чай, кофе, переспим?

Кроули узнал его по татуировке ангела, показывающего фак, на бедре. Точнее, по партаку на спор, о котором знало три человека, включая идиотку-гомофобку из их потока, которая звала их пидорами, но умела держать в руках машинку. — Фелл? — руки в соседней кабинке вцепились в спущенные штаны и замерли. — О боже его через колено. — Не богохульствуйте, ради Бога. — Ты не находишь, что немного неподходящая ситуация для подобных высказываний? Или твой Бог не может потерпеть без упоминаний себя, пока ты не кончишь? — Кроули? — Фелл? — Не лучшая встреча. Тони не ответил, расставляя шире ноги и упираясь локтями в колени. Крышка унитаза то и дело продавливалась и гнулась под его задницей — приходилось ерзать, чтобы угнездиться. — Как жизнь? — Давай не будем? Кроули вытер губы от «ну и пожалуйста» и подтянул лицо к дырке. — Как обычно у тебя всё. — Ты тоже не меняешься. Тони не стал спорить, как и вспоминать первый минет вместо пары по экономике. Фелл потом признался ему, что это было отвратительно. Азирафаэль шаркнул ближе, и Кроули поймал толстоватый член у самой головки. — Ты хоть руки мыл после предыдущего? — Твоё дело молчать и наслаждаться, а не умничать. — Это вопрос банальной гигиены. Не хочу подцепить что-то из-за тебя. Хватило и тогда, спасибо большое. Кроули не жаловался. Он не жаловался, даже когда Фелл сказал, что всё-таки не любил его — это, мол, были все гормоны и желание получить опыт, а Тони под руку подвернулся. Ему всего лишь разбила сердце первая любовь, но это же пустяк — как мизинцем удариться или сломать ноготь. Куда ему до душевных терзаний Азирафаэля. Забавно, что он так не смог понять Фелла и его физический голод, но пристрастился и даже перестал ненависть к себе в кофе вместо сахара подмешивать. Тони прикрыл глаза и раскрыл рот, насаживаясь губами на розоватую плоть. Он проехался по всей длине, расслабляя горло и пряча зубы, — он практиковался, и большая часть была довольна. Но не то чтобы он рассчитывал, что Фелл оценит. Кроули размашисто двигал шеей, упираясь расставленными пальцами в шершаво-пластиковую стенку кабинки. Он хватался кольцом из пальцев за член и быстро-быстро работал кистью, оставляя растянутые губы у самого края и иногда задевая языком. Фелл сжимал горлом дыхание, тяжёлое и глубокое, и позволял себе толкаться в принимающий рот. Кроули помнил это в точности так, когда ускорялся и быстро сглатывал слюну в коротких перерывах. Он помнил, как они поспорили, что Фелл не сможет день не упоминать Бога, как он поцеловал Кроули впервые раз, сжимая его узкие плечи в широких мягких ладонях — позже на них вывалилось сердце Тони, — помнил, как сильно Азирафаэль был зациклен на своём желании переспать и как ему, Кроули, хватало всего-то греть замерзающие пальцы Фелла и целовать каждую фалангу, зажимая после его руки между телами и ластясь к пухлым приоткрытым губам. В этот раз Тони понадобилось раза в два меньше времени, чтобы в его горло полилась тёплая плотная сперма. Курить, как оказалось, Фелл так и не бросил. Кроули откинулся назад, доставая затылком до противоположной стены. Он молча слушал, как звенит пряжка ремня и как кафель ласкает подошвы. — У тебя сохранился мой номер? — Наверное, где-то записан. — Позвонишь? — Посмотрим. Дверца кабинки хлопнула и взвизгнула ударившейся о каркас щеколдой. Через две минуты в дырку вылупился новый глаз. Через два часа Кроули напился до соплей с привкусом просроченной боли и чёткого осознания, что ему никто не перезвонит. Наутро Кроули опубликовал запись в местном паблике, что глори хол во второй кабинке на третьем этаже сегодня снова работает.