы переключиться на другие дела, не требующие физической нагрузки, например, проверить трансформаторную подстанцию, которая уже пару дней барахлила, но Беатрис уговорила его отложить это до завтрашнего утра. Тайлер и Астрид как раз закончили ремонт в одной из квартир Кромлинска и теперь вместе занимались проявкой фотографий. Развешивали мокрые снимки на веревку, цепляя их прищепками, и о чем-то болтали. Изредка Аарон слышал отголоски их смеха, и, решив не мешать им, позвал Беатрис посидеть на крыше, отчего девочка пришла в восторг. Они давно не проводили время вот так вдвоем, а ведь раньше это было прекрасной традицией. – Здесь мокровато, – сообщила Беатрис, глядя под ноги. – Хорошо, что мы взяли с собой одеяло. – Угу, – согласился Аарон. – Пойдем. И они пошли к своему любимому месту возле края крыши, откуда открывался самый красивый вид на город. Вдалеке они даже видели верхушку колеса обозрения из парка «Золотые ворота», окруженную высокими деревьями с густыми кронами, похожими на зеленые облака. Аарон подумал, как давно они с Беатрис не ходили гулять в этот парк. Раньше девочке очень нравилось забираться на неработающие аттракционы, а Аарон, как мог, раскачивал их, отчего начинало казаться, что они все-таки работают, а парк живет обычной жизнью. Особенно Беатрис любила карусель «Ветерок», усаживаясь на сидение, висящее на длинных цепочках, и Аарон раскачивал их, а девочка хохотала и кричала, что сейчас улетит. Еще ей нравилась карусель с лошадками, но их Аарон никак не мог сдвинуть с места, потому что они были очень тяжелыми, а механизмы насквозь проржавели и не желали двигаться по спрятанным под полом рельсами. А сам пол, из крашенных деревянных досок, начинал гнить, поэтому в их последние визиты Аарон запрещал Беатрис лазить по этой карусели. «Пройдет еще год, и ты окончательно потеряешь интерес к парку и его аттракционам, – подумал Аарон, расстилая одеяло на относительно сухом участке крыши. – Но почему я так боюсь этого? Почему я так не хочу, чтобы ты взрослела? Ведь это естественно. Почему мне так грустно от мыслей об этом? Моя маленькая пчелка. Би-Би». Они устроились на одеяле, и Аарон очень хотел, чтобы Беатрис села к нему поближе, чтобы он мог обнять ее, и она села, сама с улыбкой обняла его руку, приткнулась к его плечу. Некоторое время они молчали, и Аарон слушал ее дыхание, размеренное, спокойное, и радовался, что она снова здорова, а нависшая над ее хрупкой жизнью угроза миновала. В те дни он едва не лишился рассудка, ведь раньше Аарон никогда даже не задумывался о том, что с Беатрис может случиться что-то, от чего он не сможет ее защитить. – Как думаешь, они теперь снова будут вместе жить? – спросила девочка через несколько минут задумчивого молчания. – Кто? – не понял Аарон, проклиная себя за тугоумие и невозможность на лету схватывать, что другие имеют в виду. – Астрид и Руби. Мне кажется, что Астрид скоро к ней уйдет от нас. Ну конечно. Беатрис беспокоило, что ее любимая Астрид проводит столько времени с ее нелюбимой Руби. Очевидно, девочка переживала из-за их возможного воссоединения. – Не думаю, – ответил Аарон. – Просто у них снова ровные и спокойные дружеские отношения, как и раньше, до прихода Майи. Беатрис хмыкнула. – Ну, уж ровными и спокойными их отношения никогда не были, но да, по крайней мере, они больше не пытаются убить друг друга. И все равно мне не хочется, чтобы они были вместе. Астрид не будет с ней счастлива. Руби никому не приносит счастья. – Астрид и сама не хочет этого. Я говорил с ней о Руби. Она все еще сильно страдает из-за Майи и не станет начинать отношения с кем-то еще, а уж с Руби тем более. – Хорошо бы. Не хочется, чтобы они свели друг друга с ума. Они еще немного помолчали, как бы закрепляя свое согласие друг с другом, а потом Беатрис спросила: – Как думаешь, как там сейчас Майя? Счастлива ли она, что вернулась домой? – Ну... я думаю, что она рада была увидеть свою маму, уж это точно, – уклончиво ответил Аарон и искоса глянул на девочку, понимая, что за этим вопросом сокрыт не только интерес к Майе, но и что-то личное для самой Беатрис. – Ну не знаю, не знаю... Вот я бы не была рада увидеть свою мать, – вздохнула девочка, глядя вдаль, на колесо обозрения. Аарон на мгновение растерялся, не зная, что ответить, ведь эту тему Беатрис не затрагивала ни разу со времен своего прибытия в Кромлинск. – Почему же... не рада? – спросил он, чувствуя себя глупо. – Потому что я бы сразу вспомнила о том, каково это – быть бедной, – ответила Беатрис тихо. – Быть настолько бедной, что в одной одежде приходилось ходить больше года. Настолько бедной, чтобы пытаться шить себе новое платье из шторы в семь лет. Настолько бедной, чтобы на ужин был только хлеб, который мать жарила на вонючем растительном масле. И знать, что будешь питаться так еще неделю, до зарплаты. Настолько бедной, чтобы смотреть, как все обедают в школьной столовой, просто смотреть и не иметь возможности купить все эти булочки, компоты, пиццу и сырники, сосиски и макароны. Иногда я так сильно хотела есть в обед, что воровала недоеденную еду с чужих тарелок. Я не могла понять, почему они не доедают? Как могут бросать на тарелке столько вкусностей и воротить носы от молочной каши? Конечно, другие дети это видели и издевались надо мной с удвоенной силой. Но мне было все равно, и я продолжала есть. Иногда это замечали учителя и давали мне денег, или сами покупали мне что-нибудь. И мне всегда было от этого очень стыдно. Это было самое ужасное время в моей жизни, Аарон. И даже если бы я просто увидела свою мать издалека, я бы сразу вспомнила все это и как будто снова пережила. А я не хочу об этом даже думать. Я не люблю своих родителей. За то, что родили меня, не имея достаточно средств, чтобы меня содержать. Да у них даже на себя денег не было, не говоря уж про ребенка. Аарон выслушал ее речь с каменеющим сердцем, думая о том, что Беатрис наконец-то вслух высказала те чувства, с которыми жила все эти годы. До этого он лишь подозревал, что она испытывает обиду на своих родителей за ту нужду, на которую они ее обрекали, но теперь окончательно убедился в этом. Нужда и бедность всегда убивали любовь. – Но ведь твои родители не думали, что все так получится, и твой отец станет инвалидом и потеряет работу, – осторожно заметил он. – Ой, да они еще тогда жили в нищете, – отмахнулась Беатрис. – Они надеялись, что все как-нибудь само собой получится. Что отца повысят, когда я появлюсь на свет. Но его не повысили. А потом так и вовсе... Нет, – девочка закрыла глаза. – Я не хочу вспоминать их обоих. Не хочу их видеть. Я даже сомневаюсь, что они сами любили меня. Мне кажется, я для них была обузой и проблемой, еще одним ртом, который нужно кормить, только и всего. Я никогда не могла поговорить с ними... как с тобой. И когда я сюда попала, и когда мы с тобой болтали в первую ночь, я помню, как была поражена твоим отношением ко мне... Со мной никто так не разговаривал. Не слушал так внимательно. И ты никогда не говорил что-то типа «давай спи уже, хватит болтать» или «не выдумывай ерунду», или «подрастешь – поймешь», «яйца курицу не учат». От тебя я ни разу не слышала подобных обидных вещей, ты никогда не затыкал мне рот. Ты воспринимал всерьез мое мнение и советовался со мной. И когда я поняла, что так тоже бывает, мой мир перевернулся. Возможно... еще поэтому я никогда не могла относиться к тебе как к отцу, только как к другу. Потому что родители для меня ассоциируются с другим отношением. А ты... был их прямой противоположностью. И, слушая ее в тот момент, Аарон, пораженный в самое сердце, вдруг подумал, что это не так уж и страшно – ее взросление не так уж и страшно. Потому что, взрослея, Беатрис будет становиться мудрее, и с ней можно будет обсуждать еще больше разных вещей, восхищаясь ходом ее мыслей, восхищаясь глубиной и непостижимостью ее внутреннего мира. И, взрослее, она не станет от него дальше. Наоборот, они смогут еще лучше понимать друг друга. Его любимая пчелка. Мортимер и Катрин. Его лучшая подруга. Менялась каждый день, но оставалась такой бесконечно близкой и дорогой. Аарон обнял Беатрис за плечи, крепче прижимая ее к себе. – Я понимаю твои чувства, но постарайся не держать обиду на родителей, – прошептал он. – Они любили тебя, просто бедность была для них слишком тяжелым бременем. Нищета топит лучшие человеческие чувства, и остается только инстинкт выживания, раздражение и озлобленность. То тяжелое положение, в котором оказалась твоя семья, мешало им проявить свою любовь и заботу. И если они были грубы с тобой, скорее всего, они злились сами на себя за то, что не могут дать тебе все, что нужно. Но я уверен, они не жалели, что родили тебя. Даже несмотря на все трудности, ты была их счастьем. Постарайся не думать о них слишком плохо. Они делали все, что могли. – Но ты... ты бы никогда не обращался так со мной. В каком бы положении мы ни оказались, ты не стал бы... не стал бы ставить меня на место. Ты добрее, чем они. Поэтому Тайлер тебя так любит. – Все люди ведут себя по-разному в трудных ситуациях. Не стоит их за это судить. – Иногда мне даже кажется, что ты слишком добрый, – Беатрис вздохнула, но тон ее голоса смягчился, и Аарон почувствовал, как плечики девочки слегка расслабились. – Но ты тоже меня именно за это любишь, – усмехнулся он, и Беатрис хихикнула в ответ. – Ты как кот Леопольд, – сказала она со смехом. – Неправильное я выбрала тебе имя! – Ты выбрала для меня идеальное имя, – возразил он. – С этим именем я стал тем, кем даже не мечтал. Это имя дало мне новую жизнь. Ты... дала мне новую жизнь. – Аарон! Ты дурак... Я ведь сейчас расплачусь! – и он видел, что губы ее действительно задрожали, а голос изменился от едва сдерживаемых слез. И, наклонившись, он поцеловал ее в макушку, а Беатрис уткнулась в его плечо. Солнце уже садилось, опускаясь за дома и подсвечивая золотом своих прощальных лучей верхние кабинки чертова колеса. В Кромлинске наступала ночь.* * *
21 августа Вчетвером они сидели на полу перед экраном ноутбука с поставленным на паузу видео. Марина и Вика, Майя и Серёжа. Они собрались дома у Марины, чтобы посмотреть видео, которое прислал Джордан из своей долгожданной поездки в Африку. Джордан встретился с известным шаманом и уверял, что тот рассказал о лярвах много интересного, и сам Джордан снял все это на видео «для большей документальности и достоверности, на тот случай, если я неверно истолкую его объяснения». Марина видео еще не смотрела и сразу позвонила Майе. И теперь каждый из них ждал, когда Майя это сделает. Нажмет на большую клавишу пробела, чтобы снять видео с паузы и начать просмотр. – Не волнуйся, я буду переводить все, что они говорят, – успокоила ее Марина. – И если нам что-то будет непонятно, мы всегда сможем поставить на паузу или отмотать назад. – Да... я... понимаю, – кивнула Майя, однако ее ладонь осталась лежать на коленях. Она понимала, что, возможно, возлагает слишком большие надежды на эту видеозапись, и не известно, даст ли она хоть какие-нибудь ответы. А если и даст... то не факт, что эти ответы ей понравятся. Сможет ли она принять неизбежное, если придется? Прошедшей ночью Майя спала очень плохо, с того момента, как вечером она поговорила с Мариной, девушка не могла найти себе места. Всю ночь ей снились беспорядочные, невнятные сновидения, в которых какие-то страшные люди в масках африканских идолов говорили ей, что в Кромлинск она никогда не вернется, потому что лярвы ее больше не пустят, а потом они снимали маски и сами превращались в лярв. Майя просыпалась в холодном поту, шаря рукой по постели и ища привычный пистолет, которым она уже давно не пользовалась, и которого рядом с ней больше не было. Теперь ее пистолет хранился в нижнем ящике письменного стола вместе с какими-то старыми тетрадками и не пишущими ручками в виде забавных животных, которые Майе жалко было выкинуть. «Возможно, и тот пистолет мне больше никогда не понадобится, – думала она, глядя в экран монитора, на котором в смазанном кадре застыло лицо бородатого мужчины Джордана, чем-то похожего на Аарона, только в круглых очках. – Возможно... я обречена всю оставшуюся жизнь вспоминать Кромлинск, как сон, кошмарный и прекрасный одновременно, самый яркий сон, ярче, чем вся моя жизнь, и все же слишком далекий и нереальный, чтобы вернуться в него». Одной рукой Майя потянулась к кулону-пуле, а второй – к черной клавише пробела. Астрид учила ее быть более решительной, учила смотреть правде в лицо, какой бы горькой эта правда ни была. Астрид уже давно нажала бы на эту кнопку. Нажала на нее и Майя. Джордан заговорил на английском, держа камеру на расстоянии вытянутой руки, отчего изображение слегка дрожало. На заднем плане виднелась хижина, сооруженная из веток и соломы, куда он, очевидно, и собирался зайти, чтобы пообщаться с шаманом. – Этот человек абсолютно слепой, и ему уже под сотню лет, если не больше, – перевела Марина. – В этом племени он старейшина, и уже пару десятков лет почти не покидает свою хижину, пьет только молоко и почти ничего не ест. Я не знаю, возможно, он просто психически болен, и очень надеюсь, что он не понимает и не слышит то, что я сейчас говорю... В любом случае, именно его мне рекомендовал коллега, чьему мнению я доверяю. И сейчас я попробую узнать, что он мне скажет. Вместе со мной пойдет девушка-переводчик. Она местная, сама из этого племени, и она хорошо знает английский. Джордан опустил камеру, позвал эту самую девушку, и некоторое время на экране не было видно ничего, кроме оранжево-желтого песка с редкими кустиками травы цвета ржавчины. Затем изображение снова переместилось на хижину, и видно было, как внутрь заходит девушка, одетая в цветное полосатое платье на бретельках, украшенных крупными бусинами. Ее волосы, заплетенные в бесчисленное множество косичек, тоже были украшены бусинами, а полные губы были кораллово-красными, словно намазанными яркой краской или соком какого-то растения. Камеры девушка явно не стеснялась и махнула рукой Джордану, зовя его за собой. – Это ее пра- или прапрадедушка, – шепнул Джордан камере. – В его хижину у нее свободный доступ. Когда Джордан вошел внутрь, качество изображения заметно ухудшилось, потому что освещения нескольких свечей явно было недостаточно. Некоторое время вообще ничего не было видно, но потом то ли камера, то ли Джордан поменяли настройки, и Майя с друзьями смогли разглядеть сидящего на полу, на подушках, человека. Это был очень худой старик, практически лысый и с голым торсом, на котором висели нитки бус всевозможных цветов и размеров. Правнучка старейшины и Джордан поздоровались с ним, и тот ответил им почтительным кивком. После чего камера снова затряслась, потому что Джордан усаживался на полу напротив мужчины. Около минуты девушка говорила со стариком на их языке, возможно, объясняя ему причину визита Джордана и рассказывая о том, какая тема его интересует. Старик слушал отрешенно, глядя в пустоту своими беловатыми, затянутыми катарактой глазами. «Я не верю, что он что-то знает, – мелькнуло у Майи в мозгу. – Это просто больной человек, который на старости лет начал видеть галлюцинации, только и всего. Ему нужен хороший уход и медицинская помощь, и тогда он перестанет видеть всякую...». Но девушка сама же оборвала свой поток скептических мыслей и сама же себя за них осудила, вспомнив сидящего рядом Серёжу, которому тоже кто-нибудь мог посоветовать хорошее лечение. Возможно, у этого шамана были похожие способности, и он мог видеть другие миры и населяющих их существ, только, в отличие от юного Серёжи, он уже нашел всему этому объяснение. – Что ж, давайте начнем? – произнес Джордан, как бы спрашивая разрешения задать первый вопрос. Девушка кивнула ему и сказала: «да, пожалуйста». – Хм. Что ж, хорошо, – Джордан закряхтел, очевидно, пытаясь собрать воедино весь поток собственных мыслей, чтобы сформулировать из них относительно четкий вопрос. – Сейчас я опишу существ, которых мы называем лярвами, а вы скажете, знаете ли что-нибудь о них, хорошо? Эти существа бестелесные, очень высокого роста, похожие на черные тени, напоминающие фигурой человека, но без ног и четко выраженных контуров тела. Передвигаются, плавая по воздуху. Могут материализовываться и исчезать. Прогнать их можно выстрелом соли в голову, но убить нельзя ничем. Их привлекают негативные эмоции, и они появляются там, где люди ссорятся или плачут. После этого они могут совершить нападение и атаковать разум человека. После такого нападения человек лишается всех воспоминаний о прожитой жизни, о собственной личности и превращается, грубо говоря, в овощ. Он становится беспомощным, как младенец. Знаете ли вы, кто такие эти существа, и как с ними бороться? И возможно ли человеку вернуть свою память и свою личность после такого нападения? Девушка-переводчик кивнула и начала переводить речь своему прадедушке. Это заняло несколько больше времени, чем рассказ Джордана, словно речь этого племени была более сложной, нежели английский язык, либо девушка давала еще какие-то разъяснения в процессе. И Майя, слушая всю эту неблагозвучную тарабарщину, едва не сошла с ума от нетерпения. Она боролась с желанием перемотать видео, но боялась пропустить хоть что-то важное, а потому лишь крепче сжала кулон Астрид в ладони, чувствуя, как острые нити серебра, обматывающие пулю, впиваются в кожу. Как только переводчица закончила, шаман, все это время сидевший неподвижно и как будто даже не слушавший, сразу, без пауз и раздумий начал отвечать. Он говорил довольно долго, и Майя вторично едва не чокнулась, пока дождалась перевода от девушки, а затем и от Марины: – Я знаю этих существ. Их знали и мои родители, и мои прадеды. Они существовали всегда, от начала времен. В нашем племени они называются Ихали, что означает «злые духи». Я часто вижу их, но они никогда не подходят к нашему племени слишком близко, потому что у нас есть защитные амулеты с солью. И потому что в нашем, верхнем мире они слабее. Они приходят сюда не так часто, только если очень голодны, а в нижнем мире закончилась пища. В нашем мире они не могут нанести человеку серьезный ущерб и украсть память. Это возможно, только если человек сильно болен, слаб или если он попал в нижний мир, где власть их безгранична. Нижний мир – не для людей. Он для Ихали. Человеку в окружении Ихали сложно выжить. Ихали в своем мире как рыбы в воде. Они крадут человеческие души. Крадут человеческую память. Чтобы найти свою собственную. Когда-то, очень давно, Ихали сами были людьми. Но после смерти они заблудились и не смогли пересечь реку, разделяющую мир живых и мир мертвых. Во время этого путешествия они потеряли память о прожитой жизни. И остались брошенными на нашей Земле. Они стали одержимыми духами, которые ищут собственную потерянную память. Они чувствуют только пустоту и отчаяние. Они нападают на людей, чтобы отобрать у них память и заполнить собственную пустоту. Они ищут, бесконечно ищут. Среди чужих воспоминаний и чужих жизней они ищут свои собственные. Они обречены на этот вечный поиск до конца времен. На несколько секунд повисло молчание, во время которого Джордан сосредоточенно обдумывал полученную информацию, а затем спросил: – Но все-таки, что насчет тех людей, у которых они «похитили душу»? Возможно ли как-то вернуть назад воспоминания, украденные Ихали? И снова переводчица обратилась к старейшине, а он ответил: – Похищенная душа человека не умирает, она живет внутри Ихали, который ее похитил. Чтобы вернуть ее, нужно найти именно того Ихали, внутри которого эта душа обитает. Или нескольких, потому что некоторые Ихали разделяют память поровну. Мои предки владели знаниями, необходимыми для этого ритуала. Это очень сложный ритуал. И шаман, который его проводит, должен владеть особой магией, способной защитить его, сделать неуязвимым для Ихали. Он должен спуститься в нижний мир, а затем отыскать среди множества лишь тех Ихали, что хранят в себе воспоминания человека. Владея особой магией, шаман способен забрать эту память назад. Но секрет, тайна той магии утеряна. Мне самому никогда не доводилось проводить подобных ритуалов при жизни. И среди жителей нашего племени никто не спускался в нижние миры и не становился жертвой Ихали. – Вот как, это очень интересно, – Джордан кивнул. – А что значит «нижние миры» и «верхние миры»? Что находится там, в нижнем мире? Как он выглядит, на что похож? – Нижний мир может быть копией, отражением нашего, верхнего мира, – ответил шаман. Его тело, голова и лицо оставались все так же неподвижны, когда он говорил, лишь слабо шевелились губы. – Нижний мир может быть обманчиво, иллюзорно похож на наш, там могут стоять такие же хижины, расти такие же деревья. Но там нет людей, только Ихали. И всякий человек, случайно попавший в нижний мир, находится в большой опасности. Всякий человек может стать жертвой. Ихали коварны. Они всегда нападают на человека, когда он слаб физически или духом. – А можно ли убить самих Ихали? – поинтересовался Джордан. – Или эти существа бессмертны? – Ихали нельзя убить. Ихали уже мертвы. Их можно лишь отпугнуть, как волков пламенем костра. Убить нельзя. – Понятно... – Джордан снова ненадолго умолк, собираясь с мыслями для следующего вопроса. – А что если у меня есть знакомый человек, который случайно спускался в нижний мир, встречался с Ихали, а потом так же случайно вернулся оттуда? Никто из нас так и не смог найти объяснения, почему это произошло. И как, вообще, попасть в нижний мир снова? Проблема в том, что там остались другие люди, которые тоже находятся в опасности. На этот вопрос старейшина ответил не сразу. Он повернул голову на звук голоса Джордана и словно уставился прямо на него своими белыми незрячими глазами. Майе показалось, что он не верит в то, что только что услышал. Затем шаман что-то коротко спросил, всего пару слов, и переводчица проговорила: – Мой прадедушка спрашивает, как ваша знакомая попала туда, и как ей удалось вернуться? – Ну... – Джордан откашлялся. – Она попала туда прошлой осенью, когда возвращалась домой. Моя знакомая была в расстроенных чувствах и сама не заметила, как оказалась в нижнем мире. Там она находилась около полугода, а затем вернулась обратно, в день своего рождения, двадцать девятого февраля. Старейшина внимательно выслушал перевод своей правнучки, при этом продолжая «смотреть» на Джордана. После чего ответил: – Ваша знакомая частично неуязвима для магии Ихали, если ей удалось вернуться из нижнего мира. Жертвы Ихали никогда не возвращаются. Обычно они пропадают бесследно. Я знал только одного человека, который физически спускался в нижний мир и вернулся оттуда живым. Я был тогда еще ребенком, а тот человек давно умер теперь. Никто не знал, как ему это удалось. – А вы сами разве никогда не бывали в нижнем мире? – спросил Джордан с удивлением в голосе. – В своем физическом теле – нет. Лишь мое внутреннее «я» спускалось в нижние миры, когда мое тело находилось в состоянии транса. Это очень сложная магия. Неподготовленного человека она убивает. Я учился этому всю жизнь, с малолетства. – Хорошо, я вас понял, – Джордан кивнул. – Значит, моя знакомая никак не может вернуться туда снова? Быть может, это реально двадцать девятого февраля или в какой-либо еще конкретный день? Майя замерла. Пока правнучка старейшины переводила ему вопрос профессора, девушка почувствовала, как ее собственное сердце забилось с какой-то ненормальной, нездоровой скоростью, ладони вспотели, и все тело Майи бросило в жар, словно она внезапно шагнула с мороза в парилку, закутанную клубами непроглядно-белесого пара. Этот вопрос. Самый главный вопрос, которого она так ждала. От которого, как ей казалось, зависит вся ее дальнейшая жизнь. Ей хотелось бы сказать, что больше всего она мечтала узнать о лярвах, о том, как справиться с ними, как вернуть пострадавшим память, чтобы помочь Лане и другим людям, которые станут их жертвами однажды. И да, Майе действительно хотелось это узнать. Но не больше всего. И лгать самой себе она не могла, потому что сильнее всего девушка жаждала узнать о том, как ей снова увидеть Астрид и своих друзей. И пусть это были эгоистичные желания, колющие ее сердце шипами острого стыда, но это было правдой. Она думала только об одном, и по-настоящему хотела только этого. Старейшина ответил на вопрос, а его правнучка начала бегло переводить, и если раньше Майя понимала половину из сказанного и общую суть еще до того, как свой перевод на русский озвучивала Марина, то теперь, от волнения и страха, она не смогла разобрать и одной трети, особенно, когда несколько раз услышала слово «no», ее мозг словно отключился, а сердце застучало еще сильнее. Марина, сидящая рядом с ней, слушала внимательно, хмурилась, но переводить не торопилась. И когда девушка закончила, Марина потянулась рукой к ноутбуку и поставила видео на паузу. – Что?! Ну что там?! – заорала Майя. – Я ничего не поняла, черт возьми! Это невозможно, да? Он сказал, что это невозможно?! – Эм... Не совсем, – Марина бросила на Майю быстрый тревожный взгляд, а потом опустила голову, глядя на клавиатуру. И тогда Майя поняла, что все кончено. Все ее надежды разбились в одно мучительное мгновение. Некоторое время все молчали, и даже обычно решительная Вика не подавала голос. Все четверо как будто даже не дышали, настолько тихо стало в комнате. – Он сказал... – Марина вздохнула. – Что возможность вернуться есть. Сказал, что, по всей видимости, редкая дата твоего рождения оказывает на тебя особое влияние. Но... – Но «что»? – упавшим голосом спросила Майя. Ее сердце колотилось уже настолько громко, что девушка едва не подавилась словами. – Мне жаль, – Марина снова вздохнула. – Он сказал... что это возможно снова. Но только в эту особую дату твоего дня рождения. Двадцать девятого февраля. Через четыре года.