Никто не знает, уходят ли наши души в иную реальность или иные сферы, но если мы сумеем создать прибор настолько тонкий, что наша душа сможет им управлять в своей следующей жизни, то такой прибор должен что-то записывать... (Томас Эдисон, 1928 г.)
Марс обычно хорошо просматривался и без телескопа, эта яркая красная звезда, как сияющая капелька крови на черной карте неба, Руби часто обращала на нее внимание. Но сегодня, придя в обсерваторию, она навела на Марс телескоп, и бисеринка рубиновой крови превратилась в ровную окружность кирпичного цвета с буро-коричневыми разводами и смутно проступающими очертаниями кратеров. Труба телескопа, за которую она держалась, холодила пальцы до онемения, до легкой боли, но Руби продолжала держаться и продолжала смотреть. Она и сама не знала, зачем пришла в обсерваторию в это время года, да еще и поздно вечером, и жалела, что не прихватила с собой пару килограммов соли, чтобы уж точно обезопасить себя от незваных гостей. Потому что если с ней что-то случится… «Не вздумай повесить на Майю еще и свой безвольный труп, поняла? Ей хватает проблем и без твоих надуманных страданий и истерик». Надуманные страдания. Истерики. Конечно, Руби понимала, что ее страдания вполне себе настоящие и имеют свою вполне определенную причину, но думать об этом не хотела. Потому что каждый раз, когда она начинала думать об этом, перед глазами вставало лицо Астрид. Не той Астрид с затуманенным тупым взглядом, какой она была сейчас. А настоящей, живой Астрид. Следящей пристально за каждым ее движением, за каждой ее мыслью своим чуть прищуренным глазом. Астрид знала. Знала то, чего не знала Майя. В одну из их последних встреч, когда Астрид приходила к ней в гости, она явно дала Руби понять, что знает. И что «я не слепая, хоть и одноглазая, черт побери». Возможно, за этим она и приходила. Чтобы показать это свое знание. Потому что Астрид никогда не ходит в гости просто так. И в тот день, когда они пили чай на кухне с миндальным печеньем и плюшками, которые испекла, вернее, попыталась испечь Руби, Астрид произнесла одну странную фразу, намертво засевшую у Руби в мозгу. Астрид сказала: «Руби, у нас с Майей проблемы. В отношениях. Всё довольно сложно… И я… хочу сказать, что если вдруг что-то пойдет не так, если вдруг что-то случится со мной, что-то плохое, что угодно… ты ведь позаботишься о ней? О Майе? Позаботишься, правда?». Руби промямлила, что да, конечно, да. И что ничего с ней не случится, все будет хорошо, а их проблемы обязательно разрешатся со временем. Но Астрид смотрела на нее пристально, и Астрид знала. Знала, что Майя ей нравится. Потому что она всегда, всегда видела такие вещи. Марс поплыл перед глазами, сливаясь в кровавое бесформенное пятно, и Руби зажмурилась. Что Астрид имела в виду в тот раз? Ведь не могла же она знать, что лярвы превратят ее мозг в белый лист бумаги? Нет. Она имела в виду что-то другое. Но что плохого с ней могло случиться еще? Какие проблемы в отношениях с Майей у нее были? Да, Руби замечала некоторую натянутость между ними, когда приходила в гости на стрельбище, но каждый раз убеждала себя в том, что ей это померещилось. И, в конце концов, не существовало еще в нашем мире пары, не проходящей время от времени через какие бы то ни было кризисы. Это нормально, и это случается со всеми. И все же… Почему Астрид так сказала? Как будто даже не сомневалась в том, что они с Майей расстанутся, и это неизбежно, как подступающий прилив. И Астрид своей просьбой словно хотела положить конец их многолетнему соперничеству. За то, кто главнее в Кромлинске, кто круче, и кто… сильнее любит Майю. И в тот вечер, когда все случилось, в подъезде той проклятой девятиэтажки, почему Астрид попросила Майю об эвтаназии? Только ли чтобы не быть для нее обузой? «Астрид… чертова ты идиотка. Неужели ты могла подумать, что я способна ввести тебе пять граммов морфина только ради того, чтобы заполучить Майю себе? Неужели ты считала меня такой тварью? Да, теперь убрать тебя с дороги было бы проще всего, но неужели ты думала, что я… правда могу так поступить? Даже заручившись твоим разрешением и благословением? Дура. Какая же ты дура!». На глаза навернулись слезы. Боли, обиды, сожаления. И Руби потянулась в карман пальто, где лежала в картонной обертке нераспечатанная еще шоколадка, подаренная Майей, когда та только вернулась в Кромлинск. У шоколадки уже истекал срок годности, и Руби подумала, что нужно ее все-таки съесть, а то как-то совсем глупо получится. Глупо хранить еду как сувенир. И, в крайнем случае, она всегда может сохранить обертку. Руби аккуратно надорвала картонную упаковку по верху и вытащила часть обернутой фольгой шоколадной плитки. Семьдесят семь процентов. Горький. Именно такой она всегда любила больше всего. И уже десять лет не ела. Шмыгая носом, Руби развернула фольгу и попыталась отломить от плитки один квадратик. Не вышло. Шоколадка слишком замерзла, несмотря на то, что находилась у нее в кармане. Вздохнув, Руби откусила шоколадку прямо так. Холодная. Твердая. Изумительно горькая и сладкая одновременно. Потрясающая. Забытый вкус на мгновение словно заполнил собой весь мир Руби и ошеломил ее чувства и вкусовые рецепторы. Как давно она не ощущала ничего подобного? Нет, не десять лет. Дольше. Ее чувства умерли еще до перемещения в Кромлинск. А теперь… воскресли. Привалившись к холодной трубе телескопа, Руби хрустела шоколадкой и плакала. Так глупо. Так сладко. «И угораздило же меня. Почему мне нельзя было влюбиться в Мальгалада, черт его побери?! Без ума от меня, по возрасту больше подходит, адекватный, терпит все мои бзики. Понимает меня. Но нет, меня угораздило влюбиться в молодую девушку, которая, в свою очередь, любит мою бывшую. И не важно, какие там у них были проблемы. Майя ее любит. И Астрид ее очень любит. Иначе не сказала бы мне ничего подобного. Не попросила позаботиться. Не попросила об эвтаназии. Она так любит Майю, что готова была за нее умереть, и не раз, если потребуется. Так любит, что готова была ее отпустить. А в случае Астрид это говорит о многом». Ее рука дрожала, когда Руби засовывала оставшуюся часть шоколадки обратно в карман. Она очень старалась не повредить упаковку, но картон все равно помялся с одного бока. «Даже не думай об этом. Не смей. Если Астрид разрешила, это еще не повод об этом думать. Ты позаботишься о Майе. Но и только». Это просто невозможно. Быть с ней невозможно, и сейчас, после случившегося с Астрид, особенно. Все равно что коснуться поверхности Марса через телескоп. Только Майя была от нее еще дальше, чем красная планета. Намного дальше. «Что ж, думаю, я это заслужила. В последние годы я лишь ловила на себе восхищенные, влюбленные взгляды окружающих, но никому ничего не давала взамен. Так было и с Майей… И как же мне нравилось, господи, как мне нравилось, когда она была в меня влюблена! А теперь я сама оказалась в таком же положении. В надежде лишний раз поймать ее обращенный ко мне взгляд. В надежде, что она снова, хоть раз посмотрит на меня, как раньше».* * *
Половина одиннадцатого утра. Майя недавно загрузила стиральную машину и планировала заняться глажкой. Она уже надевала теплую кофту, чтобы отправиться на балкон и снять порцию высохшего белья, когда в дверь постучали. Майя вздрогнула и замерла, растерянная и совершенно не представляющая, что ей с этим стуком делать. Она никого не ждала. Аарон должен был прийти в два часа. А сейчас у нее по расписанию глажка. Снять белье, принести его в комнату Астрид, разложить гладильную доску, включить утюг, поставить пластинку. А теперь что ей делать? Если все пойдет не так, то что ей делать? Стук в дверь повторился. И Майя снова вздрогнула, хоть и была к нему готова на этот раз. Или нет? Может, в глубине души она надеялась, что этот человек, кем бы он ни был, просто развернется и уйдет? А она, в свою очередь, пойдет на балкон, снимет белье, принесет его в комнату Астрид, разложит гладильную доску, включит… БУМ-БУМ-БУМ Девушка вздрогнула в третий раз, но все же пошла, наконец, к двери. Может, Беатрис? Она всегда стучала настойчиво. Но это была не Беатрис. Это был человек, о существовании которого Майя в последнее время практически забыла, и которого не видела уже около пяти лет. Андрей. Возлюбленный Ланы, девушки, которую она не смогла спасти, несмотря на все обещания. И с которым Астрид запретила ей встречаться. Запретила, потому что он был неадекватен и чуть не задушил Руби. «Прекрасно. А я открыла ему дверь. И Астрид со мной уже нет, есть только тряпочная кукла, валяющаяся на кровати и выглядящая, как Астрид. Меня никто не защитит». Майя сделала рефлекторный шаг назад. Андрей, возможно, в силу испытываемого девушкой страха, показался ей крупнее, чем она его запомнила. Он был одет в черную дутую куртку, а его серая шапка была слегка надвинута на глаза, отчего выглядел мужчина еще более угрожающе. – Привет, – поздоровался Андрей. – Помнишь меня? Его голос был ровным и абсолютно бесцветным. Нельзя было сказать, то ли он собирается убить ее, то ли зашел угостить печеньем. – Помню, – выдавила Майя. – Привет, Андрей. – Я знаю, что ты занята, – он вздохнул. – Вертишься целый день, как белка в колесе. Я знаю. Но я не отниму много времени. Могу даже чем-нибудь помочь, если нужно. «Так, ладно. Во всяком случае, пока не похоже, что он планирует меня душить». Майя выдохнула с плохо скрываемым облегчением и отошла еще дальше в коридор, пропуская Андрея в квартиру. Он расстегнул куртку и повесил ее на крючок, после чего снял кроссовки, а шарф и шапку оставил. – Чаю? – спросила Майя. Он то ли кивнул, то ли покачал головой, девушка не поняла, но на всякий случай провела Андрея на кухню и поставила чайник. Мужчина сел за стол, посмотрел на разложенные на полотенце и сушащиеся части блендера и сказал глухо: – Мне очень жаль, Майя. Я сочувствую и тебе, и Астрид. И в тот же момент, в одно мгновение Майя перестала его бояться. Нет, он пришел не для того, чтобы причинить вред ей или Астрид. Нет, он не был неадекватным. И со своим горем, очевидно, все же справился. Он пришел, чтобы выразить ей свое сочувствие. Он был тем, кто понимал Майю лучше всех, тем, кто много лет был на ее месте. – Спасибо, – пробормотала девушка. – И… мне тоже жаль. Я… правда верила, что мы сможем помочь Лане. Прости, что… так ничего и не сделала. – Ты не виновата, – он снова качнул головой. – Тут никто не виноват. – И… даже Руби? – осторожно спросила Майя. – Даже Руби, – произнес он. – К ней мне тоже нужно зайти. Я давно… хотел извиниться. В тот раз я повел себя как свинья. Это было… ужасно. Я не хотел никому причинить боль. Но я… так злился… злился на весь мир, и больше всего на себя самого. А Руби не виновата. Она пыталась помочь Лане. Просто ее организм слишком ослабел и уже не принимал лекарства. Лана… болела слишком долго. – Мне жаль, – повторила Майя. – Да. А как сейчас Астрид? У нее всегда было крепкое здоровье. И уж если моя Лана держалась так долго, то Астрид куда как выносливее будет. Майя рассказала о самочувствии Астрид, и, пока они пили чай, Андрей дал девушке несколько советов по уходу, поведав о таких нюансах, о которых не могла знать даже Руби. Шесть лет. Он поддерживал в Лане жизнь шесть лет. – И правда! Она выглядит отлично! – похвалил Андрей, когда они прошли в спальню Астрид. – Ты молодец! Но как ты справляешься? Я имею в виду, даже мне было тяжеловато таскать Лану каждый день и перекладывать ее в коляску, а ты ведь девушка. Майя рассказала, что каждый день в два часа к ней приходит либо Серёжа, либо Аарон, и Андрей отметил: – Расписание – это хорошо. Мне тоже оно помогало выжить. И да… прости, что сегодня нарушил твой привычный распорядок вещей. – Ничего. Я рада, что ты зашел. – Если хочешь, я тоже буду помогать. Заменю хотя бы Аарона, у него ведь и так дел всегда по горло. А мне теперь… как будто и заняться нечем. – Спасибо, – Майя слабо улыбнулась. – Я поговорю с Аароном об этом. Он и правда себя не жалеет. Андрей предложил, раз уж он сейчас здесь, посадить Астрид в коляску, и добавил: – Ей нужно как можно чаще менять положение тела. Она не должна лежать слишком долго. Особенно по утрам, после ночи, ее нужно сразу сажать, чтобы не было застоев в легких. И чтобы… не было, как у моей Ланы. Майя подкатила коляску, и Андрей легко, отлаженным и уверенным движением, даже более уверенно, чем это делал Аарон, пересадил Астрид в инвалидное кресло. – И ноги, – сказал он. – Там кровь тоже застаивается, потому что Астрид ими не ходит и никак не двигает. Думаю, ты уже заметила, что ступни у нее всегда холодные. И шерстяные носки здесь особо не помогут, хотя это тоже хорошо, и они нужны. Но еще лучше делать ей массаж. По утрам, после того, как помоешь ее, просто слегка массируй ей ступни и пальцы. Это помогает. Еще можно давать небольшую нагрузку на колени. В лежачем положении берешь ее ногу и несколько раз сгибаешь и разгибаешь, как упражнение велосипед. Поняла, да? Майя внимательно слушала и запоминала. Ценные рекомендации сыпались из Андрея, как из рога изобилия, и девушка старалась ничего не пропустить. – Также добавляй в ее ежедневный рацион растительное масло и перетертые орехи. Жиры обязательно должны быть, чтобы она не теряла вес, и чтобы не было проблем с кишечником. Я всегда пристально следил за весом Ланы, чтобы она не худела. Достаточно одной-двух столовых ложек масла в день, и все будет хорошо. У нее ведь все нормально по женской части? Менструации идут? – Да, – ответила Майя, чуть смутившись. Но Андрей говорил совершенно бесстрастно, и Майя подумала, что после шести лет его не смутишь уже никакими физиологическими процессами в теле человека. – У Ланы как-то пропали менструации на полгода. Я тогда сильно напугался, а потом до меня доперло добавить в ее рацион больше жиров. И снова все стало нормально. – Хорошо. Я запомню, спасибо. – Ты… тоже ей читаешь? – Андрей кивнул на книгу, лежащую под лампой на прикроватном столике. Майя, смутившись еще больше, только кивнула. Андрей улыбнулся. Впервые с того момента, как переступил порог ее квартиры. И пусть эта улыбка была грустной, она очень шла ему, делала его тяжелый взгляд светлее. – Я тоже всегда Лане читал. До последнего дня. Никто мне не верил, но я знаю, что она меня слышала. Не ее тело. А она сама. Была где-то рядом. Я ее чувствовал. Всегда. – А сейчас? – спросила Майя почему-то шепотом. Андрей покачал головой. – Сейчас – нет. Думаю, она все-таки ушла куда-то. Куда все уходят. Но Астрид еще здесь. Не забывай об этом. Кто бы тебе что ни говорил. И кто бы что про тебя ни думал, понимаешь? Меня все считали больным извращенцем, но мне было плевать. – Больным извращенцем? – Майя нахмурилась. – Да, – Андрей зажмурился на секунду, словно пытаясь справиться с приступом острой боли. – Поначалу все жалели, конечно, поддерживали, еду таскали… а потом… Люди видели, в каком состоянии Лана. Ты помнишь, я всегда о ней заботился, следил за ее внешним видом. Потому что ей было бы это приятно. Майя вспомнила аккуратные округлые ногти Ланы с бледно-розовым маникюром. Вспомнила, что и сама тогда заподозрила, что у Андрея слегка поехала крыша, и ей стало от этого стыдно. Горько. – Люди говорили всякое за моей спиной, – продолжал Андрей. – Я замечал. А эти мелкие ублюдки… эти… отморозки дворовые не стеснялись ржать мне в лицо и говорить, что я сделал себе резиновую куклу и регулярно ее потрахиваю. Майя зажала рот ладонью, ощутив прилив почти болезненной тошноты. – Один раз я… не выдержал, дал слабину и избил одного из тех ублюдков. Мне не нужно было этого делать, как не нужно было душить Руби, но тот ублюдок это хотя бы заслужил. И все равно… после того случая горожане против меня еще больше ополчились. Ведь, как же так, здоровенный мужик избил подростка. Но знаешь что? Я ни минуты не раскаивался в этом. – Мне так жаль… – прошептала Майя, повинуясь внезапному порыву и положив ладонь на его напряженное плечо. И от этой проявленной девушкой нежности Андрей как будто сразу расслабился и обмяк, став ниже ростом. Его голос дрогнул, когда он пробормотал: – Я бы никогда… никогда ничего такого с ней не сделал. Это ужасно. Это мерзко. Я же ведь… любил ее. – Я верю тебе, – Майя сжала его плечо чуть крепче. – Знаю, что любил. – Это… так несправедливо… Все, что происходит с Астрид и… – Да, – Майя обняла Андрея, и он порывисто, отчаянно обнял ее в ответ. – Но ты сделал все, что мог, слышишь? Не вини себя. Ты сделал для Ланы все, что мог. – Нет… я… Не все, я… Мне так стыдно, я… наверное, и правда ужасный человек, я больной, и те ублюдки были правы… – Но почему? – Майя продолжала обнимать его, но ощутила легкое напряжение, боясь, что Андрей, поддавшись порыву, выдаст ей какую-нибудь мрачную постыдную тайну, о которой ей знать совсем не хочется. Но он сказал: – Я понял это только недавно… Понял, почему тогда набросился на Руби. Почему… Я ненавидел себя, в первую очередь себя, ненавидел… – За что? – За то, что… испытал облегчение. Майя… После ее смерти, ты знаешь… я испытал не только ужасную боль, но и… облегчение. Я понял… что какая-то часть меня хотела, чтобы она умерла. Андрей подавился рыданием, не в силах больше говорить, и вцепился в Майю так крепко, что ей стало нечем дышать. Она вдруг подумала, что с момента смерти Ланы он никого не обнимал вот так, до боли, до исступления. Ему не с кем было разделить свое горе. И никто во всем Кромлинске не мог его понять. Каждый день жизнь по расписанию. Подъем, уборка, подгузники, блендер, завтрак, стирка, глажка, обед, кварцевание, подгузники, уборка, бульон, поставить пластинки, обнять Астрид и расплакаться, готовка, ужин, подгузники. Шесть лет. Шесть лет. – Ты просто устал, – прошептала девушка, чувствуя, как по щекам текут слезы. – Ты устал… и это нормально. Это не значит, что ты… не любил Лану. Не значит, что ты желал ей смерти. Она гладила его по спине, и они вместе плакали, до тех пор пока слезы просто не закончились. А потом отпустили друг друга. И Андрей спросил, вытирая покрасневшие глаза: – Твой друг… Сергей, если не ошибаюсь… Он правда может вступать в контакт с лярвами? – Да. Он как бы видит внутри лярв украденные воспоминания людей. Их жизни. На днях он… пытался вернуть память девочке Ксюше. Пока у него ничего не вышло. – Но ведь это уже кое-что, правда? Ты не сдаешься, Майя. И это правильно. Все эти годы ты продолжаешь искать. Не опускай руки, слышишь? И даже если это невозможно, верни Астрид назад. Я искренне желаю этого вам обеим. И никому, никому, даже тем ублюдкам я не желаю пройти через то, через что прошел я. – Спасибо. Правда. Спасибо. В тот день Андрей побыл с ней еще некоторое время и помог девушке погладить постельное белье, уйдя домой только после прихода Аарона. Они неловко попрощались в коридоре, и Андрей пообещал зайти послезавтра. Чувство вины. Оно будет мучить его всю оставшуюся жизнь, и так же, как и Тайлер, он готов будет приходить к Астрид хоть каждый день, лишь бы эта невыносимая, болезненная вина перед той, кого он любил и кого не смог спасти, ослабела. Облегчение. Майя попыталась представить, что она сама почувствовала бы, если бы Астрид вдруг умерла. Облегчение – нет. Только горе. Но это пока. А что она почувствовала бы через год? Через три? Через шесть? И каковы вообще пределы человеческой любви и преданности? Каковы ее личные пределы? Два часа пятнадцать минут. Ей пора было включать кварцевую лампу и везти Астрид на балкон.* * *
Суббота. В этот день Майя вставала еще раньше, чем в будни. Тайлер приходила в семь, и девушке нужно было подготовиться к ее приходу и собрать вещи на следующие два дня, которые ей предстояло провести вне стрельбища. Обычно она ночевала у Серёжи, в своей бывшей квартире, а иногда у Беатрис, но особой разницы не было, потому что в итоге они все равно проводили вечера втроем, и с Серёжей, и с Беатрис. Сегодня Тайлер пришла немного позднее, в семь двадцать, и к этому времени Майя уже успела закончить гигиенические процедуры. Она любила оставлять Астрид чистой и ухоженной, чтобы Тайлер могла сразу заняться приготовлением завтрака и не отвлекалась на уборку и смену белья. В то утро Майя как раз закрывала коробочку с зубным порошком, когда услышала возню в коридоре. И голоса. Тайлер никогда не стучалась, просто заходила в квартиру, но сейчас она явно пришла не одна. И Майя узнала второй голос еще до того, как они вошли в комнату. Руби. И чего ее черт дернул в такую рань сюда переться? Руби была в своем обычном сером пальто, а ее рубиновые волосы были заплетены в косу, которую она всегда заплетала, когда ездила на велосипеде. – Привет, – сказала Руби как-то смущенно. – Извини, что… без приглашения. На прошлой неделе ты говорила, что в выходные тебе нечем заняться. И, кажется, я знаю, что с этим можно сделать. Майя улыбнулась, немного растерянно, но все же она поймала себя на том, что рада видеть Руби. Потому что если бы та не пришла, Майя снова слонялась бы полдня по Кромлинску, в полном одиночестве, пока ее ноги не онемели бы от холода. – Ты не обязана была, – сказала девушка. – Но спасибо. – Как она сегодня? – спросила Тайлер, подходя к постели Астрид и касаясь ее волос кончиками пальцев. – Все хорошо, – ответила Майя, а сама подумала, что вряд ли слово «хорошо» теперь вообще применимо к Астрид. И что она понятия не имеет, как там Астрид, потому что Астрид в собственном теле отсутствует. – Ты уже все убрала? – уточнила Тайлер. – Ага. Зубы тоже почистила, одежду сменила. – Хорошо, – Тайлер кивнула. – Тогда я пойду займусь завтраком. – Овощи на столе, блендер там же. И да, доешь сама пироги Беатрис, они в холодильнике, и я их не осилила! Будет жаль, если испортятся. Тайлер кивнула и отправилась на кухню. Майя отметила ее нездоровый бледный вид и переглянулась с Руби. Руби кивнула, перехватывая ее невысказанную мысль, и подошла к кровати Астрид, чтобы поздороваться. Руби всегда так делала, если заходила к ней, и хоть в этом и не было никакого смысла, Майе это почему-то нравилось. – Привет, – Руби осторожно присела рядом и взяла ладонь Астрид в свою, чуть погладив ее пальцы. – Надеюсь, ты не будешь против, если сегодня я украду твою девушку. Погулять. Ничего такого, честно. Майя хихикнула. Руби каждый раз говорила с Астрид. Вот так. Немного шутливо, как обычно говорят друг с другом давние друзья. Так, как будто Астрид правда могла ее слышать, и Майе от этого становилось легче, словно она в самом деле могла ощутить присутствие Астрид в комнате. Руби умела его создавать, это присутствие, и Майя была ей за это благодарна. Никто мне не верил, но я знаю, что она меня слышала. Не ее тело. А она сама. Была где-то рядом. Я ее чувствовал. Всегда. Слышала ли их Астрид? На самом деле? Майя не могла ее почувствовать, не могла услышать, но почему-то она была уверена, что Астрид сказала бы что-нибудь вроде: – Знаю я тебя, хитрая ты заноза, сейчас как начнешь ей про Сатурн заливать, и эта бестолочь в тебя втрескается! Лучше держи свои щупальца в карманах, и нечего мне тут из себя святую Магдалину корчить! Руби расхохоталась, потому что Майе удалось еще и безупречно передать ворчливую интонацию Астрид. И они обе смеялись, а Майя заметила, что на щеках Руби выступил румянец. – Ох, Астрид. Я скучаю по тебе, – прошептала Руби, коснувшись маски Астрид, а потом и ее щеки. – И хоть ты мне и не поверила бы, но это правда. Где бы ты ни была, возвращайся. Хотя бы для того, чтобы проследить за моими щупальцами. Майя улыбнулась, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. А Руби встала, наклонилась к лицу Астрид и то ли поцеловала ее в щеку, то ли что-то шепнула ей на ухо. А потом, обращаясь уже к Майе, сказала: – Ну что, пойдем? – Да, – кивнула девушка, и они покинули комнату. Попрощались с Тайлер, которая резала овощи на кухне, и Руби подождала, пока Майя оденется в коридоре. В молчании они покинули подъезд, и только после этого девушка спросила: – Как Тайлер? Выглядит она совсем неважно. – Да, и чувствует себя тоже, – Руби вздохнула, на ходу переплетая косу потуже. – У нее мастит. Это воспаление молочных желез из-за застоя молока. На днях у Тайлер даже поднималась высокая температура. Плюс она мучается от постоянных болей. – Господи! Так ей нужно было сидеть дома! Зачем она пришла?! – испугалась Майя. – Я говорила ей то же самое, но эта женщина упряма, как ослица, – Руби вздохнула. – Она говорит, что ей уже лучше, и температуры нет. Но завтра в обед я навещу ее вместе с Аароном, и если мне не понравится ее состояние, отправлю домой лечиться. И пригляжу за Астрид сама, если ты мне… доверяешь, конечно. – Хорошо, – согласилась Майя, впрочем, без особой уверенности. Не потому, что не могла доверить Астрид Руби даже на один день, а, скорее, потому, что ее расстроили новости о состоянии здоровья Тайлер. – Ты сегодня что-нибудь ела? – спросила Руби. Майя призналась, что еще нет, и Руби предложила им позавтракать вместе. – У меня с собой чай и булочки с корицей. И можешь не верить, но я испекла их сама! – Сама?! – вытаращилась Майя. – Ты?! – Да! – Руби хвастливо изогнула брось, и Майя засмеялась, ощутив подспудный укол вины, впрочем, быстро растаявший в морозном воздухе. – И они даже не сгорели! Правда… получились слишком сладкими, на мой вкус. Но надеюсь, тебе понравятся. Недавно я заходила к Руби в гости. Надо было обсудить кое-какие городские дела, ну, ты понимаешь. И Руби меня даже едой накормила. Которую сама приготовила. Она испекла какие-то плюшки, можешь себе представить? Перед глазами одним калейдоскопически-ярким мгновением промелькнул тот солнечный и холодный ноябрьский день на ипподроме. И Майя чуть задержалась, замедлив шаг, словно примерзая подошвами к скрипучему свежему снегу. Поэтому ты загляни к ней как-нибудь, Майя, хорошо? Попробуешь Рубины плюшки, одно только это стоит визита, поверь мне! Майя никогда не придавала большого значения предвидениям будущего, и никакая падающая Башня в Таро, никакие тревожно-мрачные расклады Марины не пугали ее всерьез, однако сейчас девушка почувствовала, как ее пробирает колючий озноб. Нет, Астрид никогда не была ни экстрасенсом, ни телепатом, но у нее было отлично развитое природное чутье. Она все видела. Все всегда знала и замечала. Всегда оказывалась права. И теперь ее полушутливая-полусерьезная фраза о безобидных плюшках звучала как зловещее предсказание. Могла ли она знать? Могла ли знать, что однажды Майя и правда пойдет вот так гулять с Руби? Вдвоем? – Майя? Ты в порядке? – Руби тоже замедлила шаг, и Майя, очнувшись и разрушив усилием мысли карточный домик из проклятых Таро, кивнула и заставила собственные ноги двигаться дальше. Они решили немного прогуляться до центра пешком, чтобы еще больше нагулять аппетит, а потом сделать остановку в одной из заброшенных квартир. Погода была морозной, но ясной, а снег приятно хрустел под ногами. Майе нравилось хорошее настроение Руби, ее веселый беззаботный тон, пусть и сделанный, возможно, специально для нее, но Майя невольно им заражалась. Их разговор шел легко, и они аккуратно обходили любые острые темы, болтая о приготовлении выпечки и рецептах, запомнившихся с детства, о том, что скоро Новый год и о том, как они обе отмечали его, когда были еще маленькими. Руби рассказала о своих родителях, и Майе было очень интересно послушать, потому что она ничего не знала о ее семье. Ничего о Руби не знала, кроме того, что когда-то у нее были муж и дочка. Майя тоже рассказала о своей семье и о том, что виделась с отцом после возвращения из Кромлинска, о его другой жене и детях. Руби выразила девушке свое сожаление и рассказала, что ее отец тоже ушел из семьи, когда ей было пятнадцать. – В отличие от твоего, он присылал деньги каждый месяц, но только деньги я от него и получала. Три года. А потом, после моего совершеннолетия, отец окончательно слился. И Майя, ощутив прилив сочувствия к Руби, ощутила вместе с тем и волну облегчения. Что кто-то понимал ее чувства и прошел через то же, что и она. Майя даже не подозревала, что у них с Руби было что-то общее в прошлом, и это оказалось приятным, хоть и грустным открытием. Нагулявшись и почувствовав, что замерзают, они зашли в одну из заброшенных пятиэтажек, которая, по словам Руби, была в хорошем состоянии, и в которой Аарон отремонтировал несколько квартир на первых этажах для новеньких. Квартиры эти были пусты и ждали своего часа, и Руби периодически заглядывала в них, чтобы включить обогреватели и прогреть помещения. Иначе весь ремонт грозил пойти прахом. Руби пригласила Майю в одну из квартир на втором этаже, и это оказалась двушка, еще пахнущая свежими обоями и краской, но со старой мебелью, отчего казалось, будто две эпохи встретились в одном месте, настойчиво пытаясь вытеснить друг друга. – Если бы наш новенький был взрослым, а не шестилетним мальчиком, скорее всего, он бы уже жил здесь, – сказала Руби со вздохом, включая обогреватель в зале. – Как он? – спросила Майя, чувствуя, как расширяется, давит на грудную клетку сердце. Тот мальчик. Она старалась не думать о нем. Их последний новенький. Ради спасения которого Астрид пожертвовала собственной жизнью. – По-прежнему ничего не говорит, – Руби прикоснулась к обогревателю, проверяя, пошло ли тепло. – Его взяла одна семья, но… по-моему, они уже пожалели об этом. Мы всё думали, что ребенок оттает со временем, придет в себя. Скажет, как его зовут, для начала хоть мы уже и прочитали имя в его вещах. Матвей. Но он продолжает молчать, хоть и понимает все, что ему говорят. Я проверила, он не глухонемой. Совершенно здоровый мальчик. Который пережил слишком сильное потрясение. И просто… закрылся в себе. – Но как же… как же быть с его обучением? – Майя присела на холодный диван. – Его вообще возможно научить стрелять? Как бы с ним… не случилось того же, что и с Ксюшей. – Не знаю, – Руби села рядом и поставила сумку с едой на журнальный столик. – Я понятия не имею, что делать. Пока что мальчик под круглосуточным присмотром его опекунов. Им приходится все время запирать квартиру, чтобы ребенок никуда не делся. Но как долго это продлится, неизвестно. Я пыталась с ним поговорить… о лярвах, о случившемся. Но он… такой закрытый. И больше всего меня тревожит его возраст. Слишком маленький. Шесть лет. Он младше всех детей, когда-либо попадавших в Кромлинск за все время. Даже Беатрис было восемь… И я не могу перестать думать о том, что… с ним случилось что-то плохое, очень плохое еще до того, как он оказался здесь. Наверняка, столкновение с лярвами не единственная причина его закрытости. Не единственная травма. И сейчас… мне особенно не хватает Астрид. Она умела общаться с такими детьми, жертвами насилия и жестокости, она смогла бы найти к нему ключик. А у меня… нет соответствующего образования, и я понятия не имею, что делать. И, возможно, в тот момент, слушая взволнованную речь Руби, ловя интонации тревоги и сожаления в ее голосе, Майя впервые осознала, что она правда изменилась за последние пять лет. Майя чувствовала искреннюю заинтересованность Руби в судьбе этого ребенка, ее неподдельное беспокойство. И если раньше Руби всячески сторонилась детей и избегала общения с ними, а с некоторыми, с Беатрис, например, даже была груба и нанесла девочке определенную психологическую травму, то теперь Руби переживала о шестилетнем ребенке, от которого точно не могла получить никакой выгоды, а значит, переживала по-настоящему. – Если хочешь… я попрошу Серёжу с ним поговорить, – предложила Майя. – Думаю, его способности могут помочь установить контакт с мальчиком. Во всяком случае, Серёжа точно скажет, что он чувствует, и, возможно, даже определит, что с ним произошло. Руби повернула к Майе лицо, и девушка заметила, как вспыхнули надеждой и благодарностью ее глаза: – Да! Господи, Майя, это отличная идея! Если только… Серёжа сам захочет, конечно. Подобные вещи оказывают на него сильное эмоциональное, да и физическое воздействие. – Да, но все же это не общение с лярвами, и это не опасно. Думаю, он не откажется помочь мальчику. К тому же… у него самого было нелегкое детство. Его родители были алкоголиками. Возможно, у него с Матвеем есть много общего, и ребенок к нему потянется. – Ох, будем надеяться! – Хорошо, сегодня же вечером поговорю с ним, – пообещала Майя и ободряюще улыбнулась Руби. Комната уже начала прогреваться, и девушка, ощутив дуновение теплого воздуха, развязала шарф на шее и расстегнула куртку, а Руби в это время вытащила из сумки термос с чаем и контейнер с булочками. И стоило ей открыть крышку, как Майя ощутила неповторимую смесь ароматов корицы и свежей сдобы, пряной сладости. – О боже, как вкусно пахнет! Я сейчас умру от голода! – призналась она, и Руби, засмеявшись, вытащила из контейнера одну булочку-улитку и протянула Майе. – Какая мягкая! – воскликнула девушка. – Да, жаль только, что остыла. Но зато чай горячий! И чай Руби, как всегда, был выше всяких похвал, как и булочки, которые оказались в меру сладкими, воздушно-мягкими, политыми сахарной глазурью. Майя сама не заметила, как умяла две штуки, попивая чай и болтая с Руби, которая предложила ей и третью булочку, но девушке с сожалением пришлось отказаться: – Я хочу ее только морально, но боюсь, что сейчас лопну. – Ничего подобного, Майя, ты такая худенькая! Может, хотя бы половинку? Разделим на двоих? Майя согласилась, а после могла сделать только одно – лечь на диван, кряхтя и охая. Руби, смеясь, подложила ей под голову подушку, а сама чуть отодвинулась к краю, чтобы девушка могла вытянуть ноги, но Майе все равно было немного тесно, и она упиралась макушкой Руби в бок. – Хм, смотри-ка, старое радио, – Руби дотянулась до стола и сняла с него старенький радиоприемник в округлом, коричнево-бежевом корпусе. Майя повернула голову и чуть приподнялась на подушке. – Ого! И правда, старое! Похожее было у моего дедушки в деревне! Руби отогнула серебристую антенну и потянула ее вверх, выпрямляя. Провела пальцем по колесику с отметками частот радиоволн. – А если его включить? – спросила Майя с любопытством. – Оно сможет поймать какую-нибудь станцию? – Боюсь, что нет, – Руби покачала головой. – Я уже пыталась когда-то. Поймать отголоски внешнего мира в Кромлинске. И радио издавало только помехи, бесполезный белый шум, в котором изредка мелькали обрывки голосов, каких-то фраз. И все же, видимо, повинуясь порыву любопытства и не зная, чем еще занять руки, она включила радиоприемник и покрутила сначала колесико частот, а потом регулятор громкости. Белый шум заполнил комнату, и Майя подобралась к Руби ближе, заползая ей под мышку и вслушиваясь в треск помех стоящего на коленях женщины радио. Руби медленно прокручивала колесико, переходя с одной частоты на другую. Девяносто восемь, девяносто восемь и три, сто и один FM. На секунду в белом шуме мелькнул чей-то голос, явно женский, и Майе показалось, что она уловила слово «лошадь», или это был «дождь»? Руби поднесла приемник к уху и сама чуть наклонилась, чтобы им было лучше слышно. Бесконечные мгновения статических помех, а потом одно совершенно четкое и ясное, определенное словосочетание «известный спектакль», произнесенное мужским голосом с хрипотцой курильщика. – О! Ты слышала?! – оживилась Майя, приподнимаясь еще выше. – Да! – Руби усмехнулась. – Кажется, мы кого-то поймали, хотя бы на секунду. Еще один голос, снова женский, неприятно-трескучий, прорвался сквозь шум и произнес нараспев: «рааааковины моллюююююсков», и Майя с Руби, переглянувшись, расхохотались. А вслед за раковинами они расслышали «дожди над областью» и «привет Евгении». – Как думаешь, откуда эти голоса? – спросила Майя. – Из нашего мира или… из живого Кромлинска, существующего параллельно с этим? – Понятия не имею, – Руби качнула головой, и ее косичка окончательно расплелась, а пряди волос рассыпались по плечам. – Возможно, ни то, ни другое. – А что тогда? – озадачилась девушка. – Возможно… мы слышим голоса людей из этого Кромлинска. Из Кромлинска, по которому была создана временная трехлетняя петля. Возможно… они тоже идут по кругу и повторяют сами себя. Запертые во времени, – ее голос прозвучал чуть печально, и Руби вздохнула. Майя представила, как одни и те же радиопередачи повторяются на частотах Кромлинска по кругу, а люди, чьи голоса были записаны когда-то и пойманы в один волновой диапазон, давно живут другой жизнью, а некоторые из них, возможно, уже умерли. Голоса призраков в белом шуме. Холодок прошел по позвоночнику, несмотря на выпитый горячий чай, и Майя, желая развеять мрачную атмосферу, ляпнула: – Помнишь, я тебе рассказывала про свою бывшую девушку Марину? – Которая любила сидеть на двух стульях? – уточнила Руби, чуть удивленная. – Ага. На самом деле Марина классная, и мы с ней стали хорошими друзьями со временем, но я сейчас не об этом. Марина всегда увлекалась эзотерикой, магией и всякими мистическими штуками. И как-то… еще когда мы с ней встречались, она предложила мне послушать голоса призраков в белом шуме. Руби усмехнулась: – Весьма оригинальное развлечение на свидании с девушкой. – На самом деле это было весело, и мы обе понимали, что слышим не призраков, а обрывки каких-то радиопередач вполне себе живых людей. Но Марина включала белый шум, задавала какой-нибудь вопрос, и мы гадали таким образом, а первый голос, первое слово, которое мы различали, и было ответом. Чаще всего выпадала какая-то белиберда, но это было правда весело. – Хм! Я хочу попробовать, – Руби улыбнулась и подмигнула девушке. – Как насчет такого вопроса «духам» Кромлинска…. Мои булочки правда были вкусные или это полный кошмар? Майя, которая от торжественной интонации Руби ожидала более серьезного вопроса, не выдержала и прыснула. Ей пришлось окончательно подняться и сесть, и вместе с Руби они склонили головы к радиоприемнику, хихикая в ожидании в ответа. Долго ждать не пришлось, и суровый мужской бас объявил: «просто ничтожные», а Майя и Руби на этот раз согнулись пополам от хохота, и радио чуть не грохнулось на пол. – Ничтожные! – воскликнула Руби. – Я так и знала! Ты мне польстила, Майя! – Ничего подобного! Они вкусные! – Тогда съешь еще одну! – Нет! Я не могу! – Ну, вот видишь, все с тобой ясно! И они снова смеялись, смеялись так, что заболел живот, и Майя, отдышавшись, задала следующий вопрос уже сама: – Как Руби на самом деле ко мне относится? Считает ли она меня классной, или просто притворяется, чтобы накормить булками? Руби снова рассмеялась, но на этот раз смущенно, и, закрыв лицо ладонью, прошептала: – Господи, Майя, мне так стыдно, перестань. Давай не будем вспоминать прошлое, когда я вела себя как идиотка. – Ну уж нет, мне важно знать! И если «духи» посоветуют не доверять тебе… Знакомый трескучий женский голос прорвался сквозь шум помех и выдал: «лопатоногие моллюски обладают раковиной интересной формы». Руби и Майя переглянулись и в очередной раз согнулись пополам от хохота. – Лопатоногие! – проорала Майя. – И как я должна толковать сей ответ?! – Возможно, это как-то связано с моими щупальцами… И, услышав о щупальцах, Майя захохотала так, что слезы полились из глаз, а Руби, давясь смехом, добавила: – Возможно, это значит, что тебе все-таки лучше… держаться от меня… подальше. – Я учту! И буду держаться поближе к туалету, потому что сейчас обоссусь от смеха… Тут можно сходить? – Конечно, иди, – Руби с улыбкой кивнула. – Канализация тут исправна, насколько я знаю. Майя не без труда поднялась с дивана и, не прекращая хихикать, уползла в туалет. Там было значительно холоднее, чем в комнате, которая уже успела прогреться, поэтому девушка поторопилась сделать свои дела, сполоснула руки прохладной водой и вернулась в зал. Руби все так же сидела с поднесенным к уху радиоприемником, только ее лицо на сей раз было серьезно, и она как будто действительно внимательно что-то слушала. Так внимательно, что даже не заметила возвращения Майи. – Ну, что тебе поведали «духи»? – спросила девушка, и Руби вздрогнула от ее голоса. Слабо улыбнулась и качнула головой: – Да так… Я всякие глупости спрашивала. Об… Астрид. Подумала вдруг… что она может нас услышать и что-нибудь сказать, передать какой-то сигнал, не знаю… Это правда глупо, и я во все это не верю. Руби заговорила быстро и виновато, как будто оправдывалась перед Майей за свои нерациональные мысли. А девушка медленно прошла через комнату и села обратно на диван рядом с Руби, положив подушку на колени и обняв ее руками. Она представила себе голос Астрид в белом шуме, среди других призраков, и ей стало не по себе. Как будто… Астрид правда уже умерла. Как будто она никогда не вернется, и единственная надежда услышать ее вновь – это какие-то дурацкие спиритические сеансы. – Прости… – прошептала Руби. – Мне не надо было… правда. Мы обе знаем, что она нас не слышит и ничего не ответит… Отзвуки невнятных голосов на мгновение мелькнули и снова исчезли. Майя спросила шепотом: – Астрид… если ты сейчас где-то рядом и можешь нас слышать, пожалуйста, скажи что-нибудь. Скажи… прощаешь ли ты меня за то, что в ту ночь я ушла из дома без оружия? Ведь если бы не я… ничего бы не случилось. Ты меня… прощаешь? Шум. Монотонный и ровный. Однообразный и пустой. – Ну вот, – буркнула девушка. – Даже про моллюсков больше не говорят! – Майя… – Руби крутанула колесико, выключая радио, и несмело накрыла ладонь девушки своей. – Что тогда у вас случилось? В ту ночь… вы поссорились? – Да… В очередной раз. Я больше не могла оставаться… с Астрид и ушла. Я так торопилась, что забыла кобуру в коридоре, – голос Майи дрожал. Ни с кем, даже с Серёжей она не говорила об этом, впрочем, он и так знал об их с Астрид проблемах. – Астрид… вскользь упоминала, что у вас… какие-то трудности, кризис в отношениях, – мягко произнесла Руби. – Она… что-то натворила опять? Пыталась… тебя обидеть? – Нет… ничего такого, но просто… мы… отдалились друг от друга. После того раза… лучше так и не стало. Я начала бояться Астрид, ничего не могла с собой поделать. И всё… как-то стало сразу разваливаться. Всё разладилось. Мы плохо понимали друг друга, и мне… не хотелось с ней близости. Она злилась и, в общем… Я даже думала какое-то время пожить отдельно, а потом, в тот вечер я хотела поговорить с ней, зашла в ее комнату без стука и увидела Астрид с бутылкой… Она опять пила свой чертов кальвадос. Я испугалась. Она погналась за мной…. Я не знаю, не думаю, что она сделала бы мне что-то плохое, но я просто не могу видеть ее пьяной, и запах алкоголя от нее не переношу, и я побежала… Майя с трудом могла говорить, и каждое слово прерывалось всхлипом, поэтому, когда Руби ее обняла, обрывая, наконец, ее мучительную речь, Майя упала в эти объятия с отчаянным облегчением. – Майя… Мне так жаль, – шепнула Руби. – Я… подозревала что-то подобное. Мне сложно было поверить, что тот поступок Астрид легко забудется и никак не отразится на ваших отношениях. – Но я любила ее! Я все равно ее любила и люблю до сих пор! И мне так жаль… я не хотела, чтобы… – Знаю, – Руби погладила Майю по ее теперь таким длинным, чуть вьющимся волосам. – И Астрид тебя очень любила. Она очень переживала, что у вас не ладится. И винила себя. Но уж точно не тебя, Майя. И ты правда ни в чем не виновата, слышишь? И Астрид, где бы она сейчас ни была, не держит на тебя обиду, даже не думай об этом. Подушка, лежащая на коленях девушки, плюхнулась на пол, а вслед за ней – упало и радио. Но поднимать их никто не торопился. Майя плакала, а Руби гладила ее по спине, по волосам, долго, так долго, пока не остались только короткие судорожные всхлипы, но и они сошли на нет, а комната наполнилась обреченной тишиной. Ни шума, ни голосов. Майя почувствовала, что ее клонит в сон, и что она страшно, невыносимо устала за прошедшую неделю, а сегодня встала так рано, и эмоций было так много, что ее сердце не знало, как с ними справиться. Она как будто не осознавала, не замечала собственную усталость до этого момента, а теперь ощущала себя полностью вымотанной, опустошенной, словно обесточенный старый дом. Ладони Руби были такими теплыми, и Майя вдруг вспомнила, как пять лет назад эти ладони касались ее воспаленного лба, проверяя температуру. – Давай… никуда… не пойдем, – шепнула девушка сонно. – Побудем… немного здесь. – Хорошо, – согласилась Руби. – Попробуй немного поспать, тебе нужен отдых. Так удобно? – она чуть подвинула плечо, давая Майе больше места на своей руке. Девушка в ответ только невнятно угукнула, уже уплывая, проваливаясь в теплый и безопасный мир, пахнущий можжевельником и леденцовыми конфетами.