Кромлинск

I'd give anything to hear You say it one more time, That the universe was made Just to be seen by my eyes. (Sleeping At Last - Saturn)

С Серёжей действительно все было в порядке, но на это «в порядке» потребовалось время. Немало времени. Шок и стресс от увиденного и испытанного в подвале пятиэтажки сказался на его физическом здоровье, и парень серьезно заболел, проведя в постели около месяца. Лишь к девятому апреля, ко Дню рождения Беатрис, он почувствовал себя немного лучше и нашел в себе силы заниматься чем-то еще, кроме поедания кексов и бессмысленного прохождения в четвертый раз одних и тех же игр. Головные боли и носовые кровотечения прекратились, а температура тела нормализовалась, уйдя с противной отметки тридцать семь и две. Руби заглядывала к нему в гости практически каждый день, а вот Майя, у которой не было на это времени, навещала друга лишь единожды в неделю. И в ту апрельскую субботу, когда она зашла к нему в очередной раз, чтобы провести вместе выходной, Серёжа снова чувствовал себя неважно, а из-за апатии и сонливости даже не вставал утром с постели, чтобы позавтракать. Майя решила накормить его сама, пользуясь моментом, пока Беатрис не крутилась поблизости. В ту субботу она была занята подготовкой к своему семнадцатилетию и сосредоточенно замешивала тесто для торта на кухне, намереваясь поразить всех гостей очередным кулинарным шедевром. Ну, или поразить одного, особенного гостя. – Я обещал ей, – улыбнулся Серёжа, когда Майя, войдя в комнату, рассказала ему об этом. – Обещал, что ко Дню ее рождения обязательно поправлюсь. И попробую все, что она приготовит. Надеюсь… завтра мне будет лучше. – Конечно будет! – воскликнула Майя, потирая ладони одна о другую. – Но для этого тебе сначала нужно нормально поесть прямо сейчас! Пока Майя грела на кухне чайник и делала бутерброды, Серёжа заставил себя умыться и переодеться в чистую рубашку. Ему также не помешало бы побриться, но Майя не стала говорить об этом, рассудив, что Серёжа сам не слепой. Она сделала парочку бутербродов и для себя, и, хотя есть не хотелось, Майя подумала, что другу приятнее будет позавтракать в компании. Расположившись на диване, который парень застелил пледом, они попили чай, обсуждая самочувствие Серёжи, Астрид и Константина, за которым до сих пор ухаживала ничего не подозревающая Тамара Фёдоровна. Решение в итоге приняла Руби, сказав: «Ладно. Убить мы его всегда успеем. А пока мы не придумаем ничего лучшего, пусть все будет как есть». – Астрид… становится хуже, – вздохнула Майя, откидываясь на спинку дивана. – Почти шесть месяцев прошло. Я чувствую, что она слабеет. Я боюсь… боюсь однажды понять, что она превратилась в один из этих живых скелетов. Как Витя, Лана… и этот… ублюдочный Константин. – Главное, чтобы она была жива, – сказал Серёжа. – Важнее всего поддерживать в ней жизнь, а как она будет при этом выглядеть – дело десятое. – Но что, если… это правда невозможно? Вернуть ее? – Майя закрыла глаза и закусила нижнюю губу, чтобы отвлечь себя от боли, и чтобы ее боль не касалась Серёжи. – В смысле… не подумай, что я сомневаюсь в тебе, ты делаешь невероятные вещи, но… что, если это невозможно в принципе? – Возможно, – сказал Серёжа уверенно. – И тот шаман, которого откопал американский друг Марины, он ведь сказал, что это возможно. Вернуть душу человека, похищенного Ихали. – Да, – Майя вздохнула. – Но для этого вроде как нужно спуститься в нижний мир, или что-то вроде этого… И люди не могут достичь этого состояния в материальном теле, а техники, которыми владели шаманы прошлого, утрачены. – Я тоже… думал об этом. В его голосе прозвучало что-то странное, настораживающее, настолько, что Майя открыла глаза и повернула голову, глядя на Серёжу. – И? – спросила она. – И… у меня возникла одна идея. Но она тебе не понравится, – вздохнул парень. – Так! – Майя выпрямилась и спросила строго: – Что еще за идея? – Эм… – Серёжа почесал затылок и спросил как будто виновато: – Как думаешь… Руби ведь смогла бы ввести меня в состояние клинической смерти, а потом вернуть обратно через четыре минуты, до того, как мозг пострадает? – Ну, не-е-е-е-т! Нет, нет, нет и еще раз нет! – закричала Майя так громко, что Серёжа поморщился и вжался в спинку дивана. – Даже не думай об этом, слышишь?! Никогда об этом не думай! Я убью тебя, если ты будешь думать об этом! – Полегче… моя голова… – Серёжа с несчастным видом обнял свою голову ладонями. – Я же говорил, что тебе не понравится. Но это не повод орать на меня. – Да потому что нехрен придумывать такую чушь! – не унималась девушка. – Но, Майя… что если это единственный способ? Когда мне станет получше, мы могли бы попробовать, и я не сомневаюсь в Руби, она вернула бы меня с того света, она профессионал своего дела, ты и сама знаешь. – Нет! Даже если это единственный способ! Нет! – Майя сама не поняла, как на глазах ее выступили слёзы, и Серёжа сразу смягчился, сразу обнял ее за плечи, привлек к себе. – Майя, я обещаю, ты меня не потеряешь… – Нет, пожалуйста, я против, не делай этого, прошу тебя… – Хорошо, – он вздохнул, погладил девушку по волосам. – Не плачь, я не буду. Не буду. Ну, все. Но Майя все равно плакала. Она и сама не знала, почему, и почему она никак не может успокоиться. Возможно, это просто была усталость. Ее бесконечная усталость. – Пообещай, – прошептала Майя. – Поклянись. Что не будешь делать этого никогда. – Клянусь, – Серёжа вздохнул. – Я вообще… вообще не хочу, чтобы ты еще хоть раз приближался к ним, слышишь? Последний раз был таким ужасным, я так… так испугалась! Даже Руби испугалась! У тебя пульс почти не прощупывался, а из носа текла кровь, не переставая! Мы думали, что это какое-то мозговое кровоизлияние! И ты месяц провалялся в постели, господи! Какая, к чертовой матери, клиническая смерть?! Прошло не меньше получаса, прежде чем Майя смогла окончательно успокоиться. Серёжа сходил на кухню, согрел чаю и принес им обоим по чашке. Тема была закрыта. – Куда сегодня пойдешь, какие вообще планы? – спросил Серёжа, чтобы чем-то заполнить образовавшуюся пустоту. – К Руби. Мы вчера договаривались прогуляться, – Майя смущенно погладила ободок своей чашки. Теплый. – А переночуешь тоже у нее? – Да. А завтра утром вернусь к вам, поздравлять Беатрис. – Майя… я чувствую, ты не хочешь говорить об этом. Тебя что-то смущает. Но я просто хочу напомнить, что ты можешь мне доверять. – Я знаю, – ее указательный палец замер на ободке, а потом медленно сполз на ручку кружки. – Я просто не знаю… что тут можно сказать. Я сама… с трудом понимаю, что происходит. – Руби… тебе нравится? – осторожно спросил Серёжа. – Да, но… – Майя выдохнула. – Я не могу быть уверена в своих чувствах до конца. Я просто… не знаю. – Ты… боишься принять благодарность за любовь? – Да. Возможно. Руби столько… делает для меня и… она… влюблена в меня. Она призналась. – Я знаю. – Давно? – Давненько. С первого дня своего пребывания в Кромлинске, если точнее. – Ох, – Майя вновь закрыла глаза и откинулась на спинку дивана. – Майя, Руби хороший человек. Она любит тебя искренне, если вдруг у тебя есть какие-то сомнения на ее счет… – Серёжа пожал плечами. – Она желает тебе только добра. И не ждет ничего взамен. Я помню, ты рассказывала о Руби дикие вещи, и она поступила с тобой очень некрасиво, непорядочно в прошлом, но она сожалеет об этом. Тоже искренне. – Да, я… и сама это чувствую. Руби относится ко мне совершенно иначе. Не так, как раньше. Я с ней… чувствую себя в безопасности, понимаешь? Мне так не хватало этого… – С Астрид. Я знаю. – К тому же… Те чувства, которые я испытывала к ней тогда, шесть лет назад… Оказалось, что они не все умерли, понимаешь? Что-то осталось, и оно как будто осело где-то на дне моего сердца, погребенное и задавленное отношениями с Астрид, моей любовью к ней, но теперь… оно снова поднимается. С этого дна. А Руби… она очень обаятельная, как ты, наверное, заметил. Не знаю, как ей это удается, так располагать к себе людей. – Да, – Серёжа улыбнулся. – Магнетическая личность, это точно. – И она до сих пор очень красива и не выглядит на сорок, честно говоря. Я бы… даже сказала, что сейчас она красивее, чем тогда. Не знаю, почему. Возможно, внутренние изменения как-то отражаются на ее внешности. Ее взгляд… я помню, как раньше он пугал меня. Немигающий, пристальный, холодный. Пустой. Но теперь… она смотрит на меня по-другому. И это ощущение… когда от тебя ничего не ждут, не требуют, оно так… расслабляет, ты знаешь. Опьяняет, как будто. С Астрид я… чувствовала постоянное напряжение, и ей требовалось мое регулярное выражение любви, которое она часто отождествляла с… сексом. А теперь… рядом с Руби я чувствую себя… свободной, наверное. Но мне… – Стыдно, – вновь закончил за нее Серёжа, кивая. – Ты чувствуешь себя виноватой, я понимаю. Но, Майя… Ты не должна винить себя за то, что чувствуешь. Любой из нас хочет безопасности, покоя и уверенности в человеке, который рядом. И не забывай, что проблемы с Астрид начались у тебя задолго до того, как на нее напали лярвы. И неизвестно… были бы вы сейчас вместе, даже если бы с ней ничего не случилось. – Да… это я тоже понимаю. И все же. Мне не по себе… Мне кажется иногда, что Астрид… как будто рядом со мной. Как будто она на меня смотрит. Не ее бесчувственное тело, нет. Андрей говорил, что все время чувствовал Лану рядом с собой, и я тоже чувствую Астрид. И если… если вдруг я предам ее, она об этом каким-то образом узнает. И я… просто не могу. Даже думать о Руби в этом смысле… не могу. Позволить. Себе. – Ну, возможно, это лишь твои подсознательные проекции. Астрид тебя ревновала к Руби, отвоевывала, можно сказать! Подозревала. Но стоит ли тебе теперь переносить на себя ее ревность? В конце концов, чем больше ты давишь в себе чувства к Руби, тем более уродливые формы они в итоге примут. Возможно… тебе стоит разрешить им… просто быть? – Да, и признать, что я полигамна, – Майя грустно усмехнулась. – Вот это будет фэйл всей моей жизни! Представь только! Я осуждала Марину, а в итоге сама оказалась на ее месте! Это что, карма?! И какого черта она не предсказала мне это на своих Таро?! Серёжа не выдержал и расхохотался. Майя засмеялась вместе с ним, и вся серьезность их разговора растворилась, растаяла в этом смехе. – Придет время, когда ты разберешься в своих чувствах, Майя. Я уверен, – произнес Серёжа спустя несколько минут, вновь обнимая девушку за плечи. – А пока… – Мне нужно позволить им просто быть. – Да. Просто быть.

* * *

Руби слегка поправила тонкий шарф на шее, чтобы он не путался с волосами. Вздохнула, словно собираясь с мыслями, а потом ненавязчиво, но твердо постучала в дверь. Приемная мать Матвея открыла довольно быстро, потому что ждала их к назначенному часу. Стандартный обмен любезностями, после которого Руби и Майю пропустили в комнату, где жил мальчик. Майю немного покоробило, что женщина, впустившая их, не стала даже стучать и предупреждать ребенка о приходе гостей. Да, конечно, Матвею было всего шесть лет, но он имел право на личное пространство. Особенно, если учесть, что в этой квартире его держали практически как пленника, пусть и ради его же безопасности. Руби навещала ребенка регулярно, примерно раз в неделю. Обычно без Майи, потому что делала это в будние дни. Но когда девушка сама выразила желание навестить мальчика, Руби изменила свои планы и перенесла визит на воскресенье. По дороге Майя спросила Руби: – Как он вообще себя чувствует? Никаких улучшений нет? Руби лишь покачала головой и ответила: – Изменений в плане речи по-прежнему нет. Матвей не хочет ни с кем разговаривать, и никто не знает, что с этим делать. Его приемные родители затаили на меня обиду и ведут себя так, как будто я должна что-то срочно сделать, ведь я же врач. И то, что я ни разу не психолог, их вообще не волнует. Они ведут себя так, как будто я в чем-то виновата, знаешь ли, как будто я, ну… не знаю, подсунула им бракованного ребенка! И я боюсь, что такое их отношение к мальчику скажется на нем самом. Как-то усугубит его состояние. Возможно… мне стоит подыскать Матвею другую семью и сразу предупредить их о возможных рисках. О том, что мальчик… может остаться таким навсегда. Майя почувствовала, как сердце сжимают душные тиски сожаления от собственной беспомощности. Маленький Матвей тоже был жертвой лярв, просто это проявлялось иначе. Но он точно так же был заперт внутри собственного тела, внутри своих подсознательных страхов, внутри своей памяти. Было ли в ней хоть что-то хорошее, за что он мог бы зацепиться? Серёжа с момента своего прошлого визита навещал мальчика лишь один раз, потому что слишком много энергии тратил на Астрид, а потом и на Константина, после погружения в память которого тяжело заболел и больше месяца вообще не выходил из дома. А Руби во время каждого своего визита старалась хоть немного развлечь мальчика, приносила ему игрушки, пробуя разные и ища те, которые ему понравятся. Иногда у нее получалось, иногда – нет. Но своих попыток женщина не оставляла, чем вызывала в Майе все большее уважение. Возможно, впервые в жизни Майя чувствовала в Руби такое неравнодушие. И особенно ее трогало, что неравнодушие свое та проявляла к ребенку. И да, пусть когда-то она очень плохо обошлась с Беатрис, причинила боль и ей, и Аарону, но это ушло. Не утратило свою реальность, но ушло. Отступило под значимостью того, что Руби делала сейчас. И Майе просто искренне хотелось ей помочь. Она не знала, чем. Но думала, что, возможно, ей хотя бы удастся оказать Руби какую-то поддержку во время этого визита. Она знала, что для Руби это важно. Чтобы Майя просто находилась рядом. Когда они вошли, по очереди, в комнату Матвея, мальчик сидел на полу, разложив перед собой множество разноцветных квадратных карточек с какими-то узорами, животными, цветами и фруктами. – Это я ему принесла, – шепнула Руби. – Развивающая игра, что-то типа паззла. Матвей на ней просто помешан. Может складывать их снова и снова, эти карточки… Они его успокаивают, наверное. Такой маленький. Майе всегда казалось, что чужие дети быстро растут. Но этот ребенок, хоть ему и должно было скоро исполниться семь лет, за полгода в Кромлинске нисколько не изменился. Все такое же маленькое и хрупкое существо с чуть вьющимися светлыми волосами и огромными глазами, существо, которое Астрид вытащила тогда из шкафа. Хотя бы кого-то. Хотя бы кого-то она из шкафа спасла. – Привет, – произнесла Руби бодро, но ласково. – Не против, если я тут с тобой присяду? Сегодня я не одна, со мной Майя, ты ее, конечно, помнишь. Руби присела на ковер слева от Матвея и подмигнула девушке, давая ей знак сделать то же самое. – У тебя здорово получается! – похвалила Руби. – Очень красивый узор! А внутрь ты поместил животных, мне нравится. Они как будто живут там, в лесу, среди всех этих растений, правда? Майя обратила внимание, что мальчик действительно разместил карточки с животными в центре, а вокруг них сложил орнамент из растений и абстрактных элементов. И животные словно были заперты в этом ограниченном пространстве, окружены со всех сторон безвыходным непроходимым лесом. Что это значило? Безобидную детскую игру? Или, возможно, Матвей чувствовал себя так же, как эти звери и птицы, запертые в ловушке? Как часто он вообще выходит из дома? Его приемные родители с ним гуляют? Как часто он общается с другими людьми, кроме Руби раз в неделю? Матвей, ничего не отвечая и никак не реагируя на присутствие в комнате Руби и Майи, продолжал раскладывать карточки с растениями, образуя вокруг животных еще более плотный круг. – Сегодня у меня тоже кое-что есть для тебя. Новая игрушка, – сказала Руби. – Хочешь посмотреть? Матвей не отреагировал. Но Руби его молчание как будто вообще не смущало и не напрягало, в отличие от Майи. Руби вела себя так, как будто он был совершенно обычным мальчиком и отвечал на ее вопросы и предложения. – Смотри-ка, – Руби вытащила из сумки картонную коробку, внутри которой, под слоем прозрачного пластика виднелись фигурки разнообразных животных: белки, лисы, зайцы, парочка забавных сов с круглыми глазами, волк и самый большой – лось с ветвистыми рогами. – Они очень похожи на тех животных с твоих картинок, правда? Как думаешь, может, их тоже можно поселить в твоем лесу? И наконец-то. Реакция. Матвей повернул голову и уставился на коробку вороватым, но любопытным взглядом. И, наконец, Майя увидела в его детском личике эмоции. Которые он все это время старательно подавлял. Она вдруг поняла, что мальчик обрадовался, когда Руби пришла. И что он ждал, надеялся на очередной подарок. Просто Майя, в отличие от Руби, пока не могла считывать его эмоции. – Держи. Не бойся. Это тебе, – Руби протянула Матвею коробку, и он, помедлив пару секунд, взял ее в обе ручки. Снова поднял взгляд на Руби, как бы спрашивая, можно ли, и она кивнула и добавила: – Открывай. Животным грустно в этой пыльной коробке. В твоем лесу им понравится намного больше. Мальчик занялся распаковкой, и делал это с каким-то особым упоением, сосредоточенно и спокойно, аккуратно. Руби предложила ему свою помощь, но Матвей качнул головой и вскоре справился самостоятельно. Животные внутри коробки были прикреплены резинками, но мальчик быстро сообразил, как избавиться и от них тоже. Майе нравилось его терпение, так несвойственное детям. Неторопливость. Он точно знал, что делает, и девушка внезапно осознала, что у этого ребенка, несмотря на его хрупкий вид, уже сформировался очень крепкий характер. Она подумала, этот мальчик, если найти к нему верный подход (а, возможно, Руби его уже нашла) станет отличным стрелком в будущем и сможет за себя постоять перед лярвами. Ему просто нужно было время. И терпеливое отношение. Вскоре все животные переместились из коробки в центр бумажного «леса» или «сада» или… чем бы это ни было. Руби похвалила работу Матвея, и мальчик снова бросил на нее короткий взгляд, немного робкий, но, совершенно очевидно – благодарный. Ему нравились не только подарки Руби. Но и она сама. В какой-то момент Майе даже показалось, что вот сейчас – он что-нибудь скажет. Но нет, они с Руби лишь обменялись молчаливыми, понимающими взглядами, и ребенок продолжил свою игру. Они провели в комнате мальчика около получаса. Руби еще немного поболтала с Матвеем, делясь с ним новостями прошедшей недели и рассказывая, как у нее дела. Майя тоже вставила парочку неловких фраз о себе. После чего они попрощались, и Руби предупредила, когда придет в следующий раз, а Майе шепнула: – С детьми это очень важно. Выполнять обещания. Пусть это будут мелочи, но обещания всегда должны быть исполнены точно в срок и точно так, как ты их озвучила. Потому что дети всегда все помнят. И только так у них формируется доверительное отношение к взрослым. В коридоре на них буквально накинулась приемная мать мальчика, устроив Руби очередную сессию допроса с пристрастием. Она словно была уверена – Руби не имеет права выйти из той комнаты, не добившись результата, а именно – резкого превращения Матвея в нормального ребенка. «Она не любит его, – осенило Майю, болезненно, тяжело. – Она даже к нему не привязана. Нисколько. Ей плевать на мальчика. Она хотела ребенка, но только нормального. Только такого, который соответствовал бы ее ожиданиям и представлениям о том, как ведут себя дети. Что ж… ее нельзя за это винить». А Руби, своим вежливо-профессионально-отстраненным тоном объяснила женщине, что улучшения в состоянии Матвея все же есть, что он проявляет интерес к игрушкам, слушает и понимает все, что ему рассказывают. Также она посоветовала почаще выводить ребенка на свежий воздух, тем более что в Кромлинске наконец-то наступила настоящая весна. Опекунша Матвея явно ожидала чего-то большего и даже не пыталась скрыть своего разочарования и раздражения, но Руби никак на это не отреагировала, и они с Майей покинули квартиру и вышли во двор. – Она мне не нравится, – бросила Майя зло, когда они спустились с крыльца, навстречу свежему апрельскому ветру. – И я тебя хорошо понимаю, – вздохнула Руби. – На следующей неделе я схожу поговорить с другой женщиной. Она живет без мужчины, но уже пару лет воспитывает приемного мальчика. Во всяком случае, у нее есть какой-то опыт. Возможно… она захочет взять и Матвейку себе. – А это… ну… – Майя замялась. – Это не будет для него дополнительным стрессом? Перевод в другую семью? К новым людям… не замкнется ли он в себе еще больше? – Такой вариант исключать нельзя, – Руби испустила еще один тяжелый вздох. Порыв ветра слегка всколыхнул кончики ее шарфа. – Но я… не знаю, что еще могу сделать. Как ты, возможно, уже догадалась, я думала о том, чтобы взять его к себе. Но этому мальчику нужно куда больше внимания, чем я способна ему дать. Мой образ жизни… не предусматривает ребенка. Я вечно в каких-то забегах по городу, меня без конца кто-то дергает по разным делам, даже не всегда связанным с медициной. И я не могу уходить на полдня, оставляя такого маленького ребенка без присмотра. Я уже… не смогла однажды уберечь собственную дочь и не хочу повторения истории. – Но, Руби, ведь в том, что случилось с Асей, нет твоей вины! Ты была для нее хорошей мамой! – Нет, Майя, – Руби покачала головой и опустила взгляд к чуть влажному местами асфальту. – Я не выполнила свою главную родительскую функцию. Не уберегла собственного ребенка от смертельной опасности. Я должна была лучше за ней следить, и тогда она не попала бы в лапы каких-то сектантов-извращенцев, черт бы их побрал… – она судорожно выдохнула, борясь с закипающей яростью. Майя подошла ближе, несмело, мягко взяла Руби под руку. Та немного расслабилась, посмотрела на девушку, словно извиняясь за свои эмоции, грустно улыбнулась. Спросила: – Ну что, куда хочешь прогуляться? И Майя, совершенно неожиданно для себя самой заявила: – В обсерваторию.

* * *

Несмотря на то, что на улице уже было достаточно тепло, особенно днем, в заброшенных зданиях, особенно таких огромных, как обсерватория, было прохладно из-за высокой влажности. Поэтому Руби предложила Майе зайти домой за термосом и пледом. И, только прихватив с собой чай, немного еды и парочку теплых одеял, они отправились в путь на велосипедах. Майя чувствовала легкую неловкость от собственного предложения и чувствовала, что Руби тоже смутилась, хотя, казалось бы, что такого было в том, чтобы прогуляться в обсерваторию и посмотреть на небо через огромный телескоп? Ну и что, что когда-то там было их первое «свидание»? Ведь сейчас все иначе. Иначе ведь? Майе казалось, что за прошедшие годы, посвященные так или иначе мыслям об Астрид, она успела забыть те свои глупые, внезапные и наивные чувства к Руби. Майя привыкла не воспринимать ту влюбленность всерьез, потому что ее чувства к Руби не были тогда глубокими, они были наполнены лишь страстным желанием забыть Марину, вышибить клин клином, найти новый смысл жизни в то время, когда Майя еще сама не умела твердо стоять на ногах, была, по сути, ребенком и искала опору в других людях, преимущественно в женщинах постарше, в которых заодно и влюблялась. И сейчас, спустя шесть лет, осознавая все это, Майя имела полное право относиться скептически к своим прежним, первым чувствам к Руби. Она понимала, как глупо с ее стороны было надеяться на взаимность тогда. И что Руби, даже если бы в то время она не страдала от посттравматического стрессового расстройства и депрессии, никогда не смогла бы воспринимать всерьез девочку, которая с восхищением ловит каждое ее слово, заглядывает ей в рот, смущенно бормочет какую-то несусветную чушь и бесконечно краснеет. Единственное, что она тогда могла пробудить в Руби – это легкий отголосок материнского инстинкта, но никак не романтическую любовь и желание. И то, что Руби чувствовала к ней сейчас… она чувствовала лишь потому, что наконец-то увидела в Майе равную себе. Руби ее уважала. Видела ее силу, и в чем-то – превосходство над ней самой. Она любила ее только такой. И Майе это было приятно, но и больно одновременно. Почему-то очень больно. Словно ее любили, но любили за что-то. Да, Руби нельзя было винить в том, что она не полюбила Майю шесть лет назад. Но ведь Астрид полюбила. Полюбила ее, круглолицую дуру, бестолочь и нерасторопного крокодила. Астрид видела в ней то, чего не видела Руби. Замечала ее силу всегда, даже когда Майя ее сама еще не замечала. Она любила ее любой. «Поэтому… именно поэтому, хоть Руби мне и нравится, хоть нас и тянет друг к другу совершенно очевидно, я не могу подпустить ее к себе ближе, – осознала девушка, когда они ехали на велосипедах по присыпанной прошлогодними сухими листьями дороге, асфальт на которой местами вздулся, пошел буграми и трещинами. – В глубине души я осознаю, что Астрид не вернется. Что это невозможно, и Серёже пора прекратить свои опасные попытки. Она не вернется. Астрид мертва. А рядом есть человек, в чьих объятиях я могу найти утешение. Опору. Любовь. Настоящую, пусть и с опозданием на шесть лет. Но ведь Руби тоже меня любит. И мне она нравится, это глупо отрицать. И все же я не могу. Хотела бы, но не могу». Майя помнила, отчетливо и остро, как шесть лет назад они ехали в обсерваторию на одном велосипеде. Как она обнимала Руби за талию, прижималась теснее, и сердце болезненно колотилось от этой близости, а яркие, словно пожар, волосы Руби щекотали ее лицо и шею. Сейчас они ехали каждая сама по себе. Сейчас Майя ехала сама. Потому что этому ее научила Астрид. Возле ворот с выкованными на них знаками Зодиака они оставили свои велосипеды и прошли по асфальтированной дорожке в сад обсерватории с голыми еще деревьями и кустами, на которых только начали наливаться соком свежие почки. – Что мы сможем увидеть сегодня? – спросила Майя. – Точно не Сатурн, как я понимаю? – Ну… вообще-то… Сатурн мы увидеть тоже сможем, – Руби бросила на Майю короткий взгляд и тут же отвернулась, спрятав ладони в карманы пальто. – В идеале было бы остаться здесь до утра. Сейчас Сатурн лучше всего виден на горизонте за пару часов до восхода солнца. При условии хорошей погоды, конечно. – Вот как… – Майя улыбнулась, и в собственном голосе ей почудился какой-то фатализм, неизбежность чего-то, что наступало, что было больше ее и подходило все ближе, ужасая и восхищая одновременно. – Значит, я наконец-то его увижу! Это здорово! – Ну, на самом деле это не обязательно, – Руби заговорила быстро, пряча смущение. – В смысле, торчать здесь до утра вовсе не обязательно, и, как я уже говорила, в обсерватории ночью может быть очень сыро и холодно, поэтому, если захочешь уйти – не проблема. На Сатурне свет клином не сошелся, ведь правда? Мы можем посмотреть Венеру, и апрель, вообще, лучший месяц для наблюдения за ней. У Венеры есть свои фазы, кстати, и сейчас она очень похожа на Луну в первой четверти… – Я хочу, – Майя оборвала ее нервную болтовню. – Остаться до утра и посмотреть. Зря мы, что ли, одеяла и еду тащили? Ну, нет, так быстро я отсюда не уйду! И вообще, я шесть лет ждала возможности увидеть этот Сатурн! – А ты… ты не боишься, что он тебя разочарует? – тихо, не поворачивая головы, спросила Руби. – В конечном итоге, это всего лишь невзрачный шар, опоясанный расплывчатым кольцом. – Не боюсь, – ответила Майя так же бодро, но все же слегка смутившись. Они как будто говорили вообще не о Сатурне, а о… чем-то другом. Она уже рассказывала тебе про Сатурн? Голос Астрид прозвучал в ушах так отчетливо-остро, словно она стояла рядом, и Майя невольно вздрогнула, оглянулась на испещренную трещинами асфальтовую дорожку, ведущую к воротам. Никого. Конечно же, никого. И даже деревья были неподвижны. – Майя? – Руби ощутила ее тревогу. – Ты в порядке? – Да-да… да, – пробормотала девушка, и они вошли в здание. Внутри оно было таким же, каким Майя его запомнила. Широкая парадная мраморная лестница вела наверх, и Руби осветила ее фонариком. Майя помнила, что в прошлый раз они довольно долго шли и поднимались в купол обсерватории, по узким винтовым лестницам и темным коридорам. Тогда ей было очень страшно, а в каждом углу ей мерещились лярвы, что, впрочем, служило поводом держаться за Руби, не отпускать ее, быть ближе. Сейчас же они не держались друг за друга, соблюдая то ли вежливую, то ли смущенную дистанцию, нарочито выверенную. И единственное, что пугало Майю в данный момент – это ее собственные непрошенные чувства, путающие в голове все мысли, вызывающие чувство вины, звучащее голосом Астрид. Голосом, который она не слышала уже полгода, и который, возможно, не услышит больше никогда. – Дорогу помнишь? – спросила Руби, и ее слова отразились эхом от стен и высокого потолка. – Нет, – честно призналась Майя. – Тогда мне казалось, что ты ведешь меня какими-то закоулками в преисподнюю. Руби рассмеялась, и это сгладило неловкость, стряхнуло напряжение. И до купола обсерватории они дошли почти незаметно, болтая, подшучивая над самими собой и друг другом из прошлого. Эти стены помнили. Эти лестницы помнили. Этот металлический купол помнил все, что было здесь шесть лет назад. И какая-то часть их прошлого навсегда останется здесь. Еще через шесть лет и еще, это место будет помнить их, до тех пор пока существует Кромлинск. – Шторки открыты, – заметила Майя, подходя к телескопу и задирая голову вверх. – Ты была здесь недавно? – Была, – Руби кивнула, сложила руки на груди. – На самом деле я часто сюда прихожу. Это место… всегда меня успокаивало. – Одна? – Майя слегка удивилась. – Но оно не защищено, насколько я знаю. Ты… не боишься бродить здесь в одиночестве? – Нет, – Руби вздохнула. – Хотя, наверно, стоило бы. Мне нужно быть более осмотрительной. – Или брать меня с собой, – с улыбкой подсказала Майя. – Как же здесь круто! Давай посмотрим на город! Мне не терпится увидеть Кромлинск через телескоп! – Тогда иди сюда, – Руби поманила ее пальцами, подзывая к окуляру телескопа. Сперва прильнула к нему сама, глянула на открывающийся вид, что-то подкрутила, подправила и, наконец, уступила место Майе. Их лица были буквально в паре сантиметров друг от друга, и Руби шепнула: – Чертово колесо. Если посмотришь влево, сразу увидишь его над деревьями. – Вижу! – воскликнула девушка. – Потрясающе! Я все вижу! Весь город! И солнце, оно уже скрылось за домами, а небо стало розовым! Так красиво, ты видела? Посмотри! Майя, переполнившись внезапным, почти детским восторгом, стершим последние шесть лет ее жизни, вновь уступила место Руби, которая с улыбкой заглянула в окуляр, в тысячный раз любуясь видом города, который стал ее тюрьмой, ее персональным чистилищем, ее ловушкой и ее спасением. – Это место… – вздохнула Руби. – Кромлинск. Изменил меня безвозвратно. Порой… я смотрю на него и думаю о том, как сложилась бы моя жизнь за его пределами. И стала бы я той, какая я сейчас? Да, там у меня была бы дочь, которая нашлась бы через полгода после своего исчезновения, но что еще? С Астрид мы бы все равно через пару лет разбежались. И что еще? Что было бы у меня там? Работа? Одиночество? Возможно, я встретила бы кого-то еще, с кем проводила бы свое время или даже жила вместе. Но не это в конечном итоге самое главное. Иногда я думаю, что Кромлинск вскрыл во мне худшее, вывернул меня наизнанку, прожевал и выплюнул, а я все равно каким-то образом осталась жива. И, пройдя через этот ад, избавившись от всего темного, гнилого, ненужного, что было внутри, я наконец-то чувствую себя свободной. И на это… мне потребовалось десять лет. Десять. Долгих. Лет. – Ты… хотела бы покинуть его? Сейчас? – спросила Майя, прислоняясь к холодному металлу телескопа плечом. – Понятия не имею, – Руби качнула головой, отодвинулась от окуляра, опустила взгляд. – Скорее да, чем нет. Я просто… устала от него. Физически. От одного и то же города, одних и тех же мест. От осознания, что мне их никогда не покинуть. Когда ты знаешь, что можешь уехать в любой момент, тебе от этого легче, даже если в итоге ты никогда никуда не уедешь. Я не могу сказать, что не люблю Кромлинск. Но я от него… устала. В любом случае, я уже давно не думаю о том, чтобы уйти. Смирилась, видимо. В конце концов, только ты и твой друг можете путешествовать между этими двумя реальностями туда и обратно. Майя расслышала в ее голосе горечь и больше ничего спрашивать не стала, вместо этого кивнув на их сумки и предложив устроить «пикник», попить чаю и отдохнуть после продолжительной велосипедной прогулки. Они расчистили пространство на полу рядом с телескопом, постелили одеяла одно на другое, чтобы было мягче и теплее, и разлили чай по пластиковым стаканчикам. Майя согрелась, начала привыкать к окружающей обстановке, окончательно расслабилась, и последние остатки ограничивающей их неловкости рассеялись. Солнце опустилось за горизонт, и небо над их головами стало сначала холодно-розовым, потом сизовато-синим, а затем – иссяня-черным с яркими каплями серебристых звезд. Их оживленный разговор на какое-то мгновение иссяк и встал на паузу, а Майя, почувствовав прилив навалившейся после очередной тяжелой недели усталости, прилегла на одеяло, глядя на звездный купол у себя над головой. Им предстояло провести здесь ночь, дождаться восхода солнца. Несколько бесконечных часов наедине с Руби и этими звездами. Глаза почему-то защипало от слез. – Это так… так красиво, – прошептала девушка. – Да, – вздохнула Руби, глядя не на звезды, а на Майю. – Они ведь тоже заперты здесь, да? – спросила та. – Эти звезды заперты во временной петле. И на самом деле их даже не существует. Как не существует того Кромлинска, в котором мы живем. Это лишь отпечаток, мгновенный слепок настоящей реальности. Как фотография. Мы все словно застыли на одном снимке. Как те люди, чьи голоса мы слышали по радио. Все вокруг ненастоящее. Неживое. – Кроме нас, – Руби грустно улыбнулась. – Мы единственные живы. И часы для нас продолжают тикать. Уж в этом я точно могу быть уверена, и морщины в зеркале мне подсказывают. Майя ответила на ее улыбку, и их взгляды встретились. Волосы Руби, которые она заплетала в косичку на время поездки, уже расплелись и волнами обрамляли ее лицо в полумраке комнаты. – Ты все равно красивая, – сказала Майя искренне. – Тебе даже морщины идут. Серьезно. Руби рассмеялась, смущенная и явно польщенная, и сказала: – Спасибо. Очень мило, что ты так считаешь. Хотя я предпочла бы быть такой же молодой, как ты. – Но тогда ты не была бы собой, – возразила Майя. – Такой, какой ты стала сейчас. Спустя десять долгих лет. И даже если выбирать между тобой и Руби шестилетней давности, нынешняя ты нравишься мне намного больше. – Ты права, – кивнула Руби с улыбкой. – Хотя иногда мне кажется, что той Руби шестилетней давности жилось намного проще, чем мне сейчас. Она была полна планов и очень амбициозна. У нее была цель на каждый день жизни. И множество важных, неотложных дел. Она не была ни к кому привязана. Ни к кому ничего не чувствовала. Легко отпускала людей. Она… ощущала себя почти что богом. А потом… внезапно осознала, что она всего лишь человек. И, по сути, ничем управлять не может. Ни звездами на небе, ни жизнями других людей. Ни их чувствами. – Руби, я… – Майя вздохнула, чувствуя, как сердце заходится во все ускоряющемся от каждого ее слова ритме. – Майя, все в порядке, – Руби продолжала улыбаться. – Я не намекаю на то, что ты должна в меня влюбиться, как шесть лет назад. Я уже говорила, что все в порядке, и меня все устраивает. Просто иногда я думаю о том, как сильно все изменилось. И как я собственными руками усложняю себе жизнь, даже сейчас. Я понимаю, что мне не стоило влюбляться в тебя. И даже если бы не Астрид… Все равно не стоило бы. Разница в возрасте довольно приличная, да и в прошлом между нами произошло то, чего уже не исправишь. Надо было влюбляться в Мальгалада и не создавать себе лишних проблем. – В Мальгалада? – Майя усмехнулась. – Этот тот парень с гитарами, да? Я его помню. А у тебя с ним… что-то было, насколько я знаю? Майя попыталась придать голосу нотки равнодушия, но не вышло. Руби ответила: – Да ничего особо серьезного. Он давно в меня влюблен. Мы несколько раз спали вместе, когда мне становилось слишком одиноко. Но уже в процессе я начинала об этом жалеть и думать, какого черта. Не знаю… возможно, я приходила к нему, потому что он ничего от меня не требовал, ничего не ждал. Видел, что я его использую, но не возражал против этого. А мне… на какое-то время становилось легче. И не так тошно. Вот и все. Что у нас было. Это, правда, характеризует меня не с лучшей стороны, но… у меня больше нет привычки украшать себя. Странно-неприятное чувство, похожее на ревность, зашевелилось у Майи внутри совершенно неожиданно для нее самой. И, казалось бы, какое ей дело до того, что было у Руби с тем гитаристом-толкиенистом? Но она с ним спала. По какой-то причине Руби этого хотела… «А со мной тогда… Не хотела. Даже поцеловать не хотела». Глупо. Но Майя отчасти ощутила себя уязвленной. И снова… Она цепляла девчонок и получше тебя. И не только девчонок. – Майя? – Руби с интересом разглядывала ее, очевидно, изменившееся лицо. – А… да, все нормально, – выдавила Майя. – Я думаю, что это нормально. – А я думаю, что не очень, – Руби вздохнула и прилегла рядом с девушкой. Тоже посмотрела на звезды. – Руби… – Да? – Ты мне нравишься. Возможно, ты и сама это понимаешь. Возможно, нет. Но раз уж мы здесь и говорим друг другу правду, ты должна знать. Я не осуждаю тебя за связь с Мальгаладом, но ты мне нравишься, поэтому мне неприятно думать о том, что ты с ним… да. – Майя… – Руби выдохнула и повернула голову к девушке. Ее глаза, такие большие, такие красивые, блестели в темноте удивлением. И даже если она о чем-то догадывалась, то боялась в это поверить. – Но я не могу, – прошептала девушка, закрывая глаза, и все звезды в одно мгновение померкли, погрузившись во мрак. Слезы щипали веки. – Я просто не могу, прости меня. Я думаю, что лучше будет оставить нам все, как есть. – Из-за Астрид? Или… – Из-за Астрид. Это неправильно. Я все время… чувствую ее… понимаешь? Как будто она всегда рядом, следит за мной. Осуждает за то, что я делаю, даже сейчас. Хотя я просто сказала, что ты мне нравишься, но мне кажется, она слышит каждое мое слово. Это просто… невыносимо… – слезы, вырвавшись из плена, потекли по щекам. – Майя… – Руби понизила голос до шепота, словно Астрид и правда стояла где-то рядом и могла услышать ее. – Если бы… если бы Астрид когда-нибудь очнулась, я бы ничего не сказала ей. О нас. Я не стала бы удерживать тебя возле себя. Я знаю, что ты ее любишь сильнее, и она бы ничего не узнала. Если ты боишься этого… То я никогда ей ничего не скажу. – Даже если так… Я бы все знала. И мне пришлось бы с этим жить. И, пожалуйста, не говори, что я люблю ее сильнее… Это не так. Все не так. Это просто разные чувства… Черт, теперь я понимаю Марину, когда она эту всю дичь мне втирала, черт! Переполнившись отчаянием, девушка закрыла лицо ладонями, изо всех сил стараясь подавить рыдание, заглушить его шуткой, успокоиться, наконец, просто, черт побери, успокоиться и прекратить думать о том, как было бы здорово, если бы Руби ее сейчас обняла. Ей так этого хотелось. Так сильно. Чтобы Руби настояла на своем, убедила ее. И тогда Майя сдалась бы. С радостью. Ее теплая ладонь коснулась дрожащей руки девушки. Ласковый шепот защекотал ухо, щеку: – Майя… Ну, не плачь. Пожалуйста. Иди сюда. Все произошло так быстро, что Майя даже не успела этого осознать. Вот она повернулась на бок, потянулась к Руби ладонями, прикоснулась, и их объятие было крепким, быстро-отчаянным. Вот Руби потянулась к ней и нашла в темноте ее соленые от слез, дрожащие губы, и поцеловала поспешно и без раздумий. А Майя запустила пальцы в ее рубиновые волосы, ответила на поцелуй, и, да, это оказалось куда приятнее, чем ей того хотелось. Чувство вины усилилось почти до боли, а слезы продолжали течь по щекам, теряясь где-то в волосах Руби, но желание было сильнее Майи, сильнее этой боли, и, выпущенное на волю спустя шесть лет, оно уже не могло вернуться в клетку. Огромное, словно затмение, словно планета, оно настигло Майю и закрыло от нее солнце черной тенью. Аромат леденцовых конфет, можжевельника и мяты. Тепло ее кожи в выстуженной за долгую зиму обсерватории. Жизнь внутри нее. Жизнь, которой уже не было в Астрид. Астрид. Ощущение ее присутствия на мгновение стало таким отчетливым, словно та стояла у Майи за плечом. Она уже рассказывала тебе про Сатурн? Майя вздрогнула, отпрянула от Руби так, словно губы женщины вдруг обожгли ее, оглянулась, тяжело дыша. Никого. Конечно же, никого. Сегодня в обсерваторию не заглядывали даже лярвы. – Я… прости… – растерянно прошептала девушка. – Мне показалось… не важно. Прости. Руби вздохнула, погладила ее по щеке, по волосам, успокаивая, как бы говоря, что она все понимает. – Ничего. Не будем торопиться. Прости… за настойчивость. Майя перевела дыхание. Так тихо. В обсерватории отсутствовали даже звуки, присущие любому заброшенному зданию: шорохи, скрипы, отдаленное капанье воды. Эта тишина была подобна космическому вакууму, в котором они с Руби парили вдвоем. – Может, хочешь еще чаю? – предложила Руби, и Майя с облегчением уцепилась за эту безобидную идею, все еще оглядываясь, все еще не в силах поверить, что рядом с ними все-таки никого нет, и что это лишь ее совесть проецирует в сознание образы Астрид. Дистанция между ней и Руби все же была сломлена, черта пройдена, и это тоже в какой-то странной степени приносило облегчение, словно свершившееся страшное событие, которого ты всю жизнь боялся. Однако, когда оно случается, бояться его наступления больше нет смысла. И чай они пили, уже сидя совсем рядом, соприкасаясь плечами, переплетая пальцы, ловя взгляды друг друга, улыбаясь. Майя чувствовала переполняющее Руби счастье от этой неожиданной взаимности, на которую та даже не надеялась, и, несмотря на то, что Майя сама оборвала их поцелуй, Руби была счастлива, и девушка словно тоже наполнялась ее счастьем, ее любовью, которой в тот момент было достаточно для двоих. Но время шло, даже в этой обсерватории, плывущей в вакууме временной петли, часы не стояли на месте, и стоило адреналину от их первого поцелуя немного утихнуть в крови, как Майя снова ощутила усталость прошедшей недели, и когда Руби мягким шепотом предложила ей немного поспать, не стала отказываться. – Я тебя разбужу, когда будет Сатурн, – пообещала она, устраивая Майю рядом, на своем плече и накрывая краем второго, лежащего сверху одеяла. – Отдохни немного. – А ты сама… не хочешь спать? – зевнув, спросила девушка. – Нет. Я не устала, да и вообще… плохо засыпаю без снотворного. А его у меня с собой, конечно же, нет. Поэтому я лучше покараулю нас. А ты можешь поспать спокойно. И Майя уснула, наверное, еще раньше, чем Руби закончила говорить. Ее объятия были такими теплыми, а одежда и волосы так вкусно пахли, что девушка словно провалилась в какое-то мягкое облако уюта и спокойствия. Она очень давно не чувствовала себя так. Засыпать рядом с кем-то живым, теплым, обнимать во сне – все это стало для Майи забытой роскошью. И даже в те дни, когда она забиралась в постель Астрид и засыпала там, это было неудобно, и Майя больше плакала, чем спала, а если и спала, то беспокойно, без конца просыпаясь, тревожась о том, чтобы не навредить Астрид, не надавить ей нечаянно на грудь, перекрывая воздух, или не смять простыни так, что те слишком сильно врежутся в ее поврежденную истончившуюся кожу. А в следующее мгновение, и Майе правда казалось, что прошло лишь одно мгновение между тем, как она закрыла глаза и открыла, Руби уже будила ее ласковым, но настойчивым шепотом: – Майя. Пора. Вставать не хотелось. Выбираться из теплых объятий Руби не хотелось. Окружающий воздух казался таким немилосердно холодным. Сонно моргая, девушка приподнялась и села, чувствуя, как по телу проходит волна дрожи. Руби, заметив ее озноб, подняла одно из одеял и завернула в него девушку, закутала, обняла за плечи и подвела к окуляру телескопа. Майя подняла голову и посмотрела на небо за шторками купола. Оно начинало светлеть. Ночь уходила. Руби, как обычно, что-то подкрутила в телескопе, заглянула в окуляр сама и только после этого жестом поманила Майю. – Вот и он, – прошептала Руби, загадочно улыбаясь. – Нам повезло, небо сегодня очень ясное. Видимость колец превосходная. Майя, уже окончательно проснувшаяся и взволнованная, потянулась к окуляру, закрыла один глаз и посмотрела в маленькое круглое отверстие, внутри которого словно оживал космос. Сатурн. Его было видно так четко, что Майя даже удивилась его реальности. Прекрасный. Он словно отливал золотом, так же, как тот кулон, который Руби носила на шее. И все же в настоящем Сатурне оттенков было больше. И кроме золотисто-бежевых Майя различила голубые и темно-коричневые полосы. И кольца, они тоже казались не настоящими, а словно нарисованным в компьютерной программе. Такие ровные, идеальные, бело-голубые и словно тоже сияющие. Одно из них было шире и как будто ярче, а второе – чуть уже, тусклее, будто подернутое легкой дымкой. Восторг, совершенно неожиданный, необъяснимый, захлестнул сердце, а дыхание сбилось от переполняющих девушку острых, сильных чувств. – Ну как? – с довольной улыбкой спросила Руби. На самом деле она уже знала ответ. Видела его. – Просто невероятно! – воскликнула девушка, поворачиваясь к ней. – Ты говорила, что он невзрачный! Ага, как же! Да он просто сияет золотом! Даже не верится, что он настоящий! Это так круто! Руби усмехнулась и произнесла: – Ну, что ж, теперь я выполнила свое обещание, не так ли? Пусть оно и было дано шесть лет назад, но я его все же выполнила. – Да, – улыбнулась Майя и поцеловала ее в губы. Это было легко, естественно, и она больше не чувствовала присутствия Астрид за своей спиной. Потому что для всего в нашем мире приходит свое время. Пришло оно и для Сатурна.