Я действительно устал от боли, которую слышу и чувствую, босс. Я устал от того, что постоянно куда-то иду, одинокий, всеми покинутый. У меня никогда не было друга, который составил бы мне компанию, сказал, куда мы идём и зачем. Я устал от людей, которые так ненавидят друг друга. Их мысли режут меня, как осколки стекла. Я устал от того, что часто хотел помочь и не смог. Я устал от тьмы, которая окружает меня. Но больше всего устал от боли. Её слишком много. Если бы я мог положить ей конец, мне захотелось бы жить дальше. Но я не могу. (Стивен Кинг. Зеленая миля)
Майя действительно немного удивилась, увидев на пороге Серёжу, но это удивление быстро сменилось облегчением, которое парень отчетливо почувствовал. Сначала он не понял, чем это облегчение вызвано, но потом осознал, что оно связано с Руби. Судя по всему, Майя просто не хотела оставаться с ней наедине и ощущала явную неловкость. Должно быть, она чувствовала себя виноватой перед больной Астрид, которая лежала в соседней комнате, и девушке было сложно, мучительно-тягостно, проявлять какие-либо чувства к Руби и вообще с ней разговаривать. Но присутствие Серёжи как будто снимало с нее эту проблему. «Да-а-а-а, когда я верну Астрид, вам всем придется серьезно, очень серьезно поговорить друг с другом», – подумал парень, сжимая в кармане куртки стеклянную колбу со снотворным. Руби дала ему его в подъезде и велела как следует размешать, чтобы ничего не осталось на дне чашки, и Майя получила полную дозу. – Ну, как там себя чувствует наша пациентка? – бодро спросила Руби, а Серёжу, стоящего рядом с ней, буквально окатило волной невыносимой, раздирающей грудную клетку, боли. Боли, которая на самом деле скрывалась за этим профессионально-дружелюбным, годами отработанным тоном. Чуть пошатнувшись, Серёжа невольно отпрянул назад и отошел на несколько шагов в сторону. К счастью, Майя ничего не заметила и ответила Руби, что сегодня Астрид уже лучше, и кашляет она заметно меньше. – Это очень хорошо, – улыбнулась Руби, и Серёжа сделал еще шаг в сторону, на всякий случай. – Ну, пойдем тогда осмотрим ее. Я принесла новую порцию лекарства. Еще пара дней, и Астрид у нас будет как новенькая. – Я пока… чайник поставлю, – пробормотал Серёжа, и Руби, прежде чем уйти, ответила ему немигающим тяжелым взглядом, в котором явно читалось: «Сделай все точно так, как мы договаривались. Не ошибись. Не перепутай чашки. Размешай как следует». Серёжа ушел, почти уполз на кухню, и там, вдали от Руби, смог, наконец, отдышаться нормально. Он этого не ожидал и не готовился к этому. Не думал, что в присутствии Майи боль, которую испытывает Руби, станет настолько огромной. Он вспомнил, как умерла их соседка, когда Серёже было четырнадцать. И прощание с ее телом проходило прямо возле подъезда. Собралось много людей, и его бабушка тоже пошла, позвав Серёжу с собой. Он не хотел, ему было страшно, но бабушка сказала, что смерть – это часть жизни, и ничего страшного в ней нет. В какой-то степени она оказалась права, потому что Серёжа не испугался лежащей в гробу пожилой женщины. Куда больше его напугала, практически сбила с ног, как сейчас, боль людей, пришедших попрощаться с умершей. Особенно боль ее мужа и двух дочерей. Серёжа ощутил, как эта боль скрутила его внутренности жаром, ощутил дурноту и головокружение, и едва смог доползти до каких-то ближайших кустов, где его вывернуло наизнанку. Некоторые из присутствующих это слышали, и ему было очень стыдно, потому что они подумали, будто его тошнит от вида мертвого тела. С тех пор Серёжа, еще сильнее испугавшись своих неуправляемых способностей, больше никогда не появлялся на похоронах и на всякий случай сторонился незнакомых людей, соблюдал дистанцию, не зная точно, кто из них в данный момент переживает горе. И Руби… Ее горе было именно таким. Огромным и непостижимым. Как будто… у нее кто-то умер. «Мне очень жаль тебя. Но мы должны это сделать. И мы оба понимаем, что должны. Иначе ты не пришла бы ко мне сегодня». Отдышавшись и немного успокоившись, Серёжа включил плиту и поставил чайник. Вытащил из шкафчика над мойкой три чашки, взяв для Майи именно ту, из которой она всегда пила чай, когда он приходил к ней в гости. А для себя и Руби выбрал одинаковые, в мелкий цветочек. К счастью, в чайнике уже была готовая заварка, и возиться с этим ему не пришлось. Из комнаты раздавались приглушенные голоса Майи и Руби, обсуждающих, видимо, состояние Астрид. И когда Серёжа расслышал легкий заливистый смех Руби, его бросило в холодный пот, ведь он точно знал, что за этим смехом скрывается на самом деле. Разлив по чашкам сначала заварку, а затем кипяток, Серёжа добавил содержимое колбы в чашку Майи и хорошенько перемешал все десертной ложечкой, мысленно повторяя: «Прости. Прости меня. Но так будет лучше». Запоздало парень подумал, что, возможно, ему стоило написать какие-то… ну, записки, что ли, письма для Майи и Беатрис на тот случай, если он не вернется из своего загробного путешествия. Извиниться перед ними обеими, пусть и в письменной форме, за то, что подвел их. Но потом подумал, что так даже к лучшему. «Нет. Уж лучше я вернусь и никого не подведу. Все эти письма будут значить, что я допускаю вероятность неудачи. А я не допускаю. Я должен вернуться». Расправившись со своим заданием, Серёжа, наконец, разделся и отнес куртку в коридор. Поставил чашки на стол и сразу взял свою. А очень скоро на кухню вошли и Руби с Майей. Одинаковые чашки были для Руби сигналом, и, проследив взглядом за тем, из какой чашки пьет Серёжа, она взяла свою. А Майя, ничего не подозревая – оставшуюся. Ну, вот и все. Теперь нужно только ждать, когда снотворное подействует. Руби сказала, что это займет примерно минут пятнадцать, максимум – полчаса. Избегая близости болезненных эмоций, Серёжа отошел от Руби на максимально возможное в условиях тесной кухни расстояние, забился в угол и медленно пил свой чай, изо всех сил стараясь сохранять непринужденное выражение лица. Хотя, конечно, до Руби ему было далеко. «У этой женщины какой-то особый, пугающий актерский талант, не иначе», – размышлял он. И то ли случайно, то ли нарочно, чтобы побыстрее усыпить Майю, Руби затянула какую-то очень нудную лекцию про траву от кашля, которой нужно было поить Астрид. Она подробно рассказывала о том, в каких пропорциях эту траву смешивает, сколько раз в день и при каких видах кашля ее нужно пить, а также сколько дней занимает курс лечения. В какой-то момент Серёже даже показалось, что чашки он все-таки нечаянно перепутал, потому что засыпать начал уже он сам. Но, взглянув на лицо Майи, понял, что все-таки нет. Снотворное, без сомнения, досталось ей, потому что девушка с явным трудом держала глаза открытыми, привалившись к спинке своего стула. А чашка вот-вот готова была выскользнуть из ее слабеющей руки. – Ты все запомнила? – с невинным видом поинтересовалась Руби, и Серёжа понял, окончательно убедился, что это было специально. – Да… кажется, – пробормотала девушка. – Но я что-то… устала... – Конечно. У тебя сегодня был длинный день. Может, хочешь прилечь? – Руби коснулась ее плеча, и Майя закивала. – Угу… я бы… правда… полежала немного. – Хорошо. Пойдем, я тебя провожу в комнату. Пока Руби помогала Майе подняться с дивана и обнимала ее, Серёжа еще чуть отодвинулся от них, едва ли не вжимаясь в стену. Отголоски очередной волны боли, смешанной с отчаянной нежностью, доходили до него какими-то пульсирующими толчками, похожими на удары током. «Пожалуйста, пожалуйста, пусть это прекратится, – молился Серёжа про себя. – Я так устал это чувствовать. Пожалуйста, только не сегодня, пожалуйста, пусть это ослабеет, или, пожалуйста, пусть Руби хотя бы возьмет себя в руки, иначе я этого не вынесу, точно не вынесу, пожалуйста…». Однако, когда Руби вернулась на кухню примерно десять минут спустя, ее эмоциональный фон действительно ослабел. Серёжа за это время уже успел выпить еще одну чашку чая и сбегать в туалет. – Ну как? – настороженно поинтересовался парень у Руби. – Заснула, – кивнула та. – Можем собираться. Все еще опасаясь очередного «удара током», Серёжа медленно приблизился к ней, но ничего не почувствовал. Руби смогла успокоиться и собраться, и теперь юноша улавливал лишь тягостное ощущение опустошения. В этом опустошении тоже приятного было мало, но, по крайней мере, Серёжу не бросало то в жар, то в холод, то в судороги от чужих страданий. Они прошли в спальню Астрид, где Руби первым делом полезла в ящик комода в поисках теплой одежды. Достала свитер с высоким горлом, джинсы с начесом и плотные, вязаные носки. Нет, на улице было еще не настолько холодно, но близилась ночь, сырая сентябрьская ночь, а организм Астрид был слаб и не готов к подобным прогулкам. Общими усилиями они сначала сняли с Астрид домашние штаны, а затем натянули джинсы и свитер. – Господи, надеюсь, она не обделается, – тяжело дыша, Руби застегнула на Астрид ширинку. Предусмотрительно они с Серёжей запихнули в штаны пеленку, но все же было бы куда лучше, если бы Астрид осталась сухой, и им не пришлось переодевать ее и отвлекаться на это. – Астрид, пожалуйста, хоть раз в жизни, попридержи все, что ты хочешь сказать, при себе! Серёжа нервно усмехнулся, после чего поднял Астрид на руки, а Руби взялась за инвалидную коляску, положив на сиденье их вещи, и выкатила ее из комнаты. Серёжа не мог не отметить, какой легкой стала Астрид, если даже он мог держать ее, вообще не надрываясь. Все ее мышцы, все ее силы буквально растаяли за последний год неподвижности. В процессе переодевания маска на ее лице чуть съехала на бок, и Серёжа увидел краешек рубца, идущего от брови к отсутствующему глазу. Второй глаз Астрид бессмысленно таращился в потолок, серый и равнодушный, точно камень. Руби вышла из квартиры первой, выкатила коляску и придержала Серёже с Астрид дверь. – Сможешь спустить ее по лестнице? – Серёжа кивнул на коляску. – Она довольно тяжелая. Я могу отнести Астрид, а потом вернуться за коляской. – Да ничего, стащу как-нибудь. Иди давай, – махнула рукой Руби. Однако парень все же решил ей помочь и, спустившись на крыльцо, усадил Астрид на лавочке возле подъезда, а сам вернулся к Руби, которая уже дотащила коляску до второго этажа, и помог вынести ее на улицу. Теперь, когда самый первый сложный этап был позади, они оба отдышались, пересадили Астрид обратно в коляску и отправились в путь. Серёжа катил ее перед собой, Руби несла свой медицинский чемоданчик и запасную одежду для Астрид, а также следила за окружающей обстановкой, проверяя, не идут ли за ними лярвы. Но ни одной твари за всю дорогу до поликлиники они не встретили. Возможно, лярвы просто старались держаться подальше от Серёжи, а Астрид уже не представляла для них интереса. Примерно через час пути они поменялись, и за коляску взялась Руби, чтобы Серёжа мог немного отдохнуть. – Как себя чувствуешь? – спросила женщина. – Если почувствуешь себя хоть немного хуже, любое недомогание, мы ничего не будем делать. Это слишком большой риск. – Нормально, – ответил Серёжа. – Правда. Я справлюсь. Руби кивнула, и больше они ни о чем не говорили, напряженные и сосредоточенные на своих мыслях. Перед тем как заходить в здание поликлиники, они остановились у ворот, и Руби обошла корпус по кругу, проверяя, не горит ли в окнах свет. Да, у них уже было заготовлено правдоподобное объяснение (срочное обследование легких Астрид) на тот случай, если Николай или кто-то из медсестер задержится на рабочем месте, но все же им не хотелось привлекать лишнего внимания и тратить время на пустую болтовню. – Чисто, – сообщила Руби, вернувшись к Серёже и коляске. – Все разошлись. Серёжа кивнул и заторопился ввезти коляску в вестибюль, потому что на улице снова начинался дождь, совершенно нежелательный и даже опасный для Астрид. Руби, тем временем, зажгла везде свет, освещая длинный коридор, но старые лампочки загорались с задержкой, странным позвякиванием, и постоянно мигали. – Сюда, – Руби махнула рукой, идя впереди и указывая дорогу Серёже. На белой двери кабинета не было никаких табличек, только номер «18». Серёжа и сам не знал, почему, но от этой цифры его бросило в дрожь. Возможно, он и правда немного устал. Или просто слишком нервничал. Руби зажгла в кабинете свет, а сама вышла, чтобы выключить все лампы в коридоре и холле. Им будет достаточно света здесь, и привлекать лишнего внимания, опять же, не хотелось. Серёжа выкатил коляску с Астрид на середину небольшого квадратного кабинета и осмотрелся. Руби, очевидно, все здесь уже приготовила, и от вида расставленных приборов и многочисленных проводов парня в очередной раз бросило в дрожь. Возле стены расположились две кушетки, одна для Астрид, а вторая – для него самого. Возле кушетки стояло какое-то медицинское оборудование на колесиках, с выключенными черными экранами и торчащими во все стороны прозрачными проводами и трубками. Над кушеткой была наклонена большая и круглая лампа, а рядом, на тумбочке, лежала кислородная маска. В капельнице уже был приготовлен какой-то раствор, и Серёжа невольно задумался о том, какие из всех этих приспособлений Руби будет использовать сегодня на нем. В горле пересохло. Да, он всегда ненавидел больницы и боялся врачей, и в этом они с Майей были похожи. И если для Руби во всех этих агрегатах была заключена повседневность, ее обыденная жизнь, все то, к чему она привыкла еще во время учебы в институте, то для Серёжи это место было олицетворением болезни, безысходности, смерти. Страха. Смерть – это часть жизни, мой хороший, не нужно бояться. Все мы когда-нибудь там будем… Голос любимой и давно умершей бабушки вновь поднялся на поверхность его сознания, но Серёжа не успел как следует прислушаться к нему, потому что Руби, покончив с делами в коридоре, вернулась. – Так, для начала давай переложим Астрид на ту, крайнюю кушетку, – распорядилась Руби деловым тоном человека, пришедшего на свое рабочее место. – Думаю, она уже устала сидеть. Ты говорил, что во время… эм… «процедуры» вам лучше лежать рядом. Как считаешь, это достаточно близко? – Да. Думаю, что да, – отозвался Серёжа, коротко выдыхая и набираясь решимости приступить к исполнению плана. Они переложили Астрид на кушетку возле стены, и в процессе женщина довольно сильно закашлялась. Руби пришлось вновь раздеть ее, чтобы послушать, после чего она со вздохом заключила: – Такая банальная, обычная простуда, а ее организм так долго борется с ней. Раньше Астрид бы за один день выздоровела… – И выздоровеет, – пообещал Серёжа, которому постепенно начало передаваться деловитое спокойствие Руби. – Я ее верну, и она выздоровеет. – Ну, тогда давай вернем ее поскорее, – Руби слабо улыбнулась ему, и Серёжа ответил на эту улыбку, ложась на кушетку. Спросил: – Что со мной будет? – Ну, для начала я введу тебе смесь из барбитуратов и снотворного. К счастью, Майя принесла в свое время много нужных лекарств, и так как никого оперировать в последний год мне не приходилось, они еще остались. Ничего особенного ты не почувствуешь, просто заснешь, как Майя. Но это будет более глубокий сон, почти как наркоз, – Руби ласково коснулась его лба, убирая с него волосы. Ее рука была прохладно-приятной. – А дальше я буду наблюдать за твоим состоянием, а эти аппараты будут поддерживать работу твоего организма. Примерно через три-четыре часа, а я надеюсь, что этого времени тебе хватит, я постепенно начну выводить тебя из комы. И, как я уже говорила, надеюсь, что мы управимся со всем часов за шесть-восемь, а ты снова будешь здоров и бодр, но это не точно, во всяком случае, насчет бодрости ничего обещать не могу. Однако если тебя начнет тошнить, у меня тут тазик под кушеткой. Руби улыбнулась ему, и Серёжа тихонько рассмеялся. – Все будет хорошо, – шепнула она. – Не бойся. Мы справимся. – Да, – кивнул он, и Руби закатала рукав его рубашки выше локтя, открывая вену. Намочила ватку раствором спирта и смазала кожу, прежде чем ввести иглу. На этот раз долго ловить вену не пришлось, все получилось с первого раза, и Руби довольно легко установила катетер. – Поболтай со мной, – попросила она, параллельно включая медицинские приборы. Свет от экрана упал Серёже на лицо, и он чуть прищурился. – Расскажи о своих планах, что ты будешь делать после того, как окажешься на той стороне. Серёжа понимал, что Руби хочет поболтать с ним не просто так, а для того, чтобы контролировать процесс действия наркотических препаратов. Пока он ничего не чувствовал, ни малейшей сонливости, разве что тревога и страх окончательно ушли, и даже вид Руби в белом халате его больше не пугал. – Я попробую позвать Астрид сразу, как только окажусь там, – ответил Серёжа. – Надеюсь, что ее… тело мне в этом как-то поможет, и что ее душа в итоге придет на зов. Но если не получится, если Астрид находится где-то далеко и не услышит меня… тогда… я планирую поискать ее сам, – веки резко отяжелели, и Серёжа подавил зевок. – Я… надеюсь… что мои способности… помогут мне… – говорить становилось все сложнее. – Найти ее. Я смогу… почувствовать… ее присутствие. Я всегда… чувствую. – Передай ей, что если она не вернется, то я с чистой совестью заберу Майю себе. Так и скажи. У нее есть последний шанс вернуться и отвоевать свою любовь обратно. А уж повоевать Астрид любит! Руби говорила шутливым тоном, и Серёжа слабо улыбнулся, во всяком случае, парню показалось, что он смог улыбнуться, но точной уверенности не было. Он чувствовал тьму. Она наступала как будто с краев комнаты. Ползла к нему от двери, от углов. Серёже хотелось повернуть голову и посмотреть на этот стелющийся мрак, но он уже не мог пошевелиться. Мозг отключил двигательные функции тела. Он слышал, что Руби задала ему еще какой-то вопрос, но звук ее голоса казался приглушенным, словно женщина говорила с ним из-под воды. Он по-прежнему видел свет, свет от большой круглой лампы над его головой, и теперь ему казалось, что кроме этого света не осталось ничего. Серёжа попытался сосредоточить на нем свое внимание, спасаясь от подступающей темноты и холода. Холод. Ему было так холодно. Смерть – это часть жизни… Он подумал, что смерть ощущается именно так – тебе просто становится холодно и все равно. Серёжа с трудом моргнул, и голос Руби вновь прорвался к нему сквозь толщу двух миров. Он отчетливо расслышал, как она произнесла: – Ну, вот и все, мой хороший. Будь осторожен. Ее голос прозвучал почти по-матерински ласково. Сережа вздохнул, повернул голову. Реальность вновь начала проясняться, проступать более ярко, как будто даже ярче, чем раньше. Что происходит? Неужели не получилось? Руби нажала одну за другой несколько кнопок на своем экране и внимательно следила за тем, что там происходит. – Эй, в чем дело? – спросил Серёжа. – Снотворное не сработало? Руби не ответила и даже не повернула к нему голову. – Руби? – позвал парень. – Что-то не так? Снова никакой реакции. Серёжа протянул руку, чтобы коснуться плеча Руби, и заметил вдруг, что из его вены больше не торчит игла катетера. Когда Руби успела ее вытащить? Окончательно растерявшись и испугавшись, Серёжа сел на кушетке и тут же буквально свалился с нее, увидев под собой собственное тело и придя от этого зрелища в неописуемый ужас. Несколько минут Серёжа так и стоял за плечом Руби и молча таращился на свое тело, с трудом узнавая собственное лицо со стороны, под этим белым больничным светом. Оно показалось ему слишком худым, каким-то чужим, незнакомым. Серёжа сделал глубокий вдох, решив, что у него нет времени размышлять обо всем этом. Он спустился в нижний мир Кромлинска. И ему пора было искать Астрид.* * *
На первый взгляд этот мир как будто ничем не отличался от той версии Кромлинска, где он только что находился. Кабинет, кушетки и все оборудование в нем выглядели точно так же. И точно так же на второй кушетке лежало неподвижное тело Астрид. Но, тем не менее, Серёжа почувствовал перемены своим особым чутьем. И, пожалуй, существовало всего одно слово, максимально точно описывающее его чувство от этого мира. Зыбкость. Серёжа ощущал странную неустойчивость окружающей его реальности, словно… словно это была и не реальность вовсе, а сон. Первым делом он решил подойти к Астрид, проверить свои ощущения и попытаться позвать ее. Руби по-прежнему что-то делала возле его тела, и Серёжа старался не смотреть в ту сторону, чтобы не чувствовать себя… мертвым. Смерть – это часть… Он коснулся руки Астрид и тихо, неуверенно позвал ее по имени. Ничего не произошло, и Серёжа попытался снова, на этот раз произнеся имя громче и закрыв глаза, чтобы сосредоточиться на своих ощущениях. Он надеялся уловить, поймать присутствие Астрид, ведь теперь они находились по одну сторону. Но ничего не происходило. Он ничего не чувствовал. Ничего, как и обычно, когда дотрагивался до тела Астрид. Но где же она? Серёжа постоял еще немного, а потом сдался и отошел от ее кровати, решив отправиться на поиски, прогуляться по этому миру и осмотреться. Руби к тому времени уже пересела за письменный стол возле окна и сидела в молчании, закрыв лицо руками. Серёжа ощущал от нее смутные волны эмоций, которые теперь доходили до него не так отчетливо, как раньше, но он не стал даже пытаться сосредоточиться на них. Руби придется побыть какое-то время со своей болью наедине, и он ничего не может для нее сделать. Открыв дверь, Серёжа покинул кабинет. На всякий случай он еще раз оглянулся на Руби, но та ничего не слышала, из чего парень сделал вывод, что дверь открылась только в нижнем Кромлинске, а та дверь, которую видела Руби, по-прежнему была заперта. Да. Здесь все было иначе. Здесь были свои двери, и эти двери были… зыбкими. Серёжа попытался прислушаться к своим ощущениям. Они были прежними. Он по-прежнему ощущал собственное тело, ощущал холод, текстуры поверхностей, запах спирта. Интересно, почувствует ли он здесь голод? Усталость? Боль? В длинном больничном коридоре было темно. Конечно, ведь Руби выключила свет, чтобы не привлекать внимания, все правильно. И тогда они оба даже подумать не могли, что этот свет Серёже ох как пригодился бы. Долго парень вглядывался во тьму, где ему мерещилось какое-то шевеление. Лярвы? Здесь есть лярвы или нет? Видят они его или нет? Могут ли что-нибудь сделать ему? Но, кажется, в конце коридора никаких лярв все же не было, и Серёжа просто накрутил себя. Чего и говорить, медицинские учреждения, особенно наполовину заброшенные, особенно ночью, без электричества, мало у кого могут вызвать приятные эмоции. «Соберись, – повторял Серёжа про себя, двигаясь вглубь коридора, ведущего в холл. – Ты же не трус, вот и соберись. Раньше ты был трусом, а теперь нет. Раньше ты даже из квартиры выйти боялся, а теперь вот переселился жить в параллельный мир. У тебя все получится. Тебе есть ради кого быть смелым. Будь мужиком, в конце концов. Будь как Аарон». Эта внезапная мысль о том, что он хочет быть похожим на Аарона, удивила Серёжу. Возможно, в глубине души он не только боялся Аарона, но и восхищался им? Серёжа подумал, что если ему не суждено вернуться, если он застрянет здесь навсегда, в этом будет хотя бы один плюс – ему не придется идти на ужин к Аарону и Беатрис и заикаться там от ужаса, давясь вишневым пирогом. Нет, наверное, себя все же не переделаешь. И если ты всю жизнь был гиком и боялся выйти в магазин, где придется здороваться с кассиршей, нельзя вдруг взять и стать героем-спасителем. И как бы Серёжа ни убеждал себя «быть мужиком», он продолжал бояться и ничего не мог поделать с этим. Окружающий мир давил на него. И с каждой минутой пребывания здесь ему становилось все хуже. Серёжа преодолел коридор и выбрался в холл, уже освещенный чуть лучше, потому что сюда сквозь большие окна проникал свет фонарей с улицы. Серёжа услышал шум дождя. Интересно, почувствует ли он холодные прикосновения влаги? Почувствовал. Уже на крыльце, под козырьком крыши, парень ощутил холод, а несколько дождевых капель, принесенных ветром, коснулись его щеки. Ну, и что теперь? Куда ему идти? Серёжа вновь попытался сосредоточиться, зацепиться мыслями за Астрид. Вспомнить как можно отчетливее ощущение ее присутствия рядом. Какой она была? Они так и не успели познакомиться толком, потому что у Астрид были внутренние проблемы, фоновый шум, который Серёжа не мог подолгу выносить. В Астрид словно жило несколько человек, которые постоянно спорили, сражались друг с другом, и это приносило ей лишь раздражение, опустошение, непроходящую усталость, потому что никто из этих людей так и не мог одержать верх, возглавить ситуацию, твердо и однозначно выразить свою позицию. Астрид не смогла обрести гармонию, стать цельной и монолитной личностью, а потом с ней случилось то, что случилось. И все же, несмотря на то, что они не успели узнать друг друга лучше и наладить дружескую связь, Серёжа помнил Астрид, помнил саму ее сущность, ощущение от ее присутствия. «Ну, где же ты? Астрид? Этот город не такой уж большой, а границ между нами уже не существует. Где ты? Где ты можешь быть?». Этот вопрос так и повис в воздухе, стираемый шумом дождя. Серёжа не чувствовал Астрид, и у него не было ни малейшей догадки о том, где ее искать. Зыбкость. В голову закралась нехорошая мысль о том, что миров, разных версий Кромлинска здесь может оказаться куда больше, чем он думал. Серёжа спустился с крыльца, накинув капюшон своей черной толстовки на голову. Невольно вспомнил о том, что именно в таком виде раньше и ходил в ближайший продуктовый магазин, пугая местных бабулек, которые принимали его, конечно же, за наркомана. После смерти его собственной бабушки соседи начали сторониться его, потому что Серёжа был неприветлив, бледен и выглядел подозрительно с точки зрения любого нормального человека. Как-то раз Серёжа даже услышал, как две пожилые соседки обсуждали его прямо под его дверью, и одна из них сказала: «Эх, спустит он сейчас Наташину квартиру, наркоман-то этот. За дозу все и отдаст!». На что вторая ответила: «А то и вообще наркопритон нам тут устроит! Родители-то у него алкаши были, яблочко от яблоньки!». Серёжа помнил, что их слова настолько обидели его, что он сначала разревелся, а потом разозлился. Эти соседские кумушки, ленивые сплетницы, ничего, абсолютно ничего не знали о нем. Не знали, как сильно он любил свою бабушку, и как ему было мучительно одиноко без нее. Не знали, что он никогда в своей жизни даже не пробовал алкоголь, не говоря уж о наркотиках. Не знали, что днями и ночами он работал над сложными заказами и параллельно обучался самостоятельно, чтобы заработать себе на жизнь, потому что ни университета, ни нормальной жизни среди нормальных людей позволить себе не мог. Да, его родители были алкашами, и бабушка намучилась с ними, отчего и умерла так рано, не выдержав стресса, но это не значит, что он сам такой же, не значит, что человек, у которого бледная кожа от недосыпа, кошмаров и недостатка свежего воздуха, обязательно должен оказаться отбросом общества. Серёжа вышел за ворота и двинулся по асфальтированной дороге в направлении центра города. Он не знал, куда идет и просто вслепую надеялся поймать след ментального присутствия Астрид. Однако… сосредоточиться на Астрид почему-то не получалось. И чем дольше Серёжа шел, тем больше мыслей рождалось у него в голове, тем глубже они затягивали его в свой круговорот. Мыслей о его собственной жизни. О его прошлом. Серёжа шел и смотрел под ноги, низко склонив голову. Дождевые капли разбивались о носки его серых кроссовок. Вслед за воспоминаниями о бабушке в голову начали пробираться воспоминания о родителях. Они оба давно были мертвы. С тех пор как их лишили родительских прав, а бабушка стала его опекуном, родители окончательно ушли в разнос и спились за пару лет. Отца нашли мертвым в сугробе, где он уснул после очередной пьянки. А мать вскоре после этого наглоталась ядреной смеси из паленой водки и каких-то таблеток, пролежала в больнице неделю, но, так и не выйдя из комы, умерла. Серёжа почти не помнил их, ведь бабушка воспитывала его с двенадцати лет, но иногда он усиленно пытался вспомнить их… нормальными. Ведь далеко не всегда они кричали, дрались или блевали на полу в туалете. Были дни, когда они все вместе ходили по выходным в парк, катались на каруселях. Серёжа был тогда совсем маленьким, но он помнил это. Его родители иногда, но все же бывали обычными людьми, а когда-то, еще до того, как их лишили прав, они даже ходили на работу. Отец был электромехаником на каком-то производственном предприятии, а мать – вела уроки труда в школе. А потом их уволили. Потому что руководство начало улавливать слишком сильный запах перегара, родители девочек из маминой школы жаловались. Серёжа тоже помнил этот запах. В его подсознании он прочно связался с родителями. С тем, как отец обнимал его, прижимая к себе слишком крепко, почти до боли, целовал в щеку и колол кожу своей вечной щетиной. От него всегда пахло перегаром, и Серёжа пытался увернуться от неприятного амбре, вырваться из слишком цепких объятий, вдохнуть свежего воздуха, но вместо этого попадал в руки матери, не менее удушающие, и она тоже принималась тискать его, обдавая парами дешевой водки. В отличие от отца Астрид, его пьяные родители почти не проявляли агрессии по отношению к нему. Наоборот, начинали целовать его, называть «сладким пирожочком», тискать, а Серёжа никак не мог понять, нравится ли ему это или пугает. Но его родители всегда добрели, когда напивались, а Серёжа получал от них куда больше любви и внимания, чем ему хотелось. Раздражение, агрессия, злость – все это тоже приходило, но потом. Наутро, когда нужно было собираться на работу, или когда заканчивались деньги, и приходилось терпеть до зарплаты и отказываться от покупки алкоголя. В такие дни родители ссорились, били друг друга, причем, мать лупила отца не меньше, чем он ее. Иногда доставалось и Серёже. Его не избивали намеренно, в основном кричали, отталкивали, чтобы не мешался под ногами, и пару раз толчки сопровождались тумаками. Но по большому счету родители были сосредоточены друг на друге, а к собственному сыну относились скорее как к домашнему животному, какому-нибудь щенку, которого иногда так приятно потискать, но который быстро надоедает, и тогда можно позволить себе схватить его за шкирку и отшвырнуть. Чтобы знал свое место. Как-то мать спьяну призналась ему, что не планировала его рожать и залетела случайно. Сказала, что забыла выпить таблетки, а когда узнала о беременности, хотела сделать аборт, но бабушка отговорила. Серёже было десять, когда на него вылили эту информацию. Он тогда с трудом представлял, что такое «секс», а об абортах имел еще более смутное представление, но одно он понял точно – родители его не хотели. Он был просто раздражающей собачкой, которую жалко выкинуть. Иногда Серёжа задавался вопросом: а любил ли он их вообще? Хотя бы в раннем детстве, когда они еще ходили вместе на карусели, любил? И самая страшная истина его жизни заключалась в том, что он не знал. Он думал, что если бы ненавидел их, ему было бы легче, потому что тогда он знал бы точно. Но ощущения определенности в его сердце не было никогда. Зыбкость. Зато Серёжа знал точно – он ненавидел все, что связано с алкоголем. И до своих двадцати трех лет дожил, даже ни разу не попробовав безалкогольное пиво. Спиртное пугало его до сих пор. И, возможно, еще и поэтому ему было так тяжело находиться рядом с Астрид. И, возможно, поэтому он думал, что Руби подходит Майе куда больше, хоть Серёжа никогда и не стал бы говорить об этом и давить на подругу. Он знал, что Майя любит Астрид до сих пор, и ничто не должно влиять на ее решение, особенно его мнение… Внезапный громкий звон стекла за спиной оборвал его мысли. Вздрогнув всем телом, Серёжа остановился и медленно обернулся. Никого и ничего. Обычная темная улица Кромлинска, с рядами пятиэтажек по обе стороны. Темные окна пустых квартир и тишина. И все же… откуда был этот звук? Он прозвучал как будто совсем рядом, шагах в десяти от него. И был похож на звон упавшей и разбившейся об асфальт… бутылки. Что ж, возможно, кто-то из детей или подростков Кромлинска, несмотря на поздний час, бродит по улицам и выпускает пар. А Серёжу этот кто-то все равно не увидит и не услышит. И все же… вдруг здесь, в этом мире, есть еще кто-то кроме него и Астрид? Здесь также должна быть и девочка по имени Ксюша, но… что если Серёжа может встретить и кого-то еще? Ведь если подумать, то он ничего, абсолютно ничего об этом месте не знает. Желтый свет внезапно зажегся над его головой, и Серёжа, в очередной раз вздрогнув, посмотрел вверх. Включился уличный фонарь, старый неработающий фонарь Кромлинска, осветил вдруг ровно очерченный круг в том месте, где Серёжа стоял, а затем мигнул пару раз и снова погас. – Кто здесь? – крикнул парень. – Астрид? Он прекрасно знал, что это не Астрид, потому что ее ауру по-прежнему не ощущал. Но ощущал чью-то другую. Он ощущал присутствие чего-то, но не понимал чего. Он даже не был уверен, что это присутствие человека. «Так, успокойся, – приказал себе парень. – Вполне вероятно, что это лишь твое подсознание играет с тобой злые шутки. В этом мире ты куда более уязвим, и он цепляется за твои уязвимые места. Это все не по-настоящему. Просто лярвы не хотят, чтобы ты нашел Астрид. Да, скорее всего, так и есть. Это просто лярвы». Или нет? Ощущение присутствия стало настолько отчетливым, что буквально обожгло спину, и Серёжа обернулся. Кто-то стоял там. На дорожке, впереди. Не лярва. Да, фигура была довольно высокая, но явно человеческая, мужская, если точнее. Лица в темноте не было видно, но Серёжа разглядел, что человек одет в джинсовую куртку с меховым подкладом. У его отца была… точно такая же. «Нет, – снова сказал себе Серёжа, невольно качнув головой. – Это не по-настоящему. Это не может быть по-настоящему. Мой отец давно мертв, и здесь, в этом мире, его быть не может. НЕ МОЖЕТ!». Но это был он. А еще через мгновение фигура отца как будто разломилась надвое, и из-за его спины вышла фигура поменьше. Женская, одетая в черную кожанку и черные сапоги до колен. Мать. Она держала отца под руку, чуть прислонившись к его плечу. Она всегда говорила, что они с ним, как Бонни и Клайд, как Курт и Кортни. Мертвые. Фонарь вновь коротко мигнул, освещая на мгновение их лица. Да, это точно были они. И на их лицах застыли ухмылки, пугающие в своей неподвижности. Это были они, и в то же время нет. Потому что Серёжа не чувствовал в них жизни. Не чувствовал в них человеческого присутствия. Не ощущал своих родителей, которых он все-таки помнил. Нет. Это было что-то, надевшее на себя облик его родителей. Но совершенно пустое внутри. И Серёжа даже думать не хотел о том, какую цель преследовало это существо, а еще меньше – хотел вступать с ним в контакт. «Отец» сделал первый шаг вперед, а Серёжа инстинктивно шагнул назад. Воздух кольнул звонкий женский смешок. Да, именно так смеялась его мать, и теперь он вспомнил это тоже. Так она смеялась, когда называла его сладким пирожочком и пыталась дотянуться до мочки его уха, чтобы слегка ее прикусить. Но сейчас… это все же была не его мать. – Это не по-настоящему… – прошептал Серёжа. – Этот мир… просто… играет со мной. Однако от осознания этого факта легче ему не остановилось. И существо, принявшее облик его родителей, не исчезало. Оно улыбалось. Своей неподвижной улыбкой, одной на двоих. Серёжа не хотел ждать, когда оно приблизится к нему. Не хотел ощущать его присутствие, ощущать эту космическую пустоту за внешним реалистичным фасадом. И тогда он сделал единственное, что мог в своем положении – побежал. Как можно быстрее побежал прочь.