Чего он хотел на самом деле, так это продрать в своем мире дыру и сбежать. (Владимир Набоков. Условные знаки)
3 года спустя 4 октября Новая детская площадка. Ее построили около полугода назад, и Майя уже побывала здесь в свой последний визит к Марине. В тот раз ей показалось, что она ошиблась двором, а потом девушка испугалась, и это была совершенно глупая мысль, испугалась, что если двор изменился, она больше никогда не сможет вернуться в Кромлинск, потому что этот двор больше не работает. Но Серёжа успокоил ее, сказав, что все равно чувствует Кромлинск, и никуда он не делся. А Майя сможет отправиться туда, как только придет нужное время. Время. Майя прошла на площадку и села на лавочку, чистую и блестящую от свежей ярко-синей краски, которая заменяла старую красную. Огляделась. Новая песочница, закрытая железной крышкой от проливных дождей последней пасмурной недели. Целый комплекс горок и лесенок, веревочных и деревянных, лабиринтов и домиков. Все это сооружение стояло на месте старой горки и почему-то пугало Майю своими масштабами. Сейчас, в такую погоду, когда дети сидели дома, а площадка пустовала, ей было жутко смотреть в эти черные круглые окошки игрушечных домиков, словно оттуда, из темноты, за ней что-то наблюдало. В какой-то момент, примерно через полтора года после ее возвращения из Кромлинска, Майя начала ловить себя на том, что забывает лярв. Реальность их присутствия. Ощущения от нахождения с ними рядом. Безысходность непроглядной тьмы, из которой были сотканы их тела. Они прекратили являться девушке во сне, а пистолет никогда не доставался из нижнего ящика стола, и Майя перестала, просыпаясь среди ночи, шарить рукой под кроватью, чтобы нащупать его. И тогда она поняла, что так дело не пойдет. Если так продолжится, то за четыре года дома она полностью утратит навык, и ей придется учиться всему заново, чтобы выжить в Кромлинске. Тогда Майя записалась на занятия стрельбой. Два раза в неделю она ездила на стрельбище за городом, где оттачивала свои навыки, занимаясь с инструктором. Инструктор, молодой парень Матвей, постоянно хвалил ее и все пытался выяснить, где она научилась так хорошо стрелять. А Майя врала, что ее научил папа. Матвей никогда не орал на нее и не называл бестолочью с манной кашей вместо мозгов, даже когда Майя ошибалась и делала что-то не так. И в какой-то момент девушка поймала себя на том, что заниматься с ним ей невыносимо скучно. Поэтому еще через год она бросила тренировки и продолжила их уже в одиночестве, уезжая в лес и стреляя по бутылкам. Несколько раз Вика предлагала с ней позаниматься, но Майя отказывалась. Уж лучше вечно улыбающийся и приторно сладкий Матвей, чем Вика, рядом с которой воспоминания и ассоциации разорвут Майе сердце. Слишком похожи. Они с Астрид слишком похожи. И это причиняло боль, такую же сильную, как и различия, которые Майя тоже не уставала подмечать. В какой-то момент она просто устала их сравнивать. Она любила Вику, но общение с ней приносило больше страданий, чем радости, поэтому за последние три года они отдалились друг от друга. Регулярно Майя общалась только с Мариной и Серёжей. Холодно. Девушка выдохнула облачко пара, которое растаяло быстро, неумолимо. На ее коленку опустилась, кружась в воздухе, крупная снежинка. Первый снег в этом году обещал быть раньше обычного. И Майя больше обычного радовалась ему. Потому что снег приближал ее к заветному февралю. Этой зимы она ждала слишком долго. Иногда ей казалось, что всю свою жизнь. Еще немного. Еще пять месяцев. По сравнению с тем, сколько она уже ждет, это совсем немного. И в день своего двадцатипятилетия Майя сможет вернуться в Кромлинск. Ей нужно хорошо подготовиться к этому дню. Она может начать готовиться уже сейчас, чтобы уж точно ничего не забыть. Сегодняшняя Майя частенько злилась на себя двадцатилетнюю, стискивая зубы от бессильного гнева, она злилась, что так мало разобралась в жизни Кромлинска, когда у нее была такая возможность. Чего не хватало городу из того, что она могла раздобыть здесь? Двадцатилетняя Майя заглядывала Руби в рот, восхищаясь каждым ее словом, но она ни разу не спросила, из чего та делает свои лекарства, и каких именно препаратов ей критически не хватает? Сегодняшняя Майя купила все возможное, все, что она смогла достать, в количествах, не вызывающих подозрений, но все равно, вдруг она пропустила что-то самое важное? Без чего выжить в Кромлинске вообще невозможно? Та Майя почти каждый вечер сидела с Аароном и Беатрис на кухне, но ни разу не узнала, насколько сложно обеспечить жителей Кромлинска продовольствием, чистой водой и бесперебойным электричеством? Быть может, им катастрофически не хватало каких-то предметов, а Майя так и не узнала, каких именно? Сейчас, пока у нее есть такая возможность, она могла бы принести им что угодно, но из-за своей неосведомленности просто не в состоянии этого сделать. Но, что ж, по крайней мере, она купила зимнюю резину для велосипедов! Хоть и не для всех, конечно. И позаботилась о пополнении запасов соли, необходимой для изготовления патронов. А также нашла какую-никакую информацию о лярвах и о самом Кромлинске, и теперь может собрать в папку всю полученную информацию, а в довесок прихватить планшет, на котором хранилась видеозапись разговора с шаманом и все письма Джордана. И, как же без этого, все новые серии Шерлока и другие фильмы с Бенедиктом Камбербетчем. А еще она возьмет с собой много-много шоколада, возьмет килограммов пять шоколада, чтобы хватило не только Беатрис, но и другим детям. Детям? Сколько сейчас Беатрис? В памяти Майи она так и осталась одиннадцатилетней девочкой, а ведь, между прочим, ей было уже пятнадцать. Любит ли она Шерлока до сих пор или он надоел ей до чертиков? И что насчет Бенедикта? Какие мальчики ей нравятся теперь? Что она помнит о ней, о Майе? Сохранились ли в сердце девочки хоть какие-то чувства к ней? Обрадуется ли она шоколадкам, или за эти четыре года Беатрис стала вредным подростком с невыносимым характером и вечно недовольным выражением лица? Обрадуется ли ее шоколадкам Астрид? Она говорила, что именно по шоколаду скучает в Кромлинске больше всего. И Майя уже начала потихоньку скупать темный, молочный и белый шоколад разных фирм, не зная, какой из них понравится Астрид больше. Она часто думала об этом. Покупки и выбор шоколада успокаивали ее. Отвлекали от других мыслей. Ведь на самом деле, по-настоящему, Майю волновало, обрадуется ли Астрид ей, а не шоколадкам. Обрадуется ли ее возвращению спустя столько времени? И что она сейчас вообще к ней чувствует? Единственное, что Майя знала об Астрид – это то, что та жива. Спросить у Марины или Серёжи о большем она боялась, и всякий раз, когда они предлагали ей узнать что-нибудь, девушка отказывалась, затыкала уши, начинала петь дурацкую песенку. Она понимала, что просто не вынесет правды, если узнает, что Астрид забыла ее и живет своей жизнью, если перестала ее ждать, если… они с Руби снова вместе. Это подорвет ее решимость и помешает ей вернуться в Кромлинск, когда придет время. А ей нужно вернуться в Кромлинск. Чтобы найти способ справиться с лярвами и помочь Лане, она помнила обо всех своих обещаниях, и она не могла позволить своим чувствам все разрушить. Засомневаться. Девушка знала, что Марина делала расклады на Астрид и несколько раз пыталась что-то рассказать Майе, но та всякий раз останавливала ее, один раз не выдержав и зажав Марине рот ладонью. Она говорила, что это всего лишь дурацкие карты, а Марина не Нострадамус и не Ванга, чем, возможно, ранила ее, но зато это возымело нужный эффект, и ее бывшая девушка перестала настаивать. «Мне достаточно знать, что она жива и здорова. Это все, что мне нужно, чтобы самой жить дальше, – говорила Майя. – Об остальном же я узнаю, когда придет время». Время. За все четыре года, что Майя прожила в своем родном городе, ее жизнь нисколько не изменилась. Она так никуда и не поступила учиться, поскольку не видела в этом смысла, и продолжала работать в книжном магазине, а в свободное время практиковалась в стрельбе и играла на гитаре, выучив практически весь репертуар Элвиса Пресли и Фрэнка Синатры. Она помнила, какие песни были на той пластинке у Астрид дома. И первым делом выучила их. «Love Me Tender» Элвиса Пресли. «Wonderful World» Луи Армстронга. «I've Got You Under My Skin» Фрэнка Синатры. Теперь Майя могла бы сыграть их с закрытыми глазами. Но пела она все еще очень тихо, по-прежнему стесняясь. У нее был неплохой голос, но играть ей все же нравилось больше, чувствовать струны, ощущать их вибрацию, это всегда успокаивало девушку, и каждый раз, когда Майе хотелось расплакаться, она брала в руки гитару. Возможно, еще и поэтому ей удалось выучить так много. Она хотела плакать слишком часто. Марина тоже каждый раз начинала плакать, когда Майя играла что-нибудь для нее, чтобы поделиться выученным. – Черт побери, Майя! – восклицала она. – Твои страдания просто убивают и меня тоже! Ты уверена, что не хочешь пересмотреть свои взгляды на любовь? Быть однолюбом слишком сложно! Ты столько лет себя мучаешь, хотя могла бы... И нет, я не себя тебе предлагаю! Майя в ответ на это только устало улыбалась. Она была уверена в своих чувствах к Астрид, уверена, что этой встречи стоит ждать, не растрачивая четыре года в других несерьезных отношениях, которые все равно закончатся ничем. Но чем старше Майя становилась, чем больше проходило времени, тем больше сомнений у нее появлялось на этот счет. Последний раз Майя видела Астрид три с половиной года назад. Это большой срок, и она тогда была совсем другим человеком, более юной, с зефиром вместо мозгов. Но годы изменили ее. Наверняка, изменили они и Астрид. И даже если они встретятся снова, не будет ли это встреча чужих людей, которые когда-то давно, в прошлой жизни провели четыре безумных месяца вместе? Четыре месяца против четырех лет. Сейчас Майя понимала, что это неравное противостояние, какими бы сильными ни были их чувства тогда. Они обе могли слишком сильно измениться. И, желая вернуть прошлое и прошлых себя, они могут столкнуться с жестоким разочарованием. Их отношения уже не будут такими, как раньше. Не могут быть. «Я люблю тебя, до сих пор люблю, я знаю это, – Майя подняла голову к серому небу, роняющему крупные неторопливые снежинки. – Но я люблю тебя четырехлетней давности. А тебя нынешнюю, тебя настоящую я не знаю. Возможно, я люблю лишь твой образ, а ты любишь мой. И кто знает, полюбишь ли ты меня такой, какой я стала теперь? Честно говоря, сама я себе не очень нравлюсь. Слишком нудная и серьезная. Ты наверняка сказала бы, что веселее встречаться с каменной глыбой с острова Пасхи, чем со мной. И я даже не стала бы возражать и обижаться на тебя. Но зато я отрастила волосы. Как ты и хотела. Я ненавижу их, но все равно не отстригаю ради тебя. Надеюсь, ты это оценишь». Майя часто говорила с невидимой Астрид, сидя на этой лавочке. Рассказывала ей о своих делах, о незначительных изменениях в течении своей однообразной жизни. О Вике. О Марине и Серёже. О том, что больше не знает, кто она. И куда подевались все ее чувства к этому миру. О том, что внутри у нее так пусто, что иногда ей кажется, эта пустота просто раздавит ее, поглотит собой. Она была воздушным шариком с неплотно завязанным кончиком, из которого постепенно вышел весь воздух. Сморщенным и усталым. Она боялась, что Астрид не узнает ее, когда увидит. Боялась, что старую версию себя вернуть ей уже никогда не сможет. Иногда она и сама скучала по старой версии себя. Наверное, она так и осталась в Кромлинске. И сейчас гуляет где-нибудь вдоль границы или сидит на каменной букве «О» городской стелы, свесив ноги вниз и болтая ими туда-сюда. Туда-сюда. Ее сердце, ее душа все-таки остались там, а вернулось лишь тело. – Майя! Майя! Оклик за спиной, от которого девушка вздрогнула, как от удара, и обернулась. В этой тишине, в этой пустоте, внешней и внутренней, ей казалось, что она совсем одна, во всем этом городе. Серёжа. Он стоял у входа на детскую площадку и махал ей растопыренной ладонью, а широкий рукав его куртки при этом смешно болтался из стороны в сторону. Также болтался и шарф, который Серёжа не смог замотать толком. «Но хорошо хоть, что вообще надел», – подумала Майя и махнула другу рукой, чтобы он шел к ней. Серёжа подошел. Сел на лавочку. Майя улыбнулась ему, и он, словно ждал этого, тут же расплылся в ответной улыбке. – Ты дурак, – сказала Майя. – Зачем притащился сюда? И как узнал, что я здесь? – Ну, я же экстрасенс, – он загадочно пожал плечами. – У меня свои космические источники. А притащился затем, чтобы ты... не чувствовала себя одинокой. – Я бы хотела обнять тебя сейчас, очень сильно, но боюсь, что, если сделаю это здесь, опять случится какой-нибудь коллапс вселенского масштаба, – сказала Майя. – Ты и так не должен был сюда приход... Серёжа не дал ей договорить и сам ее обнял, притянул к себе, погладил по спине. – Нет! – воскликнула Майя. – Нет, это опасно! Пусти меня! Нет! – Да, – он обнял ее крепче. – Нет. – Да. Они спорили, пока Майя не затихла, не перестала отпихивать его от себя, и сидели так, молча, несколько минут, а потом она спросила: – Начинается? Ты его уже видишь? – Вижу смутно, – ответил Серёжа. – Ну так пусти меня уже. Я не хочу, чтобы ты опять исчез. – Я не исчезну, – ответил он спокойно, нехотя отстраняясь от Майи и выпуская ее из объятий. – Теперь я могу лучше это контролировать, ты ведь знаешь. С тех пор, как я... перестал бояться своих способностей, они подчиняются мне намного лучше. – Да, знаю, и это здорово, – Майя погладила его по щеке и начала поправлять шарф на его голой длинной шее, развязав его полностью, сровняв перекосившиеся концы и повязав заново. – Вот так! Ты красавчик у меня! Он улыбнулся снова, уже не смущаясь ни от ее комплиментов, ни от прикосновений. За последние три года Серёжа стал более уверенным и заметно повзрослел. Несколько месяцев он даже встречался с девушкой, которая отчасти верила в мистику и его способности, но они все же расстались, потому что девушка была старше и хотела семью, для чего Серёжа был еще слишком молод. Но эти отношения все равно пошли ему на пользу, и парень перестал считать себя ущербным, больным и уродливым. Он поверил в то, что его можно любить и принимать таким, какой он есть. Руки Майи опустились, выпуская и шарф, и вместе с ним Серёжу, и легли на холодную скамейку, испещренную влажными каплями подтаявших снежинок. – Возьми меня с собой, – сказал Серёжа в наступившей тишине. – Я не хочу оставаться здесь без тебя. – Ты не понимаешь, о чем просишь, – Майя закрыла глаза. – Прекрасно понимаю. За эти годы я узнал о Кромлинске абсолютно все, что только возможно, и даже больше. Гораздо больше, чем даже его жители! Я готов к переходу туда. Всё это время... с самого детства я видел его. Я был с ним как будто связан. Кто знает, возможно, это моя судьба. Я чувствую, что... каким-то образом принадлежу этому месту. А здесь... у меня ничего нет. И когда ты уйдешь, у меня никого не останется, ни одного близкого человека. – Я тоже не хочу терять тебя, – Майя закусила губу, но тут же разжала зубы, почувствовав резкую боль. – Ты бесконечно дорог мне, и я... даже думать не хочу о том, что мы, возможно, никогда больше не увидимся, но... Я не могу подвергать тебя такой опасности. У меня нет права перетаскивать людей в Кромлинск и лишать их нормальной жизни. К тому же, даже если бы у меня такое право было... мы не знаем, сработает ли это. Возможно ли это вообще, чтобы ты перешел вместе со мной. – Ну, один раз я перешел даже без тебя, лишь от того, что держал тебя за руки, – возразил Серёжа. – Тогда мне помешали лярвы, и что-то произошло... Но если на этот раз мы попробуем вместе, я уверен, что все получится. Ведь это будет особенный день. – Нет, это слишком рискованно. Я не знаю, что с тобой может случиться во время такого перехода. И если бы Кромлинск действительно был твоей судьбой, ты бы уже жил там, а не просто видел его призрак время от времени. – Не обязательно! – в голосе парня зазвучали умоляющие нотки, которые он до этого изо всех сил пытался сдерживать. – Возможно, я до сих пор не там лишь потому, что лярвы боятся меня и не хотят впускать! Возможно, я действительно представляю для них какую-то угрозу, ты сама говорила! Вдруг я мог бы как-то помочь? Лане и всем остальным? – Рискнув при этом собственной жизнью? Нет. Я против, однозначно. Я слишком хорошо помню тот момент... Я до сих пор просыпаюсь в холодном поту, потому что мне снится, как ты растворился в воздухе на моих глазах. Поэтому нет... просто нет. Я даже пытаться не буду перетащить тебя за собой. И ты никогда не должен пытаться сделать это сам! Никогда! – Ты стала такой строгой, – Серёжа грустно улыбнулся. – Иногда... мне так жаль, что я не могу заставить тебя смеяться чаще. Я слишком скучный, и с чувством юмора у меня туго. Майя подняла голову и посмотрела на друга, растроганная его словами. – Ты прекрасный, а не скучный, – сказала она искренне. – Ты один из лучших людей, кого я знаю. Скорее, это я стала скучной. И строгой, ты прав. Меня почти ничего не радует. И я очень устала от бессмысленности собственной жизни, от постоянного ожидания. Когда живешь ожиданием... то как будто и не живешь вовсе. В последнее время... я стала довольно часто вспоминать Руби. Наверное, даже чаще, чем Астрид. – Почему? – удивился Серёжа. – Потому что теперь... я понимаю ее чувства как никто другой. Это все ожидание. Она очерствела из-за него. Вот только у меня хотя бы есть надежда, и я знаю точный срок своего ожидания, а она... у нее не было ничего. Если бы у меня не было ничего... я бы сошла с ума, я знаю. Мне кажется... я стала на нее очень похожа. – Неправда, – он покачал головой. – Судя по тому, что ты мне о ней рассказывала, у Руби атрофировались все зачатки сострадания и доброты. Она без колебаний готова была пожертвовать жизнями других людей, и твоей, кстати, тоже! А ты даже не хочешь взять меня в Кромлинск, потому что чрезмерно печешься о моей жизни! Ты не такая, как Руби. Ты просто устала ждать. И это нормально. Любой бы устал. Это было слишком, четыре года – это явно слишком. Но теперь ждать осталось совсем недолго! Ты почти справилась с этим! – и Серёжа снова чуть наклонился к ней и забавно толкнулся лбом в лоб Майи, и, смеясь, они немножко пободались, точно два котенка. А потом сидели и поправляли сползшие шапки, и снова смеялись. Да. Серёжа был прав, и Майя знала это. Ждать осталось недолго.* * *
29 февраля Настроения не было ни у кого. Марина плакала в ванной, и Майя слышала это, когда доставала бутылку вина из холодильника. Вика молча сидела на диване в комнате, а на другом конце дивана сидел Серёжа, невидящим взглядом уставившись на переполненный рюкзак Майи и два пакета рядом. Этот рюкзак и эти пакеты как будто делали ее уход более реальным. Они собрались все вместе, чтобы проводить Майю и попрощаться, собрались в старой доброй квартире на улице Чернышева, где все и начиналось когда-то давно, почти пять лет назад. «Двадцать пять, – на мгновение у Майи закружилась голова, и она привалилась к дверце холодильника. На пол упал какой-то магнитик, но девушка не торопилась его поднимать. – Мне сегодня двадцать пять. Я просто не могу в это поверить». Когда Марина, припудрив покрасневший нос, вернулась из ванной, а Майя справилась с головокружением, они все расселись в комнате на полу, на подушках, с бутылкой и стаканами. Рядом стоял именинный торт, украшенный тонкими пластинками шоколада и свежими ягодами, но есть никому не хотелось. А Майя с самого утра чувствовала тошноту от волнения. К тому же, ей было все еще очень плохо и тяжело от недавнего прощания с матерью. Девушка очень сожалела о том, что за эти годы так и не смогла убедить мать в существовании Кромлинска, и теперь ей пришлось уходить вот так, молча, а ее мама была вновь обречена на страдания. На этот раз, возможно, навсегда, ведь возвращаться на очередные четыре года Майя не планировала. Она просидела с мамой все утро и первую половину дня, отмечая День рождения и стараясь вести себя как можно более беззаботно, в то время как грудь ее разрывало от горечи. Уходя, Майя оставила в почтовом ящике письмо, которое ее мама найдет завтра утром, когда пойдет на работу, и которое, скорее всего, станет для нее настоящей трагедией. В этом письме Майя, как могла, попыталась объяснить, куда она уходит и почему. Она не стала говорить, что может не вернуться. Лишь пообещала, что с ней все будет хорошо. И оставила в конце письма контакты Вики и Серёжи. Она надеялась, что после разговора с Викой, которая, как-никак, работала в полиции, ее мать все-таки начнет относиться к истории с Кромлинском более серьезно. А телефон Серёжи Майя оставила на тот случай, если мама захочет узнать, как у нее дела. Ведь Серёжа мог чувствовать людей даже после того, как они покидали этот мир, как он почувствовал когда-то Беатрис. Но, несмотря на то, что Майя сделала все, что только могла, на сердце у нее все равно было неспокойно и тяжело. А в душе пусто. Она совсем не такого ожидала от этого дня, к которому готовилась четыре года. Тогда, когда она попала в Кромлинск в первый раз, ей было намного легче оставить за спиной прошлую жизнь, ведь в ней не было ничего, к чему Майя была бы по-настоящему привязана. Она лишь тосковала по матери, но расставание с родителями естественно для каждого из нас. И Майя хотела, всей душой хотела сбежать от своей жизни, которая ей осточертела, сбежать от Марины, которая предала ее, от нелюбимого университета с нудными парами, от работы в магазине, на которую было так сложно вставать по утрам и так бесполезно. От серости однообразных будней, от тошнотворного запаха лапши быстрого приготовления, которую она всегда ела на ужин, от сериальной наркомании, которая заставляла ее включать одну серию за другой, до рассвета, даже когда уже невыносимо хотелось спать, все равно включать, чтобы отодвинуть еще хотя бы на сорок минут наступление реальности, наступление утра. Так было тогда. И, возможно, поэтому лярвы приняли ее в своем городе с распростертыми объятиями. Но сейчас... Даже ее отношения с Мариной сильно изменились и, как ни странно, стали намного крепче, чем были, и Майя была уверена, что сейчас они любят друг друга еще сильнее. В Марине она обрела настоящую подругу, и если в прошлый раз девушка быстро нашла Марине замену в лице сначала Руби, а затем и Астрид, то теперь она понимала, что подругу заменить не так легко, как возлюбленную. И Серёжа... Она полюбила его всем сердцем, потому что он понимал ее, как никто другой. Он столько раз помогал ей, он был связан незримой нитью с ее любимым Кромлинском, местом, которому Майя принадлежала. Он был ее глазами, был ее чувствами, был ее сердцем. Он брал ее за руки и узнавал ее мысли, считывал ее ощущения, и всегда, каждый раз старался сделать так, чтобы Майя почувствовала себя лучше. Он был самым заботливым из всех, кого она знала. Он был ее лучшим другом, с которым они вместе переодевались в дурацкую одежду и парики и хохотали друг над другом, с которым болтали о Кромлинске ночами напролет, строя теории и записывая их беспорядочным, хромым почерком на смятых страницах при тускло-желтом свете карманной лампы-фонарика. С которым гуляли по городу, теряясь во дворах и в своих бесконечных разговорах друг с другом. Да, Майя все еще любила Астрид, хоть и понимала теперь, насколько наивными и незрелыми были эти чувства, но все же... Астрид она знала всего четыре месяца. А Серёжу она знала четыре года. Марину знала шесть лет. Это были чувства, проверенные временем, и Майя с трудом могла уместить в голове, что ей придется отказаться от своих друзей навсегда. Расставаться с Викой ей тоже не хотелось. Но Майя знала, что вместе с болью испытает и облегчение от этого расставания. Кроме того, она радовалась, что Вика останется вместе с Мариной, потому что их дружба была намного крепче, чем дружба Вики с самой Майей. Эти двое продолжали часто встречаться наедине, они много общались, и было время, когда Майя даже заподозрила, что Марине удалось добиться своего, и девушка спросила об этом прямо. «Ох, если бы, – ответила ей тогда Марина с театрально-горестным вздохом, за которым прятала свои истинные чувства. – Вика дышит ко мне абсолютно ровно. Полигамия не интересует ее ни в каком виде, ей даже попробовать с девушкой никогда не хотелось. А я, похоже, так и буду вздыхать по ней всю оставшуюся жизнь... За эти годы, с тех пор, как мы познакомились, я так и не смогла найти себе больше никого. Не то чтобы мне плохо с Катей, но.. ты ведь меня знаешь. Я так долго не могу. А Вика.... такая потрясающая. Необыкновенная. Красивая, веселая, смелая. Да что там... кому я рассказываю? Ты ведь и сама в нее чуточку влюбилась». И да, Майя действительно чуточку влюбилась, но не в саму Вику, а в те ее черты, которые напоминали Астрид, так что, Майя даже не знала, как к этой влюбленности относиться, предпочитая вообще о ней не думать и максимально от Вики дистанцироваться. Но все равно Майя знала, что будет скучать по ней тоже. Ведь именно Вика была первым человеком, который поверил ей после возвращения из Кромлинска и помог со всеми обрушившимися на девушку проблемами. Майя очнулась от характерного глухого хлопка пробки, вытащенной из горлышка бутылки. Вика как раз расправилась с ней, как самая сильная в их компании, она всегда открывала бутылки сама, буквально за пару секунд, нисколько не напрягаясь, а Серёжа часто шутил, что рядом с такой женщиной он никогда не почувствует себя полноценным мужчиной. А Вика со смехом отвечала, что ее муж говорит ей то же самое. Разлив вино по половинке в каждый бокал, Вика снова заткнула пробку. – Ну что? – она попыталась улыбнуться и взбодриться. – Давайте поднимем бокалы за юбилей нашей любимой Майи и за этот долгожданный день! Я никогда не умела произносить красивые тосты, поэтому... просто скажу, что ты, Майя, изменила нашу жизнь. Каждого из нас. Особенно мою, – она усмехнулась. – Ведь до встречи с тобой я была Фомой Неверующим. А ты... открыла для меня целый мир, о существовании которого я не подозревала. И пусть мне никогда не удастся там побывать – и слава богу! – я счастлива, что увидела другую сторону нашей реальности. Спасибо тебе за это, Майя. Ты самый удивительный человек из всех, с кем мне доводилось встречаться. Я очень люблю тебя. И желаю тебе огромного счастья там, куда ты отправляешься. Верни Астрид! Верни свою жизнь! Порви на кусочки этих лярв! И будь счастлива... На последних словах ее голос все-таки дрогнул, хоть Вика и старалась придать своему тону шутливое звучание, и Майя почувствовала, как горло ее сдавили слезы, которые она силилась сдерживать весь день. Марина снова шмыгнула носом, а следом за ней зашмыгал и Серёжа, и уже через минуту они все плакали, неловко обнимались и чуть не разлили все свое вино. А потом они молча пили, и было так горько-сладко, и совсем нечего сказать, потому что их слезы уже все сказали за них. К праздничному торту в тот вечер так никто и не притронулся. И около восьми Майя произнесла тихо, глядя на экран своего мобильного: – Мне пора. Не хочу оттягивать до последнего, до полуночи, как в прошлый раз. У меня осталось всего четыре часа, и я хочу, чтобы все прошло гладко. – Да, конечно, – согласилась Вика. – Пойдемте. Мы поможем тебе донести вещи. Майя надела на плечи рюкзак, еще более тяжелый, чем пять лет назад, в этом рюкзаке уместилась вся ее жизнь. Вика и Серёжа взяли себе по пакету, а Марина закрывала дверь и не взяла ничего. «Как будто они идут провожать меня на поезд, – подумала Майя. – Просто помогают донести вещи до вокзала. Как будто мы еще увидимся». Но Майя знала, что не увидятся. Знала, что не вернется. Потому что ее место было в Кромлинске. И она купила билет лишь в одну сторону.* * *
К вечеру на улице усилился ветер, предвещая метель. Чтобы не сойти с ума от нервного напряжения, Майя гадала, какая сейчас погода в Кромлинске. Четыре года назад в это время там уже не было снега. А сейчас? Она перебирала в голове содержимое всех своих сумок, вспоминая, что взяла из одежды, не забыла ли чего-то важного, вроде зарядного устройства для планшета, без которого он не сможет работать, пыталась вспомнить, как выглядела ее комната, когда она уходила. Не лежало ли чего-нибудь на столе? Когда они почти дошли до заветного двора, в кармане куртки у девушки заиграл телефон. – Черт... Только не это, – Майя вытащила сотовый. – Это мама... – Возьми трубку, – посоветовала Марина. – Ты будешь жалеть, если не ответишь. – Но что, если она уже прочитала письмо раньше времени?! Она там, наверное, рвет и мечет, и сразу потребует от меня объяснений! – И ты ей объяснишь. Просто поговори с ней пару минут. Не бойся. Это твоя мама. «Вот именно», – со вздохом подумала Майя и нажала на принятие вызова. – Майя! – услышала она истерический вопль своей матери. – Где ты, Майя?! С тобой все в порядке?! – Все в порядке, мам. Ты прочитала письмо? – Что это такое вообще?! Как это понимать?! – Мам... – Куда ты опять собралась?! Что ты удумала, Майя?! Я сейчас же к тебе приеду и только попробуй быть не дома! – Мам... Я не дома. Я у Марины. Вместе с Викой и Сережей. Пожалуйста, не надо никуда ехать. Я оставила тебе телефонные номера, потом ты сможешь поговорить и с Викой, и с Сережей, после того как я уйду. – Майя, ты что, спятила?! Никуда ты не уйдешь! – по ее голосу Майя слышала, что мать пытается быть строгой, пытается напугать ее, но в действительности сама напугана до смерти. – Прости, мам. Я должна уйти. Я нужна этому городу. Мне очень жаль, что ты так и не смогла мне поверить. Но ты всегда повторяла, что важнее всего в жизни найти свое место. И я его нашла. Пожалуйста, не волнуйся за меня. Я не исчезаю бесследно. Через Серёжу ты сможешь со мной связаться. – Нет... Майя, пожалуйста... – ее голос дрогнул. – Я буду там счастлива, мам, обещаю, – Майя попыталась проглотить образовавшийся в горле комок, потому что своими слезами она бы только еще больше напугала и расстроила маму. – И ты тоже пообещай мне, что больше не будешь одна. Согласись поужинать с тем мужчиной с работы, он очень хороший человек. И уже три раза приглашал тебя на свидание! Ты ему правда нравишься. Пообещай мне, хорошо? – Майя... – она плакала. – Не уходи, прошу тебя! Дай мне посмотреть на тебя еще хотя бы раз, доченька... – Прости, пожалуйста, прости меня. Если мы снова встретимся, так будет еще больнее. Я очень люблю тебя. Пока. И Майя положила трубку, потому что сдерживать слезы больше не могла. Марина забрала у нее телефон и отключила связь, а потом обняла плачущую Майю и прошептала: – Ты молодец, малыш. Ты правильно сделала. Молодец, все будет хорошо. Не переживай за маму, мы с ней поговорим. Она оправится, все будет хорошо. Прощаться навсегда. Это время приходит для каждого. Серёжа заплакал тоже, не выдержав слёз Майи. Они стояли в десяти шагах от детской площадки, пройдя через которую Майя растает в воздухе, словно ее никогда не было, словно она и не рождалась в этом мире. – Ну вот... – всхлипнула девушка. – Я так надеялась, что смогу гордо уйти и попрощаться с вами с улыбкой, а вместо этого мы все ревем, как идиоты! Марина с Викой улыбнулись, а Серёжа схватил ее за руку, крепко, отчаянно. – Пожалуйста! Забери меня с собой, Майя, я знаю, у нас может получиться, я это чувствую, прошу тебя, не оставляй меня... – Нет, ты же знаешь, я не могу, – Майя попыталась высвободить руку, но Сережа, опустив пакет на снег, поймал и вторую ее ладонь. – Отпусти, прошу тебя, это опасно, – прошептала Майя. – Мы не должны прикасаться друг к другу в этом месте. – Майя, пожалуйста! Я научусь стрелять, обещаю, я стану сильнее, тебе не придется беспокоиться за меня, пожалуйста... – Ты и так сильный. Очень сильный, – Майя улыбнулась. – И тебе не нужно меняться. Ни ради меня, ни ради кого-то еще, слышишь? Тебя ждет здесь большое будущее с твоими способностями. И зачем тебе дался этот Кромлинск, милый? Ведь там даже нет Интернета. Ты умрешь от скуки со всеми этими старыми компами из двухтысячных. – Майя... – по его щекам текли слезы, а губы дрожали, превращая его из двадцатитрехлетнего юноши в трогательного ребенка. – Я люблю тебя, – сказала Майя. – И кто знает, возможно, мы еще встретимся. Она кивнула Вике, и та сразу поняла ее, подошла к Серёже и отцепила его от девушки, прижала к себе и стиснула в кольцо, когда он начал сопротивляться и отбиваться. – Мне жаль, если я вновь посягаю на твое чувство мужественности, – прохрипела Вика. – Но лучше успокойся! Я все равно сильнее тебя, юноша! И с Майей ты не пойдешь! – Ну ладно, все, – Майя шмыгнула носом, быстро подняла свои валяющиеся на снегу пакеты. Вот и все. Никаких прощальных объятий. На это уже нет времени, и Серёжа этого не вынесет. Нужно уходить. Как можно скорее. – Пока, – прошептала Майя. – Спасибо вам за все. – Пока, – всхлипывая, отозвалась Марина. – Береги себя! – воскликнула Вика. А Серёжа не сказал ничего, просто плакал, уже почти перестав вырываться. И Майя, не оглядываясь больше, заторопилась вперед, через двор. Один шаг. Второй. Третий. Четвертый. Пятый. Шес... Темнота. Огни окружающих ее домов как будто в один миг погасли, и Майя оказалась среди высоких стволов голых зимних деревьев. Ее ноги уже не утопали в снегу, а стояли на тонкой заледенелой корке грязи. Сердце перестало биться, и Майя очутилась в полной тишине, она словно плыла в космическом вакууме, а потом почувствовала, как ноги ее подгибаются от волнения. Она узнавала это место. С трудом, но узнавала. И чем больше ее глаза привыкали к темноте, тем более знакомым оно становилось. Она находилась недалеко от того места, где они с Астрид гуляли четыре года назад. А впереди, за деревьями... Начиналось стрельбище. И Майя побежала. Несколько раз она поскользнулась, но смогла удержать равновесие и не плюхнуться в лесную грязь, как на том злосчастном уроке природоведения в восьмом классе. Бежать было тяжело, пакеты оттягивали и резали руки, а ноги подгибались от пережитого напряжения, и Майя все никак не могла до конца осознать, что все... закончилось. Она снова здесь. Эти четыре года. Были слишком долгими. Ее волосы растрепались, выбились из-под шапки. Узнает ли ее с такими волосами Астрид? Где она сейчас? Живет ли она все еще на стрельбище? Или... Впереди показались черные мишени, которые Майя в первую секунду приняла за лярв. Они все еще были здесь. И дома. Старые сталинки, начинающиеся сразу за пустырем. Черные окна, не моргая, смотрели на нее. Пробежав через ряд мишеней, Майя остановилась, чтобы отдышаться. Горло саднило от холодного воздуха и слез. Ей показалось, что впереди, в темноте она уловила какое-то движение, и девушка напряглась, силясь разглядеть, кто это, и надеясь, что она все же не разучилась стрелять. Кто-то приближался к ней. Кто-то довольно высокий, но не лярва. Кто-то шел решительной, быстрой походкой, а потом вдруг остановился. Черные джинсы и черная короткая куртка, как всегда, нараспашку. Светлые волосы, поблескивающая серебром маска на правой половине лица. Астрид. И Майя хотела прокричать ее имя, но голос отказал ей. Пакеты выпали из рук. Она сделала один неуверенный шаг навстречу. И Астрид тоже сделала шаг, а потом они обе вновь остановились. Астрид не узнавала ее, она с недоверием всматривалась в ее черты, прищурив свой единственный глаз. – Майя... – выдохнули, наконец, ее губы, а лицо исказилось болью. Не круглолицая. Не пигалица безмозглая. Майя. А еще через мгновение Астрид побежала ей навстречу.