Как листья без сока, Как речь о высоком, Но только вокруг да около. Когда сказано всё, О чём стоило бы промолчать, В городе без дверей и без окон Двум никогда уже не найти очаг. (Птицами. Без дверей и без окон)
Свой двадцать шестой день рождения, как и Новый год, Майя отмечать не планировала. Но, как и в Новый год, у ее друзей имелось на этот счет свое мнение. Ровно год в Кромлинске. Ровно год назад, пусть и двадцать девятого февраля, а не двадцать восьмого, Майя попрощалась с Мариной, Викой и Серёжей в заснеженном дворе и пересекла границу двух миров. И встретила Астрид. Которая ждала ее, весь день курсируя вдоль границы и стрельбища, надеясь, отчаянно и глупо, что Майя все-таки придет. Майя помнила их первое объятие, слёзы на щеке Астрид и ее щекотное «моя птичка» в самое ухо. В тот момент они были так счастливы, они обе. Если бы можно было вернуться в тот день, в то время, в их первые недели вместе, Майя попросила бы Астрид никогда не бросать курить, она бы ее уговорила, и, возможно, Астрид бы передумала. И тогда… Ничего ведь не случилось бы? Или нет? Той ссоры на кухне… просто никогда бы не произошло? Или, может… произошло бы что-то другое? Как долго Астрид вообще способна контролировать себя? Руби рассказывала, что Астрид частенько угрожала ей пистолетом, говорила, что пристрелит и ее, и ее любовников, которых у Руби, конечно же, не было. Да, Астрид часто бывала агрессивной, и Руби валила все на ее нервную, тяжелую работу, просто старалась не обращать внимания на эти вспышки бешенства, потому что и сама не оставалась у Астрид в долгу. И та, в свою очередь, чувствуя, что они с Руби стоят в одной плоскости, находятся на равных, никогда не позволяла себе перейти границу по-настоящему, всерьез. Как с Майей. Потому что Руби могла запросто разбить ее лицо тарелкой. А Майя могла только плакать. Молчать и плакать. Да, она стала тверже и смелее с тех пор, как ей было двадцать. Но быть жесткой с человеком, которого любила, Майя так и не научилась. И теперь, в день своего двадцатишестилетия, девушка думала о том, мог ли этот год сложиться как-то иначе? Могла ли она хоть на что-то повлиять? Могло ли в их отношениях с Астрид хоть что-то сложиться иначе? Она была так счастлива в тот день, в день их первой встречи. Могла ли она сделать хоть что-то, чтобы продлить этот день? Снег уже почти весь растаял, хотя еще недавно казалось, что Кромлинск не очистится от его плотного слоя никогда. Наступала весна, и Майя радовалась, потому что теперь она наконец-то сможет вывозить Астрид не на балкон, а на полноценные прогулки по улице. И чем больше времени Астрид будет проводить на свежем воздухе и в сидячем положении, тем лучше она будет себя чувствовать. И тем больше у нее шансов дождаться того момента, когда Серёжа найдет способ вернуть ее в тело. Утром двадцать восьмого февраля к Майе, несмотря на то, что это был будний день, пришли Тайлер и Руби. Тайлер сказала: – С Днем рождения! И чтобы следующие сутки я тебя на стрельбище не видела, понятно? Руби, забери ее прямо сейчас, и хорошо вам отметить. Майя смущенно улыбнулась, поблагодарила за поздравления, а Руби обняла ее за плечи и шепнула: – Пойдем. С ней все будет хорошо. Тайлер – отличная сиделка. А Беатрис уже наверняка вся извелась. Она еще с ночи начала тебе торты печь. – Торты?! – обалдела Майя. – Да. Именно торты. Беатрис хочет сделать два, потому что народу много, и потому что голоса разделились между фруктовым и медовым. Майя улыбалась, представляя деловую Беатрис в фартуке, с перепачканным мукой лицом, и снующего возле нее Аарона, который всегда норовил своровать ложечку-другую крема. Она улыбалась, но сердце болезненно колола мысль об Астрид, остающейся на стрельбище, без нее. Очередной ее День рождения без Астрид. Они так ни разу и не отметили этот день нормально. Потому что пять лет назад Майя растворилась в воздухе посреди леса, и Астрид даже не успела подарить ей свой подарок, не считая кулона. На этот же раз Астрид и вовсе не в состоянии ее поздравить. Возможно, есть вещи, которым просто не суждено сбыться. Они так и остаются мечтами и планами, надеждами и невыполненными обещаниями, как больше никогда не пить спиртное или посмотреть в телескоп на Сатурн. Остаются разочарованиями. До дома Аарона и Беатрис они с Руби доехали на велосипедах, болтая и обсуждая потепление и предстоящую весну. Возле подъезда их уже встречал Аарон, который сразу обнял и поздравил Майю, попутно жалуясь на то, что Беатрис выгнала его с кухни и вообще. А дома их ждали Андрей и Серёжа, играющие с Луизой. Андрей смеялся, и его хмурое лицо заметно просветлело с того момента, как Майя увидела его первый раз три месяца назад на пороге квартиры Астрид. Они часто виделись, и Андрей очень много помогал ей, а также проводил время с остальными, став частью их компании. Он давно извинился перед Руби, и ему явно шло на пользу общение с людьми. Последние шесть лет своей жизни Андрей провел отрезанным от всего мира, запертым в тесной квартирке с Ланой, изгой среди соседей, объект насмешек и издевательств дворовой шпаны. Теперь же он словно возвращался к жизни, и как бы страшно и тяжело ни было признавать это, но смерть Ланы стала для него освобождением. Не прошло и получаса, как все собравшиеся уселись за столом в зале и принялись дружно восхищаться вкусной и разнообразной едой, которую Беатрис готовила последние два дня. Майю такая забота тронула до слез, и ей было безумно приятно, что девочка, даже повзрослев, продолжает любить ее и устраивать ей приятные сюрпризы. Единственное, что ее огорчало, помимо отсутствия на этом празднике Астрид, конечно, это отсутствие Тайлер. Да, их отношения чуть улучшились за последние месяцы, но по-настоящему близкими так и не стали. И Майя понимала, что уже не станут, что даже беда с Астрид и совместный уход за ней не смогут их сблизить. Они так и не стали подругами, как хотели. Просто не сложилось. Потому что некоторым вещам не суждено сбыться. И они остаются разочарованиями. Но этот день не просто не разочаровал Майю. Он превзошел любые ее ожидания, а праздник получился весёлым и уютным, несмотря ни на что. Еда была очень вкусной, и Майя получила много подарков от друзей. Беатрис подарила ей собственноручно сшитую мягкую фланелевую домашнюю рубашку, Аарон – вырезал из дерева фигурную рамку для фотографий и расческу для волос. Серёжа подарил серебряные серьги, которые купил еще до перехода в Кромлинск, Руби – коллекцию чая с разными добавками. Андрей, очень смущенный, вручил девушке коробочку орехового печенья, которое он испек сам, и теплые шерстяные носки, которые, к огромному удивлению всех присутствующих, тоже связал самостоятельно. Майя была настолько тронута их вниманием и заботой, или, возможно, на нее так повлиял выпитый бокал вина, но в итоге девушка расплакалась, а Серёжа, сидящий за столом рядом, обнимал ее и гладил по волосам, пока остальные, сидящие вокруг, шутками пытались поднять Майе настроение. А она смеялась и плакала одновременно, отчего становилось еще смешнее. Когда наступил вечер, и на улице начало темнеть, Руби предложила им немного прогуляться и зайти к ней домой. За еще одним подарком лично от нее. – Ой… – удивилась Майя. – А я думала, что ты подарила мне чай! – Чай тоже. Но это не весь подарок, – улыбнулась Руби. – Пойдем. Майя была немного смущена тем фактом, что у Руби имелся для нее какой-то отдельный, особый и личный подарок, но сходить к ней в гости не отказалась. И, попрощавшись с друзьями, девушка прихватила с собой зубную щетку и домашнюю рубашку, подаренную Беатрис. Руби дала ей понять, что Майя может остаться на ночь, и девушка согласилась с неожиданным для себя самой облегчением, потому что ночевать в своей бывшей квартирке с Серёжей не очень любила. Да, он был ее близким другом, но при этом парнем, и некоторые моменты в совместном быту Майю все же смущали. Впрочем, в общении с Руби ее тоже много какие моменты смущали, но девушка предпочла закрыть на них глаза и просто не думать о ненужном. О лишнем. Дома у Руби было тепло, потому что она пренебрегла правилами безопасности и оставила обогреватель включенным на весь день. Но зато Майя могла сразу снять верхнюю одежду и наконец-то переодеться в уютную рубашку Беатрис, пока Руби ставила кипятиться чайник. – Тебе очень идет, – улыбнулась Руби, когда Майя вошла на кухню в обновке. – Спасибо! И она такая мягкая! Беатрис – просто ангел! Ну а где там уже твой подарок? – Майя решила немного обнаглеть, чтобы спрятать, замаскировать свое смущение от слишком долгого взгляда на нее Руби. – Конечно. Сейчас. Но сначала… – Руби протянула ей снятую с полки круглую стеклянную баночку и тут же пояснила: – Это не тебе, это Астрид. Хотя, ты тоже можешь пользоваться, конечно. Я приготовила лечебный, восстанавливающий крем для кожи. – Ого! – Майя открутила крышку и понюхала содержимое баночки. На вид оно было как обычный крем, с вкраплениями чего-то красного. – Как вкусно пахнет! М-м-м! – Я добавила туда немного ароматического масла, – сказала Руби. – Это очень мило! Правда, Руби, спасибо тебе! – А пока чай заваривается… Пойдем в комнату. Твой подарок там. Кивком головы Руби позвала ее за собой, и Майя пошла. В комнате, на столе в невысокой прозрачной вазе ее ждал букет нежно-белых подснежников, открытка и коробочка с подарком, обернутая крафтовой бумагой и перевязанная белой, в тон подснежников, лентой. – Какие красивые! – восхитилась девушка цветам, касаясь кончиками пальцев их упругих, налитых соком стеблей и листьев. – Хотела принести их тебе утром на стрельбище, но побоялась, что завянут по дороге без воды, – пояснила Руби, и в голосе ее вновь прозвучало легкое смущение. – Поэтому пришлось так… Но ты открывай давай коробочку. Подарок там. Майя аккуратно развязала ленту, распечатала крафтовую бумагу, обмениваясь с Руби улыбками, и открыла коробку, внутри которой лежала серебристая заколка для волос, украшенная сушеными цветами, залитыми прозрачной смолой, навечно прекрасными. Майя ахнула. – Раз уж у тебя теперь длинные волосы… Я подумала, что тебе пойдет, – прошептала Руби. – Эти цветы я собрала еще летом. – Ты сама это сделала! Руби! Это просто невероятно! – Да на самом деле в этом нет ничего сложного, я просто взяла эпоксидку… – Руби вновь как будто попыталась смущенно оправдаться, но Майя не дала ей изложить подробную инструкцию по изготовлению украшений из эпоксидной смолы, и обняла женщину, шепнув: – Спасибо. Спасибо тебе. Руби коротко выдохнула, не стала больше ничего говорить и несмело обняла Майю в ответ. И Майя знала. Конечно, она знала, все это время. Догадывалась. «Ты ей нравишься. На это раз – да. На этот раз – серьезно. И если бы только Астрид не валялась сейчас овощем в своей постели, у нее был бы по-настоящему веский повод ревновать, устраивать скандалы и размахивать пистолетом». И все же это был просто подарок. Пусть и особенный, и Руби обозначила ей свои чувства, в ответ она, совершенно очевидно, ничего не требовала. И той баночкой с кремом Руби как бы говорила: «Я помню про Астрид, никогда не забуду и все прекрасно понимаю». Объятие закончилось, Майя отстранилась. Они смущенно посмеялись, и Руби помогла девушке собрать волосы в хвост и заколоть их заколкой. А потом с чашками горячего чая они устроились на диване, обсуждая прошедший день. Незаметно Руби уговорила ее устроить себе выходные до конца недели, сказав, что уже обо всем договорилась с Тайлер. Незаметно они запланировали на завтра прогулку в парк «Золотые ворота». И Майя пила чай, игнорируя настойчиво мелькающую на фоне мысль: «А нормально ли это вообще? Стоит ли делать все это? Проводить с Руби так много времени? Пить ее чай? Оставаться у нее на ночь? Гулять с ней в парке? Особенно теперь, когда сомнений в ее чувствах не остается?». И Майя понимала, что, наверное, не стоит. Пожалуй, не стоит. Но это понимание не мешало ей отвечать «да» на каждое предложение Руби раньше, чем Майя успевала себя одернуть. Потому что ей нравилось. Видеть, как освещается улыбкой ее лицо, как поблескивают в полумраке комнаты ее глаза каждый раз, когда Майя оправдывает ее надежды. «У нас ничего не будет. Мы обе это знаем. Это было невозможно еще тогда, шесть лет назад. И это стало еще более невозможным теперь». – Твой кулон, – прошептала Руби, когда чашки опустели, и они обе лежали на спине и слушали тишину комнаты. – Астрид рассказывала мне о нем. Майя проследила за направлением ее взгляда, потянулась рукой, зажала кулон-пулю в ладони. – Да. Та самая пуля, – вздохнула она. – Астрид подарила мне его на День рождения. Пять лет назад. – Да, – эхом повторила Руби. – Он очень красивый. Правда. И всякий раз, когда я вижу его на тебе… я вспоминаю свою ошибку. Моя жизнь была довольно длинной, и в ней было много ошибок. Но эта… – Руби закрыла глаза, поморщилась от боли. – Эта – одна из самых страшных. Непростительных. – Не нужно, – Майя качнула головой. – Ты уже за все извинилась, Руби. Я не держу на тебя зла за тот случай. – Майя. Ты тогда чуть не погибла из-за меня. Тебе крупно повезло, что пуля попала в бедро. И ты вытерпела из-за меня много боли. Напрасной. И я подумала на днях… что этим Астрид всегда будет лучше меня. Потому что, какой бы они ни была, как бы сильно вы ни ссорились, она всегда защищала тебя. Была готова спасти твою жизнь ценой своей собственной. И в какой-то степени… то, что с ней случилось… Она как будто спасла тебя, в очередной раз. Не только от лярв, понимаешь? Но и от себя. Ей хотелось этого. Уйти от тебя. Чтобы ты была в безопасности. Чтобы никогда больше тебе не навредить. – Да… я… знаю, – прошептала Майя, закрывая глаза и чувствуя, как слезы жгут веки. – Она… была такой странной в тот вечер. Как будто… сама этого хотела. В ней что-то неправильное появилось, жертвенное и очень глупое. Как будто… она понимала, что это все равно конец, что за кальвадос я ее не прощу и… лучше это просто прекратить. – Да, это было глупо и в то же время так похоже на нее, – Руби улыбнулась. – Астрид делает вещи, на которые я никогда не буду способна. Она очень, очень сильно любила тебя, Майя. – Да…я знаю, – повторила девушка, и слезы все же вырвались на волю, обжигая щеки. Руби коснулась ее волос, заправила прядь за ухо, погладила девушку по голове. Спросила тихо: – Ты правда хотела от нее уйти тогда? Ты бы не простила ей кальвадос? – Я… не знаю… Не знаю. В тот момент мне казалось, что да. Что это и правда конец. Но я… запуталась. Я уже ничего не знаю. – Майя… Чувство вины и жалость порой путают нас, и их легко принять за любовь. И как бы Астрид ни любила тебя… если ты хотела от нее уйти, это кое-что значило. – Да, – Майя шмыгнула носом. – Но я не знаю. Я правда не знаю, что чувствую к ней сейчас, Руби. – Я понимаю. И я… не хочу, чтобы ты думала, будто… я требую от тебя ответа. Это не так. Но, Майя… – ее рука чуть дрогнула, замерла на волосах девушки, и Руби продолжила говорить с ощутимым трудом: – Мы обе взрослые люди, особенно я. И мне не хочется больше ходить вокруг да около. Ты все понимаешь, и я понимаю, что ты понимаешь. Это слишком очевидно, не так ли? – Да, – прошептала девушка, боясь открыть глаза и взглянуть на лежащую рядом Руби. – Я не знаю, как так вышло. Я этого не хотела и не планировала, – продолжала она. – Это случилось еще… до всего этого. И я не собиралась давать тебе об этом знать. Если бы с Астрид было все в порядке сейчас, ты бы и не узнала. Я… просто пытаюсь все прояснить, Майя, и сказать, что ты мне ничего не должна и ничем не обязана. Твои чувства, твои эмоции… ты находишься в очень нестабильном состоянии сейчас. А я бы не хотела этим пользоваться. И если ты… если тебе просто нравится проводить со мной время, это ни к чему тебя не обязывает. Я хочу… чтобы ты знала об этом. И знала, что мне было очень тяжело тебе все это сказать… – голос Руби дрогнул, выдавая ее собственные эмоции, и Майя наконец осмелилась открыть глаза и посмотреть на нее. Ее рубиновые волосы падали на лицо, и Майе тоже захотелось к ним прикоснуться, совершенно неожиданно, но она сдержалась. Руби смотрела на нее, грустно, почти обреченно. И Майя прошептала: – Спасибо тебе за то, что сказала все это сейчас. Мне правда это было важно. Всё прояснить. – Ну, я учусь на прежних ошибках, – Руби чуть улыбнулась. – Когда-то мне, наоборот, нравилось водить тебя за нос, и пусть я делала это и не осознанно… Мне все же очень стыдно. Поэтому я решила сразу всё сказать, как есть. Майя тоже чуть улыбнулась сквозь слезы и выдохнула: – Можно тебя обнять? Это… не будет… слишком? – Не будет. Думаю, это будет в самый раз, – ее глаза снова блеснули, а улыбка стала словно чуть более искренней, и Руби раскрыла девушке объятия, позволила Майе уткнуться носом в ее плечо и просто не думать. Не думать о том, что они друг к другу чувствуют, и нормально ли это, допустимо ли это. Им хотелось обнять друг друга в тот момент, и больше ничего. А утром Майя расчесала волосы, заколола их новой заколкой, понюхала подснежники в вазе на столе, и они с Руби отправились гулять в парк «Золотые ворота».* * *
Ощущения, эмоции, сила их воздействия каждый раз были разными. Серёжа понял это на примере взаимодействия с Астрид, а точнее, с памятью Астрид, заключенной, запертой внутри черного облака кошмаров. И, взаимодействуя с детской памятью, детской личностью Ксюши, Серёжа прочувствовал на себе, как значительно эти ощущения отличаются от того, что он испытывал в процессе погружения в подсознание Астрид. И в том, и в другом случае это было тяжело, да. И в том, и в другом случае его буквально засасывало внутрь чужой личности, а его собственное сознание словно начинало распадаться на атомы. Но все же в случае с Астрид это было не просто тяжело. Это было невыносимо. Но в какой-то момент, вскоре после дня рождения Майи, Серёже стало интересно, насколько иными будут его ощущения в третьем случае. В случае, который он пока так и не проверил толком, и, возможно, зря. В случае третьей жертвы лярв – пожилого мужчины, известного в Кромлинске под именем Константин. Так как Серёже казалось, что в своих опытах и экспериментах с лярвами он окончательно зашел в тупик и отчаянно нуждался в любых новых зацепках. За Константином присматривала женщина лет пятидесяти, работавшая в прошлом сиделкой в больнице. До происшествия они не были знакомы лично, но женщина сама вызвалась взять на себя нелегкую во всех смыслах ношу и ухаживать за своим очередным пациентом. Руби, которая отправилась к Константину вместе с Серёжей и Майей, сказала: – Даже не знаю, что бы мы делали, если бы не Тамара Фёдоровна. Этого человека, Константина, никто не знал и никто не горел желанием… ну, сами понимаете. Поэтому, если бы не она, то, скорее всего, я бы… провела эвтаназию. Серёжа заметил, что на последних словах Руби бросила на Майю короткий, тревожный взгляд, и ощутил волну ее страха. Впрочем, Майя отреагировала лишь спокойным кивком, и Руби как будто тоже успокоилась. Они шли к дому Тамары Федоровны все вместе. А жила эта женщина в частном секторе Кромлинска, поскольку прожила всю жизнь в частном доме и не терпела городские квартиры. Беатрис на этот раз не смогла составить им компанию, потому что приболела и чувствовала себя неважно. Точнее, она чувствовала себя нормально и была бы в состоянии сходить с ними, но вот Константину любые болезнетворные микробы были категорически противопоказаны. А Серёжа, чьи эмоции сегодня не отвлекала Беатрис, вечно смущавшая и путавшая его своими бурными чувствами, мог сосредоточиться на переживаниях двух женщин, идущих рядом, по обе стороны от него. И их переживания удивляли его. Хоть Серёжа и предпочитал не лезть не в свое дело, он был бы сейчас не прочь поболтать с Майей наедине и спросить, что вообще происходит. Ведь ему не мерещится! Совершенно точно нет! О чувствах Руби к Майе он узнал сразу, как только прибыл в Кромлинск. В их первую встречу, во время их первого рукопожатия. Влюбленность Руби была такой очевидной, что едва не сшибла его с ног. Но Серёжа понял, что Майя об этом ничего не знает, а Астрид – лишь смутно догадывается, поэтому предпочел прикусить язык. И просто не вмешиваться. Не говорить о том, о чем говорить не имеет права. Потому что чувства Руби принадлежали только ей. Раньше. Но теперь что-то изменилось. Серёжа никак не мог понять, что именно, и чувства вокруг него фонили, противоречивые, неясные – их было слишком много. «Между ними что-то произошло, – думал Серёжа, шагая по черной корочке застывшей льдистой грязи. В частном секторе, где отсутствовал асфальт, дороги были сильно размыты, и идти здесь в разгар весны было довольно сложно. – Майя. Дело в ней. Ее чувства к Руби не такие, какие были год назад». – Ну вот, пришли, кажется, – сообщила Руби, вклиниваясь в его мысли и разрывая общее напряженное молчание. Они остановились возле деревянного забора, выкрашенного зеленой краской, за которым виднелся одноэтажный белый кирпичный дом с серой крышей. Двор в это время года казался голым и неприглядным. На крыльце дома стояли ведра и валялись в беспорядке какие-то тряпки. А еще через минуту, не успели они все войти в скрипучую калитку, на крыльце показалась и хозяйка дома со шваброй в руках и в фуфайке с закатанными до локтей рукавами. Очевидно, Тамара Фёдоровна занималась уборкой, и, возможно, у нее даже было свое собственное расписание. Руби говорила, что ей пятьдесят лет, но выглядела женщина значительно старше. Возможно, из-за седых волос, которые она, в отличие от Руби, не красила. На незваных гостей Тамара уставилась удивленно, но не неприязненно, и Серёжа не смог считать от нее ни одной негативной эмоции. Руби извинилась за их внезапный визит, представила хозяйке дома Майю с Серёжей и тем самым вежливым, мягким тоном, каким она общалась с малознакомыми людьми, поинтересовалась, как себя чувствует Константин Петрович. – Ой, да как всегда, – махнула рукой женщина, притулив швабру в угол. – Чего ему сделается? Лежит себе да лежит. Коматозник он и есть коматозник. Руби вкратце пояснила, зачем им нужно повидаться с Константином Петровичем, опустив момент с экстрасенсорными способностями Серёжи. Тамара Фёдоровна не выказала никакого протеста, открыла дверь пошире и пропустила гостей в темный и тесный коридорчик, пахнущий сушеным луком, связки которого были подвешены под потолком, и хозяйственным мылом. Константин Петрович лежал в тесной, больше похожей на кладовку, но хорошо проветренной комнатке, где имелось все необходимое для содержания лежачего больного. Он оказался худым и жилистым мужчиной, и Серёжа сразу понял, почему Тамара Фёдоровна справляется с ним самостоятельно. Она была коренастой, сильной женщиной, и, наверняка, даже перекладывала Константина в коляску без посторонней помощи. Профессиональный уход за ним ощущался сразу. Мужчина выглядел чисто, опрятно, был гладко выбрит, а посторонние запахи в комнате отсутствовали. И это при том, что Тамара Фёдоровна не ждала гостей и не готовила его специально. Значит, Константин содержался в хороших условиях всегда. Серёжа первым делом коснулся его руки, лежащей ровно вдоль тела. Затем прохладного лба. Ничего. Как и всегда, полная тишина, заглушаемая «шумом помех» стоящих рядом Майи и Руби, которые сегодня явно фонили больше обычного. Серёжа подумал, что мог бы попросить их выйти из комнаты, чтобы сосредоточиться на одном лишь Константине, но вряд ли это что-то изменило бы. Потому что Константина в его теле все равно не было. На кухне зашуршал чайник. Тамара Фёдоровна явно не намерена была отпускать их без угощения. – Что о нем вообще известно? – спросил Серёжа со вздохом, обращаясь к Руби. – Мне сгодится любая информация. Быть может… какие-то личные вещи, если они при нем были. Иначе я просто не смогу настроиться на его волну. – Известно, что общаться этот человек не очень любил. Предпочитал уединение, – ответила Руби. – Всего он прожил в Кромлинске около месяца. Стрелять не учился, потому что вроде как уже умел. Во всяком случае, он так сказал, продемонстрировал Астрид несколько выстрелов по мишеням, и она всучила ему пистолет и патроны, потому что была не в настроении с ним возиться. После этого Константин поселился совершенно один в полузаброшенной пятиэтажке, в квартире без ремонта, хотя Аарон предлагал ему куда лучшие варианты, поближе к остальным людям. Можно сказать, что Константин был довольно упрям. Я помню тот день, когда мы нашли его. Точнее я, потому что мне он попался первым. И с самого начала он показался мне немного… странным. – В чем именно? – Серёжа уцепился за ее слова, чувствуя, как разбегаются мысли Руби, и как сложно ей сформулировать их и собрать ощущения в цельную картину. – Ну… – Руби задумчиво потеребила золотую цепочку на шее. Под ее блузкой прятался какой-то кулон, но Серёжа его не видел. – Я привыкла, что новенькие попадают к нам испуганными, растерянными, привыкла оказывать им психологическую поддержку. И когда я нашла этого мужчину, сидящего на клумбе, он поначалу тоже показался мне потерянным. Я попыталась взять его за плечи, помочь ему подняться, как-то успокоить, уговорить пойти со мной, но Константин меня оттолкнул. Сказал, что с ним все в порядке. Я подумала, что ладно, в конце концов, в мире полно людей, которые не любят, когда к ним лезут незнакомцы. А потом, когда мы рассказали ему всю правду о Кромлинске, он… принял ее совершенно спокойно. Несколько раз уточнил, действительно ли сюда никто не может проникнуть. И его это как будто… обрадовало. Мы тогда подумали, что, возможно, он скрывается, бежит от кого-то. И замкнутый мир показался ему отличным убежищем. – Хм, это очень любопытно, – Серёжа кивнул. – А как на него напали лярвы? – Этого мы не знаем. Так как он жил в одиночестве и ни с кем не общался, мы уже нашли его… таким. Да и то чудом. Хорошо, что он дожил до этого момента, провалявшись несколько дней на холодном полу, в подвале той пятиэтажки. – А личные вещи? – еще раз уточнил Серёжа. – А тут еще кое-что странное… У него была с собой сумка, когда я его нашла, и в ней явно лежали какие-то вещи. Но Аарон, у которого Константин остановился на первую ночь, говорил, что в тот же вечер мужчина свою сумку сжег. Вместе со всем ее содержимым. Аарон его расспрашивать не стал. Ну, вы же знаете Аарона. – Это и правда странно, – прошептала Майя. – И сложно, – вздохнул Серёжа. – Если у него нет никаких личных вещей, нам придется тащить его с собой на место происшествия. В тот самый подвал. Однако вскоре выяснилось, что кое-какие вещи при Константине все же имелись, и когда они сели пить чай на кухне и спросили об этом у Тамары Фёдоровны, та рассказала, что когда мыла мужчину и переодевала в первый день, вытащила из карманов его брюк и куртки перочинный нож, зажигалку и серебряный крестик. Серёжа сразу уцепился за эти вещи, потому что даже если Константин начал пользоваться ими уже в Кромлинске, и они не принадлежали ему в «прошлой жизни», мужчина носил их с собой постоянно, в карманах, а значит, вполне вероятно, что они кое-что «помнили» о нем. – Да забирайте, конечно, что ж мне, жалко, что ль? – разрешила Тамара Фёдоровна. – А от него разрешения вы все равно не дождетесь. Попив чай со смородиновым вареньем и забрав с собой содержимое карманов Константина, компания покинула гостеприимный частный дом и двинулась в ту часть Кромлинска, где жил мужчина. – Прямо детектив какой-то! – выдохнула Майя по дороге. – Уже умел стрелять, скрывался от кого-то, сжег вещи. Может, он работал каким-нибудь тайным агентом? – Возможно всё, – мрачно отозвалась Руби. – Нормальные люди в Кромлинск не попадают. – Ты… что-нибудь чувствуешь? От его вещей? – спросила Майя, обращаясь к Серёже. Серёжа же пока чувствовал лишь одно – растерянность. От вещей Константина определенно исходили какие-то эмоции, особенно от крестика, но они как будто постоянно менялись… И эхо одних эмоций сменялось другим, противоположным, раньше, чем парень успевал сфокусироваться и понять, что к чему. – Он был… темной лошадкой. Это все, что я пока могу сказать, – напряженно заключил Серёжа. – Не был, а есть, – поправила Майя, и в голосе ее прозвучала горечь. – Почему мы все время говорим о нем в прошедшем времени? – Ты права, конечно, есть, – сказала Руби, и Серёжа вновь ощутил исходящую от нее странную эмоциональную смесь из вины, смущения, сожаления и… нежности. «Я ничего не понимаю в женщинах, – горестно подумал он в итоге. – Впрочем, в мужчинах по имени Константин – тоже». Пятиэтажка, куда их привела Руби, и правда выглядела заброшенной. Она стояла на отшибе, в конце заросшей нестриженными деревьями улицы, и упиралась в гаражи. Здесь не играли дети, не слышались людские голоса немногочисленных жителей Кромлинска, и даже деревья стояли молча и тихо, устремив свои голые ветви к мутно-серому небу. Руби достала из кармана пальто фонарик, и Серёжа с Майей последовали ее примеру, после чего все трое вошли в крайний подъезд. – Возможно, он спускался в подвал проверить пробки, – предположила Руби, снимая крупный навесной замок с железной двери подвала. – Ну, он ведь жил один. Электричество могло отрубиться, и он хотел наладить его самостоятельно, не привлекая Аарона. Острая, мгновенная, болезненная эмоция кольнула Серёжу настолько сильно, что он вздрогнул, испугался и даже не сразу понял, что эта внезапная боль исходит от Майи, которая почему-то странно отреагировала на слова Руби об отключении электричества. Очевидно, это напомнило ей о чем-то неприятном. Непроизвольно Серёжа сделал шаг в сторону. Он любил Майю, но находиться с ней рядом в этот момент ему было тяжело. Кроме того, Серёжа не хотел отвлекаться на ее чувства сейчас, когда ему так важно было установить связь с Константином. «Я обязательно поговорю с ней. Но позже», – решил он. Следуя за Руби, освещающей путь, они спустились по металлической лестнице в подвальные помещения. Майя спросила, нет ли там электричества, но Руби пояснила, что дом обесточен, поскольку здесь никто не живет уже больше года. В нос ударил запах душной сырости и ржавого металла. Где-то неподалеку методично капала вода. Возможно, просто конденсат, а, возможно, подвал уже частично затопило. Руби посветила фонариком в стороны, освещая это жуткое во всех отношениях место, и Серёжа подумал, что дождаться лярв сегодня им не составит труда. Они наверняка пожалуют очень и очень быстро. – Будьте осторожны, – предупредила Руби. – Не разбредайтесь. Лучше держаться всем вместе. В темноте сложно увидеть лярв, они могут атаковать со спины. Мы должны прикрывать друг друга. И смотрите под ноги, обязательно смотрите под ноги! «Она волнуется, – легко считал Серёжа. – Очень волнуется за Майю». – Держитесь друг за друга, – сказал Серёжа. – А я справлюсь. Мне нужно будет отойти ненадолго от вас, чтобы лучше сосредоточиться. Кажется, Тамара Фёдоровна говорила, что его нашли в том углу? Серёжа прошел в темный угол, где вились, переплетаясь друг с другом, трубы. Со вздохом подвинул ногой деревянные ящики и присел на верхний. Ему всегда требовалось сесть, чтобы лучше сосредоточиться. И, как говаривала часто его бабушка: «В ногах правды нету». Майя и Руби держались за руки и о чем-то перешёптывались. Серёжа постарался отключиться от них. Теперь, на расстоянии, он почти не различал их эмоции, и это принесло ему облегчение. Правда, недолгое, потому что, как только Серёжа вытащил из кармана вещи Константина, чужие ощущения снова начали по очереди касаться его. Скользкие, холодные, неприятные, словно щупальца осьминога, они вызывали по телу дрожь и липкие мурашки. Зажигалка. Перочинный нож. Крестик. Серёжа перебирал предметы по очереди, пытаясь понять, какой из них фонит сильнее. Зажигалка была не простой и, возможно, не дешевой. В металлическом корпусе, с выгравированным на лицевой стороне медведем с раскрытой в немом рёве пастью. Серёжа еще улавливал от нее легкий аромат бензина, хотя сама зажигалка уже не работала. Интересно, работала ли она у Константина? Потому что если он носил с собой нефункциональный предмет, то только как память. А это уже важно. Это уже могло пригодиться Серёже. Перочинный нож был довольно острым и, в отличие от зажигалки, вполне мог использоваться по назначению. На нем тоже было выгравировано животное – олень с ветвистыми рогами. Возможно, Константин был охотником? Серебряный крестик фонил сильнее остальных предметов, это Серёжа понял довольно скоро. И эту вещь Константин уж точно носил с собой как память о чем-то или о ком-то. Крестик не принадлежал ему, это Серёжа тоже считал с легкостью. И эмоции, которые смешались в этом предмете, меняясь с немыслимой скоростью, принадлежали кому-то еще. Парень закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться именно на них. Проклятое капанье воды отвлекало, но хотя бы Майя и Руби теперь стояли молча, прекратив свои взволнованные перешептывания. Серёжа позволил тишине обступить его со всех сторон, а чужой жизни – проникнуть в кончики его пальцев, побежать по кровотоку, путаясь и мешаясь с его собственной личностью. Вытесняя ее. Вирус-захватчик. Самым сложным всегда было не сопротивляться ему. Смириться и отдать себя полностью, в то время как тело и сознание отчаянно боролись с чужеродным вмешательством, боролись за свое выживание. Лярвы появились приблизительно через десять минут, когда Серёжа уже частично погрузился в вязкое болото новых, обретающих над ним абсолютную власть, ощущений. На заднем плане он услышал предупреждающий шепот Майи, но предупреждать его не было нужды – Серёжа всегда чувствовал лярв сам. Они уже приближались к нему, привлеченные не столько его ощущениями, сколько ощущениями владельца предмета в его руке. Эти ощущения теперь словно вновь оживали уже в Серёже, транслируясь в окружающее пространство. Его собственная личность в последний раз отчаянно дернулась, а потом сдалась, погружаясь в черное облако. Он почувствовал запах крови.* * *
Майя не могла понять, то ли это она держится за Руби, то ли Руби держится за нее. Спиной они вжались в холодную кирпичную стену, чтобы обезопасить себя от нападения лярв хотя бы сзади, и держали друг друга за руки, крепко, сдавливая пальцы. Руби дышала тяжело и прерывисто, и смотрела в угол на Серёжу. Руби боялась. Да, за годы жизни в Кромлинске она научилась решительно действовать в сложных ситуациях, и все же в эпицентре военных действий Руби никогда не почувствовала бы себя, как рыба в воде. Как Астрид. Она очень старалась, но она всегда была слабее Астрид, и Майя знала, что Руби нелегко дается держать себя в руках, что ей очень плохо в этом темном сыром подвале, и она с удовольствием сбежала бы отсюда, если бы на ней не висела ответственность за них обоих. За Серёжу и за нее. – Мне это не нравится, Майя, – прошептали ее губы возле самого уха девушки. – Что-то здесь не так. Этот Константин… какой-то слишком мутный. Он явно спускался сюда не пробки проверять, потому что в этом доме они находятся не в подвале, а на лестничной площадке. Так за каким хреном он поперся в подвал?! Майя тоже думала об этом. А еще она думала о том, что, по словам Тамары Фёдоровны, Константин был найден с почти полным магазином и пистолетом, уложенным в кобуру. Женщина собственноручно сняла с него ремень. – Он даже не пытался стрелять по лярвам, – произнесла Майя сдавленно. – И либо они напали на него настолько неожиданно, что он даже не успел достать оружие, либо… – Либо он даже не пытался защищаться, – закончила за нее Руби. Они снова умолкли, неотрывно глядя на Серёжу. Суицид. Могло ли это быть попыткой убить себя? И почему таким странным способом? Убить, но не до конца? Впрочем, возможно Константин рассчитывал на то, что к тому времени, когда его обнаружат в подвале дома, он уже во всех смыслах будет мертв. – Мы не должны отпускать его надолго, – шепнула Майя. – Серёжу. Нельзя позволять ему задерживаться в памяти этого человека. – Да, хорошо, – кивнула Руби. – Я засеку ровно две минуты. Майя лишь слабо, сдавленно угукнула, и они снова замолчали. Лярвы были уже где-то поблизости, девушка их чувствовала. Она заметила, что после случившегося с Астрид ее чувствительность к появлению этих тварей значительно выросла, возможно, обостренная горем и стрессом. Руби лярв тоже чувствовала, потому что одна ее рука потянулась к кобуре, а вторая – крепче сжала ладонь Майи. На секунду страх погас, и девушка ощутила волнение и смущение от того, что они стояли так близко, сжимали ладони, соприкасались плечами, дышали друг другу в волосы. Весь день сегодня она старалась держаться от Руби на расстоянии, потому что не хотела, чтобы Серёжа о чем-нибудь догадался и сканировал ее эмоции. Впрочем, Майя заметила, что он все равно догадался. Заметила его вопросительные, удивленные взгляды, которые Серёжа время от времени бросал на нее, как бы спрашивая: «Что тут у вас творится?». Но Майя не знала, что у них творится. И не хотела говорить об этом. Не была готова говорить. И с Руби они тоже не затрагивали больше эту тему с вечера двадцать восьмого февраля. Несколько раз сходили погулять вместе, попили чай. И все было как обычно. Майя приказала себе не думать об этом хотя бы сейчас и попытаться успокоиться, потому что только ее эмоций в этом подвале не хватало для полного счастья. Лярвы пришли. И поглотили Серёжу. В очередной раз Майя подумала, что к этому жуткому зрелищу невозможно привыкнуть. Руби сосредоточенно считала про себя секунды, и девушка видела, как подрагивают ее губы. Никогда еще две минуты не длились так долго, и Майе уже начало казаться, что Руби затягивает, что она ошиблась в своих подсчетах, и прошло уже не сто двадцать секунд, а триста двадцать. Но Руби подняла оружие и сделала несколько выстрелов в вершину черного облака, пока Майя освещала ей траекторию для пуль фонариком. Стрелять в подвальном помещении, где были кирпичные стены, трубы и железо, было довольно опасно. И пусть солевой рикошет не был смертелен, получить его никому не хотелось. Лярвы рассеялись быстро. Они словно были еще слабыми, еще не успевшими напитаться эмоциями, поэтому исчезли практически мгновенно. А Серёжа упал на пол с болезненным стоном, тяжело дыша и… плача. Майя и Руби бросились к нему. Даже в темноте было заметно, насколько плохо парень выглядит. Его лицо было буквально белым, на лбу выступила ледяная испарина, а тело, наоборот, было огненно-горячим и тряслось крупной дрожью. Из глаз, мешаясь с потом, катились крупные слезы. – Что?! Что такое ты видел?! – закричала Майя, ловя друга в объятия. – Он… этот… человек… этот ублюдок… – Серёжа согнулся пополам и так ничего не смог произнести, потому что его скрутила тошнота. Майя едва успела отодвинуться до того, как парня вывернуло наизнанку на влажный каменный пол. Майя испугалась еще сильнее, бросила полный надежды взгляд на Руби, как бы умоляя ее сделать хоть что-нибудь. Такого с Серёжей еще не было, настолько плохо ему никогда раньше не было, и это при том, что он был внутри подсознания Константина всего две минуты – меньше, чем обычно. – Давай-ка, милый, поднимайся, – шепнула Руби, подхватывая Серёжу под мышки и закидывая его безвольно болтающуюся руку себе на плечо. – Тебе нужно выбраться на свежий воздух как можно скорее. Там станет лучше, обещаю. Серёжа снова застонал так, словно каждое лишнее движение причиняло ему боль. Майя закинула себе на плечо его вторую руку и осторожно, медленно они выбрались из подвала, а затем – из подъезда на свет божий. Серёжа, судорожно глотая воздух, опустился на стоящую возле крыльца деревянную лавочку без спинки. Руби потрогала его лоб, пощупала пульс и протянула парню таблетку и бутылку воды, предупредив: – Пару маленьких глотков, не больше. А то опять стошнит. Серёжа послушался. Забота Руби, ее четкие движения, исходящая от нее уверенность в своих словах, всегда действовали на него успокаивающе. Когда рядом врач, знающий, как помочь, расслабиться значительно легче. И уже через несколько минут Серёжа заговорил сам. Его невидящий взгляд при этом был устремлен в пустоту. – Этот крестик… принадлежал женщине. Которую Константин убил. – Убил? Ты сказал «убил»?! – переспросила Майя громким шепотом. Руби напряженно молчала. – Да. Я видел кровь. Очень много крови. Майя сглотнула. Серёжа явно был в шоке, но она все равно спросила: – Это была кровь той женщины? Ты видел, как он… – Я видел ее уже мертвую. Точнее… видел то, что от нее осталось, – Серёжа прикрыл глаза, чуть дернулся вперед, силясь подавить очередной позыв к рвоте. Они немного помолчали, парень снова судорожно вздохнул и продолжил: – Этот человек… он был просто чертов псих. То, что он с ней сделал… боже. А крестик… забрал себе на память. Его это… забавляло. То, что она была верующей. И молилась, чтобы он не убивал ее. Он чувствовал себя богом. Майе показалось, что Серёжа снова дрожит, но потом поняла, что дрожат ее собственные руки. От ужаса. Руби, сумевшая сохранить больше самообладания, тихо спросила: – Поэтому он скрывался? Его преследовала полиция? За убийство? – За убийства… – со вздохом поправил Серёжа. – Та женщина была не одна. Он… убивал и других. Не только женщин… еще детей, животных. Ему было все равно. Ему нравилось мучить и убивать тех, кто был слабее. Но… похоже, полиция вышла в итоге на его след. Он был в панике, хотел бежать… И ему это удалось. Майя не могла ничего сказать. Она сидела, зажав рот дрожащими ладонями, и думала лишь об одном. О том, что этот псих останавливался дома у Аарона. Целую ночь он провел рядом с ним и Тайлер, тогда еще беременной. И с Беатрис. Руби, очевидно, думала о том же. Она сказала: – Нам повезло. Всем нам. Что за месяц в Кромлинске он не прикончил никого из нас. А в итоге… самоустранился. Ты… случайно не знаешь, что с ним произошло? – Я… точно не могу сказать, – Серёжа качнул головой, хмурясь. – Но… думаю, он понимал, что его «деятельности» пришел конец. В Кромлинске было слишком мало народу, и вычислить его было бы очень легко, поэтому он понял, что продолжать не сможет. Здесь ведь даже животных нет, и у него не вышло бы замучить какую-нибудь бездомную кошку. Он понимал, что если его поймают за убийство в Кромлинске, то суд будет коротким, и, скорее всего, мучительным. Поэтому… и поселился в уединении. Может, чтобы избежать «соблазнов», не знаю… А потом, когда понял, что пора… спустился в подвал. – Как же это мерзко, – прошептала Руби. – И как жаль, что он там все-таки не сдох. Жаль, что мы нашли его. – Убьешь его? – спросил Серёжа, поймав, по всей видимости, какую-то ее эмоцию, неконтролируемое желание. – Не знаю, – Руби остановила напряженный взгляд на Майе, словно это она должна была разрешить ей эвтаназию и придумать, что делать дальше. А Майя посмотрела на свои дрожащие пальцы. Подумала об Астрид. Об Астрид, которая всегда была против этого. Против покушения на работу бога. Против того, чтобы люди решали, кому жить, а кому умирать. Что она сказала бы на этот раз? Как она поступила бы с Константином? – Тамара Фёдоровна… ухаживает за ним каждый день, – прошептала девушка. – За этим выродком. Мы… не должны ей ничего говорить, пока не решим, как поступить. – Согласна, – кивнула Руби. – А не то она, пожалуй, собственноручно придушит его подушкой и сделает вид, что так и было. – Я… не знаю, – пробормотал Серёжа. – Возможно… он еще может быть нам полезен. Ну… в моих опытах. – Ни за что! – воскликнула Майя. – Я не позволю тебе! Ни ногой ты больше не ступишь в его подсознание! Даже не думай об этом! – Майя права, – Руби снова дотронулась до его лба и нахмурилась. – Я бы с куда большим удовольствием отдала его тело местным медикам, чтобы они его как следует выпотрошили. – Но… – Серёжа болезненно кашлянул. – Его случай… Он уникален, и если подумать… Я мог бы… – Не о чем здесь думать, – отрезала Руби, прощупав запястье парня. – У тебя пульс падает. Тебе срочно нужно прилечь и отдохнуть. Серёжа начал слегка заваливаться на бок, и Майя в ужасе обняла его. – Он не дойдет! До дома не дойдет! Что нам делать?! О… господи… Две тонкие струйки крови потекли из носа Серёжи на его верхнюю губу. Словно кровь из подсознания Константина, кровь, которую Серёжа видел, пыталась просочиться в его реальность. Руби быстро поднялась с лавочки и скомандовала: – Побудь с ним. Я приготовлю постель в одной из здешних квартир. А потом сделаю ему укол и схожу за помощью. – Но с ним… с ним… – Все будет в порядке, – отрезала Руби и, запахнув пальто, скрылась во мраке подъезда.